Вовка в то время пытался устроиться на работу и в поселке, и в Рязани. Но государственные предприятия одно за другим закрывались, а мелкие частные мастерские становились банкротами. Михаил Петрович понял, что не удержать ему парня дома. Так и случилось.
Подождал однажды Володька, пока мать уснет, поставил на стол две бутылки водки и сказал:
––Вот, батя, это все, что я могу купить здесь за свою дневную зарплату. А работать я, как ты знаешь, умею. Трубки на мебельном заводе я варил, машины чинил, грузчиком в торговом центре надрывался. А строить «хаузы» для бандюков не буду. Если ничего в своей жизни не изменю, в лучшем случае, женюсь, сопьюсь и нарожаю тебе кучу дефективных внуков.
В Сибирь, папа, поеду, и не просто за длинным рублем. Не хочу закисать на корню в молодые годы. Охота и себя показать и по разным странам поездить, мир повидать. Еду не на пустое место. Списался с моим корешем по армии. Он уже и о работе для меня договорился, и жить в первое время я буду у него.
Знаю, что ты меня поймешь, а вот мать, папа, подготовь сам, ладно? Хорошо хоть пацаненок у вас остается. Он вам скучать не даст. Ему, конечно, не позавидуешь: сирота при живых родителях. Но с тобой ему точно повезло. Меня даже зависть берет, когда подумаю, что тут кто-то без меня папкой тебя называть будет.
Так пили они, не пьянея, до утра, хотя двумя бутылками не обошлись, имелся свой запас и у Михаила Петровича. Пили молча, только Володька иногда обнимал отца и плакал на его плече. А на рассвете встала Зина, и «подготавливать» ее не пришлось. Достала из буфета
третий стакан, села рядом и сказала вместо тоста: «И как мы без тебя, сЫночка…»
Приехать домой из своего далека Вовка смог только на второй год. Пробыл две недели. Привез в подарок родителям видеомагнитофон и кучу дисков с фильмами, И про Тимку не забыл, накупил ему мультиков.
Обещал в следующий раз приобрести родителям компьютер, чтобы могли обмениваться с ним электронными письмами. А пока велел наведываться к своему дружку Паше, чтобы научиться пользоваться почтой. Для начала провел с семейством несколько практических занятий. Самым способным оказался восьмилетний Тимка. Но и батя – Михаил Петрович – не подкачал. Только Зинаида Васильевна, сколько ее не просили, так и не дотронулась до «мыши», которую упорно называла лягушкой.
От Антона вестей не было. Но на сберкнижку, открытую Антоном на имя Тимура, взносы поступали регулярно. И на запросы, регулярно посылаемые Михаилом Петровичем по оставленному Антоном адресу, отвечали, что «капитан первого ранга А. С. Трубников находится в плавании». Значит жив.
Для Рокотовых деньги, положенные на имя Тимки, были большой суммой. Доверенность была оформлена и на имя Михаила, и на Зину. Но они на семейном совете решили денег оттуда не снимать, разве что проценты, если нужно было для Тимки.
––Дай Бог Антону здоровья, но кто знает, что там у них на флоте делается в нынешние времена. А если, как с «Курском»?!! А так, у ребенка, какие никакие, а будут подъемные. И для образования теперь одних способностей не хватает, за все нужно платить, – рассудила мудрая Зинаида Васильевна. – А прокормить и одеть Вовкиного братишку мы уж как-нибудь да сможем и без этих пособий.
И все-таки отсутствие вестей от самого Антона беспокоило всех.
И вот сейчас, в мае, когда Тимке шел десятый год, Михаилу Петровичу пришла повестка из Рязанского военкомата. Скрыть от Зины этот факт не удалось по той причине, что она сама в уведомлении и подписывалась. И почему-то сразу оба подумали об Антоне. Но друг другу стали говорить о военных бюрократах, мол, хлебом их не корми, дай лишний раз показать свою власть и побеспокоить пожилых людей из-за формальной проверки документов.
