Как говорила Нелли

Посвящается жизни

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НЕЛЛИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Просыпаться одной нормально. Даже приятно. Просыпаться одной в белой постели с бирюзовыми холодными стенами непривычно. Не та комната. Много цвета. Он расплывался перед глазами и пробирался в мозг густотой мазков. Другие оттенки исчезли. Небольшой стол рядом слишком стерильный. Не было ни хлебных крошек, ни разводов синей ручки. Зато розы в стеклянной вазе отдавали весной.

Нелли всматривалась в ровные стены и лепестки, в пустую дверь и чистый пол, стул слева от себя. Педантичность. Писк аппарата. Капельница. Больница. Да, она в больнице. Хорошо. Дальше. Глаза упивались картинкой, искали объяснение пребыванию здесь. В голове смешалось два цвета и смыло остальную палитру. Нелли представляла, как оттенки палаты кружили в безумном вальсе, набирали скорость и удаляли остальные непрошенные цвета.

Она бы поднялась, но постель приковала. Слабость ломала суставы, тревожила душу. Не вставай. Темный волос закрыл обзор, и Нелли обрадовалась. Однотонное разнообразие сбилось случайным вмешательством собственного локона. «Больная» усвоила третий цвет. Горький шоколад.

«Я тут», – она подала несмелый голос. И сразу испугалась его. Нелли почувствовала в нем чужеродность.

Нет, это он. Тихий мелодичный. Семнадцатилетняя Нелли вспомнила, как в школе робко отвечала на вопросы учителей, но никто не слышал. Ее ответ ловили ушами другие и отвечали, получая пятерки вместо нее. Поэтому девушка любила сочинения. Писать получалось лучше всего. Учитель проверял ЕЕ размышления и понимал знания. Ее устные ответы впечатляли только, когда были подготовлены заранее. Спонтанная речь выходила заикающейся, сорняковой в сочетании с «эм», «получается», «как бы сказать», «ну», «эээ».

За это ее ругала лучшая подружка и одноклассница – Алина Леонова. В меру полненькая, с густой карешкой и розовым блеском на губах. Она считала, что нужно показывать свой голос, его ведь так легко присвоить себе. Алина выступала на сцене. Однако ее призвание было в другом – готовить. В свои шестнадцать лет девушка работала в премиальном ресторане «Нефть». Правда, официантом. С жадностью смотрела, как готовили повара, доедала остатки от гостей (надо же было попробовать шрирачу и медовый соус) и часто наказывалась администрацией за то, что торчала на кухне, а не в зале.

Несмотря на постоянные шпионские вылазки на кухню, Алина оставалась самой ловкой официанткой. Через экран айко¹ шел бесконечный список заказов Леоновой. Она работала по выходным, потому что получала больше чаевых. Безотказно заменяла коллег не потому, что была доброй, а потому что было больше чаевых. И детей она обожала, конечно. Потому что родители оставляли больше чаевых за ее мультяшное внимание.

Вспомнив подругу, Нелли улыбнулась. Осталось вспомнить себя. Девушка взглянула на руки. Они длинные, бледные и, кажется, такие слабые. Лак на ногтях местами стерся. Почти на всех сколы и грязь. Подушки пальцев твердые. Костяшки в царапинах. Она скалолазка? Нелли тронула лебединую шею, провела пальчиками сверху вниз и ощутила мурашки. Это уже было с ней. Ей не хотелось повторять движение снова, словно это было неприятным воспоминанием.

«Кто-нибудь?»

Ее тихость никто не оценил. Нелли замолчала. Так лучше. Она испугалась незнакомого звучания голоса. Комната оставалась бело-бирюзовой, голой и бесчувственной. Нелли сменила бы белоснежное постельное белье на черное. Просто взяла и облила бы нефтью простынь. Или расцарапала стены железной щеткой. Или расцарапала руки лезвиями. Внутри не было мира. Бушевать и только бушевать! Стоп! Она не такая. Не бунтарка. Молчи.

Ее аномальные мысли прервались, когда открылась дверь. В коридоре стены цвета персика, свежее, чем в палате. Но персик исчез, как только дверь захлопнулась.

«Мама?»  – про себя спросила Нелли.

