Лет десять-пятнадцать назад для признания лидерства у команды из бывших пионеров и комсомольцев хватало авторитета должности старшего офицера. Теперь для нового экипажа важен был еще и авторитет личности командира. Миша прав. Памятью прошлого не обойдешься. Придется откровенно отвечать на неудобные вопросы и терпеливо добиваться понимания и той близости, которая когда-то далась ему незаслуженно легко. Но Трубникова это не пугало, только бы вернуться.
Тимка в это время поднял с пола и поставил на стол подъемный кран самостоятельно собранный из остатков трех Вовкиных конструкторов. И инженер Трубников с уважением посмотрел на его создателя. Кран на четырех разноцветных колесах имел подвижную кабину и стрелу сантиметров в тридцать. Он был прицеплен к тягачу, в кабине которого сидел леговский рабочий в спецовке и каске. Тимка покрутил ручку, и кран легко поднял со стола коробочку со скрепками. Мальчик закрепил поднятый груз на высоте и вопросительно посмотрел на Трубникова.
––Такой большой! – искренне удивился Трубников
и стал серьезно и внимательно осматривать Тимкину конструкцию.
–– Вот тут крепление интересно придумано и тут, – он указал на те места, где стрела соединялось с кабиной и с платформой. – Из нескольких конструкторов собрал? Без чертежей?
–– Да.
–– Хорошая работа,
Тимка смутился, покраснел и стал опускать скрепки вниз.
-– Тимур, – внезапно сказал Каперанг, притягивая к себе сына, – поедешь со мной в Москву? Ненадолго.
––Один?!!
––Со мной, – грустно усмехнулся Трубников.
––Поеду, – сипловато ответил Тимка после недолгой паузы. – А когда?
––Завтра утром.
––На машине?
––Нет. На автобусе. На машине тебя отвезут из Москвы сюда.
––А ты… Вы потом куда?
––Останусь в Москве.
––И… уже не вернетесь?
Трубников сглотнул. Слова Тимки имели неизвестный мальчику зловещий смысл.
–– Вернусь и уже не уеду, – Трубников заставил себя улыбнуться. – Ну, если согласен, начинай собираться. Автобус утром. Дядя Миша в курсе.
Тимур постоял немного, закусив нижнюю губу, потом круто развернулся и побежал на кухню.
––Зина! Меня Трубников берет с собой в Москву ненадолго. Ты меня соберешь?
Зинаида Васильевна в это время одной рукой заталкивала в мясорубку куски мяса, а другой крутила ручку. После Тимкиных слов она оставила свое занятие и присела на стул, держа на отлете испачканные пальцы.
––Крути давай!
Тимка принялся вертеть тугую рукоятку, налегая на нее всем телом.
Зинаида Васильевна подождала, пока прокрутится то, что было в раструбе мясорубки, и положила новую порцию мяса.
––Давай! Давай!
––Ну, так ты меня соберешь? – сдавленным от натуги голосом опять спросил Тимка. – Автобус утром. Папа-Миша в курсе.
Зинаида Васильевна встала, отстранила племянника от машинки и вдруг обидчиво сказала:
––Если это ваше мужское решение, с мужиками и советуйся.
––А папа-Миша где?
––Что, не заметил, как ушел? Надо же. На стройку он помчался, как угорелый. Вон мобильник лежит. Забыл.
––А там у кого-нибудь еще есть телефон?
––Может и есть, только других номеров я не знаю.
Тимка вышел на крыльцо, постоял немного и побежал в свое Робин-Гудовское убежище. Сел на деревянный обрубок, задумался.
Пряно пахло помидорной зеленью и укропом. Сонно и надоедливо жужжали большие мухи, норовя укусить его за ноги, уже и так густо украшенные ссадинами и царапинами. Белые капустницы целыми эскадрильями все еще летали над капустной грядкой. И слышно было, как с деревьев падают на траву изъеденные червяками янтарные яблоки белого налива.
Солнце устало опускалось к горизонту. Длинный летний день, как хлопотливая хозяйка, никак не мог переделать все свои дела.