Покидать дом, хоть и ненадолго, именно в эти дни не хотелось. Очень болела Руна. Лежала недвижно в доме на старом кресле в нелепых ватных штанах, пошитых Зинаидой Васильевной из старого Вовкиного одеяла. От еды отказывалась. И только плачущему Тимке позволяла вливать ей в рот крепкий куриный бульон чайными ложками. Несмотря на худобу, была она тяжелой, и потому выносить ее на улицу приходилось Михаилу Петровичу. По этой причине он выехал в город пораньше, чтобы засветло вернуться, «погулять» с собакой и поменять ей памперсы.
Сказал ему Гриша-военком, который приходился Михаилу дальним родственником, немного, но это был как раз тот случай, когда «слов мало, а мыслей много». Потому Кутику в оправдание поездки был показан военный билет в новой обложке, купленной в какой-то лавке на автовокзале. Мол, вызывали для чистой формальности – обновляли документы. А для Зинаиды, полученная от военкома информация была раз в десять разбавлена водой, а точнее – валерьяновым отваром. И все равно выходило плохо. Что в далеких водах с подводной лодкой приключилось, об этом, ясное дело Михаилу не докладывали, но, главное, сообщили, что Каперанг – жив и даже представлен к правительственной награде.
Объявив это, военком Григорий Иванович встал, сам проводил Михаила Петровича до дверей и, пожимая руку, прибавил: «Но, судя по всему, Миша, свояку твоему дорога до дома предстоит еще не близкая».
Неделю после этого у Михаила Петровича все валилось из рук, а Зинаида Васильевна тайком от мужа ходила в церковь и к местной гадалке. Батюшка благословил молиться Николаю угоднику и положиться на Волю Божью.
Что до гадалки, то опыта общения с командирами подводных лодок у нее не было. Потому, как она ни раскидывала свои карты, ложились они, как обычно: то к червовой даме, то к казенному дому. И непонятно было, чем же, в конце-концов, успокоится капитанское сердце.
Михаил Петрович, видя, что внимание Тимки все без остатка отдано больной собаке, с суеверной благодарностью думал о Руне. Надо же, как будто собака давала ему, Михаилу, время, чтобы придумать, как сейчас разумно ответить на детский вопрос: «Почему ОН нам не пишет?». А ведь спросит обязательно. И с каждым годом, то, что скрывалось за этими словами, расшифровывалось все сложнее.
Вначале казалось, что он слышит, как Тимка испуганно кричит ему, Михаилу: « Этот человек не скоро приедет? Он не заберет меня? Ты меня не отдашь?!»
Теперь, когда мальчишке пошел десятый год, отношение его к Трубникову изменилось. Того, что этот строгий дядька может появиться в его жизни в любой момент и увезти его с собой, только потому, что считается отцом, Тимка уже не боялся.
Он шестой год жил с папой-Мишей, тетей Зиной, которую называл просто «Зиной», и собакой Руной. У него был взрослый брат, который во всех своих электронных посланиях через Пашкин почтовый ящик писал из Сибири не только родителям, но и ему, своему двоюродному брату. И еще у него был друг Сенька Лозовой, приятели в школе и Венька -лодочник со спасательной станции на Оке, который в свое дежурство позволял, иногда, сидеть на «банке*» рядом с собой и давал весло.
Нет, Тимка не рюкзак, который его отец, Антон Трубников, может, когда ему вздумается, подхватить на плечо и унести с собой. Но все чаще, обняв Руну, Тимка лежал на полу в своей комнате или в огороде, между пыльных кустов красной смородины, и ему было так печально, что будь он девчонкой, то, наверно дело бы дошло и до соплей. Он не мог понять, почему ему одновременно так не хочется зависеть от мрачного неразговорчивого человека каперанга Трубникова и в тоже время так больно знать, что этот человек в нем, Тимке, не нуждается. И пусть этот Антон Семенович Трубников приедет и хоть тысячу раз назовет Тимку «сынком», тот никогда не скажет ему в ответ – «отец» или «батя», как говорят некоторые парни, и, уж конечно, не назовет «папой». Пусть только приедет!
