В конце декабря 1916 года Павел ненадолго приехал домой, а в феврале грянула революция. Парадоксальным образом именно Павел Александрович оказался самым старшим Романовым в Петрограде. Великий князь отправляется на вокзал ждать поезд царя, ехавший из Могилева, но на полпути революционеры остановили поезд и направили его на Псков. 1 марта великий князь пишет манифест о даровании стране конституции. Доверенное лицо Павла едет во дворец к государыне и на коленях умоляет ее в отсутствии государя подписать. Александра Федоровна подписывать манифест отказалась. Тогда свои подписи ставят сам Павел Александрович и великие князья: Михаил Александрович и Кирилл Владимирович. Манифест отвезли в Думу и отдали лично Милюкову, который со словами «интересная бумаженция» уничтожает документ.
Об отречении Николая II Павлу Александровичу доложил один из офицеров. Великий князь сразу отправился к императрице. Государыня ничего не знала, именно Павел первым сообщил Александре Федоровне, что она больше не царица.
«Дорогая Аликс, – сказал великий князь, – я пришел побыть с тобой в эту трудную минуту.
Государыня посмотрела ему в глаза.
– Ники жив? – спросила она.
– Жив, – поспешно сказал великий князь. – Но мужайся, ведь ты храбрая. Сегодня, третьего марта, в час ночи он отрекся от престола в пользу Михаила.
Государыня вздрогнула и опустила голову как бы в молитве. Потом выпрямилась.
– Если отрекся, – сказала она, – значит, так надо. Я верю в милость Божию. Господь нас не оставит».
(Из воспоминаний княгини Ольги Палей).
А в это время подле дворца уже собиралась толпа, солдаты грозились ворваться во внутрь. Павел вышел к ним и спокойно произнес: «Вы знаете, что Государь отрекся, поэтому сейчас во дворце нет ни царицы, ни наследника, а есть просто мать, которая ухаживает за своими больными детьми, обещайте мне, бывшему своему командиру, что защитите ее». И солдаты обещали. Правда, через три дня обещания свои они забыли.
Вскоре царскую семью помещают под домашний арест. Павел подобной участи избежал, но Россию не покинул, он верил, что его с женой и детьми оставят в покое и позволять вести простую жизнь в своей стране.
Весной 1918 года вышел приказ о высылке всех оставшихся Романовых в Вятку, забрали и Володю Палея, мальчик не пожелал отречься от отца.
«Княгиня Палей приложила все силы, чтобы вырвать Володю из лап ЧК, приводя в качестве аргумента тот факт, что он – не Романов, но потерпела поражение. Улицкий лично вызвал Володю на допрос и дал ему шанс раз и навсегда отречься от отца и всех Романовых. Володин ответ предрешил его участь».
(Из мемуаров великой княгини Марии Павловны).
Тяжелобольному Павлу Александровичу разрешили остаться в городе. Этим же летом старшая дочь князя Мария родила сына. Своего внука Павел крестил 18 июля, он держал малыша над купелью и не знал, что где-то в алапаевской шахте в страшных муках умирают его сын Владимир, его племянники, Элла, его семья. Большевики бросили их в старую заброшенную шахту, выстрелили сверху и забросали камнями. Некоторые погибли сразу; другие жили еще несколько дней и умерли частично от ран, частично от голода.
«В молчании отец повел нас к двери и вышел с нами в сад. Мы снова поцеловались и молча благословили друг друга. Отец стоял перед домом, с улыбкой глядя на нас, а я продолжала оглядываться, пока он не исчез из вида. Думаю, отец понимал, что мы больше никогда не увидим друг друга».
(Из мемуаров великой княгини Марии Павловны).
