В одном чёрном-чёрном сборнике…

– Эй, – тихонечко позвал идущую впереди незнакомку мальчик. – Там кричали.

Антонио не хотел, чтобы они попали в неприятности.

Девочка кивнула, ничего не говоря. Мальчик не стал настаивать. По сравнению с Амелией эта девочка была более собранной. По крайней мере, она что-то понимала и искала выход. Это хорошо. Если Антонио будет идти за ней, то они найдут способ выбраться.

– Ты тоже спишь? – не удержал свое любопытство мальчик, когда ему стало скучно и страх чуть притупился.

Девочка кивнула, но не произнесла этого вслух.

– Почему нельзя говорить, что мы спим? Они как-то чувс… – Резко развернувшись, незнакомка зажала ему рот рукой.

Стены начали дрожать.

– Замолчи! Зря я тебя взяла! – яростно шипела на ухо ребенку девочка, а руки предательски содрогались в такт стенам.

Через мучительные минуты ожидания все прекратилось.

А из коридора тихо и не спеша шла дезориентированная малышка с белокурыми прядями. Она выглядела младше Антонио года на четыре. Наверное, даже в школу еще не пошла.

– Мама? – дрожащим голоском поинтересовалась малышка, но когда увидела стоявших на пути детей, стушевалась и почти заплакала.

Видя подступающую панику и слезы, девочка подбежала к малышке и села перед ней на колени, тихонечко зашептав:

– Привет. Тихо-тихо. Все хорошо. Мы отведем тебя к маме. Вот так, не плачь. Здесь нельзя плакать. Как тебя зовут?

Похныкав, малышка ответила так же тихо:

– Ева.

– Хорошо, Ева. Меня зовут Мира. А того глупого хмурого мальчика зовут Антонио.

Когда назвали имя мальчика, малышка хихикнула.

– Смешное имя, да? – понимающе улыбнулась девочка, а малышка Ева с ней согласилась.

Антонио нахмурился сильнее. Он хотел возразить, как неожиданно раздался вой. Лампы над головой замигали, становясь красными. И отовсюду послышался звук сирен.

Сердце детей билось в унисон. Они не заметили, как побежали обратно к развилке, спасаясь от приближающихся звуков. Антонио бежал первым. За ним следовала с небольшим отставанием Мира, крепко держа за вспотевшую ладошку Еву, которая не поспевала за старшими детьми. Ее короткие ножки путались и несли свою хозяйку до тех пор, пока не запутались и не упали. Мире пришлось остановиться. Это плохо.

Антонио не сразу заметил, что девочки больше не бегут следом. Гул нарастал. Стук в ушах почти заглушал его. Мира подняла на ноги Еву. Позади них почти приблизились бесформенные существа. Они гортанно рычали и издавали неприятные чавкающие звуки. В голове мальчика было пусто. Он смутно понимал происходящее. Все было словно во сне. Он увидел сбоку спрятанную во тьме дверь и, схватив Миру за руку, потянул туда, в надежде, что это был выход. Они сейчас выберутся. Прямо сейчас.

Дверь поддалась, но привела их не в соседнее помещение или в реальность, а в небо. Антонио упал за порог, утягивая двух девочек следом, и они долго падали вниз. Ветер хлестал по щекам, отрезвляя. Кто-то кричал. Возможно, они все, а возможно, только малышка. Внутренности сжались от полета, а тело крутилось и кувыркалось, пока не достигло воды. Перед погружением в воду мальчик заметил, как на песке стоит и смотрит в их сторону ребенок его возраста, но разглядеть детально не предоставлялось возможным. Антонио не умел плавать. Зато он умел тонуть, как и все люди.

Он тонул, погружаясь все ниже и ниже. Две девочки давно были потеряны из виду. Воздуха не хватало, но было неважно. Страх перед неизбежным заполонил легкие холодной водой, а после он почувствовал под собой воздух. Ноги коснулись пустоты, не плотной и не холодной. А вполне приемлемой. Тело вытолкнуло на поверхность ногами вперед, и он поспешил перекувыркнуться, чтобы принять нужное положение. Отчаянный кашляющий вздох принес облегчение. Хотелось дышать вечно. Всегда.