Вдруг планки соседской изгороди раздвинулись, и в лаз просунулась голова Сеньки.
––Я видел, как ты на крыльцо выскочил, а потом сюда дернул.
Тимка на его появление никак не прореагировал.
––Узко стало, – продолжил Сенька с досадой. – Футболку чуть не порвал.
Нужно еще одну планку отодрать.
––Калитку нужно сделать, – ответил Тимур. – а то скоро все ваши куры к нам в суп попадут. Рыжая опять на наших грядках рылась.
––А я у Борьки был. Лежит, героя из себя изображает. Думает, он один пострадал. Лучше бы поменьше внимания к себе привлекал, а то брат быстро сообразит, куда его сигаретная заначка делась. Между прочим, если бы не мой организм, меня бы в лепешку раздавили вместе с мячом. Навалились все! У меня даже дыхание перехватило!
––То-то ты орал, как резаный! – фыркнул Тимка. – Слушай, мне Трубников предложил в Москву с ним поехать на пару дней.
––Прикольно! Во кайф словишь!
––Словлю…
––А твои что?
–– Трубников говорит, что папа-Миша не против, но он-то сам мне ничего не сказал и уехал на стройку. И мобильник забыл. Кто знает, когда домой вернется. Может на ночь останется. А автобус рано утром отъезжает.
––Ну, и чего ты волну гонишь?! Не соврал же твой папаша!
–– Нет, конечно…
Тимка замолчал. Сейчас ему больше всего хотелось, чтобы с ними в Москву поехал и папа-Миша, пусть даже в спецовке, старой бейсболке и рубашке, пуговицы которой не застегивались на животе – какой угодно! Но разве кто-нибудь это поймет?!
«Так мне и надо, предателю! – думал он про себя».
-–Слушай, Сенька, – сказал Тимка, нарушая молчание. – давай на стройку на великах смотаемся.
––Так это же километров пять будет, если не больше!
––И что, слабо «твоему организму» педали полчаса покрутить?
––Слушай, вечер уже, и потом меня мать прибьет. Я сегодня Кешку из клетки выпустил и, пока ловил, две трехлитровые банки разбил. А она приготовилась в них помидоры закатывать. Теперь вот велела мне новые банки стерилизовать и все такое. И потом у меня тоже травма не хуже, чем у Борьки, только я терпеливый. Пусть я съем червяка, если вру!
––Ладно! Терпеливый! Давай так. Я свой велик выведу потихоньку из сарая, а ты помоги мне его через заборчик к вам во двор перетащить.
––Значит, тетю Зину спрашивать не будешь?
––Вот, даешь! «Щас» она придет в восторг и сама меня на велик посадит!
––А этого… Трубникова?
––Он-то при чем?! Это наши с папой-Мишей дела.
Михаил Петрович стоял на балкончике мансарды, проверяя, насколько аккуратно были укреплены перила, когда на дороге, ведущей к стройке, увидел знакомую детскую фигурку, отчаянно жмущую на педали велосипеда.
––Перекур, ребята! – сказал он рабочим. И не успели они затянуться, как увидели своего бригадира уже во дворе у ворот усадьбы.
Эта способность Михаила Петровича к неожиданно быстрым передвижениям в пространстве опрокидывала всем известные со школьной скамьи законы зависимости величины скорости от массы тела. Раньше это поражало его коллег по заводу, теперь – рабочих на стройке.
––Ну, и в чем дело? – спросил Михаил Петрович, усаживая обессиленного Тимку на скамейку в прорабской. – Кстати, Зина знает, куда тебя понесло на ночь глядя?
––Не-а, – тяжело дыша, ответил велосипедист.
––Витя! Виктор! – громко позвал Михаил Петрович шофера, который обычно привозил и увозил его со стройки. – Мобильник с тобой? Дай мне, пожалуйста, а то я свой дома оставил.
И Тимке:
––Вон термос, попей чайку.
Взял у Виктора телефон:
––Зина! Ну, знаю. Забыл. Да не волнуйся ты так! У меня он. Через часок вернемся. С Антоном поделикатней! Все! Целую!
