Маленькие женщины

Глава четвертая
Разные ноши

– Боже, как тяжело вновь приниматься за дела! – вздохнула Мэг наутро после бала.

Каникулы закончились, и после недели развлечений возвращаться к нелюбимым обязанностям было непросто.

– Вот бы всегда было Рождество или Новый год, правда? – грустно откликнулась Джо, широко зевая.

– Нам и половины этих развлечений не полагается. Но до чего же чудесно сидеть за праздничным столом, украшенном букетами, ездить на балы, возвращаться домой в карете, читать и делать другие приятные вещи, а не надрываться… А ведь кто-то все время так живет, и знаете, я им завидую! Мне очень нравится роскошь, – говорила Мэг, пытаясь определить, какое из двух поношенных платьев менее поношенное.

– Не будем роптать и желать невозможного, лучше взвалим ношу на плечи и отправимся в путь столь же жизнерадостно, как мама. Тетушка Марч – всего лишь Старик с острова^[19], и, как только я научусь тащить ношу без нытья, она с меня свалится или станет такой легкой, что я ее и не замечу.

Идея пришлась Джо по душе и изрядно ее подбодрила, однако Мэг ничуть не развеселилась: ее ноша, а именно четыре избалованных ребенка, сегодня казалась особенно тяжелой. Мэг даже не нашла сил прихорошиться – как обычно повязать голубую ленту и уложить волосы в любимую прическу.

– Зачем хорошо выглядеть, если меня никто не видит, кроме этих злобных карликов, а им все равно, красивая я или нет? – буркнула она, с шумом захлопнув ящик. – Так и буду тянуть лямку и развлекаться раз в год, пока не стану уродливой сердитой старухой. Как жаль, что я бедна и не могу жить, как другие девушки!

Мэг спустилась в столовую обиженная и весь завтрак была мрачна. Впрочем, в то утро все были в плохом настроении и то и дело ворчали. Бет, мучаясь головной болью, прилегла на диван с кошкой и тремя котятами; Эми переживала из-за невыученных уроков и потерянных галош; Джо, словно всем назло, свистела и постоянно что-то роняла; миссис Марч пыталась закончить письмо, которое требовало срочной отправки; Ханна тоже была не в духе, поскольку накануне легла позже обычного.

– Таких вредин, как вы, свет не видывал! – в гневе вскричала Джо – она случайно опрокинула чернильницу, порвала оба шнурка, завязывая ботинки, и села на шляпку.

– Сама вредина! – ответила Эми, смывая неправильный пример с грифельной доски собственными слезами.

– Бет, запри своих несносных котят в погребе, а не то я их утоплю! – сердито воскликнула Мэг – она тщетно пыталась отодрать от себя котенка, который залез по спине и, словно репей, прицепился к платью как раз там, где она не могла до него дотянуться.

Джо рассмеялась, Мэг принялась ворчать, Бет взмолилась о тишине, а Эми заплакала, потому что забыла, сколько будет девять умножить на двенадцать.

– Девочки! Девочки, помолчите хоть минутку! Мне просто необходимо отослать письмо с утренней почтой, а вы меня отвлекаете! – воскликнула миссис Марч, третий раз переписывая предложение.

Последовало кратковременное затишье, нарушенное Ханной, решительно вошедшей в комнату. Она грохнула горячие пироги на стол и так же сердито удалилась. Утренние пироги были незыблемой традицией в доме, девочки называли их «муфтами», потому что настоящих муфт у них не было, а теплая выпечка согревала руки холодным ранним утром. Ханна всегда находила время для выпечки, даже в самом дурном настроении, ведь девочкам предстояла долгая унылая дорога и никакого перекуса до самого возвращения домой – а возвращались они не раньше двух.

– Обнимайся со своими котятами и поправляйся, Бетти! До свидания, мамочка, мы вели себя как банда разбойников сегодня утром, но вернемся домой ангелочками, как обычно. Пошли, Мэг! – Джо неохотно побрела к выходу, чувствуя, что настоящие пилигримы пускаются в путь несколько иначе.

На углу они всегда оглядывались, потому что мама стояла у окна, кивая и улыбаясь, махала им рукой. Девочкам казалось невозможным пережить предстоящие тяготы без увиденного на прощанье приветливого лица в окошке, согревающего подобно солнечному лучу.