Месяц спустя великого князя арестовали. У Павла Александровича было много возможностей сбежать, многие предлагали ему свою поддержку, но Павел отказывался, он не мог оставить своего Государя, его побег может навредить племяннику (Павел тогда не знал, что вся императорская семья уже убита). Последний раз побег был предложен, уже когда Павел был в заключении и лежал в больнице на Голодай, после он рассказал своей жене:
«Если бы ты знала, как захотелось мне на волю к тебе, к детям, прочь из узилища. А потом вспомнил я о своих братьях на Шпалерной. Убеги я – комиссарская месть обрушится на них. Их расстреляют, и это будет на моей совести. Нет, ни за что. Подожду пока. Пусть освободят нас всех». (На Шпалерной в заключении находились три великих князя, которые ранее были высланы в Вологду).
Почти полгода провел он в тюрьме как заложник. Переправив дочерей в Финляндию Ольга Палей осталась в Петрограде, она носила мужу передачи, хлопотала о его здоровье, добывала лекарства, а однажды поздно вечером Ольга лежала в комнате, которую снимала и в которой было около семи градусов, закутавшись в шубу, и вдруг явственно услышала дорогой голос мужа, он сказал два слова – я убит. В ту ночь великого князя расстреляли.
«Теперь все было кончено. Я подняла и понесла крест свой. В жизни у меня остался лишь долг. Долг жить для дочерей, пока я нужна им. Долг показать, как порядочны и благородны были великий князь Павел Александрович и сын мой Владимир. Долг объяснить людям, слепым и ветреным, как опасен, как чудовищен большевизм! Полдела я сделала. Сократи, Господи, пребывание мне в этом мире. Измучена душа моя. Позволь ей сбросить тесную оболочку, позволь улететь к тем, кого она так любила…»
Из воспоминаний княгини Ольги Палей.
Великий князь Дмитрий Константинович
«Даю тебе слово служить царю и Отечеству так, как ты всегда учил нас» – писал великий князь Дмитрий Константинович своему отцу и слово свое не нарушил.
Племянник императора Александра II Дмитрий Константинович почти всю жизнь посветил службе в Лейб-гвардии Конного полка. Лошади были его самой большой страстью.
И только коннозаводчики понимают, какой колоссальный вклад в конную историю России внес этот человек.
Отец великого князя, Константин Николаевич – полковник Российского флота, – не сомневался в будущей блестящей морской карьере сына. В 7 лет Дмитрий – прапорщик, а в 16 уже гардемарин, он и его братья плавали по Балтийскому морю в сопровождении наставников. Дмитрий совершил шесть морских походов, учителя и наставники его хвалили.
В 16 лет Дмитрий рвется на фронт Русско-турецкой войны. Весной 1877 году он написал отцу: «Позволь мне, гардемарину Гвардейского Экипажа, тоже идти на Дунай, на поле битвы. Мне горько оставаться в покое, когда весь экипаж «Светланы», с которым я плавал, идет жертвовать собою за отечество; мне горько оставаться, когда мои братья-христиане умирают за Бога, за Царя и за святую Русь». Дмитрия уже определили в морской корпус, когда он решил открыться отцу, что море его совершенно не привлекает.
Собрав все мужество, он обратился к отцу, умоляя освободить его от морской службы. Отец долго колебался, но в конце концов Дмитрию разрешили покинуть флот и вступить в полк конной гвардии. Сбылась мечта великого князя служить в кавалерии.
«Поверь мне, мой милый папа, что я сумею оценить эту доброту ко мне», – писал растроганный Дмитрий, он был послушным и почтительным сыном. И доказал это, когда мать поставила свое условие. Его старший брат Николай подорвал здоровье своим пристрастием к выпивке, после чего и вовсе сгубил свою репутацию. Александра Иосифовна заставила Дмитрия поклясться, что он не выпьет ни одного стакана вина, и Дмитрий не позволял себе даже прикоснуться к бутылке, хотя служил в кавалерии, где кутежи были в порядке вещей. Лишь намного позже, став командиром гренадерского полка, он почувствовал, что залог трезвости мешает доверительным отношениям с офицерами, и попросил мать освободить его от данного слова.