И опять Тимке.
–– Отдышался? Давай короче, мне еще с ребятами поговорить нужно.
––Пап-Миша, отец меня в Москву приглашает.
––Знаю. Дальше.
––Я что, один с ним поеду?
––Нет! С Ариной Родионовной!
Тимка надулся, скрестил ноги под скамейкой и отвернулся.
Михаил Петрович посмотрел на него, улыбнулся и сказал уже мягче:
––Ты что, не мог дождаться, пока я вернусь? Весь дом переполошил.
––Но ты же ушел и ничего не сказал. Откуда я мог знать, когда ты вернешься, – ответил Тимка с обидой. – Никогда раньше такого не было.
––Неужели? – Михаил Петрович ласково потрепал Тимку по спутанным кудрям. – Не хотел вас с Антоном от серьезного инженерного разговора отвлекать. Вот и ушел «по-английски», как говорит наша светская дама Клара Васильевна.
После слов «светская» Тимка вдруг покраснел. Вспомнил, как сравнивал папу-Мишу с утренними гостями.
Полчаса Тимур наблюдал, как к Михаилу Петровичу со всех сторон подходили и подбегали люди, что-то спрашивали, о чем-то спорили, но видно было, что последнее слово остается за ним. А потом Витя-шофер прикрутил велосипед к багажнику своего «Жигуленка» и повез папу-Мишу и его домой.
Зинаида Васильевна, увидав племянника, церемониться не стала, а умудрилась-таки шлепнуть его пониже спины, хотя он и прятался за Михаила Петровича.
––Сама сказала – собираться «мужское дело», я и поехал советоваться, – огрызнулся Тимка, и получил легкий подзатыльник уже от Михаила Петровича.
––Антон где? – спросил он жену.
––Спит. Когда я хватилась Тимки, заглянула в залу, а он прикорнул на диване, бледный такой. Ну, я и вышла на цыпочках. Так что о Тимкиных художествах он ничего не знает.
––Уф! – Михаил Петрович вытер лицо большим клетчатым платком. – Тогда все в порядке.
И Тимуру:
––Пойдем, сынок, в спальню, мне поговорить с тобой нужно.
Войдя в комнату и пропустив за собой Тимку, Михаил Петрович закрыл дверь и собрался было сесть на кровать, но вовремя вспомнил, что не успел переодеться. Потому, кряхтя и вздыхая, он устроился на странном и неудобном для сидения подобии туземного барабана – очередном подарке свояченицы Клары, которое называлось «пуфиком».
Тимка сел напротив него на ковре, охватив руками острые коленки.
––Послушай, Тимур Антонович, тебе как-никак уже девять лет…
––Не девять, а «полдесятого», – быстро поправил его племянник.
––Согласен. Так вот, «Полдесятого», сам видишь, как наш капитан выглядит.
Ему еще лечиться и лечиться. Правду скажу, без тебя я его одного в Москву бы не отпустил. А так я знаю, что за ним глаз будет. Посмотришь, как там он устроился.
Сейчас я душ приму, перекусим и займемся твоим рюкзаком. Зина правильно сказала: мужики сами должны уметь собрать себя в дорогу, чтобы нужного не забыть и лишнего не нахвататься.
Когда укладывали рюкзак, не заметили, как в комнате появился Трубников. Он постоял недолго в дверях, потом сказал виновато:
––Выбился я из графика, Миша. Перед Зиной неудобно.
––Да она только рада, что ты выспался. Теперь ждет к ужину, – ответил Михаил Петрович. – А мы с Тимкой уже поели и теперь вот собираем его в дорогу.
––Добро. Тогда пойду перед Зиной извиняться.
В рюкзак по обоюдному согласию положили зубную щетку, запасную футболку с надписью «7 RONALDO», домашние тапочки и ветровку с капюшоном. Незаметно от папы-Миши Тимка сунул туда кошелек со своими сбережениями – 50 рублей, куда Михаил Петрович (тоже незаметно) положил еще 500.