Мальчик находился в небольшой комнате, затопленной прибывающей снизу водой. Он не ощущал дна, а потому снова чуть было не утонул, в последний момент зацепившись за край стены, который помог ему держаться на плаву.

Девочек нигде не было видно. Это плохо.

Антонио хотел позвать их, но осекся, стоило увидеть, что вода не останавливается. Она почти добралась до шеи к моменту, когда мальчик нелепо доплыл до двери. Держась и дергая за ручку, которая не хотела его выпускать наружу, Антонио ощущал панику. Дверь была стеклянная в центре. Вода достигла подбородка. Мальчик нырнул и слепо забил по стеклу ногами и руками. Невидимые усилия оправдались, когда стекло треснуло, откололось, и вода полилась в соседнюю комнату. Антонио смог доломать дверь и выплыл вместе с водой, больно ударяясь о сырую плитку, постепенно затапливаемую прибывающей из двери водой.

Весь мокрый и продрогший. Антонио потребовалось время, чтобы прийти в чувство и разглядеть светлый туманный коридор, посреди которого он сидел на мокром полу. Когда он проснется, то запечатлеет этот сон в своей памяти, как самый нелюбимый. И, наверное, он не будет против тех таблеток, из-за которых он остается один в темноте. Лучше так, чем монстры, коридоры и вода. Больше Антонио не хотел на пляж под теплые лучи солнца. Мальчик хотел в кровать. Под теплое одеяло. К маме, которая его любит. К существам, которые его не замечают.

Он снова заплакал, но даже не заметил, будучи полностью мокрым. Поднялся. Еще не пришел в себя, как по коридору к нему уже шло существо. Еще не четкое и размытое из-за дали и тумана, но отчетливо понимаемое мозгом. Антонио попятился в противоположную сторону, развернулся и побежал. С него было достаточно встреч с монстрами.

Вдоль левой части коридора были окна. Они были закрыты. И за ними не было ничего, кроме света. Плитка на полу была разбита, и местами из нее виднелись пролезающие сорняки и цветы. С правой части коридора иногда попадались комнаты. Они были закрыты, и Антонио даже не пытался в них заглянуть. Нужно было убираться.

На неожиданно появившейся развилке он остановился. Дорога предлагала ему выбор – прямо или направо? На раздумья времени не было. Ему надоели одни и те же места. Воспользовавшись возможностью, он завернул вправо, где больше не было так светло. Впереди было темно. Не так, как в начальном черном коридоре. Но достаточно темном, чтобы быть настороже. Ступая по еще более потрескавшемуся и грязному полу, мальчик старался не дышать. Каждое его движение отдавалось эхом у стен коридора. Вот он проходит пустые классы. Вот он перешагивает через сломанную мебель. Вот он видит в одном из кабинетов двух дрожащих девочек, которые прижали руки к губам и вытаращили на него глаза, сидя под столом.

«Что?» – Антонио не ожидал, что они еще встретятся.

Это было крайне неожиданно. Настолько неожиданно, что он забыл, что нужно смотреть под ноги. Банка с громким стуком откатилась от его ноги, когда он шагнул вперед.

Девочки быстро замотали ему головами. Они сидели под столом в темном помещении. Напуганные и промокшие до нитки, как и он сам.

На этот жест с их стороны Антонио лишь нахмурился. Рот открылся, чтобы озвучить вопрос, но в кабинете боковым зрением он увидел большую тушу. Она копошилась и что-то ела, судя по звукам, на которые до этого не обращал внимание. Туша была повернута спиной к столу с притаившимися детьми, а потому не замечала их. Пока что.

Он устал.

Страшно устал, но сдаться сейчас, пережив так много всего, он считал глупым. Антонио не был глупым мальчиком.

Он помахал девочкам рукой, призывая пойти с ним, пока существо не заметило их. Неуверенно, но Мира поползла на четвереньках в его сторону, кивая Еве двигаться следом. Это были напряженные пять минут во сне Антонио. Минуты, когда не знаешь, что может произойти, ведь сон больше ему не подчинялся. В данном случае ничего не произошло. Они доползли в целости и сохранности, на радостях обнимая мальчика за шею. Антонио никогда никто не обнимал, не считая мамы. Даже тетенька в белом халате и отец не позволяли себе подобного. Но эти дети радовались ему и обнимали. И это было хорошо.