Другие проблемы были у Михаила Петровича. Он мучился тем, что мало видел Антона и почти ничего не успел узнать о нем. Ему очень хотелось хотя бы заочно познакомить сына с отцом. Но вместо этого ему, как в школе, удавалось создать своими рассказами лишь портрет некоего «типичного представителя» всех отважных капитанов Военно-Морского флота России. Нечто среднее между индийским принцем Даккаром, капитаном «Наутилуса», и отважными советскими подводниками времен войны с фашистами.
––Пап-Миша, а «Он» старше тебя? – спрашивал Тимка.
––Нет, конечно.
––Но он всегда мрачный, как старик, а ты смешной.
––Что значит «смешной», Кутик?! Веселый нужно сказать. И это тоже не так. Я – всякий. Знал бы ты, как я ругаюсь на стройке. А когда вы с Сенькой пошли без спросу на Оку, и я тебя отшлепал, я тоже был «смешной»?
––Хорошо. Ты разный, но чаще ты веселый и добрый. А Он всегда серьезный, как будто у него плохое настроение.
––Тима, мы видимся с тобой каждый день уже шесть лет, а твой отец приезжал к нам на неделю. Шесть лет и семь дней. Разницу чувствуешь? Твой отец просто не пустослов.
––А почему когда он ест, то всегда держит вилку в левой руке ? Он что, левша?
––Потому что так положено по этикету, а он хорошо воспитан. Старшие офицеры-подводники считаются на Флоте элитой. У всех у них прекрасное образование и хорошее воспитание. Кстати, вспомни, как ели Шерлок Холмс и доктор Ватсон.
––Так это когда было!
––Хорошие манеры и в 21 веке не отменяются.
––Значит мы все с плохими манерами? Ты, я…
––Не продолжай! Правду говоря, мы действительно позволяем себе дома некоторые вольности, на которые подводники не имеют права.
––Почему?
––Только представь. В маленьком помещении, почти упираясь головой в потолок, сидит за столом десяток невоспитанных людей. Один ест правой рукой, другой – левой, невольно задевая соседа. Иной кладет на стол локти, тарелку чью-то опрокидывает. Найдется любитель чавкать или громко сморкаться в платок, не отходя от стола. Если ты находишься в такой компании долгими месяцами, ты просто свихнешься.
Вот вы с Сенькой и часа не проведете в комнате, чтобы не поссориться, все что-то делите. А моряки на подводной лодке не просто едят и спят. Они там работают с разными сложными механизмами и приборами. То есть должны быть очень собранными и внимательными. Несмотря на то, что им трудно дышать, запредельно жарко или холодно, рядом одни и те же лица, а над лодкой километры воды. А день у них ненормированный.
––Ну, и при чем здесь хорошие манеры?
––Они, Кутик, не позволяют человеку оскотиниться в трудных условиях. Вести себя так, чтобы не раздражать, а поддерживать друг друга. Говорят, что команду подводников не подбирают, как космический экипаж. Но после плавания, они просто как один человек. Понимают друг друга с полуслова.
У них ведь и победа – одна на всех, и гибель.
И еще там особое отношение к капитану. Ему иногда приходится решения принимать в секунды. Я уж не говорю про войну с немцами, когда лодка «видела» только через перископ, а слышала ушами акустика. Тогда все решали опыт и интуиция командира. Да и сейчас ребята говорили, никакая электроника чутье капитана не заменит. И как-то так получается, что каждый капитан у подводников – уникальная личность. Флот их знает пофамильно.
И отношение к ним у экипажа не формальное, а как к отцу в хорошей семье.
––А много во флоте подводных лодок?