––Плеер берешь?
––Ну, что ты, пап-Миша, я же понимаю, тебе он тоже нужен. Только батарейки я Зине отдал.
––Гм, с батареек бы и начал, сознательный наш, – засмеялся Михаил Петрович.
После сборов Тимку отправили спать. Он собирался еще почитать в постели, раскрыл книгу и только на минуточку закрыл глаза, как она, шелестя страницами, как перьями, опустилась на голубое покрывало и уплыла в Тимкин сон.
Михаил Петрович заглянул в детскую, переложил книгу на стол, выключил свет, а потом отправился в гостиную и присел на диван рядом с Трубниковым.
––Уснул, матросик твой. Наволновался перед первым плаванием под твоей командой. Если что, Антон, ты его не строй. Паренек он самостоятельный. И что я люблю в нем: не соврет и признается сразу.
Ну, а так – обычный мальчишка, шалун и лодырь.
––А Зина говорит – учится отлично.
––Ага, ты слушай ее больше. Во-первых, парень наш еще только начальную школу окончил. У них там пол класса таких «отличников».
Самое разлюбезное занятие для него вовсе не школьные уроки. Ему самое главное, чтобы побольше времени оставалось с Сенькой на великах погонять. Потому Зина после школы еще тарелку на стол не поставит, как Тимка уже стоит на коленках перед письменным столом, задачки решает. Это значит, чтобы для баловства больше времени оставалось. В общем-то, нормально для его возраста.
А теперь ложись спать, Антоша. Я тебе сейчас чая с медом принесу. Спи так же крепко, как твой сын Тимка за стеной. Все будет хорошо, дружок!
Трубников улыбнулся:
––«И мы еще увидим небо в алмазах»?…
Они обнялись, и Антон закрыл глаза. Это, чтобы Миша Рокотов, не дай Бог, не увидел, что они у капитана на самом что ни на есть мокром месте.
Витя, шофер, привез своих пассажиров на автобусную станцию раньше времени. Михаил Петрович положил Тимкин рюкзак на сиденье и вышел. Трубников со своей сумкой не расстался. Они с папой-Мишей отошли в сторону, и Тимур понял, что мешать им не нужно.
Прибывающие пассажиры укладывали вещи в багажник или на сидения «Икаруса» и оставались постоять на воздухе, попрощаться с теми, кто их провожал. Времени до отъезда оставалось много, и водитель отправился в диспетчерскую поболтать с девицами в голубых форменных рубашках.
И вдруг Тимке, сердце которого вдруг сильно заколотилось, а потом дернулось и на мгновенье остановилось, стало страшно до холодка в животе. Вдруг это не простой автобус! Вот захлопнутся его двери и окажется он, Тимка, в какой-нибудь Нарнии. И не увидеть ему больше ни папы-Миши, ни Зины, ни Сеньки с Маруськой! Подумал и тотчас очутился за спиной папы-Миши и уткнулся лбом в его любимую безрукавку. Михаил Петрович закинул руку назад и поставил племянника рядом с собой.
––Застоялся, добрый молодец? Скоро поедете. Да, вот тебе Мария свой плеер передала.
Трубников перехватил его руку:
––Поблагодари ее, Миша. Как только мы приедем, у Тимура будет свой.
Ни Манькина щедрость, ни обещание Трубникова настроение Тимки не изменили. Вот если бы папа-Миша сказал, что решил поехать с ними в Москву…
В автобусе Тимка сел возле окна. Его рюкзак и пакет с яблоками и пирогами уже лежали в сетке. А Трубников поставил свою сумку у ног на пол и куртку положил на колени.
Так долго находиться рядом с человеком, которого не знаешь, как называть, было нелегко. Потому Тимка, смущаясь, держал левую руку не на поручне, а на колене, чтобы никаким образом не касаться капитана.
Думать о том, что несколько дней придется вести себя как на школьном уроке при городской комиссии было малоприятно. И Тимка стал, глядя в окно, считать сколько и каких машин их обгоняло, какого цвета и марки. Этой забавы ему хватило на полчаса, а потом его укачало. Он задремал и склонился к плечу Трубникова. Тот старался не шевелиться. Лишь время от времени он осторожно наклонял голову и касался лицом Тимкиных волос.