– Милая, милая, Неллечка! Ты проснулась! Как ты себя чувствуешь?

«Точно мама. Помню эти черные выпуклые глаза. Как бусинки. Было страшно врать, когда они смотрели в упор. Родинка под левым глазом, чуть скрытая ресницами. Я ведь когда-то рисовала себе подводкой сердечки под глазами. И дикие толстые стрелки! Я так умела?».

– Мы скоро заберем тебя домой. Только врач проверит, и мигом окажешься в своей комнате. Все будет хорошо. Главное, не волнуйся.

Нелли бы спросила многое. Например, почему она оказалась здесь? Ведь явно что-то случилось. В больнице просто так не оказывались. Это не игровая комната и не антикафе. Врачи лечили болезни, а пациенты смирно лежали. Ведь только вчера Нелли вместе с подругами, Славой и Алиной, кидала дротики в фотографию Анны Блок, высокомерной, но ужасно красивой девчонки. Виновница, хоть и окончила школу год назад, часто появлялась там и не забывала чмокнуть в губы нескольких старшеклассников. Троица подружек не любила ее, потому что Анна пыталась соблазнить парня Мирославы – Данила. Скидывала ему пикантные фотографии, звала прогуляться, а однажды прямо при всех в коридоре показала грудь. Слава сразу же дала ей пощечину и накинулась рвать волосы. Многие мальчишки смеялись, говоря, что у Анны грудь была больше, поэтому малышка сердилась.

У Славы с Анной всегда была вражда, наверное, поэтому между «Лоли» и «Шипами» бушевала война, полная сплетен, палок в колеса и вечных скандалов.

«Лоли» – ангельское и правильное воспитание. Это были Слава, Алина и Нелли. Первая создала общество и гордилась им, как истинная учительница русского языка гордилась бы Пушкиным. Ее короткие кудряшки резво прыгали, когда она шла по коридору проверить школьную стенгазету, а голубые глаза сверкали, когда она видела ее в целости и сохранности. Мирослава Вольная – министр культуры, главный редактор школьной газеты и победитель олимпиад по русскому и литературе. Она придумала носить девочкам кукольные платья и выглядеть благородно на фоне остальных.

Юркая и пытливая. И себе на уме.

«Шипы» же – антоним воспитания в целом. Мятежников было в разы больше, что делало их сильнее и независимее. Шипы дразнили Лоли и остальных ребят, доставляли неудобства учителям, выкладывали в сеть интересные видео. Все бунтари состояли на учете, дисциплинарные комиссии уже устали созываться, но война продолжалась. Черное и белое, горькое и сладкое, гладкое и шершавое.

Может, вместо Анны Блок дротик случайно угодил в саму Нелли? Карма определенно существовала в данном случае. Голова у девушки, правда, болела.

Мама села на кровать, подправив длинную атласную юбку. Она всегда гладила вещи и сохраняла идеальное состояние на целый день. От нее приятно пахло. Овсяным печеньем. Это был очень знакомый запах. Нелли полегчало. Наконец в пустой голове вырисовывались картинки реальности. Нелли играла в «Угадайку». Выбирала пазлы прошлого, вспоминала знакомые запахи и лица.

Нелли взяла маленькую ручку мамы и несмело сжала. Прикосновение дало импульс к уверенности в своих воспоминаниях. Да, это была точно ЕЕ мама. Но чего-то все равно не хватало.

– О, доченька. Как я переживала, – Нурия сжала руку Нелли в ответ. Ее глаза слегка увлажнились, прозрачный бисер собрался в мелких морщинках уголков, но не расцветал влажностью на коже.

Пару минут мама с дочкой тепло держали руки в нежном прикосновении. Нурия гладила девушку и повторяла, как переживала еще сотню раз. И еще сотню. Еще сотню до тех пор, пока дверь в палату не открылась снова. Как свист, как ветер и зимний мороз появился человек в халате с планшетом в руках. Нелли стало прохладно, несмотря на весеннюю погоду снаружи. Девушка крепче сжала руку матери, а Нурия похлопала легкими движениями пальцы ребенка.

– Ух ты, наша экстремалка проснулась! – чуть не кричал врач. – Бессонова старшая теперь на посту! А меня зовут Антон Павлович, но не Чехов, к сожалению, – мужчина звонко рассмеялся.

