Гдлевский (Марии): Все обязательства перед вами считаю исчерпанными. А этих двоих – расстрелять.
Никем не замеченный, Денисов выскальзывает из комнаты, крадется вдоль стены и, убедившись, что никто за ним не следует, бросается на чердак.
ИНТ. ЧЕРДАК
Пошатываясь, будто смертельно пьяный, Денисов лихорадочно обшаривает чердак. Он открывает сундуки, выдвигает сломанные ящики, достает и швыряет под ноги старые, пыльные, траченные молью платья. Там же оказываются детские игрушки Марка и Германа, некогда любимые, а теперь бесполезные. Позабытые, ненужные вещи не таясь демонстрируют единственному свидетелю свои раны – рваные прорехи, трещины, потертости и сколы. Наконец, в самом дальнем углу Денисов обнаруживает то, что ищет. Заметив нужное, он сгибает спину, опускается на колени, нащупывает в темноте конец веревки и тянет до тех пор, пока она не оказывается у него в руках целиком. Оценив надежность и длину шнура, Денисов двигает в центр комнаты ненадежный стул со сломанной ножкой, встает на него и закидывает веревку на деревянную перекладину под потолком. Вяжет узел, затягивает его на перекладине, несколько раз дергает, проверяя на прочность.
Денисов вытирает влажный лоб. Пот заливает ему глаза. Тело сотрясается в ознобе.
Шнур обхватывает шею первым витком. Затем еще одним. И еще.
Денисов неподвижно глядит прямо перед собой. Слезы струятся по его щекам и срываются вниз с подбородка.
Стул шатается все сильней.
Виток за витком.
Виток за витком.
Денисов дрожит.
Стул шатается.
Денисов закрывает глаза и пытается спрыгнуть.
Но не может.
Ноги Денисова обнимает Анастасия. Она глядит на него снизу вверх умоляюще и нежно, и гладит рукой, словно успокаивая – тише, тише, не надо, не надо. Не сводя с нее глаз, Денисов разматывает веревку.
И вместе со стулом обрушивается вниз.
ИНТ. ПОДВАЛ
Напротив монотонной серой стены, разделенные всего парой шагов – Марк и Герман. Лампа без абажура под низким потолком делает тени резкими и насыщенно-черными. Пахнет железом и кровью. Братья стоят под прицелом винтовок, между ними и исполнителями приказа – двумя красноармейцами – прохаживается Гдлевский. Мария замерла в стороне.
Свет неприятно моргает. Гдлевский потирает переносицу, прикрывает глаза ладонью, словно страдает мигренью, и мерцание лампы причиняет ему невыносимую боль. Подняв руку, он поплотнее вкручивает цоколь в патрон. Неполадки со светом прекращаются.
Гдлевский: Андрюха! (Озирается в поисках Денисова). Че, нет его?
Гдлевский знаком подзывает к себе одного из солдат, отправляет его за Денисовым. Спустя непродолжительное ожидание Денисов приходит с печатной машинкой в руках и болтающейся на шее петлей.
Гдлевский (Денисову): Садись. Пиши. Приказом номер… Оставь пустое место, впишу сам. От… Здесь тоже оставь. (С сожалением глядит на приговоренных). Шпиона и предателя советской власти Скалиха Марка Федоровича…
Денисов печатает слишком медленно. Каждый звук клавиши печатной машинки кажется очередной отмерянной секундой жизни Марка и Германа. На имени Марка руки Денисова бессильно повисают.
Гдлевский (пинает ящик, на котором сидит Денисов): Уснул ты там, что ли? Скалиха Марка Федоровича, запятая, 1898 г. р., запятая, шпиона и предателя советской власти Скалиха Германа…
Марк: Не трожьте его. Это мои листовки. Я один во всем виноват.
Анастасия белой птицей кидается к Марку и закрывает его от палачей длинными рукавами ночной сорочки. Марк противится тому, чтобы прятаться, и Анастасия отступает. Встав у него за спиной, она зажимает ладонями его глаза.
Денисов комкает лист с приказом и бросает его на пол.
Гдлевский: Один?
Марк (дрожащим голосом): Так точно.
Гдлевский: Сообщники?
Марк: Я сказал, что был один. Не тяните, стреляйте уже.
Гдлевский (Денисову): А ты пиши пока, Андрюха, своими словами пиши.
Денисов печатает текст, но снова и снова яростно мнет бумагу. Бумажные комки лежат вокруг него беспомощными неразорвавшимися снарядами.
Гдлевский поднимает руку. Прицелы скрещиваются на груди Марка.
Герман: Стойте.
Гдлевский морщится. Мигрень снова начинает ему досаждать. Достав из кармана смятую тряпицу, он вытирает с лица бисеринки болезненного пота.
Герман: Это я печатал и распространял призывы к восстанию. Я рассчитывал поднять мятеж. Я не принимаю новую власть и презираю ее поборников. Вы все негодяи. А теперь стреляйте. Я готов.
Прицелы дергаются к нему. Анастасия покидает Марка и стоит теперь перед Германом, протягивая руки к его палачам с мольбой о милосердии.
Лампа моргает. Щурясь и прикрывая ладонью глаза, Гдлевский замечает сжавшуюся у стены Марию. Его осеняет идея.
Гдлевский (Марии): Боюсь, после такого мои люди превратят это место в пылающий факел революции. Его будет видно каждому. В назидание, так сказать. Но…
Мария выпрямляется, глядит на него с надеждой.
Гдлевский: Эти двое думают, что могут водить меня за нос, но есть человек, которому наверняка должно быть известно все, что творится в собственном доме. Укажите на преступника, Мария Сергеевна. Укажите на преступника, и даю слово, что, вернувшись, вы найдете свое родовое гнездо в целости и, так сказать… Кхм. Сохранности.
Мария выходит из тени и останавливается перед сыновьями, растерянно переводя взгляд с одного на другого. Поникшая Анастасия стоит у нее за спиной. Лампа моргает все сильней.
Герман: Я – преступник, мама.
Марк: Выбери меня, мама!
Герман: Я отравил твоего любовника, мама.
Марк: Я обесчестил ангела.
Герман: Убей меня.
Марк: Убей меня.
Герман: Меня!
Марк: Меня!..
Не в силах больше слышать их голоса, Мария зажимает руками уши. Лампа ослепительно вспыхивает и гаснет.
Мария (кричит): Это он!
Голос: Мы вещи в руках твоих, мама.
Гдлевский: Пли!..
Гремят выстрелы.
Лампочка неохотно разгорается. В плавающих клубах порохового дыма виднеется стена, усеянная кровавыми брызгами. Марк и Герман неподвижно лежат на полу.
Растолкав плечами красноармейцев с дымящимися ружьями, к месту убийства пробирается служанка с жестяным ведром, в котором плавает грязная тряпка. Поставив ведро на пол между телами мертвых братьев, она тщательно отжимает воду и с дотошной тщательностью елозит тряпкой по стене – снова, и снова, и снова.
© Саша Степанова, 2017