– Если мама вместо воздушного поцелуя погрозила бы кулаком, то поделом нам – таких неблагодарных негодниц свет не видывал! – воскликнула Джо. Она чувствовала себя виноватой, поэтому слякоть и промозглый ветер облегчали муки совести.

– Не ругайся ужасными словами! – пробормотала Мэг, замотанная в шаль, словно монахиня, уставшая от мира.

– А я люблю крепкие словечки, потому что они передают суть, – возразила Джо, вовремя поймав шляпку, которую чуть не сдуло ветром.

– Называй себя как угодно, а я отказываюсь быть «негодницей» и «мерзавкой»!

– Ты несчастное создание и явно сегодня не в духе, потому что тебе не суждено круглосуточно утопать в роскоши. Бедняжка! Подожди немного – вот разбогатею и завалю тебя каретами, мороженым, туфлями на каблуках, букетами и рыжеволосыми партнерами для танцев.

– Глупышка Джо! – рассмеялась Мэг, и ей слегка полегчало.

– Тебе повезло, что я глупая. Хороши мы с тобой будем, если я напущу такой же скорбный вид и тоже буду ходить с серьезным лицом! Слава богу, что я умею во всем найти смешное и поднять настроение. Хватит ворчать и возвращайся домой веселой!

Джо ободряюще похлопала сестру по плечу на прощание, и они пошли каждая своим путем, прижимая теплый сверток с пирожком и стараясь сохранить жизнерадостность, несмотря на холод, долгий трудный день впереди и неутоленную жажду развлечений, свойственную юным сердцам.

Когда мистер Марч потерял состояние в попытке спасти разорившегося товарища, старшие девочки упросили родителей позволить им работать, чтобы обеспечивать себя. Мистер и миссис Марч считали, что никогда не рано воспитывать в детях активность, трудолюбие и самостоятельность, поэтому согласились, и девочки принялись за работу с усердием и настойчивостью, которые, несмотря на трудности, в конце концов приводят к успеху. Маргарет нашла место гувернантки и радовалась скромному жалованию. Как она сама признавалась, она «обожала роскошь», и бедность ее особенно угнетала. Маргарет было трудней, чем остальным, смириться с бедственным положением, потому что она помнила времена, когда дом был полон красивых вещей, а жизнь – радостей, удовольствия и заманчивых перспектив. Она старалась не завидовать и не проявлять недовольства, однако мечтала иметь красивые платья, веселиться с подругами, учиться и жить безбедно, что вполне естественно для юной девушки. У Кингов же она ежедневно сталкивалась с воплощением желаний – старшие дочери недавно вышли в свет, а Мэг лишь украдкой поглядывала на элегантные бальные платья и букеты, слушала оживленную болтовню о театрах, концертах, катаниях на санях и прочих увеселительных прогулках и наблюдала, как щедро тратятся деньги на столь милые ее сердцу безделушки. Мэг редко жаловалась, однако чувствовала несправедливость и порой обижалась на весь мир, еще не научившись ценить то счастье, которым одарила ее судьба.

Джо почему-то приглянулась тетушке Марч – немощная старушка нуждалась в уходе. Собственных детей у нее не было, и, когда у семейства Марч настали трудные времена, даже предложила удочерить одну из девочек и глубоко оскорбилась отказом. Друзья семьи предрекали, что богатая старушка теперь точно не упомянет неблагодарных родственников в завещании, однако семья заявила: «Мы не отдадим дочерей ни за какие сокровища. В бедности или в богатстве – мы останемся вместе и будем счастливы друг с другом».

Какое-то время старушка с ними не разговаривала, а потом повстречала Джо в гостях, забавные гримасы и непосредственность девочки понравились почтенной даме, и она решила взять ее в качестве компаньонки. Джо такая работа совершенно не подходила, однако, за неимением лучших вариантов, она согласилась и, ко всеобщему удивлению, прекрасно поладила с раздражительной родственницей. Иногда случались бурные сцены, Джо, вернувшись домой, заявляла, что к тетушке больше ни ногой, однако отходчивая старушка Марч вскоре посылала за племянницей столь настойчиво, что та не находила сил отказать, потому что в глубине души прониклась большой симпатией к вспыльчивой даме.