– Добрый день, да, моя доченька пока совсем без сил. Ей даже трудно говорить.

– Ничего страшного, жить будет! Всех нас на тысячу лет переживет да еще и в космос полетит! – Светился Антон Павлович. – Вы, дорогушка, – кивнул он Нурие, – не переживайте. Не хочет говорить девчушка, значит, пока не надо. Значит, не нужно ей это и все. Вот хоть убей, не заговорит. Все-таки упала с нехилой высоты, не хочет вспоминать об этом. – Его бодрый взгляд метнулся в сторону Нелли.

«Упала с высоты? Где? Неужели в Лесу? Я могла умереть?»

– Неллечка, все хорошо, – не унималась мама.

Ее овсяной аромат уже проник в ткань простыни, Нелли будет вдыхать запах после ее ухода. Но почему глаза мамы больше не блестели? Успокаивая Нелли, она словно, успокаивала себя…

«Все хорошо» Нурия говорила им обеим и не верила в это самое «хорошо». Нелли не покидало чувство отрешенности от мира, ведь в какой-то момент ее отделили от реальности, пока она спала. И казалось, забыли вернуть полностью. Иначе, почему она не хотела говорить? Черный планшет врача Нелли хотела разукрасить в белый. Ей не нравились цвета. Все было не на своих местах.

– Интересно, что я записываю, экстремалка?

«Нет, Дед-Мороз».

– Молчание – знак согласия. Слушай внимательно, юная экстремалка Бессонова. Постарайся в ближайшее время не делать свои выкрутасы, лады? – он очень смешно нахмурил брови, их кончики взметнули вверх, как крылья птицы. – Никакого волнения, покой. Лучше перейти на домашнее обучение на первое время. Это не совет. Это мое лечение. Препараты я уже выписал, так уж, для поддержания иммунитета.

– Понаблюдаем еще Вашу бунтарку, а потом отпустим домой. С головой шутить нельзя, – подмигнул врач. Ему шли усы и очки. И розовые щеки.

Он ушел почти сразу, а мама долго рассказывала о грустной жизни без любимой дочки. Папа успел купить ей стеллаж для книг, который Нелли давно приметила в Интернете. Девушка мечтала собрать собственную библиотеку. В местную было слишком страшно ходить. Общаться с библиотекарем, теряться в бесчисленных пыльных полках. Просить помощи она стеснялась. Обычно Слава звала Нелли. Библиотекари подругу уже давно знали и с радостью болтали о книгах. Нелли в это время отмалчивалась в уголке и делала вид, что что-то искала сама. Слава не знакомила ее ни с кем. Нелли и не просилась.

Нурия чмокнула дочку в обе бледные щеки, отпечатав красную помаду, расчесала волосы и оставила на кровати фиолетовую сумку.

– Здесь кое-что… косметичка, блокнотик, ручки. Может, захочешь пописать или покалякать. Чтобы совсем скучно не было, милая моя.

Нурия встала, поправила атласную юбку, проверила все пуговицы на блузке. Вряд ли когда-нибудь она забывала их застегнуть. Глаза-пуговки пару раз моргнули и полностью закрылись. Длинные нарощенные ресницы торчали паучьими лапками. Она нежно улыбнулась, но Нелли не понравилась улыбка. Словно ее насильно нарисовали на лице.

Мама ее часто ругала. Странно. Нелли считала себя очень послушной, даже чересчур послушной девочкой. Родители часто преувеличивали масштабы катастрофы. В основном, конечно, мама.

– Скоро мы привезем тебя домой.

«Я тоже соскучилась, мамочка».

После ухода мамы Нелли копалась в сумке, узнавая вещи. Первым делом она вытащила зеркало, как телефон-раскладушку. Ее глаза карие, радужка обсыпана золотыми бликами. Челка отросла настолько, что кончики активно закрывали обзор кофейным зеркалам-глазам. Нелли схватила челку правой рукой и подняла вверх, обнажив молочный лоб. Небольшой шрам красовался у виска, она дотронулась тонкими пальцами до резца и заметила пару прыщиков. Нелли убрала руку со лба и вздохнула. Тяжело знакомиться с собой. Губы не нравились. Пухлые внизу и тонкие сверху, арка Купидона чересчур изогнулась.

