Маленькие женщины

– Я отдала лучшее, что имела, стране, которую люблю, и не дала слезам пролиться, пока он не уехал. С какой же стати мне жаловаться, если мы с ним оба просто выполняем свой долг и благодаря этому будем еще счастливее, когда все закончится? Если кажется, что я не нуждаюсь в помощи, то это потому, что у меня есть друг, который даже лучше, чем ваш отец: он утешает меня и поддерживает. Дитя мое, беды и искушения твоей жизни уже начались, их может быть много, но ты сумеешь их все преодолеть и пережить, если научишься чувствовать силу и любовь твоего Небесного Отца так же, как ты чувствуешь силу и любовь отца земного. Чем сильнее ты полюбишь Его и уверуешь в Него, тем ближе к Нему ты себя почувствуешь и тем меньше станешь зависима от силы и мудрости людей. Его любовь и забота неутомимы и неизменны, они никогда не могут быть у тебя отняты, наоборот – они могут на всю жизнь стать для тебя источником душевного мира, счастья и силы. Поверь этому от всего сердца и приходи к Богу со всеми своими заботами и надеждами, с грехами и горестями так же открыто и доверчиво, как ты приходишь к своей матери.

Единственным ответом Джо было тесно прижаться к матери, и в воцарившемся молчании из ее сердца вознеслась самая искренняя молитва без слов, какую она когда-либо возносила. Ибо в этот печальный, но в то же время счастливый час она познала не только горечь сожаления и отчаяния, но и сладость самоотречения и самообладания, и, ведомая рукою матери, она приблизилась к Другу, который всегда приветствует каждое Свое чадо с любовью более сильной, чем любовь земного отца, и более нежной, чем любовь земной матери.

Эми пошевелилась и вздохнула во сне, и, словно стремясь тотчас начать искупление вины, Джо подняла голову: на лице ее было выражение, какого оно никогда не знало прежде.

– Я дала солнцу зайти прежде, чем остыл мой гнев. Я не хотела ее простить, и сегодня, если бы не Лори, могло бы стать слишком поздно! Как могла я быть такой жестокой? – сказала она, склоняясь над сестрой и осторожно поглаживая ее еще влажные пряди, разметавшиеся по подушке.

Как бы услышав ее слова, Эми открыла глаза и протянула к сестре руки с улыбкой, которая проникла в самую глубь души Джо. Ни та ни другая не произнесли ни слова, но их объятие было крепким, несмотря на множество одеял, и все было прощено и забыто – хватило одного сердечного поцелуя.

Глава девятая. Мег отправляется на Ярмарку Тщеславия

– А я и вправду считаю невероятной удачей то, что мои питомцы именно сейчас заболели корью, – сказала Мег в один апрельский день, стоя в окружении сестер у себя в комнате перед раскрытым сундуком «для уезжанья», который она упаковывала.

– И так мило со стороны Энни Моффат, что она не забыла о своем приглашении! Целых две недели развлечений – вот это по-настоящински великолепно, – откликнулась Джо, похожая в этот момент на ветряную мельницу: она своими длиннющими руками складывала юбки для Мег.

– И погода стоит такая чудесная, я так этому рада! – добавила Бет, аккуратно разбирая ленты для волос и бархотки для шеи, уложенные в ее самую лучшую коробку, – она одолжила их сестре по случаю великого события.

– Мне тоже хотелось бы поехать, и весело провести время, и поносить все эти прелестные вещи, – пробормотала Эми, чей рот был занят булавками, которыми она весьма художественно пополняла подушечку сестры.

– Мне хотелось бы, чтобы вы все со мной поехали, но раз это невозможно, я постараюсь запомнить все свои приключения и все расскажу вам, когда вернусь. Это, конечно, самое малое, что я могу сделать в ответ на вашу доброту – ведь вы столько всего мне дали и так помогали подготовиться к отъезду! – ответила на это Мег, глядя на разложенные в комнате очень простые наряды, которые, на взгляд сестер, были почти совершенством.