– Пойдем, – одними губами произнесла девочка, хватая левой рукой Антонио, а правой держа за руку Еву.

Втроем они ушли от страшного кабинета, пробираясь через мусор под ногами и вглядываясь в особо темные углы кабинетов. Запахло свежестью. Антонио остановился на очередной развилке. Мира потянула их вправо, но мальчик не поддался, продолжая ощущать свежий воздух с левой стороны.

– Туда, – он указал пальцем на черный непроглядный путь, ведущий в неизвестность.

– Нет, – девочка покачала головой, от чего ее короткие волосы забавно метнулись, тыкая в сторону туманного светлого коридора. – Туда.

Антонио поджал губы, а брови свел к переносице, выражая протест. Девочка повторила его угрюмое выражение лица. Малышка переводила взгляд с одного на другого, мало что понимая, но идти в темноту ей тоже не хотелось.

– Мы пойдем, где светло, – настаивала Мира.

– Оттуда веет воздухом, – Антонио подошел ближе к темному пути.

– Это может дышать монстр. – Мальчика пробрало, когда он вспомнил Амелию. – Слушай, я тут давно. Очень давно. Даже не помню, когда я видела маму и Пушка. Я просто… Хочу проснуться. Больше ничего.

По ее щекам уже лилась соленая вода. И впервые в своей жизни Антонио стало жалко кого-то кроме себя. Может быть, все дело в том, что он понимал и разделял ее чувства. Может, просто что-то устойчивое и холодное ожило глубоко внутри. Антонио не знал. Но он знал, что выберется с ними любым возможным способом. Они найдут дверь вместе и проснутся тоже вместе.

Кивнув самому себе, мальчик шагнул в сторону притихших девочек. Те благодарно и светло улыбнулись. Малышка так и вовсе вся светилась от счастья.

Далее путь был приятней. С момента, как Антонио зашел за дверь, этот перерыв был ему необходим. Постоянно бегать и вздрагивать от существ надоело.

Жуткий сон.

Впереди сияла дверь. Коридор вел прямиком к ней. Но она не была похожа на желто-оранжевую дверь мальчика. Нет. Она была светлая и вся искрилась, вселяя надежду и уверенность, что дальше будет лучше.

Малышка первая разорвала их руки и побежала к возможному окончанию сна. Она приложила свои крохотные ладошки на дверь, чувствуя теплую отдачу. Ева хихикнула, с предвкушением дожидаясь Миру и Антонио.

– Здесь тепло! Мы выбрались! – малышка надавила на дверь, но та была слишком большой и тяжелой для одного шестилетнего ребенка.

– Да, – на лице девочки было огромное облегчение, и она помогла Еве толкнуть дверь.

Глаза у троих детей искрились. Все хотели поскорее очутиться дома, обнять родных, и, может быть, они бы даже встретились в будущем, как знать?

Мурашки прошлись по коже Антонио, когда дверь начала открываться. Подуло чем-то неправильным, неживым. Холодным и мертвым, как самый глубокий и неприятный из возможных снов.

«Нет». – Мальчик не понял, как это произошло.

Ева, что стояла ближе всех к входу, была утянута внутрь чем-то противоестественно длинным и когтистым. Похожим на то, что похитило самого Антонио в начале сна. Малышка и пискнуть не успела, как во мраке была схвачена монстром и унесена далеко-далеко. Чтобы не стать следующей, Мира отползла назад. Девочка упала от испуга, когда малышку схватили.

Нет.

Антонио подбежал, чтобы ей помочь, но их двоих что-то толкнуло сзади и закрыло за ними дверь.

Нет.

– Не-е-ет! Нет! – Мира колотила в двери, желая выбраться.

Она громко кричала и снова плакала. В этом сне вечно все плачут. Даже сам Антонио.

Мальчик все больше погружался в себя. Старался отгородиться от кошмара. Его собственного кошмара.

– Это просто сон, – бесцветным голосом сообщил плачущей девочке Антонио, когда та затравленно на него посмотрела.