«Не очень-то я и красивая». Так думали почти все девочки в семнадцать лет.

Она еще раз взглянула в зеркало. Глаза застыли, Нелли моргнула пару раз. В лице не таилось ни вызова, ни искры, ни мятежности.

«Я точно не бунтарка», – вспомнила она слова Антона Павловича, к сожалению, не Чехова.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дед-Мороз выписал Нелли через неделю. Девушка училась ходить. Она заново переставляла ноги, заплетала косы и держала ложку.

Каша в больнице Бессоновой не нравилась. Она вспомнила, что терпеть ее не могла. Не наедалась, похлебка казалась водой, размешанной парой крупиц. Нелли часто смотрела в зеркало, боясь увидеть другое лицо. Более смелое, открытое и красивое. С ярким макияжем, удачной помадой. Или она все же хотела видеть в себе другие черты?

Невероятно. Будто часть воспоминаний успешно стерлась, а часть, та скучная часть ее жизни навечно осталась в голове как что-то само собой разумеющееся. Она не понимала, какой на самом деле была месяц назад. Нелли представила себя без длинной челки, с розовыми тенями, подведенными черным нижними веками, стрижкой под мальчика. Бессонова увидела прокол в носу, губе и ощутила привкус холодного железа. Глаза были почти черные и бездонные, как озеро в темную ночь.

Коматозный сон исказил реальность. В скромной и напуганной половине себя девушка была уверена на все сто процентов. Но один оставшийся процент мешал сосредоточиться на основной личности, выдумывая дерзкие воспоминания.

Она обязательно расспросит подруг, обязательно. Ведь у нее были друзья? Да. Были. Слава богу…

Антон Павлович принес пациентке альбомный лист и попросил разрисовать его. Нелли взглянула на грубые пальцы, потерла их между собой, но карандаш не взяла. Умела ли рисовать? Боязно творить при людях. Минуту Нелли смотрела на бумагу, вторую минуту на карандаш. Это точно новый карандаш. Никто его не трогал, серый грифель сверкал острием, а ластик матовой белизной.

Она так долго разглядывала предметы, что забыла о Деде-Морозе. Когда врач шагнул в сторону, Нелли испугалась и сломала карандаш, резко воткнув его в лист. Антон Павлович лишь похвалил буйное воображение и принес еще один карандаш. Нелли выводила линии. Прерывающиеся и неуверенные. Так рисовали дети или люди, пытающиеся рисовать левой рукой. Но Нелли была правшой и использовала рабочую руку. Она еле надавливала на грифель.

В конце всех художественных попыток родился маленький велосипед. Крошечный, почти в уголке. Нелли сравнила себя с ним. Ведь и она стояла в неприметных уголках, например, когда приходила в библиотеку со Славой Вольной. Скромница выискивала серьезную художественную литературу не потому, что любила ее, а потому, что хотела понравиться библиотекарше. Смотрите, какая она умная и молодцавая! Если бы она взяла розовую мелодраму, то не услышала бы этих слов.

Слава же брала кучу разной литературы и все равно оставалась любимицей не только библиотекарей, но и учителей. И правильно. Она знала почти все. Достойная девочка. И она знала все о Нелли: от комплексов до скрытых талантов.

– Почему ты нарисовала именно его?

Ответ Нелли остался пустым.

– В следующий раз не бойся надавливать, лады, экстремалка? Нужно чуть смелее быть. Твой велик теперь уже ни к черту, но уверен, ты найдешь способ кататься.

Нелли неуверенно мотнула головой. Она ведь не каталась на велосипедах. Никогда. Тогда почему не Чехов был уверен в ее способностях?

– Да брось, что за категоричность-то!

Нелли показала на велосипед и написала на бумаге: «Я упала с обрыва на нем?»

Антон Павлович несмело кивнул. Он еще не уходил и смотрел на нее в поисках ответной реакции. Нелли легла на кровать и отвернулась к стене. К бирюзовой, скучной стене. Вот бы и ее разрисовать. «Хм, но я ведь не хочу этого».