Подозреваю, что главным образом Джо привлекала обширная библиотека, зарастающая пылью и паутиной после смерти дядюшки Марча. Джо хорошо помнила доброго пожилого джентльмена, который разрешал ей строить мосты и железные дороги из больших словарей, рассказывал истории и показывал картинки в странных книжках на латинском языке, а встретив случайно на улице, всегда угощал имбирным печеньем. Темная пыльная комната с уютными креслами, глобусами и высокими стеллажами, с которых взирали многочисленные бюсты, а главное – всевозможными книгами и полной свободой выбора, была для Джо настоящим раем. Когда тетушка Марч отправлялась вздремнуть после обеда или же была занята с гостями, Джо торопливо удалялась в тихое укрытие, сворачивалась клубочком в большом кресле и, как истинный книжный червь, жадно поглощала все без разбора – стихи, исторические романы, книги о любви и путешествиях. Моменты счастья, как водится, были недолгими – стоило дойти до интересного места в истории, трогательного стиха или острого поворота сюжета, как раздавался пронзительный голос:

– Джо-зе-фиии-нааа! Джо-зе-фиии-нааа!

Приходилось спускаться с небес, мотать пряжу, мыть пуделя или часами читать старушке эссе Белшема^[20].

Джо мечтала сделать в жизни нечто значительное – что именно, она пока не знала и думала, что время покажет, а пока главным несчастьем считала то, что не может читать, бегать и ездить верхом, сколько душе угодно. Горячий нрав, острый язык и неуемная натура вечно доставляли ей неприятности, и жизнь Джо представляла собой череду взлетов и падений – одновременно трагичных и смешных. Однако служба у тетушки Марч однозначно шла ей на пользу, и к тому же мысль о собственном заработке очень грела, несмотря на бесконечные «Джо-зе-фиии-нааа!».

Бет была слишком робкой для школы, которую она пыталась посещать: нахождение среди детей обернулось сущей мукой, она оставила попытки и училась дома, с отцом. И даже когда он уехал, а мама стала посвящать все время и силы работе в благотворительных организациях помощи солдатам, Бет исправно продолжала занятия и изо всех сил старалась преуспеть. Маленькая Бет была хозяйственной натурой и помогала Ханне поддерживать уют и порядок в доме и заботиться о тех, кто зарабатывает на хлеб – при этом не ожидая иной награды, кроме любви. Она проводила долгие дни в тишине и покое, однако ей не было скучно или одиноко, потому что ее окружали вымышленные друзья, и она всегда умела найти себе дело. У Бет было шесть кукол, которых она будила и одевала каждое утро, – все как одна, поломанные и страшные, брошенные предыдущими хозяйками. Старшие сестры уже не играли, а Эми терпеть не могла все старое и некрасивое. Из-за того, что их отвергли, Бет относилась к ним с еще большей нежностью и создала специальный госпиталь. Там в тряпичные тела не втыкали иглы, больные не знали ударов и резких слов, даже самые уродливые были окружены заботой, одеты, накормлены, выхожены и обласканы. Одна из пострадавших принадлежала Джо; жизнь ее изрядно потрепала, а закончила она свой путь в самом жалком состоянии в мешке с тряпьем – из этого скорбного приюта ее извлекла Бет и взяла несчастную под свое попечительство. Дыру на голове она заботливо прикрыла чепчиком, отсутствие рук и ног замаскировала, завернув куклу в одеяло, и отдала бедной калеке лучшую кровать. Если кто-нибудь увидел бы, сколько заботы достается поломанной кукле, он, наверное, рассмеялся бы, но был бы тронут до глубины души. Бет приносила кукле маленькие букетики, читала вслух, завернув в свое пальто, выносила на улицу подышать свежим воздухом, пела колыбельные и никогда не ложилась, не поцеловав на ночь чумазое личико и не прошептав нежное «Спокойной ночи, бедная моя!».

У Бет тоже были свои неприятности, она была не ангелом, а обыкновенной девочкой, и ей также случалось «всплакнуть», как выражалась Джо, из-за отсутствия хорошего пианино и возможности брать уроки. Бет страстно любила музыку, изо всех сил старалась учиться и без устали практиковалась на дребезжащем старом инструменте. Казалось справедливым, чтобы кто-нибудь, например тетушка Марч, поддержал ее рвение. Однако поддержки не было, и Бет в полном одиночестве порой заливала слезами пожелтевшие клавиши безнадежно расстроенного пианино. Выполняя домашнюю работу, она пела, словно жаворонок, всегда была готова сыграть для мамы и сестер и день за днем утешала себя словами: «Если буду стараться, обязательно научусь!»