Дмитрий, как и все дети великого князя Константина Николаевича, был талантлив: он хорошо разбирался в литературе, играл на скрипке, пел, следил за театральными постановками. Вместе с другими членами семьи Романовых участвовал в домашних спектаклях, и в нем замечали незаурядные актерские способности. Дмитрий писал маслом, пел в церковном хоре, но главной и единственной его страстью были лошади. Скачки, бега, красота лошади и чистота породы – вот что пленяло великого князя. Конная гвардия стала и службой и любимым делом, которому он отдавался всей душой. В Стрельне была великолепная конюшня, где юный Дмитрий обучался всем тонкостям конного дела.
Летом 1878 в сопровождении историков и археологов Дмитрий с братьями совершили путешествие в глубь России. В ту пору все были вдохновлены раскопками Шлимана, раскопавшего Трою, и великие князья тоже бредили археологией. Кульминацией путешествия стала поездка на Валаам, которую Дмитрий запомнил на всю жизнь, он записал в дневнике, что, несмотря на непогоду, чувствовал себя там как в раю, что в этом месте он мечтал бы жить. С тех пор великий князь не забывал святой остров. Он не однажды оказывал помощь Валаамскому подворью в Петербурге, а со временем завел традицию каждый год навещать северный монастырь. Он ждал, когда прекращался поток паломников, а Ладога замерзала, и проходил верхом на лошади в сопровождении небольшой свиты по льду Ладожского озера – весьма опасный путь к святому месту. Дмитрий Константинович был весьма религиозным, и по воспоминанию современников вел особый духовный образ жизни, позволявший ему всегда быть выше любых неблагоприятностей.
Неся службу в Лейб-гвардии в Конном полку, он составил себе жесткий распорядок дня. Столько-то часов на обязанности по службе, столько – на молитву, а остальное – на чтение. Поистине аскетичный образ жизни. Это было нелегко, ведь офицерский обычай предполагал куда более свободное времяпрепровождение. Несмотря на все странности, Дмитрия Константиновича в полку любили и уважали. За неподкупную честность, прекрасное понимание лошадей и безупречное исполнение воинского устава. Скоро он получил в командование конного гренадерского лейб-гвардии полк, казармы которого располагались в Петергофе. Особой радости не испытал, он считал, что великие князья должны начинать свою карьеру простыми лейтенантами и инкогнито. И если они проявят склонность к службе, тогда их можно продвигать в соответствии с общими правилами и наравне со всеми. Но им никогда нельзя доверять командные посты с большой степенью ответственности. Любая их ошибка коснется Царя, и это нанесет урон его престижу. Вступив в новую должность, Дмитрий Константинович сразу озаботился улучшением быта гвардейцев, ремонтом обветшалых казарм и строительством новых. Ему показалось тесной старая полковая знаменская церковь, в которой хранились реликвии легендарного полка еще с екатерининских времен. Его волей она была расширена и перестроена.
По воспоминаниям племянника Дмитрия Константиновича Гавриила, великий князь был очень эффектен перед конно-гренадерами, особенно когда заезжал к Государю полевым галопом – он и его лошадь составляли одно целое: лошадь шла под ним как часы; совершенно незаметно было, как дядя ею управляет.
«Прежде конно-гренадеры слыли грубыми и неотесанными, а теперь стали и блестящими, и порядочными, и изящными, – писал брат Дмитрия Константин. – Полк стал неузнаваем с тех пор, как им командует Митя. Видно было, что его любят».
Его действительно любили как главу большой полковой семьи. Собственно, другой семьи у Дмитрия Константиновича и не было. Часто можно встретить мнение, что он был женоненавистником. «Берегись юбок» – было его любимым предостережением. Но отчасти причиной была его ненависть к балам, посещение которых было обязанностью у гренадеров, а суетная жизнь не пленяла великого князя. «Балы все одинаковы, бывают балы, где просто завыть можно с тоски, – жалуется он в письме сестре Ольге. – Один уже прошел, осталось еще шесть или семь – это ужасно».