Когда Тимка очнулся ото сна, то понял, что под головой у него лежит капитанская куртка, и от нее пахнет совсем даже не чужим, а необъяснимо знакомым запахом. Он взглянул вверх и увидал над собой бледное лицо Трубникова с закрытыми глазами. В этом лице было мало от того человека, который приезжал, чтобы повидаться с ним перед первым классом. И на фотографию в металлической рамке, которую Зина повесила на стену в «детской» он был не очень похож. Зато в нем вдруг начинало проявляться что-то очень близкое и знакомое, чему у Тимки не хватало определения.
Капитан очнулся от дремоты почти одновременно с Тимуром, нагнулся за упавшей на пол курткой и, повернув голову, встретился с мальчиком глазами. Тот вдруг смутился, как будто уличенный в чем-то недозволенном, спросил « который час» и жарко покраснел.
Трубников поглядел на левое запястье, что-то ответил, но это уже совершенно не интересовало Тимку. Он во все глаза смотрел на капитанские часы. Они были большие, как бы двухэтажные с красивыми четкими цифрами. Прозрачная крышечка над циферблатом по бокам была ребристой. А на циферблате… на циферблате было изображение звезды с четырьмя большими и четырьмя маленькими острыми лучами.
––Это «Командирские часы», – не то спросил, не то сам себе сказал Тимка.
––Так точно, – улыбнулся Трубников.
.
Капитану очень хотелось добавить, что когда-то эти часы пускались в подводное плаванье в его, Тимкиной, детской ванночке. Но он сдержался, не хотел, чтобы его взрослые воспоминания подменили Тимкины детские. А Тимур, закусив губы, отвернулся к окну и до самой Москвы не проронил ни слова
У трех вокзалов бойкие таксисты наперебой предлагали свои услуги. Тимке и Трубикову досталась желтая Хонда с молодым развязным водителем. Он сказал, что через центр не проехать – пробки, и лихо вывернул на какую-то эстакаду. Тимка сидел на заднем сидении один, смотрел в окно, но был весь погружен в себя: ни на что не реагировал и ничему не удивлялся. Единственно, что его поразило – это длинный автомобильный туннель, как в «Солярисе», который он когда-то смотрел вместе с Вовкой. Опять появилось чувство, что это может быть дорогой в неведомые миры. Трубников несколько раз оглядывался, внимательно смотрел на Тимку, но ни о чем не спрашивал. Зато водитель болтал без остановки.
Квартира, где обосновался Трубников, была на последнем двенадцатом этаже. Когда открыли дверь и переступили порог, Тимка сразу понял, что здесь давно не жили. Запах был такой, как в кладовке у Рокотовых, где хранились пустые чемоданы, детский Тимкин велосипед, остатки свернутых в рулон старых обоев и две брезентовые раскладушки. Капитан оставил Тимку в комнате и понес в кухню пакет с заботливо приготовленной Зинаидой Васильевной домашней снедью, рассчитанной недели на две пребывания в автономном режиме.
Комната была большой, светлой и как бы «раздетой». Карнизы без штор, паркетный пол со следами мастики по краю и бесцветный в центре, полупустые книжные полки. Свернутый в трубку напольный ковер был поставлен вертикально и прислонен к полкам. От наклона верхушка его немного согнулась, и Тимке представилась фигура уставшего работяги с папы-Мишиной стройки. Признаки жизни были только на разложенном диване: аккуратная стопка использованного постельного белья на подушке, вязаная безрукавка и проводной телефон на кейсе.
Трубников вернулся из кухни и отвел Тимку в соседнюю комнату с кроватью, на которую положил Тимкин рюкзак. Сказал:
–– Располагайся. Можешь книги посмотреть в гостиной, а я пойду поставлю чайник.