В мире много таких Бет – тихих и застенчивых, которые скромно сидят в уголке, пока их не позовут, и живут ради других, причем жертвуют собой столь радостно, что никто их не замечает, пока они озаряют дом своим присутствием, однако стоит свету угаснуть, замолкнуть маленькому сверчку у печи, как все погружается в тишину и мрак.

Если кто-нибудь спросил бы Эми, что ее больше всего волнует в жизни, она, не задумываясь, ответила бы:

– Мой нос!

В младенчестве Джо случайно уронила сестру в ящик для угля, что, по уверениям Эми, навсегда испортило форму носа. Он, конечно, не был слишком большим или красным, «как у бедняжки Петрин», однако имел довольно плоский вид и, как она его ни вытягивала, отказывался обретать аристократическую утонченность. Никто не видел изъяна, кроме хозяйки, однако Эми мечтала о греческом профиле и, чтобы немного утешиться, изрисовывала длинными носами целые стопки бумаги.

«Маленькая Рафаэлла»^[21], как прозвали ее сестры, имела явный дар к живописи и не знала большего счастья, чем срисовывать цветы, создавать фей и испещрять поля книг причудливыми картинками. Учителя жаловались, что вместо примеров на грифельной доске Эми появляются животные, на свободных страницах атласов – новые карты, а из учебников в самые неподходящие моменты выпадают карикатуры довольно обидного содержания. Она неплохо справлялась с уроками и избегала замечаний, так как обычно вела себя образцово. Одноклассницы ее обожали, поскольку Эми обладала веселым нравом и счастливым свойством нравиться людям, не прилагая к этому особых стараний. Ее изящные манеры вызывали всеобщее восхищение, как и многочисленные таланты, помимо художественного: Эми могла сыграть целых двенадцать мелодий, вязала крючком и читала на французском, делая ошибки далеко не во всех словах. У нее была жалобная манера говорить «когда папа был богат, мы делали то или другое» – девочки находили это трогательным, а мудреные слова, которые любила вставлять Эми, – «очень изысканными».

В общем, Эми была заслуженно избалованной, и ее тщеславие и самолюбие взращивались всеобщими стараниями. И все же одно обстоятельство сильно задевало гордость Эми – ей приходилось донашивать одежду двоюродной сестры. А у мамы Флоренс не было ни малейшего вкуса, и Эми глубоко страдала, надевая красный чепчик вместо синего, некрасивые платья и вычурные фартуки, которые ей совершенно не шли. Вещи были добротными, хорошо сшитыми и почти новыми, однако эстетическая натура Эми страдала, особенно той зимой, когда ей досталось тусклосиреневое школьное платье в желтый горох и без оборок.

– Единственное утешение, – говорила она Мэг с полными слез глазами, – что мама не укорачивает мои платья, когда я плохо себя веду, как делает мать Марии Паркс! Только представь, до чего ужасно! Она иногда столько умудряется натворить, что приходит в платье по колено! Как подумаю об этом уничижении — даже плоский нос и сиреневое платье с желтыми карманами кажутся вполне сносными.

Мэг была для Эми доверенным лицом и наставницей, а Джо, доказывая, что противоположности притягиваются, опекала Бет. Стеснительная Бет лишь одной Джо доверяла свои мысли, а сама, единственная из всей семьи, не сознавая того, оказывала влияние на свою бесшабашную сестру. Старшие девочки много значили друг для друга, но каждая отвечала за одну из младших, по-своему заботясь, как Бет о заброшенных куклах, повинуясь женскому инстинкту, увлекаясь игрой в «дочки-матери».

– Расскажите что-нибудь! Такой унылый день выдался, я просто умираю от скуки! – попросила Мэг, когда сестры сели шить тем вечером.

