Марк (протягивает томик стихов Набокова): На, возьми. Пусть у тебя хранится какая-то моя вещь. Что-то, что будет напоминать обо мне.
Денисов забирает книгу и прижимает ее к груди.
Марк: Ты уже решил, что собираешься делать дальше?
Денисов: У меня тетка в Тамбовской губернии. Поеду туда. Там природа. Ночью звезды на небе, вот… (Тянется к стоящей в изголовье вазе с фруктами, достает из нее яблоко). Вот такого размера! Совсем как в Колядихе, помнишь?
При упоминании Колядихи Марк мертвеет лицом, но Денисов этого не замечает.
Денисов: Только там я был по-настоящему счастлив. А ты?
Марк кивает.
Денисов: Все испортил твой брат. Если бы после этого он не женился на Насте, я бы вызвал его на дуэль.
Марк (целует его в макушку): Ну и погиб бы. Герман стреляет как бог.
Денисов: К черту его. К черту. К черту. Не хочу говорить о нем в наш последний вечер.
В комнату без предупреждения врывается Герман Скалих. С влажных волос его стекает вода, рукава рубашки высоко подняты, не скрывая бинтов, перетягивающих оба запястья. По белой ткани расплываются алые пятна.
При виде Денисова, лежащего в объятиях брата, Герман брезгливо кривится.
Герман (Денисову): Вон пошел.
Денисов (садится, поправляет одежду): А может, тебе самому?..
Марк (жестом его успокаивает): Ступай. Я найду тебя позже. Видишь, он не в себе.
Стоя в центре комнаты, Герман ждет, пока Денисов обуется и оставит их с Марком наедине.
Герман: Верни мне Анну.
Марк (лениво садится, закидывает ногу на ногу, складывает руки на груди): Она была здесь минут десять назад. С нами обоими. Визжала как кошка. (Откидывается на спинку кровати, нарочито шипит от боли). Всю спину мне расцарапала, бестия.
Герман: Верни ее.
Марк: Анна не вещь, чтобы отдавать ее и забирать обратно. Она сама решает, в чью спальню ей идти. Ты сам виноват, что она выбрала меня. (Кивает на бинты, говорит с деланым сочувствием). Снова началось, да? Кажется, доктор Минц поспешил с решением о твоем выздоровлении.
Герман: Это дом. Дом во всем виноват. Завтра мы уедем, и все переменится.
Марк: Дом… Что такое дом? Стены, пол, потолок. Ты обвиняешь камень и дерево в том, что они заставляют тебя браться за бритву и резать себя. В следующий раз обязательно расскажи об этом Минцу. Возможно, тебе нужны более действенные лекарства.
Герман: Я был в мастерской.
Марк: О! Встретил там призрак старины Ореста?
Герман: Как запросто тебе дается это имя… Он убил отца. Издевался над матерью…
Марк (восхищенно): Поразительная наивность! Да она получила по заслугам. Это же она травила отца мышьяком. Она притащила в дом ничтожного клерка Скалиха и заставила нас жить с ним под одной крышей…
Герман: Изыди, бес.
Марк: И этого следователя, Полякова, погубила она. А потом целовала те же руки, которыми чучельник выпотрошил двоих людей, будто звериные тушки, руки, набивающие соломой содранную с них кожу. Да если б я мог, я бы сам ее ударил! Вот поэтому я говорю, нет, я готов петь ему – Орест, Орест, спасибо тебе, Орест, я так благодарен тебе, Орест, ты перст Божий, Орест! Само Провидение послало тебя в этот дом, где живые люди превращаются в вещи. Наш Орест был более милосерден. Он делал вещи из мертвецов. До тех пор, пока сам не сдох у моих ног.
Герман: Ты был близок с ним. И в знак милосердия он плеснул тебе в лицо кислотой.
Марк: В твое лицо, Герман. (Отводит в сторону волосы, поворачивается к брату изувеченной стороной). Это должно было быть твое лицо.
Герман: Я принял на себя твой грех с этой несчастной Анастасией. Я женился на дурочке, которую ты взял силой – шутки ради, просто так, до беспамятства накачавшись вином в гостеприимном доме своего лучшего друга. Или больше, чем друга?.. Я был готов растить твоего сына. Мы в расчете, брат. Верни мне Анну.
Марк: Что, если Анна узнает, кто виноват в смерти Ореста?
Герман: Что, если Денисов узнает правду об обидчике своей сестры?
Марк: Надеюсь, бритва в твоих руках когда-нибудь достигнет цели.
Герман: Лучше бы кислота выжгла тебе язык.