– А что мама дала тебе из своих сокровищ, которые лежат у нее в сундучке? – спросила Эми, не присутствовавшая при открывании заветного сундучка из кедрового дерева, где миссис Марч хранила немногие остатки былой роскоши – дарить дочерям, когда наступал для этого подходящий момент.

– Пару шелковых чулок, хорошенький резной веер и прелестный синий пояс. Я хотела лиловый, шелковый, но времени не было его переделать, так что придется обойтись старым, тарлатановым^[46].

– Он будет очень мило выглядеть на моей новой муслиновой юбке – пояс ее подчеркнет и придаст всему еще более красивый вид. Жалко, что я расколошматила свой коралловый браслет, ты могла бы его с собой взять, – пожалела Джо, очень любившая одалживать и отдавать насовсем принадлежавшие ей вещи, только беда была в том, что они всегда оказывались слишком истрепаны для того, чтобы ими можно было воспользоваться.

– У мамы в шкатулке для драгоценностей лежит чудесный старинный убор из жемчуга, но она говорит, что лучшее украшение для молодой девушки – живые цветы, и Лори обещал прислать мне любые, какие мне понадобятся, – ответила Мег. – Ну, теперь посмотрим: вот мой серый прогулочный костюм, только опусти перышко на шляпке, Бет; вот поплиновое воскресное и для малых приемов, оно тяжеловато для весны, вам не кажется? Лиловое шелковое было бы так мило! Ох, что же мне делать?

– Не думай об этом, у тебя есть тарлатан для больших приемов, и в белом ты всегда выглядишь как ангел, – утешила ее Эми, грустно взиравшая на небольшую горку украшений, столь дорогих ее сердцу.

– У него вырез недостаточно глубокий, и юбка не очень развевается, но с этим придется смириться. Зато голубое домашнее стало таким хорошеньким после того, как его перелицевали и заново отделали, что мне кажется, я надеваю совсем новое. Мой шелковый сак совсем вышел из моды^[47], а шляпка – та, что без полей, – совсем не такая, как у Сэлли. Мне не хотелось ничего говорить, но я очень огорчилась из-за зонтика. Я просила у мамы черный с белой ручкой, а она забыла и купила зеленый с желтоватой! Он прочный и аккуратный, так что мне не следует жаловаться, но я знаю, что буду стесняться его перед Энни, у которой зонтик шелковый, с золотым наконечником, – вздохнула Мег, глядя на маленький зонтик с величайшим неодобрением.

– Так поменяй его, – посоветовала Джо.

– На такую глупость я не способна – это обидело бы маменьку, она ведь так старалась все для меня собрать. Это просто мои дурацкие представления, и я не собираюсь им поддаваться. Меня очень утешают шелковые чулки и две пары новых перчаток. А ты просто милочка, Джо, что одолжила мне свои, – я почувствовала себя такой богатой и даже элегантной с этими двумя парами, да еще старые вычищены – они для обычных дней. – И Мег с облегчением бросила взгляд на ящичек с перчатками. – У Энни Моффат на ночных чепчиках голубые и розовые бантики. Ты не сделала бы на моих тоже такие? – спросила она у Бет, когда та внесла в комнату стопку этих белых муслиновых вещиц, только что полученных из рук Ханны.

– Я этого не делала бы. Потому что затейливые чепчики не подойдут к ничем не украшенным строгим ночным сорочкам. Беднякам незачем расфуфыриваться! – решительно заявила Джо.

– Неужели мне никогда не выпадет счастье носить настоящие кружева на платьях и бантики на чепчиках?! – раздраженно воскликнула Мег.

– На днях ты говорила, что будешь совершенно довольна, если тебе выпадет счастье просто поехать к Энни Моффат, – напомнила ей Бет в своей обычной спокойной манере.

– Да, конечно, я так говорила. Ну и что? Я действительно очень довольна и не стану портить себе удовольствие такими пустяками. Только мне кажется, что чем больше ты получаешь, тем больше тебе хочется, правда ведь? Ну вот, все полочки заполнены и хорошо вошли^[48], и уложено все, кроме моего бального платья, которое я оставлю упаковать маменьке, – сказала Мег, повеселев и переводя взгляд с до половины заполненного сундука на много раз глаженное и чиненное белое платье из тарлатана, которое она с важным видом называла своим «бальным платьем».