– Сегодня вышел презабавный случай с тетушкой! Вот послушайте! – начала Джо, которая обожала рассказывать истории. – Я читала этого скучного Белшема. Я обычно специально монотонно читаю, чтобы тетушка быстрее уснула, а потом достаю хорошую книгу и поглощаю страницу за страницей, пока тетя не проснется. Сегодня я так старалась, что сама начала засыпать и, даже не дождавшись, когда тетушка заклюет носом, широко зевнула. Она спросила, не хочу ли я проглотить книгу. «Я бы с удовольствием проглотила, чтобы не дочитывать!» – не слишком почтительно ответила я. Тетя долго меня отчитывала, а потом велела посидеть и подумать о грехах, пока она немного «отдохнет». Отдыхает она обычно долго, поэтому, как только ее чепец начал клониться, как тяжелое соцветие георгина, я достала из кармана «Векфилдского священника»^[22] и погрузилась в чтение, одним глазком поглядывая на тетушку. Дойдя до места, где герои свалились в воду, я забылась и рассмеялась вслух. Тетушка проснулась, однако после сна она обычно более благодушно настроена, поэтому сказала почитать немного, чтобы посмотреть, какую легкомысленную ерунду я предпочитаю уважаемому и поучительному Белшему. Тут уж я постаралась – и ей понравилось, хоть она и сказала лишь: «Ничего не поняла! Начни сначала, дитя!» Я послушалась и постаралась сделать историю Примроуз как можно увлекательней, а потом схитрила, остановилась на самом интересном месте и смиренно произнесла: «Боюсь, я утомила вас, мэм… Наверное, лучше остановиться». Она подхватила вязание, которое давно уронила на колени, сурово зыркнула на меня сквозь очки и сказала как всегда резко: «Дочитайте-ка до конца главы и не дерзите мне, мисс!»

– Она признала, что ей понравилось? – поинтересовалась Мэг.

– Боже упаси, нет, конечно! Но про старину Белшема больше не упоминала и, когда я забыла перчатки и вернулась, она уже читала «Священника» за милую душу, даже не услышала, как я смеюсь и отплясываю в коридоре. Ах, если бы тетя захотела, она могла бы вести прекрасную жизнь! – ответила Джо, а затем задумчиво добавила: – Впрочем, я ей не завидую, несмотря на ее деньги. Думаю, в итоге у богатых не меньше неприятностей, чем у бедных.

– Кстати о неприятностях – у меня тоже есть история. Не такая смешная, как у Джо, однако я думаю о ней весь вечер. У Кингов сегодня был жуткий переполох, одна из девочек призналась, что их старший брат совершил что-то ужасное, и отец выгнал его из дома. Я слышала, как миссис Кинг плачет, мистер Кинг кричит, а Грейс и Эллен отвернулись, проходя мимо меня, чтобы скрыть покрасневшие глаза. Я, разумеется, не расспрашивала, но мне стало их жаль. Все-таки хорошо, когда нет старших братьев, которые творят невесть что и позорят семью.

– Позор в школе гораздо тягоснестней, чем позор, навлеченный всякими там братьями… – покачала головой Эми с видом человека, умудренного опытом. – Сюзи Перкинс сегодня пришла с чудесным колечком из сердолика, я страшно завидовала и хотела такое же. Так вот, она нарисовала мистера Дэвиса с громадным носом и горбом и подписала в маленьком кружочке у его рта: «Девочки, я слежу за вами!». Мы смеялись, и вдруг оказалось, что он действительно за нами следил и приказал Сюзи принести ему доску. Она была парализирована от страха и все же подошла, и – ox! – как вы думаете, что он сделал? Он взял ее за ухо – за ухо! Вы только представьте, какой ужас! – отвел на помост для выступлений и заставил стоять там полчаса на виду у всего класса, держа доску.

– Наверное, все девочки посмеялись над картинкой? – спросила Джо, которой понравилась выходка.

– Смеялись? Никто даже не пикнул! Сидели тихо, как мышки! А Сюзи наверняка потом наплакала целое озеро! Я перестала завидовать, потому что после такого позора даже миллион колец из сердолика не в радость. Я никогда – никогда! – не оправилась бы от такого чудовищного унижения! – заключила Эми и вернулась к шитью, гордая сознанием собственного благочестия и тем, что успешно вставила целых два умных слова в одно предложение.

– А я сегодня видела нечто приятное и собиралась рассказать вам за ужином! – сообщила Бет, попутно приводя в порядок корзиночку для шитья Джо, где все было перепутано. – Я сегодня ходила за устрицами для Ханны в рыбную лавку и встретила мистера Лоренса, он меня не видел, потому что разговаривал с продавцом – мистером Каттером, а я стояла за бочкой. Зашла бедная женщина с ведром и тряпкой и предложила мистеру Каттеру вымыть пол взамен на кусок рыбы, потому что она потеряла работу и ей нечем кормить детей. Мистер Каттер торопился и довольно сердито буркнул «Нет!», женщина, грустная и явно голодная, собиралась уходить, и тут мистер Лоренс подцепил своей тростью рыбину и отдал женщине. Она была так рада и удивлена, что взяла рыбину прямо голыми руками и благодарила мистера Лоренса снова и снова. Он велел ей «скорей идти кормить детей», и она довольная поспешила прочь! Разве не мило с его стороны? И она довольно забавно выглядела, прижимая к груди большую скользкую рыбу и проча «доброму мистеру» райскую благодать.