Дед-Мороз каждый день подбадривал пациентку и учил шагать. Слабость и недоумение постепенно исчезали, стирались мутные барьеры, из-за которых снимок реальности выходил плохого качества. Медсестры помогали одеваться, а однажды Нелли попросила одну из них оценить ее рисунок. Бессонова взяла ее за руку и показала велосипед. Медсестра сказала, что дальше будет только лучше.

Нелли сделала еще пару набросков. Вдохновение касалось ее макушки легкими движениями, талантливой струйкой пробиралось в затаенные уголки фантазии. В эти секунды Нелли чувствовала подобие счастья. Ведь она что-то могла! На листе бумаги появилась роза с острыми шипами и каплями на лепестках. Капли стекали в лужицу, а сама головка цветка поникла от влажной тяжести.

– Принести фломастеры или краски?

Снова мотание головой.

– Эти капли кровь? Может, ты что-то вспомнила? – в голосе доктора слышалось волнение. Кровь часто воспринималась людьми как знак борьбы, страсти или смерти.

«Я лишь знаю, что не хочу разукрашивать рисунок. Иначе все перепутаю», – мысли вихрились в голове. Доктор все же принес краски, но девушка не притронулась к ним.

Однажды пришел отец. Алексей подарил белые лилии. Когда он поставил их на стол, увидел рисунки. В его руках бумага задрожала, но лицо осталось скрытым. Ее творения закрыли весь обзор.

– Мишка, как красиво ты рисуешь, – искренне похвалил отец и улыбнулся. Он убрал волнение. – Я купил тебе стеллаж!

Нелли одарила его благодарной улыбкой, не показывая зубы. Она уже видела в зеркале, какие они неровные.

Родители общались аккуратно, боясь лишний раз задеть. Она чувствовала их тщательный подбор слов, трепетное выжидание реакции. Иногда казалось, что она совсем маленькая. Или что у нее день рождения, поэтому все так наигранно приветливы.

Не видеть их беспокойства не получалось. Все как на ладони. Их сомнения и репетиции речей не вносили ясностей. Одно Нелли знала точно – месяц назад она разговаривала. Услышав первый раз свой голос в палате, девушка испугалась. Это был определенно ее голос, но она его спрятала. Будто слишком много говорила в «прошлой» жизни. Второй раз оказался последним. Она заткнулась.

– Когда ты будешь дома, мы посмотрим кино. Мама испечет пиццу. Да, ту самую на слоеном тесте, с крабовыми палочками, Мишка.

Какие у папы большие и добрые глаза. Серо-голубые небеса не выглядели холодными, через них Нелли ловила теплую связь. Его голос она отдаленно слышала, находясь в коме. Алексей просил ее вернуться. Неужели Нелли могла вот так просто умереть? Так резко в семнадцать? В самый невероятный возраст? Семнадцать – весна перед летом. Последний год детства. Нелли обитала между жизнью и смертью так рано, что больше не хотелось возвращаться в эту пустоту. Краски исчезли, холст великого художника закрасили в черный. Во тьме Нелли сидела, схватив колени руками. Сначала тишина была хозяйкой слуха, но в какие-то мгновения до нее доходили переживания родителей. Нурия говорила: «Не можем мы ее потерять, никак не можем! Я не вынесу ее смерти. Нам и так уже досталось. Родная моя, Неллечка, возвращайся. Тебя здесь ждут больше, чем там. Тебе всего семнадцать».

Нелли приснился только один сон. Или видение в коме. В густом мраке двигалась бесконечная очередь из светящихся людей. Их силуэты излучали мягкое сияние. Очередь двигалась, люди проходили сквозь невидимую стену и исчезали. Нелли видела себя со стороны. Когда пришел час исчезновения в пустоту, Бессонова сказала: «Нет, Там не ждут. В Мире еще слишком ярко, чтобы уходить. Я люблю дождь». После этого она шагнула назад и проснулась.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Всю дорогу в машине Нурия держала руку дочки. Схватилась за самое дорогое богатство в жизни. Алексей протягивал руку с водительского сидения и касался кроссовка Нелли. Якобы говорил: «Я тоже тебя люблю, просто не дотягиваюсь». Папа всегда так делал.