Погода на следующий день выдалась прекрасная, и Мег торжественно отбыла на две недели – развлекаться и набираться новых впечатлений. Миссис Марч согласилась на эту поездку без большой охоты, опасаясь, что Маргарет вернется еще более недовольная, чем уезжает. Но дочь так ее просила, а Сэлли пообещала так хорошо о подруге заботиться, да и, кроме того, возможность для Мег получить чуть больше удовольствий после зимы, заполненной нудной работой, казалась такой восхитительной, что мать сдалась, и дочь отправилась в гости, чтобы впервые испробовать вкус модной светской жизни.

Семейство Моффат тщательно следовало моде, и простушка Мег поначалу была совершенно обескуражена великолепием их дома и элегантностью его обитателей. Однако, несмотря на полную увеселений жизнь, люди они были доброжелательные и очень скоро помогли своей гостье почувствовать себя легко и просто. Возможно, Мег ощущала, не вполне сознавая почему, что хозяева этого дома не отличаются особой культурой или особенным умом и вся эта позолота не может скрыть вполне ординарного материала, из которого они сделаны. Разумеется, приятно жить в роскоши, разъезжать в красивой карете, каждый день надевать свое лучшее платье и не делать ничего иного, как только получать всяческие удовольствия. Мег все это вполне устраивало, и вскоре она начала вести себя и разговаривать, подражая манере тех, кто ее окружал. Она стала важничать, бросаться французскими выражениями, завивать волосы и изо всех сил старалась болтать о модах, как они. Чем больше красивых вещей видела она у Энни Моффат, тем бóльшую зависть она испытывала, тем сильнее жаждала быть богатой. Свой дом, когда она о нем вспоминала, казался ей теперь голым и мрачным, работа представлялась все более и более тяжкой, и она чувствовала себя совершенно обездоленной и униженной, несмотря даже на новые перчатки и шелковые чулки.

Впрочем, времени огорчаться у нее не было, так как три юные девицы были по уши заняты тем, что «хорошо проводили время». Они делали покупки, гуляли, катались верхом, днем ходили в гости, вечером в театр – на спектакль или в оперу, а не то, так затевали веселые игры дома, ведь у Энни было множество друзей, и она умела их развлечь. Ее старшие сестры выглядели весьма утонченными юными леди, а одна из них была уже помолвлена. «Как интересно и романтично!» – думала Мег. Мистер Моффат, полный добродушный старый джентльмен, знавал ее отца, а миссис Моффат, его жене, тоже полной и добродушной старой даме, Мег пришлась по душе не меньше, чем ее дочери. Все ее всячески ласкали, и Дейзи, как ее там прозвали^[49], шла прямым путем к головокружению от успеха.

Когда наступил вечер малого приема, Мег обнаружила, что ее поплиновое платье вовсе не годится: другие девушки надели легкие, тонкие наряды и выглядели поистине прекрасно. Так что на свет было извлечено тарлатановое бальное, выглядевшее гораздо более старым, утратившим форму и потрепанным рядом с новым, с иголочки, платьем Сэлли. Мег заметила, как подруги взглянули на ее платье, а потом переглянулись меж собой, и почувствовала, как вспыхнули ее щеки, – при всей ее мягкости, она была очень горда. Никто не произнес ни слова об этом, но Сэлли предложила ее причесать, Энни помогла повязать пояс, а Белл, та, что была помолвлена, восхитилась белизной ее обнаженных рук. Однако в этой их доброте Мег разглядела только жалость из-за ее бедности, и у нее было тяжело на душе, когда она стояла одна, пока другие болтали, смеялись и порхали вокруг, словно прозрачнокрылые бабочки. Тяжелое, горькое чувство росло и росло в ней, но тут горничная внесла коробку с цветами. Мег не успела и слова вымолвить, как Энни сняла крышку, и все принялись ахать и охать над прелестными розами, вереском и папоротниками, заполнявшими коробку.