––Хо-ороший вопрос! Только его командующему задавать нужно, а не такому «отставной козы барабанщику», как я. Но таких подводных крейсеров, каким Антон командует, наверное, немного. По-моему, есть какие-то договоренности международные насчет них. Там же ракеты, на некоторых – баллистические. Понимать нужно. А дизельных лодок, наверное, много. Кстати, на атомных лодках подводниками большая научная работа ведется на разных широтах. И нашими спецами, и английскими, и американскими. Они на больших глубинах бывают у полюсов, о многом первыми узнают.
-–Да, Миша, – насмешливо заметила мужу Зинаида Васильевна, услышав его содержательную беседу с племянником. – Силен ты лекции читать про
Военно-Морской Флот! Особенно хорошо у тебя о семье получилось!
Ребенку сразу стало понятно, какое место он занимает в жизни родного отца.
Сколько там их на этом плавучем «Чернобыле»?
––Не знаю. Человек сто может быть.
––Ну вот. Капитан – отец для 100 своих моряков. Сын – на сто первом месте!
––Зин, ну если так сложилось! Ведь мы только и знаем, что Антон три звездочки на погонах носит и служба у него не сахар. Хоть этим я могу с его сыном поделиться, раз больше некому и нечего о нем сказать. Как иначе мне научить мальчика уважать отца…
––Памятник ты научишь уважать, а не человека…
––Ну, ты и скажешь! И вообще, относительно Антона это слово не употребляй! Накликаешь еще!
––Так я же не в этом смысле, Миша!
Михаил Петрович недовольно дернул головой, что было у него признаком крайнего недовольства. В данном случае собой.
И все-таки Михаил Петрович, продолжая свой план заинтересовать Тимку профессией отца, стал разыскивать на книжных полках домашней библиотеки книги о моряках и приносить в его комнату. Тут была и Вовкина любимая «Юнга со шхуны «Колумб», и рассказы Житкова, и Соболевские байки боцмана Кирдяги, и «Морская душа».
Тимка пролистывал книги, но большого интереса к ним не проявлял. Принцем Каспианом из «Нарнии», похоже, он увлекался гораздо больше. Зинаида Васильевна была права. От всех этих знаний об отважных моряках и капитанах, родной человек – отец Антон Трубников – ближе не становился. С упорством капитана Гаттераса, он все дальше удалялся от сына в область мифов и преданий.
И дней через десять это стало очевидным.
Зинаида Петровна вместе с Маней, которая была на четыре года старше Тимура, лепили в четыре руки вареники с творогом. Тесто делали по-особому – на воде с молоком, а потом раскатывали его тонко-тонко и вырезали кружочки старым тонкостенным бабушкиным стаканом. При этом предполагалось, что «учебные изделия» Маруся понесет домой. Потому Маня нет-нет да и перекладывала незаметно вареник- другой с подноса тети Зины на свою тарелку. Зинаида Васильевна замечала эту детскую хитрость, но вида не подавала. Посмеиваясь про себя, она вспоминала, что и сама так делала, когда училась лепить пирожки у бабушки.
С минуты на минуту должен был появиться Тимка, и Зинаида Васильевна все посматривала в сторону калитки. Наконец, в комнате стала негромко, но беспокойно лаять все еще слабая Руна, и стало ясно, что скоро появится Тимур. И действительно, вскоре послышался топот, мальчишеские голоса, и мимо калитки промчался Тимка, который гнался за двумя парнишками, стараясь стукнуть их рюкзаком. Мальчишки ловко увертывались и противными голосами кричали «Маринеска»!»Маринеска»!
Зинаида Васильевна сейчас же выскочила на улицу и прекратила это безобразие, догнав племянника и насильно втащив его во двор.
––Тима, что это еще за представление? – спрашивала она, направляясь к дому и крепко держа мальчика за руку.
Тимка не отвечая, молча выкручивался, но, увидав на веранде Маню, швырнул в нее рюкзак, вывернулся и закричал:
–– Вот эту дуру спроси! Пусть она тебе расскажет!