Звон колокольчика возвещает о начале ужина – последнего ужина хозяев в их собственном доме.
ИНТ. ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ
Под пристальным надзором Марии Фрол перетаскивает в тайник под лестницей груженые железные лари. Внутри уже громоздятся упакованные в бумагу и плотную ткань свертки с канделябрами, сервизами, коллекцией фарфоровых статуэток, там же —скульптуры и несколько десятков картин.
Призыв к ужину вынуждает Марию подняться в столовую. Стоит ей отлучиться, Фрол лопатой сшибает замок с одного из ларей, запускает руку внутрь и не глядя набивает карманы плисовых штанов хозяйскими жемчугами – сколько влезет.
ИНТ. ГОСТИНАЯ
Как и все в этом доме, комната выглядит почти нежилой. Зеркала занавешены, мебель задернута чехлами, картины убраны. Остался лишь портрет Скалиха, но и он теперь выглядит иначе – за стеклом, по-прежнему видимый по пояс, сидит живой Федор Скалих. Он возвышается над бедно накрытым столом – одни и те же блюда разложены в разные тарелки, чтобы создать хоть какую-то видимость достатка – но даже так все происходящее оставляет впечатление пира во время чумы. С чучельных голов животных на стенах свисают, мягко покачиваясь, белые простыни.
Сдвинув в сторону ткань, покрывающую рояль, Марк наигрывает романс «Гори, гори, моя звезда».
Мария тоскливо бродит по пустому залу. Герман наблюдает за ней из-за стола.
Мария: Мебель придется оставить. И рояль тоже. И стулья…
Марк (из-за рояля, задорно): Это просто вещи, мама!
Герман (мрачно): Мы вещи в руках твоих, мама.
За стол садятся Денисов и Анна. Катерина стоит за спинкой ее стула. Марк продолжает играть.
Мария: Мы ведь не вернемся? Я чувствую, что не вернемся. Мы умрем в чужом городе, где у нас не будет ничего своего. Ни шума лип за окном. Ни прогулок в саду. Ни чаепитий на веранде.
Марк: Ни вина с цикутой.
Герман: Ни чтения втроем при свечах.
Федор Скалих за стеклом встает и прижимает обе ладони к преграде между собой и сидящими внизу. Никто не обращает на него внимания. Марк отходит от инструмента – музыка продолжает звучать – садится рядом с Денисовым и демонстративно придвигает стул поближе к нему. Анна пожирает обоих взглядом.
Мария: Этот стол выписал из Англии ваш отец.
Марк: С него он ел и пил свою смерть.
Мария: А этот немецкий фарфор был подарком Ореста в день нашей свадьбы.
Герман смахивает на пол тарелку и бросает на мать взгляд, полный покаяния.
Анна вздрагивает и прячет лицо в ладонях.
Мария: Кто-нибудь нальет мне вина?
Марк с готовностью откупоривает бутылку, принюхивается к содержимому, заглядывает в бокал Марии, наливает, снова нюхает, глядя на Денисова, выразительно пожимает плечами. Наблюдает за тем, как Мария пьет, и только после этого разливает вино по оставшимся бокалам.
Мария: Выезжаем с рассветом. Путь будет неблизок.
Марк: А ведь мы можем остаться, маменька! Нас примут за предметы мебелировки! (Встает, занимает место между двух чучельных голов и замирает в шутовском поклоне).
Анна тоненько хихикает, вскакивает с места, сдергивает простыню с одного из чучел и накрывает ею неподвижного Марка. Жестом подзывает Денисова, тот встает рядом с Марком. Анна накидывает край ткани и на него, а после ныряет туда сама. Все трое недвусмысленно двигаются. Федор Скалих тяжело и беззвучно бьет кулаком в стекло.
Катерина заводит патефон, с обольстительной улыбкой протягивает руку оставшемуся в одиночестве Герману, и тот принимает приглашение. Катерина и Герман танцуют. Анна выглядывает из-под простыни, видит их и, оттолкнув подругу, занимает ее место. Катерина бросается к Марку, но тот ее отвергает. Тогда она кидается к Денисову, затем снова меняется с Анной. Марк садится за рояль и исполняет бешеную, демоническую импровизацию. Танец уже почти не напоминает таковой. Партнеры обмениваются поцелуями, даже не понимая, с кем. Мария пьет в одиночестве до тех пор, пока, захмелев, не роняет голову на стол.
Бесовскую пляску прерывает появление Анастасии.
Она выходит в ночной сорочке, будто слепая, вытянув перед собою руки. Голос ее слаб, но стоит ей заговорить, музыка прекращается и взгляды присутствующих обращаются к ней. Федор Скалих тоже замирает.