– Это, конечно, для Белл! Джордж всегда посылает ей цветы, но эти просто восхитительны! – воскликнула Энни, усердно вдыхая чудесный аромат.

– Это для мисс Марч, так слуга сказал, – вмешалась горничная. – И вот еще записка. – И она протянула Мег конверт.

– Как интересно! От кого это? А мы и не знали, что у тебя есть кавалер! – вскричали девицы, окружившие Мег, трепеща от удивления и любопытства.

– Записка от мамы, а цветы от Лори, – простодушно объяснила Мег, тем не менее очень довольная, что Лори о ней не забыл.

– Ах вот как! – сказала Энни, как-то странно взглянув на подругу. Мег как раз прятала записку в карман, будто это талисман от зависти, тщеславия и ложной гордости, потому что несколько полных любви слов замечательно на нее подействовали, а цветы своей прелестью обрадовали ее и ободрили.

Снова почувствовав себя почти счастливой, она отложила несколько роз и папоротников для себя, а остальные собрала в красивые букетики для подруг – украсить платье на груди, прическу или юбку у талии, и предложила им эти букетики так мило, что Клара, старшая из сестер, заявила ей, что она, Дейзи, «самая милая малышка из всех, кого она видела», и все они, казалось, были совершенно очарованы столь небольшим проявлением ее внимания к ним. И так случилось, что это происшествие покончило с ее унынием: когда все они собрались показаться миссис Моффат, Мег, прикалывая к своим волнистым волосам веточку папоротника, а к платью розы, увидела в зеркале счастливое ясноглазое лицо и подумала, что теперь ее «бальное» выглядит не таким уж потрепанным.

В тот вечер она веселилась от всей души, так как танцевала чуть ли не до упаду. Все были к ней очень добры, и она получила целых три комплимента. Энни упросила ее спеть, и кто-то сказал, что у нее замечательно красивый голос. Майор Линкольн спросил, кто эта новенькая девочка с такими красивыми глазами, а мистер Моффат приглашал ее танцевать, потому что, как он изящно выразился, «она попусту волынку не тянет, в ней какая-то живинка есть!». Так что, в общем, Мег получала от этого «малого приема» большое удовольствие, пока случайно не услыхала обрывок разговора, который ее крайне встревожил. Она сидела в глубине оранжереи, ожидая, когда ее партнер принесет ей мороженое, и вдруг услышала, как чей-то голос по другую сторону цветочной стены спросил:

– А сколько ему лет?

– Шестнадцать или семнадцать, – отвечал другой голос.

– Это было бы грандиозно для одной из тех девиц, правда? Сэлли говорит, они теперь очень сблизились и старик их просто обожает.

– Ну, смею сказать, миссис М. все заранее спланировала и хорошо сыграет свою игру, хоть это, пожалуй, и рановато. Девочка-то явно об этом еще и подумать не успела, – сказала миссис Моффат.

– Она же все выдумала про записку от ее мамаши – так, будто давно обо всем этом знает, и так мило покраснела, когда принесли цветы. Бедняжка! Она могла бы быть такой красивой, если бы ее одевали поэлегантнее! Это ее немодное, поношенное платье из тарлатана! Как вы думаете, она бы обиделась, если бы мы предложили дать ей на четверг другое платье? – спросил третий голос.

– Девочка горда, но я не думаю, что она откажется, потому что ее тарлатановое платье, кажется, единственное, что у нее есть. Оно может сегодня порваться, и это будет достойный повод предложить ей приличную замену.