Родители поехали по Паровой, в объезд, для небольшой экскурсии по немного забытым местам Теневска. За один час Нелли просмотрела локации через окно серого Соляриса. Город был маленьким, но таким мрачным. Папа включал Максим, Дакуку, Лилу45 и Дору.

– Вы любили это слушать.

Нелли вопросительно посмотрела на маму.

– Ты и подружки, Неллечка. – Нурия стиснула руку дочери. Девушка крепче прижалась к маме и вдохнула аромат овсяного печенья. Запаха детства.

Нелли вспомнила, как девочки орали без стеснения «Герой». Тогда Славу бросил парень, и они отвлекали ее как могли. Подруги нашли текст песни Дакуки и почти не путались в словах. «Когда мне больно было и плохо, ты не спасал меня, герой!» – зазвенело в ушах девчачьими голосами. Но в конце под Максим Слава затухла. Буквально застыла.

– У нас было с ним такое же лето! Как в песне!

В ее голосе сквозила обида всех брошенных девочек мира. В шестнадцать лет любовь казалась самой яркой, серьезной и многообещающей. Мирослава быстро смахивала неугомонные слезы, шмыгала носом, но даже Нелли заплакала за компанию. Славе не везло в романтических отношениях. Попадались одни «придурки». И было им нужно только одно! Милослава твердила, что она красивая, умная, самая лучшая и без парня.

Алина поймала грустинку, но глаза лишь слегка покрылись влажной пеленой. Страдать вместе было легче, чем одной, пожирая себя большими ложками депрессии по глупым мальчикам. А потом девочки жалели саму певицу Максим: боялись, что она могла умереть от коронавируса. Ее состояние было критическим. В итоге Алина не сдержалась, когда речь неожиданным образом зашла о бедных детях Африки и попросила сухую салфетку. Ей совсем не хотелось портить макияж.

По Градов не пришлось долго ехать. Это самая короткая улица Теневска, расположенная перпендикулярно Паровой. На перекрестке Градов и Паровой лежали Двухэтажки, особый бедный район города. Нигде не было таких облезлых стен, вонючих подъездов и разваливающихся крыш. Зато летом здесь цвела мальва. И больше ни на что не хотелось смотреть.

Скоро стекла автомобиля покроются первыми каплями дождя, а в салоне запотеют стекла. Тучи сгущались, как темная гуашь в палитре. И как раз на горизонте появился Лес. Все хорошие девочки его боялись. Кошмары были явью, а волки в них хозяйничали.

Могучие темные сосны скрывали сердцевину Мрака, поселившегося на долгие годы. Бабушки пугали детей пьяными бабайками, которые ловили заблудившихся девочек. Но для подрастающих детей истории изменялись и приобретали биографический характер. В 2020 году в бору нашли тело женщины. Ее повесили. Никаких свидетелей не нашлось.

Только в детективных сериалах крутой Шерлок решал проблемы. А в провинциальном городке, где все знали друг друга, как пять пальцев, истории оставались неразгаданными. В маленьком городе было бы скучно без тайн, не правда ли?

Мирослава после криминального происшествия стала совсем не своя. Ей хотелось раскрыть преступление и написать детектив. Но кроме ярких сцен насилия в ее голове ничего не рисовалось. Детективные нити обрывались. Только Нелли верила в успех подруги, остальные называли мечтательницей или даже выпендрежницей. Ну невозможно раскрыть преступление, которое не могли разгадать специалисты.

Плохой славой блистал Лес. У него не было названия. Просто Лес. Три одинокие буквы, окутанные черной пылью. Нелли съежилась, увидев ряды стройных сосен, хвоя которых отдавала ночью. Они смотрели издалека, но так пристально, будто изучали душу. Они шептались между собой, пугали. Бор отталкивал от себя, пара троп тянулась в черную пасть зелени. Эти дорожки – верное путешествие в бесконечную мглу.

Конечно, Леса избегали многие, но не все. Ведь путь через него во многом сокращал расстояние от больницы до Центра или до реки «Кука». Сквозь Лес можно было быстрее добраться до 39-го шоссе и выйти в крупный город – Тонск, где работало большинство населения Теневска.