Анастасия: Герман! Я знаю, что ты здесь! Герман! Иди же ко мне! Герман!
Марк подкрадывается и легонько касается ее плеча. Анастасия оборачивается, но ее руки обнимают пустоту.
Анастасия: Герман!
Остальные подхватывают игру. Обезумевшая девушка с жалобными вскриками мечется по залу, плачет, плачет, зовет Германа, плачет. Сам он держится в стороне, и только когда шутники, притомившись, возвращаются к столу, чтобы выпить еще вина, приближается к Анастасии.
Герман (шепчет ей на ухо): Марк. Твоего возлюбленного зовут Марк. Тот, кто подарил тебе счастье под звездами – Марк. Тот, кто не может тебя забыть.
Анастасия (все громче и громче): Марк? Марк! Марк! Марк!
Денисов начинает задыхаться. Марк в ужасе отшатывается от протянутых к нему рук, но Анастасия не отстает. Герман с наслаждением наблюдает за этой погоней. Анна догадывается, что насильником Анастасии был Марк, и теперь льнет к Герману, который только рад внезапному проявлению ее чувств.
Марк (сбивчиво): Анна, это он! Герман – убийца Ореста! Он отравил его!
Федор Скалих падает замертво.
Анна скалит белоснежные зубы в усмешке и долго целует Германа. Манит его за собой – он покорно выходит из комнаты и, будто зачарованный, спускается вслед за нею по лестнице.
ИНТ. ПОД ЛЕСТНИЦЕЙ
Почувствовав приближение хозяев, Фрол захлопывает крышку ларя с драгоценностями, пристраивает замок, чтобы тот выглядел запертым, и берется за кирку. Герман и Анна собираются уединиться прямо здесь. Когда оба оказываются лежащими на полу, Фрол в сердцах швыряет инструмент и уходит, не завершив работу. Стена почти готова, не заложенным осталось лишь небольшое отверстие.
Любовные ласки Анны постепенно превращаются в борьбу, но Герман не сразу это понимает. Анна теснит Германа к тайнику и вталкивает внутрь. Мгновенно трезвея, Герман выбирается на свободу. От эйфории на его лице не остается ни следа. Взяв Анну за плечи, Герман заталкивает ее на свое место и гораздо более умело и быстро кладет камень за камнем. Анна постепенно скрывается из виду. Наконец, остается место для одного, последнего кирпича. В щели видны протянутые пальцы Анны. Герман целует их один за другим, а после окончательно замуровывает тайник, задергивает его портьерой и уходит.
ИНТ. НА ЛЕСТНИЦЕ
Снизу вверх, громко топая сапогами, взбегают солдаты во главе с Гдлевским. Красного комиссара перехватывает служанка. Она шепчет ему на ухо, жестами указывая под лестницу, и Гдлевский спускается к тайнику. Вдвоем они откидывают штору и рассматривают свежую кладку.
Гдлевский: Цацки, говоришь?
Служанка: Вы уж не забудьте, барин. Мне много не надо.
Гдлевский (хватает ее за плечо и сильно встряхивает. Шипит сквозь зубы, то и дело поглядывая вслед ушедшим солдатам): Какой я тебе, дура, барин? Товарищ Гдлевский, называй. Товарищ! Нет больше ни баринов, ни боярынь. Были да все вышли. (Ощупывает стену, прислушивается к доносящемуся изнутри плачу). Через неделю зайду. Вскрою, тогда и рассчитаемся. Еще кому ляпнешь… (Тычет ей в висок наганом. Служанка охает и крестится). По-другому поговорим.
ИНТ. КОМНАТА ГЕРМАНА
Под напряженными взглядами Марии, Германа, Марка, Катерины и Денисова Гдлевский обыскивает комнату. Он знает, что и где искать, потому что не крушит все подряд, а сразу скидывает с кровати матрас. Листовки веером разлетаются по полу. Гдлевский поднимает одну из них и, беззвучно шевеля губами, читает призыв к борьбе против новой власти. Мария тянется, чтобы поднять другую, но Гдлевский взглядом приковывает ее к месту.
Гдлевский (медленно): Чье?
Собравшиеся хранят молчание.
Гдлевский (Герману): Твое, сволочь белая? (Наотмашь хлещет его листовкой по щекам). Твое? Твое?
Катерина: Может, Марка Федоровича? Они жили здесь до того, как… (Осекается, поняв, что сболтнула лишнее, но под благожелательным взглядом Гдлевского договаривает). До того, как Герман Федорович из богадельни вернулись.