Тут как раз появился партнер Мег, заметивший, что она совсем раскраснелась и кажется сильно взволнованной. Она действительно была горда, и гордость ее в этот момент пошла ей на пользу: она помогла Мег скрыть чувство унижения, гнев и отвращение, вызванные тем, что она только что услышала. Ибо при всей ее наивности, при абсолютном отсутствии у нее подозрительности, она не могла не понять смысла сплетен, которыми обменивались ее друзья. Она пыталась выбросить из головы услышанное, но не могла и повторяла про себя: «миссис М. заранее все спланировала», «она же все выдумала про записку от ее мамаши» и «немодное, поношенное платье из тарлатана» – до тех пор, пока не почувствовала, что готова расплакаться и поспешно броситься домой – поведать о своих неприятностях и просить совета. Поскольку такой возможности у нее не было, она изо всех сил старалась казаться веселой, и, так как она была очень возбуждена, ее старания оказались весьма успешными: никому и в голову не пришло, какое усилие над собой делала Мег. Она была счастлива, когда вечер наконец закончился, и тихонько лежала в постели, где могла теперь обо всем вдоволь подумать, поудивляться и покипеть от возмущения, пока не разболелась голова, и тогда вполне естественные слезы остудили ее разгоревшиеся щеки. Услышанные ею глупые, но незлые речи открыли Мег новый мир и сильно потревожили покой ее прежнего мира, где она до сих пор жила, счастливая, как дитя. Ее чистосердечная дружба с Лори оказалась осквернена глупыми речами, случайно ею услышанными. Ее вера в непогрешимость матери была несколько поколеблена тем, какие «мирские» планы приписывала маменьке миссис Моффат, судившая о других по себе, и разумное решение довольствоваться простым гардеробом, подобающим дочери бедняка, пошатнулось от ненужной жалости подруг, считавших поношенное платье одним из величайших бедствий на свете.

В эту ночь бедная Мег спала беспокойно и встала с припухшими глазами, нерадостная, полуобиженная на подруг и полустыдящаяся самой себя из-за того, что не способна откровенно поговорить с ними и все уладить. В это утро все как-то попусту тратили время, и полдень наступил прежде, чем девицы собрались с силами, чтобы взяться за каждодневное вышивание и вязание. Мег сразу же поразилась перемене в поведении ее подруг. Они, как ей показалось, относились к ней теперь с бóльшим уважением, проявляли тактичную заинтересованность в том, о чем она говорила, и глядели на нее с нескрываемым любопытством. Все это ее удивляло и даже льстило ей, хотя она не могла понять, в чем тут дело, пока мисс Белл не перестала что-то писать и не произнесла с чувством:

– Дейзи, моя дорогая, я послала приглашение твоему другу, мистеру Лоренсу, на четверг. Нам хотелось бы с ним познакомиться, и это на самом деле вполне заслуженный комплимент тебе самой.

Щеки Мег зарделись, но шаловливое воображение побудило ее поддразнить подруг, и она ответила:

– Благодарю вас, только, боюсь, он не приедет.

– Почему же, cherie?^[50] – спросила мисс Белл.

– Он слишком стар.

– Дитя мое, что ты хочешь этим сказать?! Сколько же ему лет, скажи нам, я тебя умоляю! – воскликнула мисс Клара.

– Думаю, около семидесяти, – ответила Мег и принялась считать петли, чтобы спрятать смеющиеся глаза.

– Ах ты, хитрушка! Конечно же, мы имели в виду молодого человека, – вскричала мисс Белл со смехом.

– Да у них там и нет такого! Лори просто мальчик. – И Мег весело рассмеялась, увидев, каким странным взглядом обменялись сестры Моффат, когда она таким образом описала своего предполагаемого кавалера.

– Примерно твоего возраста? – спросила Нэн^[51].

– Скорее возраста моей сестры Джо. Мне в августе будет семнадцать, – объявила Мег, гордо вскинув голову.

– Очень мило с его стороны было послать тебе цветы, не так ли? – заметила Энни с таким видом, будто она обо всем догадалась, хотя догадываться было не о чем.

– Да, он часто посылает нам цветы, всем нам, потому что у них в оранжерее цветов много, а мы их очень любим. Дело в том, что маменька и мистер Лоренс – большие друзья, и вполне естественно, чтобы мы – дети – подружились и стали играть вместе. – Мег надеялась, что на этом разговор окончится.

– Совершенно очевидно, что Дейзи еще не выезжала по-настоящему, – сказала мисс Клара, многозначительно кивнув Белл.

– Абсолютно пасторальная наивность^[52] во всех отношениях, – откликнулась мисс Белл, пожав плечами.