Антонио знал этот обреченный взгляд. Такой был у Амелии перед тем, как ее утащили.

В ответ на свои слова мальчик получил жесткий удар в плечо, которое по-прежнему болело. Мира вымещала на нем злость и страх, будто сам он, стоявший сейчас в ловушке-комнате в темноте, был самим злом. Но Антонио не был монстром. Он был просто обычным мальчиком, который зачем-то открыл дверь.

– Мы не проснемся из-за тебя! – верещала девочка, с ужасом смотря на мальчишку.

– Но это правда. Мы спим, – Антонио пожал плечами.

– Нет! Замолчи! Просто тихо! Они сейчас…

Грохот в темноте означал приход этих самых «них».

Может, им стоит встретиться с ними? Если их поймают, то они наверняка проснутся.

– Помогите! – голос был не слишком далеко и принадлежал Еве. – Помогите мне! Мне страшно! Мира? Антонио!

Слышать свое имя. Слышать, как кто-то просит у тебя помощи. Такое с мальчиком впервые. Он никогда не слышал, чтобы кто-то звал его на помощь. Что нужно делать? Бежать? Куда? На звук?

Антонио встретился взглядом с девочкой. Та боялась, дрожала. Думала убежать. Спасти себя, пока еще есть шанс. А был ли этот шанс у Антонио? Он не знал. Так многого не знал.

Мальчик побежал быстрее, чем додумал хотя бы часть своих мыслей. Он слышал, как сзади бежит Мира. Или монстр, что было не важно. Важно найти Еву и помочь. Антонио не верил в героев и сам себя таковым не считал. Он видел их только в нарисованных мультиках. Но и этого знания хватило, чтобы действовать.

Девочка, плачущая и лежащая с поцарапанными щеками, из ран которых капала кровь, не веря, смотрела на подбегающих к ней детей. Будто те и впрямь были героями из детских книжек.

– Идем. – Довольно грубыми героями, потому что, взяв Еву с двух сторон, они рывком поставили ее на ноги.

Где-то вспыхнул огонь. Стало теплее. И пламя озарило своим светом тьму. Трое детей остановились, озираясь вокруг. Они стояли в центре гигантской комнаты, походившей на свалку с огромными кучами отходов из мебели и одежды. Детской одежды.

– Сюда, – шепнула Мира, когда пол начал дрожать от чьей-то тяжелой поступи.

Спрятавшись за одной из свальных куч, дети наблюдали, как рослое тяжелое существо ходило сквозь кучи, что-то или кого-то ища.

– Ме-ме-ня ищ-ще-щет, – заикаясь, произнесла Ева, за что получила по губам двумя ладошками.

– Тщ-щ-щ, – Антонио и Мира синхронно зашипели на нее, во все глаза ища выход.

Дверь.

Черная и гладкая. Она была едва заметна с такого дальнего расстояния. Но это точно была она. Мальчик указал туда.

– Далеко, – прошептала Мира.

Ева кивнула.

Антонио согласился.

Но выбора-то и не было.

Дождавшись, пока существо отойдет подальше, дети рванули гуськом к концу комнаты. Запах огня становился все сильнее и невыносимей. Было жарко. Пот пропитал одежду, а волосы неприятно липли к голове. Но с каждым отчаянным движением ног она становилась все ближе и ближе.

На одной из свалочных куч взгляд Антонио зацепился за футболку. Помятую, серую, впитавшую в себя что-то красное. Она была ему знакома, потому что до того, как пропасть, Радий приходил в ней в школу. Его последний день. Интересно, куда он все-таки пропал? Он тоже застрял во сне с монстрами и не вернулся?

Антонио не знал, но догадывался.

Дверь толкнула Мира, вылетая из душной страшной комнаты. За ней выбежала Ева. Антонио запнулся возле самой двери и впечатался головой в пол. Перед глазами поплыли цветные круги и искры. В ушах зазвенели неприятные колокола. Хотелось пошевелиться, но было сложно. Тело устало. Было разбито. А Антонио был забыт. Никто не позвал его, когда он упал. Никто не помог. Хорошо, что Антонио привык все делать сам, и помощь ему была не нужна.