Анна Блок вместе с сестрой, Вероникой, жила ближе всего к Лесу. Одноклассники так часто спрашивали про опасное место, что Анна уже устала рассказывать, что ничего не происходило. Она показывала средний палец. Слава лишь фыркала, видя нарощенные ногти заклятого врага. Когда-то они были лучшими подругами, но все кончилось. Анна скептически относилась к слухам о Лесе. Да, в нем нашли тело, да, потерялась девочка и очень темно порой. Но это обычный Лес, и это нормально, что ночью там нет света. Глупо было привязывать к нему ярлык пропащей жуткой местности.

Прошло два года со смерти женщины. И вот, через два года произошел еще один странный случай, но уже с Нелли и ее маленьким велосипедом.

Нелли села в машину времени и оказалась в гуще Леса, в овраге. Частицы света проникали сквозь макушки надсмехающихся сосен. Нелли слышала их тихий смех, их шумное шебаршение иглами. Кругом мусор и осколки строительных материалов, бутылки. Это походило на незаконную свалку.

Ее взгляд мутнел, голова трещала как асфальт знойным летом. Тело словно парализовало, в него закачали тонны расплавленного железа и кинули в пропасть. Больше никаких движений! «Пусть упадет и разобьется!» Это кричали Сосны. Их едкие смешки прерывали быстрые долбежки дятла и предсказания кукушки: «Ку-ку», «Ку-ку». Нелли спросила: «Кукушка, сколько мне осталось жить?» Но дальше кукушка замолчала. Значило ли это дурное предзнаменование? По преданиям каждый ее возглас равнялся одному году.

Резкого толчка в прошлое Нелли не ожидала. Духота сцепила в тиски, жертва Леса оторвалась от руки мамы и судорожно открыла окно. Она вернулась в мир живых.

С проникновением весеннего воздуха в легкие, Нелли почувствовала облегчение. Алексей ехал дальше, апрельское солнце не щадило лучей. Зиму удалось задобрить приглашением на следующий год. Она согласилась, как и всегда. Уступила любви, жизни и цветению. Только далеко на холмах виднелись сугробы. Зима к маю обязательно заберет снежных детей.

Река «Кука» нравилась Нелли. Она всегда блестела, даже, когда не было солнца. Золото в воде? Старшеклассники собирались на пикники, брали алкоголь, минимум еды, палатки. На следующий день девочки хвастались тем, что лишились девственности, а мальчики… что тоже лишились девственности. Около реки находилась бетонная набережная с посадкой берез. Удобные скамейки расположились рядом буквально через пять метров.

Обычно молодежь спускалась ближе к реке, на ступени, находила ровные поверхности и расстилала пледы, клеенки. Брали с собой музыкальную колонку и гитару. Колонка играла все время, а гитара появлялась только вечером, когда звезды обжигали темно-синее небо и превращали ночное полотно в романтику.

Нелли не помнила своих вылазок к реке, но в голове звучала игра на гитаре. Кажется, это пела она сама. И голос был красивым. Она пела «Батарейку». Хотя и никогда не влюблялась, но выходило гармонично.

Все пикниковые рассказы девушка вспоминала со слов Мирославы. Обычно Лоли не развлекались с тусовками алкоголя или разврата. В их приоритете было просвещение и вкусная еда. Алина не скупилась на готовку тортиков и закусок. Слава обычно читала стихи Маяковского. Она обожала его футуризм. И еще девушка любила Лермонтова, говорила, что герои его произведений перенеслись со страниц в двадцать первый век и вселились в людей. Особенно много стало Печориных: смелых, умных, бескомпромиссных, но таких бесчувственных и высокомерных парней, любящих играть с судьбами. Когда она говорила о литературе, то выплескивала эмоции наружу. Кудряшки каждые несколько секунд прыгали друг на друге. Кудрявое каре превращало ее в какую-нибудь Китти или Долли, героиню произведений девятнадцатого века. Воздушное платье с рюшками усугубляло ситуацию с примеркой образа золотого века. Яркие живые глаза прятали синий океан. И кто бы мог подумать, что эта милая начитанная девочка могла быть в ссоре с Шипами?

Вверх по Паровой лежал Центр – достояние Теневска. Администрация города раздобыла деньги на строительство шикарного ресторана «Нефть». Алина сразу нашла работу. Да, наверное, как и добрая половина населения. Редко, кто из жителей посещал заведение. Обычно приезжали богачи из Тонска, чтобы скрыться, привести любовницу или любовника, снять номер в отеле, который прилегал к ресторану. Алина мечтала возглавить «Нефть» и стать «Нефтяной Принцессой».