Близость, возникшая между ними в автобусе, там и осталась. И Тимке опять почувствовал себя брошенным и одиноким…
Кухня, к удивлению Тимура, оказалась вполне обжитой. На столе стояли и солонка, и сахарница, на сушилке – тарелки, а на плите пузатый чайник.
Трубников нарезал и разложил на тарелке тонкокожие сочные помидоры и коротенькие пупырчатые огурцы с домашнего огорода, достал из пакета пироги и позвал сына. Тимка пироги ел, а на остальное только поглядывал. Вилку капитан положил слева, и Тимур не решался повторить свой неудачный домашний опыт с левой рукой.
Капитан тоже пил «пустой чай» «в приглядку». Но не с помидорами и огурцами, а с пирогом, который одиноко лежал на его тарелке. «Пустым чаем» папа-Миша называл кипяток с заваркой без сахара. Сам он любил крепкий до черноты чай с тремя ложками сахара, который его золовка Клара называла «белой смертью».
Когда Тимка, которому очень хотелось пить, раздумывал, не попросить ли Трубникова и ему налить чаю, раздался звонок в дверь. Слава теперь был не в джинсах, а в форменной летней одежде – в белой рубахе с короткими рукавами, при погонах лейтенанта и капитанке на белобрысой голове. Он дальше коридора не прошел, а протянул Каперангу пакет со словами:
–– Вот, Антон Семенович. Как Вы просили.
Трубников взял пакет из его рук, заглянул внутрь.
––Положил деньги на счет?
––Так точно. Все как договаривались.
Присоединиться к застолью лейтенант отказался, подмигнул Тимке, козырнул Каперангу и заспешил вниз по лестнице.
Трубников отнес пакет в гостиную, напоил сына сладким чаем, и только потом подвел его к дивану и вручил пакет:
––Вот, юнга, владей!
Тимка заглянул внутрь. Увидел какой-то провод с «вилкой» и небольшую коробочку. Открыл!..
Усталое июньское Солнце уже укладывалось на отдых, уступая место старому месяцу, а неугомонный владелец новенького мобильника Nokia 3310 Тимур Трубников все не соглашался ложиться спать.
Трубников, усмехаясь про себя, вспоминал, как старшие офицеры в кают-компании любили поворчать, что все эти новомодные гаджеты вскоре заменят живое человеческое общение, приятные беседы и душевные письма обменом безграмотными эсэмэсками и разговорами на бегу в буквальном смысле этого слова. И тогда он готов был с этим согласиться. Но только не сейчас!
Сейчас именно Нокия, которая серой рыбкой вибрировала в руке его сына, сделала их общение с Тимкой живым и теплым.
Тимка был знаком с двумя мобильниками. У папы-Миши была Моторола с антенкой, которую в прошлый приезд подарил ему Трубников, а у Паши – Эриксон. Первый час ушел на сравнение подаренного аппарата с ними и Филипсом отца. Потом Тимка звонил по всем знакомым номерам. Сначала, конечно, папе-Мише и Зине, потом Сеньке, онемевшему от зависти, и даже вредной Маруське.
Когда дело дошло до испытания камеры, Тимка сфотографировал Трубникова и сразу же принялся искать новые объекты для съемок. Но капитан его остановил:
–– Память у этой модели небольшая, так что не трать ее попусту. Завтра найдешь, что фотографировать.
Последним этапом знакомства с Нокией была игра в «Змейку». На удивление Трубникова, Тимка легко прошел все ее этапы, слегка запнувшись на пятом лабиринте. Капитан, заразившись энтузиазмом сына, решил тоже попробовать свои силы в игре, но быстро «очутился на мели». Уже на третьем варианте Лабиринта с четырьмя дверьми его змея часто оставалась голодной! Тимка то и дело забирал телефон из рук отца, показывал, на какие кнопки надо было нажимать, и возвращал. Незаметно для себя он перешел с Тубниковым на «ты». Это сразу же уловило чуткое отцовское ухо, и капитан подумал с надеждой, что Тимка если ничего и не вспомнит, то хоть не будет его дичиться. Невыносимо было рядом с собственным ребенком чувствовать себя похитителем чужих детей.