Мальчик, шатаясь, поднялся с пола, неуверенной шаткой походкой идя к двери. Каких-то три метра. Он почти вышел.

Колокола стихли, и на их место пришел рев. Такой же, впрочем, неприятный, как и звон. Антонио оглянулся, чтобы посмотреть, кто так гудит. Это было что-то человекообразное. Большое. Нет. Огромное! И это что-то тянуло к нему свои гигантские руки.

Мальчик не мог оторвать глаз от гиганта. Просто отходил назад к двери, не думая и не осознавая ничего вокруг. А потом все вмиг прекратилось. Под ногами оказался снег. Дверь захлопнулась перед его лицом, а сам он неуклюже застыл, смотря на закрытую растворявшуюся в воздухе дверь.

«Что это было?»

– Антонио! – радостный девчачий голосок вывел его из задумчивости.

Мальчик развернулся, чтобы увидеть двух девочек, весело махающих ему рукой.

«Что происходит?»

Они только что спали. Они уже выбрались из сна? Это конец?

– Здесь так хорошо! – малышка смеялась, раскидывая теплыми ладошками холодный снег над головой.

«Сон?»

Мира хохотала вместе с ней. Одеты они были не по погоде. Но…

«Что значит – не по погоде?»

Легкая улыбка коснулась губ мальчика, стоило ему посмотреть на детскую искрящуюся радость в глазах Евы. Антонио улыбался. Впервые улыбался по-настоящему с тех пор, как понял, что он «особенный», «не такой, как все». Вот только кто ему это сказал и когда? Он не помнил. Улыбка померкла, а взгляд метнулся обратно к двери, которая пропала. А была ли она вообще? Разве они не всегда здесь играли?

– Антонио! Получай! – Мира зарядила ему в макушку снежком.

Улыбка вернулась на место. Отбрасывая печали и заботы, он скатал самый большой из возможных снежков и помчался за девочками.

Было весело.

И это хорошо.

* * *

В ночь, когда пропал Антонио, на улице пошел снег. Полиция говорила, что это сыграет им на руку, потому что по следам они смогут быстрее отследить ребенка. И они отследили. Мальчик лежал замерзший на снегу, с легкой застывшей уже навсегда улыбкой на губах.

Еще была неизвестна причина, по которой ребенок добровольно открыл дверь и вышел на улицу. Был ли к этому причастен кто-то еще? Пока что все были опечалены таким исходом, смотря на тело и откладывая вопросы на потом. Ведь никто не видел, как мальчик бегал вокруг них, играл с другими детьми в снежки, заливисто хохоча и радуясь чему-то своему, детскому, чистому, искреннему и настоящему.

И это было… Неплохо.

Гордей Егоров. «Настасья»

Кладбище было прямо через дорогу от двора, в котором мы росли.

Это сейчас его благоразумно обнесли двухметровым забором из уродливого синего профлиста, а когда мы были жадными до всего таинственного десятилетними хулиганами, оно было частью нашей бурной насыщенной жизни.

Думаю, можно не уточнять, что дворовый фольклор на девять десятых состоял из страшилок и баек про мертвецов, ведьм и сатанистов, приносящих жертвы прямо на могилах. Большая часть этих историй нужна была только для того, чтобы рассказывать их девчонкам, которые театрально пищали и умоляли не продолжать. Но некоторые были взаправду так страшны, что мы сами старались их побыстрее забыть и чуть не плакали темными ночами от страха, зажмурившись и до скрипа в суставах стискивая подушки.

Одну из таких историй рассказал мне мой старый друг Слава, когда нам было уже лет по семнадцать. Он жил в соседнем дворе, и детворой мы много общались, но потом он перешёл в другую школу, и мы почти перестали видеться, у него появились другие друзья.

Однако в тот вечер мы неожиданно оказались рядом у тревожного осеннего костерка, разведённого в тёмном бору метрах в трёхстах от кладбищенской ограды. Мы немного повспоминали детство, и всё было прекрасно, пока разговор не зашёл про одну из наших общих знакомых, которая тоже в какой-то момент перестала гулять в нашем дворе.

Когда мы о ней заговорили, Слава вдруг сильно расстроился и неожиданно стал со всеми прощаться. Мне тоже нужно было отправляться домой, и так вышло, что нам было по пути. Я решил прогуляться вместе с ним.