В Теневске даже был летний лагерь, «Космос», работающий все лето. Это было дополнительным зданием к школе. Отдельный бледно-розовый корпус служил во время учебы площадкой для мероприятий, дополнительных учений, секций, кружков. Местные десятиклассники ежегодно отдыхали бесплатно целую смену в «Космосе», так как готовили к открытию лагерь. Таскали кровати и тумбочки, убирали залы, придумывали декорации и программы мероприятий. Желающие работали в качестве вожатых или тех, кто раскладывал еду. В этом году Алина и Слава мечтали о лагерной смене. Первая думала о деньгах, а вторая о любви.

Напротив ресторана «Нефть» раскинулся торговый комплекс «Меркурий» только без букв «М», «Е» и «Р». Уже год первые буквы не светились. Приезжие называли комплекс «Курием», а местные любили оригинал. Рядом раскинулись палатки с товарами, в основном фрукты и овощи. Коробки валялись под ногами всю сознательную жизнь теневцев, разбитые, полные фруктовых ошметков. Внутри самого комплекса продавали одежду турецкого или китайского происхождения. Лоли здесь покупали белые колготки, ажурные перчатки на руки. В общем, по мелочи. Но базу брали через Интернет. Нелли посмотрела на короткое персиковое платье, опускавшееся до коленей. Его тоже привезли из интернет-магазина.

Самым обсуждаемым местом Теневска считался стриптиз-клуб «Шепот». Мальчики хвастались, что были внутри и кидали деньги в трусы танцовщицам. Нелли так и не поняла, кто говорил правду. «Шепот» закрывали один раз из-за нахождения приличного количества наркотиков. Новости пронизывали социальные сети. Алина репостила новости в общий чат Лоли. Единственное, что видела Нелли – картинки из официального сайта «Шепота». Для нее клуб был запрещенной темой, стыдной. Она краснела, когда слышала «стриптиз» и «стринги». Бессонова даже подумать не могла, что ее учительницы занимались сексом и рожали детей. Точнее, она знала про это все, но считала мысли неудобными. Мирославе даже нравилась невинная черта подруги, и королева Лоли поощряла антисексуальное мировоззрение Нелли.

Сама Бессонова боялась думать о запрещенном (мама не разрешала), но не могла закрывать глаза. Плод сладок, все говорили об интиме. Особенно Анна Блок из двухэтажек. Нелли поражала ее развязность и яркая внешность. Стройная девушка с детскими чертами лица завораживала одним взглядом. Глаза кошки, самой дикой и блестящей. Смуглая кожа и бордовая матовая помада. Пантера в диком лесу. Когда Анна приходила в школу к Шипам, то оставляла за собой шлейф убийственного аромата дорогих духов. Нелли знала, что дорогих. Бессонова терялась рядом с ней. Глаза опускала в пол и слышала только оскорбления со стороны Мирославы. Может, подруга завидовала? Нет, нет, быть такого не могло. Мирослава – замечательный человек.

– Ты вспоминаешь, Мишка? – Папа повернул обратно, к дому на Гоголя. Нелли кивнула в зеркало.

– Тут живет Слава, а следующий дом Кристина, – напомнила Нурия.

Кристина Аббасова. Крис. Нелли пронзило знакомое чувство ужаса. Крис, со своей коронной фразой: «С-с-с, заткнисссь!» Маленькая девочка, водившаяся с Шипами. Цепной бешеный пес бунтарей. Ей только недавно исполнилось пятнадцать, а сверстников она игнорировала. Девочку называли «дэдинсайд» за одежду: длинные футболки с длинными рукавами темных цветов. Или полосатые водолазки под широкими футболками. Крис подводила глаза черной подводкой и казалась настоящим чертом. И еще: девочка брила голову. Налысо! Ее боялись. В этом маленьком худом тельце скрывалось столько ярости, что малейшее оскорбление в ее адрес могло закончиться разбитым носом. Она не говорила много – била сразу. Если на ней был перстень с шипами, то все заканчивалось плачевно.