Тимка уплыл в сон, едва его голова коснулась подушки. Успел только подумать, что надо было позвонить и сказать Зине и папе-Мише спокойной ночи, как вдруг увидел их! Сидят грустные, а между ними Маруська чай пьет из его, Тимкиной, чашки и варенье столовой ложкой из банки ест! Хотел Тимка подбежать, отобрать у нее чашку, но вдруг полетел. Летит и видит внизу на школьном дворе Сенька и Колька мяч гоняют. Хочет Тимка им рукой помахать! Крикнуть хочет! Но голоса нет, и рука не поднимается. Ладно, думает Тимка, посплю немного, а там видно будет…
Убедившись, что мальчик спит, Трубников, для которого бессонница стала постоянной спутницей всех ночей, решил на этот раз не идти у нее на поводу, принял двойную дозу таблеток и упал в сон, как в черную дыру…
А Зинаида Васильевна Рокотова в доме №12 по Прорезной улице в пригороде старинного города на Оке вдруг проснулась среди ночи. Проснулась и испугалась. Михаила рядом не было. Она приподнялась и увидела, что в кухне горит свет. Михаил Петрович сидел спиной к двери, наклонившись над столом и положив себе на левое плечо правую руку.
––Ми-ша, – выдохнула Зинаида Васильевна. – Что с тобой?
Михаил Петрович вздрогнул, неловко повернулся и сбил со стола на пол пустой стакан.
––Господи, Зинуша, ты-то что встала?
––Миша, почему ты так сидишь?
––Как «так»?
––Говори, но только правду. У тебя левая рука болит??!
––Левая… – удивленно ответил Михаил Петрович, с испугом глядя, как его красавица жена в длинной ночной рубахе, укрытая почти до пояса золотыми прядями еще не седеющих волос, почти без чувств опускается на стул.
––Зина, девочка моя, что случилось?
Он схватился со стула и бросился к холодильнику за сердечными каплями.
––Скорую! Миша, нужно срочно вызывать «Скорую»!
Михаил Петрович дрожащей рукой пытался отсчитать жене двадцать капель валокордина, но, как назло, от долгого неупотребления носик капельницы был забит осадком. Плюнув с досады, Михаил Петрович открутил крышку и налил, в первую попавшуюся под руку чашку, лекарство и воду, не заботясь о соблюдении правильных пропорций. Налил и протянул жене. Та отшатнулась.
––Мишка, пей сам, не выдумывай!
––Мне-то зачем?!!
––Так рука же болит!
––Болит! И что?!!
––А мне Клара только вчера вечером говорила, что раз левая рука болит – это к инфаркту! И надо же, как во время предупредила!
Опешивший от неожиданности Михаил Петрович с размаху поставил чашку на стол и, к ужасу Зинаиды Васильевны, сказал о ее сестре Кларе очень нехорошие слова.
––Зина! – продолжил он, уже успокаиваясь. – Мне Курочкин, растяпа, вчера по левой руке доской так дал, что я думал плечо мне выбьет. Но синяком обошлось. А тут, понимаешь, я во сне на левый бок повернулся. Она и заныла. На, смотри, если не веришь!
Михаил Петрович повернулся к жене левой стороной. Рука повыше локтя припухла и наливалась синевой.
Зинаида Васильевна заплакала и сказала счастливым голосом:
––Ну, ладно, давай мне капли. Не пропадать же им.
Тимка проснулся рано, прислушался и посмотрел в окно. Шел дождь. Шумный летний ливень. Дождевые струйки то барабанили по подоконникам и балконным навесам, то прибивались ветром к оконным стеклам, стекая по ним потоками. Строптивый ветер заставлял деревья клониться к земле, и старые березы за окном, подчиняясь ему, неодобрительно покачивали мокрыми прядями из мелких ветвей и листьев.
Из ванной доносился шум воды и покашливание Трубникова. Тимка заглянул в гостиную. Кожаный диван был сложен, а на нем рядом с кейсом, поблескивая металлической чешуей, стальной питон браслета сжимал Командирские часы…