– Я собираюсь выйти и кое-что купить моим девочкам. Может быть, вы захотите, чтобы я выполнила какие-нибудь ваши поручения, мои юные леди? – спросила миссис Моффат, неуклюже вдвигаясь в комнату, словно слон, облаченный в шелк и кружева.

– Нет, спасибо, мэм, – ответила Сэлли, – я уже купила себе новое платье на четверг, из розового шелка, так что мне ничего не нужно.

– А мне… – начала было Мег и замолкла – ей пришло в голову, что хорошо бы попросить миссис Моффат купить ей несколько нужных вещиц, но ведь она не может этого себе позволить!

– А что ты наденешь?

– Опять мое старое белое, если смогу починить его так, чтобы можно было в нем показаться: оно сильно порвалось вчера вечером, – сказала Мег, стараясь говорить спокойно и просто, но чувствуя себя очень неловко.

– Так почему бы не послать домой, за другим? – спросила Сэлли, не отличавшаяся большой наблюдательностью.

– У меня нет ничего другого. – Это признание стоило Мег больших усилий, однако Сэлли этого не заметила и воскликнула, вполне по-дружески изумившись:

– Только это?! Как странно… – Речь свою она не смогла закончить, так как Белл посмотрела на нее, качая головой, и вмешалась в разговор, доброжелательно заявив:

– И вовсе не странно! Какой смысл иметь много платьев, если она еще не выезжает? И незачем посылать домой, Дейзи, даже если бы их у тебя дома была целая дюжина. У меня есть очень миленькое голубое, шелковое, я из него выросла, и ты его наденешь, чтобы доставить мне удовольствие, ведь наденешь, правда, дорогая?

– Вы все очень добры ко мне, но меня не смущает мое старое платье, если вы ничего против него не имеете. Оно вполне подходит для такой, как я, несветской девочки, – ответила ей Мег.

– Ну пожалуйста, позволь мне получить удовольствие от того, что я наряжу тебя в соответствующем стиле! Я обожаю это делать! Штрих там, штрих тут, и ты у нас будешь настоящей маленькой красавицей. Я никому не позволю взглянуть на тебя, пока все не закончу, пока ты не будешь готова, и тогда мы неожиданно ворвемся к ним, точно Золушка со своей крестной, приехавшие на бал, – уговаривала ее Белл, вложив всю силу убеждения в свои слова.

Мег не могла отказаться от предложения, сделанного таким дружеским тоном, да и желание увидеть, станет ли она и впрямь «маленькой красавицей» после одного-двух «штрихов», заставило ее согласиться и забыть о неприятных чувствах, некоторое время тому назад возникших у нее к Моффатам.

В четверг вечером Белл заперлась у себя в комнате со своей горничной, и совместными усилиями они превратили Мег в светскую даму. Они завили ей волосы волнами и закрутили их в локоны, напудрили тонкой душистой пудрой шею, плечи и руки, коснулись губ кораллиновой помадой^[53], придав им более сочный цвет, и Гортенс – горничная – добавила бы даже малую толику румян, если бы Мег не воспротивилась этому. Они зашнуровали ее в небесно-голубое платье так туго, что она едва могла дышать, а вырез показался ей таким глубоким, что скромная Мег покраснела, увидев себя в зеркале. К сему был добавлен убор из филигранного серебра – браслеты, ожерелье и даже серьги, так как Гортенс сумела привязать их розовой шелковинкой так, что ее не было видно. Букет из нескольких бутонов чайной розы и рюш на груди примирили Мег с выставленными напоказ прелестными белоснежными плечами, а шелковые ботиночки на высоком каблуке окончательно удовлетворили ее самые сокровенные желания. Кружевной платочек, веер из страусовых перьев и букет в наплечной букетнице довершили превращение, и мисс Белл оглядела Мег с удовольствием маленькой девочки, по-новому нарядившей свою куклу.

– Мадемуазель выглядит charmante, tres jolie^[54], не правда ли? – воскликнула Гортенс, хлопнув в ладоши в притворном восторге.