Часть пути мы шли по освещённой улице и молчали. Я предположил тогда, что между Славой и той девочкой была какая-то романтическая связь, и потому её упоминание расстроило моего друга. Как же я ошибался…

Когда пришло время свернуть на тёмную тропинку в осенний мрачноватый лес, мой спутник забеспокоился ещё сильнее.

– Не могу больше молчать, – неожиданно начал он. – Я должен тебе рассказать.

– Давай, конечно… – я пожал плечами. Я привык быть жилеткой, в которую все плачутся. Это не страшно. В отличие от того, что он мне рассказал.

Отчасти я, как оказалось позже, тоже был участником тех пугающих событий.

Дело в том, что на нашем кладбище была очень старая могила. Некоторые говорят, будто это самое древнее захоронение. Другие же утверждают, что кладбище гораздо старше.

Так среди прочих говорил один дядька с нашего двора. Дескать, это общепринятая норма – захоранивать людей поверх могил, которые уже слишком старые. Я тогда спросил его, почему тогда никого не захоронили на той старой могиле? А он почему-то очень разозлился и начал кричать, чтобы мы ни в коем случае не вздумали ошиваться возле этой проклятой могилы. Никогда туда не ходили и даже не спрашивали его об этом.

Земля на месте этой могилки сильно провалилась. Креста не было, вместо него стоял могильный камень, на котором были еле заметны буквы и цифры. Год захоронения тысяча семьсот какой-то. Имя, указанное на камне, – не типичное для того времени. Не Марья и не Евдокия, а… Маргарита. А фамилию почти не различить.

Ещё в детстве мы пересказывали друг другу байку о том, что там захоронена ведьма. Местный барин какой-то влюбился в неё, дескать, а она умерла через время. Он крест так и не смог ей поставить – с ним постоянно что-то случалось, а камень установил.

Только исключительно смелые среди нас ходили смотреть на этот камень в самое сердце кладбища. А потом долго хвастались своей безграничной отвагой. Я, как видите, до сих пор хвастаюсь.

Но было кое-что, чем я не мог похвастаться. На что у меня не хватило смелости и решимости. И, как видно, слава Богу, что не хватило.

На окраине кладбища стояла (и стоит сейчас, конечно) старая церковь. Сейчас её уже восстановили, но тогда, в середине девяностых, она была полуразрушена. Внутри неё жгли костры, стены разрисовывали некультурными надписями. И всё бы ничего, ну одна из десятков разрушенных церквей, что такого? Но однажды кто-то проломил пол прямо в алтаре этого старого храма. Зачем это могло кому-то понадобиться? Я не представляю, но именно эта дыра в алтаре сыграла жуткую роль в нашей только начинающейся жизни.

Алтарь, как вы, возможно, знаете, – самое священное место в храме. Даже не смогу предположить, кто мог догадаться проломить в нём пол, но под ним оказалось подвальное помещение.

Мужики из окрестных гаражей не нашли ничего лучше, чем сваливать туда мусор, а среди наших пошли слухи о том, что в подвале под церковью есть клад. Это было достаточно далеко от дома, мне в мои десять лет нельзя было туда ходить, но клад – дело серьёзное. Я просто не мог не принять участие в такой экспедиции. Конечно, я туда пошёл.

В тот памятный день мы аккуратно спустились в пролом и включили свои фонарики. Небольшое помещение с каменным полом, стены выложены старым кирпичом, высота потолков такая, что я мог встать в полный рост. Азарт кладоискателей возрос многократно, когда мы увидели, что из этой комнаты в сторону приходов ведут две квадратные двери. Мы чуть не подрались за право первым влезть в эти узкие тёмные проёмы.

Точнее, они чуть не подрались. Я ни за какие сокровища мира не полез бы в тёмное замкнутое пространство под землей. Ни за что. Но не все из присутствующих тогда были такими пугливыми, как я. Нас было пятеро. Мой друг Слава, который и рассказал мне всю эту историю, Егор из соседнего двора, Миха, с которым я почти не был знаком, и Настька.