Все посмеялись над историей Бет, и настала мамина очередь рассказывать; она подумала и серьезно заговорила:

– Я сегодня делала выкройки для синих фланелевых мундиров и стала думать про вашего отца. Мне подумалось, как одиноки и беспомощны мы будем, если с ним что-нибудь случится. Так я и сидела, предаваясь тревожным мыслям, хоть в этом и нет никакого проку, пока не зашел старик за заказом. Он выглядел бедным, уставшим и озабоченным и сел рядом, поэтому я с ним заговорила.

«У вас сыновья в армии?» – спросила я.

«Да, мэм. Было четверо, двое погибли, третий в плену, а я еду к четвертому – он в Вашингтонском госпитале, очень болен», – тихо ответил мужчина.

«Вы много сделали для страны, сэр!» – сказала я, и моя жалость сменилась уважением.

«Я лишь исполнил долг, мэм – ни больше ни меньше. Я бы сам пошел, будь от меня польза… А так отправил мальчишек и не жалею…»

Он говорил о том, что искренне жертвует самым дорогим, без горечи. Мне стало стыдно, ведь я отпустила на войну мужа и думала, что это слишком много, а он отдал четверых сыновей и не ропщет. Мои дочери ждут меня дома, а он едет далекодалеко к последнему живому сыну, возможно, чтобы попрощаться с ним… Я поняла, как мне повезло, сколь многим одарила меня жизнь, и завернула старику гостинцев, дала немного денег, сердечно поблагодарив за преподнесенный урок.

Наступила тишина, затем Джо попросила:

– Расскажи еще историю, мама! Чтобы была мораль, как в этой! Я люблю вспоминать их после, если они правдивые и не слишком похожи на проповедь.

Миссис Марч улыбнулась и немедля приступила к рассказу – она уже много лет выступала перед этой маленькой аудиторией и знала, чем порадовать слушательниц.

– Жили-были четыре сестры, у них было достаточно еды, питья, одежды, радостей и удовольствий, добрые друзья и любящие родители, однако девочки все равно были недовольны.

Тут слушательницы украдкой переглянулись и усердней взялись за шитье.

– Девочки хотели стать лучше и много раз давали правильные обещания, однако не сдерживали их и часто говорили: «Жаль, что у нас нет этого» или «Жаль, что мы не можем сделать того», забывая, как много имеют и как много приятных занятий им доступно. И вот они отправились к колдунье и спросили, какое заклинание нужно произнести, чтобы стать счастливыми. Колдунья ответила: «Как только почувствуете недовольство, вспомните о том, что имеете, и поблагодарите».

Джо вскинула глаза, словно собиралась что-то сказать, но, увидев, что история еще не закончена, передумала.

– Благоразумные девочки решили последовать совету, и вскоре их жизнь чудесным образом улучшилась. Одна поняла, что горе и позор не обходят богатые дома стороной, другая – что она гораздо счастливей состоятельной, но немощной старушки, поскольку обладает молодостью, здоровьем и веселым нравом, третья осознала, что хоть ей и приходится помогать готовить ужин, ей хотя бы не нужно просить милостыню, а четвертая девочка убедилась, что кольцо из сердолика не спасает от наказаний. Девочки решили больше не жаловаться, радоваться тому, что имеют, и стараться это заслужить, чтобы судьба не лишила их даров, а наоборот – одаривала щедрее. Думаю, они ни разу не пожалели, что послушались совета старой колдуньи.

– Мама, так нечестно – ты обернула наши же истории против нас и прочла проповедь вместо того, чтобы развлечь! – вскричала Мэг.

– А мне нравятся такие проповеди – совсем как папины… – задумчиво сказала Бет, выравнивая иголки на подушечке Джо.

– Лично я жалуюсь меньше, чем остальные, а сейчас, увидев крах Сюзи, тем более буду осторожней! – нравоучительно заявила Эми.

– Да уж, нам нужен был этот урок, и мы его не забудем. А если забудем, скажи нам, как старая Хлоя из «Дядюшки Тома»^[23]: «Радуйтесь, дети мои, ибо шудьба благошклонна!» – добавила Джо: она ни за что на свете не упустила бы возможности слегка подшутить над маминой проповедью, хоть и прониклась ею не меньше сестер.