– Пойдем, покажись всем остальным, – предложила мисс Белл и пошла вперед, в ту комнату, где ожидали их другие сестры.

И Мег пошла за ней, шурша шелком, волоча по полу шлейф юбки, позвякивая серьгами, кудри ее развевались, а сердце колотилось в груди, и она чувствовала, что вот-вот наконец начнется для нее настоящее развлечение: ведь само зеркало ясно сказало ей, что она – «маленькая красавица». Да и подруги ее с энтузиазмом повторили эту фразу несколько раз, и она постояла какое-то время, подобно вороне из басни, наслаждаясь одолженными ей павлиньими перьями, пока остальные девицы вокруг нее трещали, как стайка сорок.

– Нэн, пока я одеваюсь, научи ее справляться с юбкой и с этими французскими каблуками, не то она может споткнуться и упасть. А ты, Клара, возьми свою серебряную бабочку и подхвати эту длинную прядь с левой стороны ее прически, и пусть никто из вас не испортит чудесную работу моих рук! – распорядилась Белл, явно весьма довольная собственным успехом, и поспешно выбежала из комнаты.

– Ты нисколечко на себя не похожа, но выглядишь очень мило. Мне теперь с тобой даже и не сравниться, потому что у Белл бездна вкуса и ты стала совсем француженка, я тебя уверяю. Держи свой букет свободнее, пусть цветы немного свисают, не осторожничай с ними и старайся не споткнуться о шлейф, – посоветовала ей Сэлли, пытавшаяся не огорчаться, что Мег выглядит красивее, чем она.

Ни на миг не забывая об этом предупреждении, Маргарет благополучно сошла вниз по ступеням лестницы и вплыла в гостиные, где с несколькими ранними гостями уже находились мистер и миссис Моффат. Мег очень скоро обнаружила, что в богатой одежде кроется некое очарование, привлекающее людей определенного класса и неминуемо вызывающее их уважение. Несколько юных леди, прежде не обращавших на нее никакого внимания, вдруг стали с ней очень милы. Несколько молодых джентльменов, на предыдущем приеме лишь поглядывавших в ее сторону, теперь не только поглядывали, но просили быть ей представленными и наговорили ей массу глупостей, тем не менее довольно приятных, а несколько пожилых дам, расположившихся на диванах и обменивавшихся критическими замечаниями о других гостях, с интересом спрашивали, кто она такая. Она слышала, как миссис Моффат отвечала одной из них:

– Это Дейзи Марч… Отец – полковник, сейчас в армии… Одно из лучших семейств здесь, у нас, но – превратности судьбы, знаете ли… Близкие друзья Лоренсов… Милейшее создание, уверяю вас, мой Нед от нее в совершенном восторге!

– Подумать только! – произнесла пожилая дама, поднимая к глазам лорнет, чтобы еще раз обозреть Мег, которая старалась сделать вид, что ничего не слышала и вовсе не шокирована выдумками миссис Моффат. «Странное чувство» никуда не девалось, но Мег представила себе, что теперь она играет новую для себя роль светской дамы, и справилась с нею довольно неплохо, хотя из-за туго зашнурованного платья у нее болели бока, шлейф постоянно попадал под ноги, и ее не покидал страх, что одна из сережек может вдруг слететь и потеряться или сломаться. Она кокетничала, играла веером и смеялась неостроумным шуткам юного джентльмена, пытавшегося острить, когда вдруг смех ее замер – так она была смущена: прямо напротив себя она увидела Лори. Он смотрел на нее во все глаза с нескрываемым удивлением и даже, как ей показалось, с неодобрением, так как, несмотря на то что он поклонился ей с улыбкой, что-то в этих честных глазах заставило ее покраснеть и пожелать, чтобы на ней было ее старое платье. В довершение неловкости она заметила, как Белл подтолкнула Энни локтем и обе они взглянули на нее, а потом на Лори, который, к ее великой радости, выглядел необычайно юным и застенчивым.

«Глупые девчонки, взяли и вбили мне в голову такие мысли! Не стану об этом думать, ни на йоту не изменюсь», – решила Мег и поспешила пройти через всю гостиную – пожать другу руку.