Настька жила недалеко от этой церкви в частном доме. Мы играли с ней не очень часто, но я её знал. Внешне она напоминала дерзкого пыльного ангела в разодранной футболке и протёртых джинсах. Прямые светлые волосы, голубые глаза, аккуратный вздёрнутый носик. Как обманчива бывает внешность… Ведь в задиристости и хулиганистости она могла дать фору любому из нас и даже нам всем вместе взятым. Более смелой девчонки я не знал ни до, ни после этого дня. Конечно, она выбила себе право быть первой, однако удовлетворения она не получила, потому что ничего интересного мы там не нашли.

Узкие проходы из алтаря главного прихода вели в два таких же невысоких помещения под алтарями двух других приходов. И в этих помещениях не было ровным счётом ничего. Ребята облазили все стены в поисках тайников, скелетов, замурованных в стены, или хотя бы костей животных. Там было так не страшно и не интересно, что даже я решился на то, чтобы пролезть в узкий лаз, и сам посмотрел всё, что там было.

Уже через полчаса все исследования были закончены, и мы потеряли к ещё недавно такому вожделенному кладу всякий интерес. Ребята уже вовсю обсуждали, где можно набрать яблок или ещё чего съедобного, Настька злилась и продолжала шарить лучом фонарика по кирпичной кладке. Мы уже почти что договорились отправиться в один заброшенный сад, как вдруг она торжествующе закричала:

– Ага! Я же говорила!

Мы все сгрудились вокруг неё. Там, куда она указывала, был ещё один совсем небольшой проход. Он был в кирпичной стене в левой части алтаря и шёл не в сторону церкви, а… в сторону кладбища.

Когда мы подползли ближе и на пролом в стене упал свет всех наших фонариков, внутри у меня похолодело. Это не было такой дверью, как мы видели до этого. Проход был выломлен. Причём старые сломанные кирпичи лежали в алтаре, то есть с нашей стороны. Это выглядело так, будто стену ломали оттуда, снаружи. Со стороны кладбища.

В образовавшейся подвальной тишине я отчётливо услышал, как стучат мои зубы. Егору и Мише резко и сильно понадобилось отправиться домой – я их не осуждаю. Я не поступил так же лишь потому, что на время совершенно остолбенел.

Единственной, кто не испугался, была, конечно, Настька.

– Что, пацаны? В штаны наклали? – поинтересовалась она. Я готов был честно признать, что наклал. Егор и Мишка мазались, как дети. Дескать, родители будут искать и прочее. А Славка вдруг очень серьёзно сказал:

– Я знаю, что это за дырка в стене.

– И что? – Настька смотрела вызывающе. Но на Славку, кажется, это не подействовало.

– Это ведьма. Мне бабушка рассказывала.

– Давай! Трави свои байки! Нам же тут по пять лет, мы сразу всему поверим, – она неприятно рассмеялась.

– Не хочешь – не верь… – он отвернулся и уже хотел уйти.

– Ну ладно. Колись, что тебе там твоя бабка рассказала.

Слава кивнул на пролом в стене:

– Это ведьма сделала. Та, что на кладбище похоронена.

– Та самая? Где старый камень? – очнулся я.

– Да, та самая, – кивнул Славка. Я попытался сглотнуть слюну, но в горле было сухо. – Она умерла-то знаете от чего? – продолжил Славка. Он окинул нас вопросительным взором. Мы замотали головами. – Она влюбила в себя барина местного. Он с ума сошёл от любви и решил жениться на ней. Всё там делал для неё, что она пожелает. И сказал ей, что обвенчаться нужно. А она отказалась. Тогда он решил её обмануть. Пообещал сюрприз и глаза завязал. А сам привёз в церковь в эту. Так вот только она порог переступила, как сразу упала мёртвой.

Я пристально смотрел на Настьку. У неё непроизвольно открылся рот.

– Он похоронил её и памятник поставил, – продолжил Славка. – А она с тех пор всё пытается выбраться из могилы. Но пройти сквозь поверхность земли, которая отделяет наш мир от её потустороннего мира, она сама не может. Нужно либо чтобы её кто-то выкопал, либо… – Славка замолк, мы слушали его не дыша. – Либо она может вернуться к жизни, пройдя обратным путём – через эту же церковь.