– Я рада, что вы здесь, я боялась, что вы не приедете, – произнесла она самым взрослым своим тоном.

– Джо хотела, чтобы я поехал, а потом рассказал ей, как вы выглядели, вот я и явился, – ответил Лори, не глядя на нее, хотя позволил себе слегка улыбнуться ее материнскому тону.

– И что же вы ей скажете? – спросила Мег, снедаемая желанием выяснить его мнение о себе и впервые за все время чувствуя себя с ним неловко.

– Скажу, что я вас не узнал, – вы выглядите такой взрослой и непохожей на себя. Я вас побаиваюсь, – признался он, теребя пуговичку у себя на перчатке.

– Какая нелепость! Девочки нарядили меня ради шутки, и мне это даже нравится. А Джо не раскрыла бы глаза от удивления, если бы меня увидела? – продолжала расспросы Мег, которой хотелось заставить его сказать, считает ли он, что она похорошела, или нет.

– Да, думаю, раскрыла бы, – мрачно откликнулся Лори.

– Такой я вам не нравлюсь? – прямо спросила Мег.

– Нет, такой – не нравитесь, – столь же прямо ответил Лори.

– Почему же нет? – Тон был взволнованный.

Лори окинул взглядом ее прическу, мелкие волны и локоны, обнаженные плечи и фантастически разукрашенный наряд с таким выражением, что смутил ее гораздо больше, чем своим ответом, в котором не было и следа его обычной обходительности.

– Мне не нравятся разодетые в пух и прах девицы.

Услышать такое от мальчика почти на два года младше, чем она сама, было уж слишком, и Мег двинулась прочь, обиженно бросив ему:

– Вы самый грубый из всех мальчишек, каких мне доводилось видеть!

Чувствуя себя сильно задетой за живое, Мег отошла подальше, к укромному окну, и встала там, желая остудить разгоревшиеся щеки, так как слишком узкое платье придало им необычайно яркий цвет. Пока она там стояла, мимо нее прошел майор Линкольн, и минуту спустя она услышала, как он сказал своей матери:

– Они делают из той молоденькой девушки глупую гусыню. Я хотел, чтобы вы, матушка, на нее посмотрели, но сегодня она всего лишь кукла – они ее совершенно испортили.

«Вот так-то! – вздохнула Мег. – Какая жалость, что я, неразумная, не надела свое собственное платье! Тогда я не вызывала бы отвращения у других и не чувствовала бы такого неудобства и неловкости, да и не стыдилась бы самой себя».

Она прислонилась лбом к холодному стеклу и стояла так, полускрытая занавесями, не обращая внимания на то, что начался ее любимый вальс, пока не почувствовала, как кто-то коснулся ее руки, и, обернувшись, увидела Лори, с раскаянием на нее глядящего. С самым элегантным поклоном он протянул к ней руку и произнес:

– Прошу вас простить мою грубость и согласиться танцевать со мной.

– Боюсь, это будет вам слишком неприятно, – отвечала Мег, пытаясь сохранить обиженный вид, что ей совершенно не удавалось.

– Ничего подобного! Мне до смерти хочется танцевать с вами. Мне не нравится ваше платье, но вы сами, как я нахожу, просто великолепны! – И Лори всплеснул руками, будто ему не хватало слов, чтобы выразить свое восхищение.

Мег заулыбалась и смилостивилась, а когда они стояли, выжидая момента, чтобы попасть в ритм, она шепнула ему:

– Только смотрите не споткнитесь о мой шлейф, это просто бедствие какое-то, и я – глупая гусыня, что согласилась это надеть!

– А вы заколите его вокруг шеи, и тогда он окажется полезен, – посоветовал Лори, глядя на ее голубые шелковые ботиночки, которые он, по-видимому, одобрял. И они быстро и грациозно вступили в круг, ведь они много раз танцевали дома и успели прекрасно станцеваться, так что эта солнечная юная пара радовала глаз, весело кружась по комнате, и оба они ощущали, что дружба их после небольшой размолвки только окрепла.