– Ты всё врёшь! – отрезала Настька. – Почему же она сейчас не вылазит оттуда? Эй! Ведьма! – она закричала в темноту страшной дыры. – Вылезай, мы ждём тебя тут!

– Ты что делаешь, дура? – Славка выпучил глаза. – Она не может сама пройти в алтарь! Это же святое место! Там под землёй она что угодно может делать, а сюда никогда не проберётся. Если только…

– Если только что?

– Если только ей кто-нибудь не поможет!

– Бабкины сказки! Не верю ни одному слову.

– Как хочешь, дурочка чокнутая! – Славка смотрел на неё совершенно безумными от страха глазами.

– А спорим… – она сощурилась и подошла к Славке вплотную. – Что я залезу в эту дыру и пробуду там минуту! И никто мне ничегошеньки не сделает! А?

– Я не буду о таком спорить, я не сумасшедший! – Славка завертел головой.

– Ты просто ссыкло, – она смачно сплюнула на земляной пол.

– Нет. Это просто ты ненормальная. Я ухожу.

Он развернулся и полез наружу из подвала. Я в недоумении смотрел то на него, то на неё.

– Ссыкло! – прокричала ему вслед Настька. – Я всё равно туда залезу! И ничего со мной не будет!

Славка не отвечал. Настька бросилась к чёрной дыре.

– Стой, ты что делаешь? – закричал я ей.

– Убегайте, сосунки! – она отвернулась и… нырнула в чёрный пролом.

Меня охватил неподдельный ужас. Я вылетел из подвала, как пробка из бутылки тёплого дюшеса, который очень долго трясли. Славки рядом уже не было. Я бежал домой так, будто за мной гонится стая бешеных собак, а оказавшись в своей комнате, зарылся с головой в одеяло и постарался забыть всё, что произошло.

Со Славкой после этого мы почти не общались. С Настькой тоже. Для меня это был момент, когда все поняли, что я трус. Так я думал. Потому что не знал настоящих причин.

Именно о них и рассказал мне Славка тогда, по дороге домой в тёмном осеннем лесу. Оказывается, на следующий день он пошёл к Настьке, чтобы помириться. Она жила в частном доме, совсем недалеко от той заброшенной церкви.

Он постучал в калитку, и дверь открыл Настькин отец.

– Драсть, дядь Миш.

– Даров, – он посмотрел на Славку так, будто впервые увидел. – Тебе чего, малец?

– Мне? – от удивления он криво улыбнулся. – Ну это… А Настька дома?

– Какая Настька? Попутал что? – сморщился дядь Миша.

– Ну как какая? Настька, обычная, – Славка улыбнулся шире. Может, дядя Миша шутит так?

– Какая Настька, едрить? – внезапно заорал мужик.

Славка испуганно подпрыгнул:

– Ну… дочь… ваша…

– Охренели совсем молодые, – заворчал про себя дядя Миша. – Имени не знают, а прутся! Рита, – прокричал он куда-то в глубину двора. – Маргарита! К тебе пацан какой-то.

И, оставив дверь открытой, он пошёл по тропинке в сторону дома. Слава стоял в растерянности, не понимая, что происходит, и в тот момент, когда появилась та, с кем он хотел помириться… дочь дяди Миши… по его собственным словам, он чуть было не умер на месте.

К калитке подошла девочка Настиного возраста. С чёрными, как смола, сильно вьющимися волосами, тёмно-карими глазами, острым носиком и тонкими губами.

По словам Славки, она была красивая. Но эта красота была страшная. Да, в такую можно было влюбиться и сойти с ума. Девочка посмотрела на него очень внимательно, улыбнулась так, будто встретила старого знакомого, и было в этой улыбке что-то очень недоброе. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-то, но… Славка ничего не услышал. Он развернулся и побежал что было сил подальше от неё.

Он очнулся, только оказавшись у себя дома. Спрятался под обеденным столом и плакал до прихода мамы с работы.

Когда он закончил этот рассказ, мы как раз проходили кладбищенскую калитку. Мне привычно было ходить домой через кладбище, я часто так делал, но в этот раз… мне было впервые за многие годы действительно страшно.