––Что?! – возмутилась Зинаида Васильевна, услышав такую неслыханную грубость. – Тимур! Сейчас же извинись перед Марусей! Сейчас же!
––Как же! Как же! Дождется! Раззвонила всем, будто бы я родственник Маринеску!
Прокричал и убежал в свою комнату.
––Маня, а ты, что скажешь? – требовательно спросила Зинаида Васильевна, крестницу.
–– Тетя Зина, Маринеску – это знаменитый подводник. Нам про него рассказывал один ветеран. Бывший мичман. Он из Рязани к нам приезжал. Горбуновский… Горбунов… Я не помню. Он вообще про подводников рассказывал. Про знаменитую подлодку «Пантера». И про капитана Маринеску, который очень много немецких кораблей потопил. Гитлер даже объявил его своим «личным врагом».
-–Ну, а причем здесь твой двоюродный брат Тимур Трубников, объясни мне на милость?
–– Сама не знаю, как это получилось. Когда он с нами прощался, я сказала этому ветерану, что у нас учится мальчик, у которого отец военный подводник и родственник этого Маринеску. И Тимура назвала. А то многие слыхали, что отец Тимку бросил и удивляются, почему вы его усыновили, а он не Рокотов. Пусть все знают, какой у него знаменитый отец.
А Тимур ваш, между прочим, все слышал и промолчал. Ну, что он не родственник. А ветеран по голове его погладил.
–– Я вообще не понимаю, что это за проблема с фамилиями. Тебя же не дразнят из-за того, что у вас с сестрой они разные. И ты ничего про своего родного отца не придумываешь и живешь спокойно, – возмутилась Зинаида Васильевна. – Зачем же ты Тимура поставила в такое неловкое положение. Учителя в школе знают, что отец Тимура не бросал, а живет его сын у нас, потому что в военном порту на Дальнем Востоке детям жить не разрешают из-за экологии! Какая же ты врунья!
–– Напрасно Вы меня, тетя Зина, ругаете! Что, лучше, чтобы о его мамаше сплетничали? Пусть лучше об отце говорят, что он родственник знаменитого героя.
Со мной дело ясное. Моя мама просто второй раз замуж вышла. И, между прочим, удачно. А про Тимкину маму сами знаете, что рассказывают!
––Ах ты, негодница! – сорвалась Зинаида Васильевна.– Придется мне серьезно с твоей матерью поговорить. А Тимку оставь в покое. И мои вареники, которые ты без спросу взяла, положи обратно! Ты девочка взрослая, вот и общайся со своими однолетками. К нам с дядей Мишей приходи, когда захочешь, а в Тимкины дела нос не суй. У тебя – своя компания, у него – своя!
В этот вечер Тимка был хмурый, долго лежал на ковре, обняв Руну, и лег спать рано.
Зинаида Васильевна, подумав, решила вести себя с племянником, как обычно, но напомнила, что за грубое слово перед сестрой надо извиниться.
Мише своему она тоже вечером ничего не сказала. Дождалась, когда Тимка в школу уйдет, а муж – выспится.
Разговор был неприятный, а, главное, так и осталось непонятным, как вести с Тимкой разговор об отце и его родственниках.
––Ну что, что я могу рассказать пацану об Антоне, кроме того, что мужик он, что надо. Надька познакомилась с ним в Питере, там же они расписались и укатили к месту назначения. Написала с дороги, что до нее женат он не был, что все свои академии закончил с отличием. Потом фотографию прислала, где они с Тимкой втроем. И сама же себя с той карточки отрезала, когда в Канаду отбыла.
Из Антона тоже слова не вытянешь. Знаю, что родителей потерял подростком, и после этого вся его жизнь прошла в казарме. Вначале в Нахимовской, потом в училище и Академии. Может потому он такой закрытый. Но помнишь, когда приезжал его товарищ с посылкой, как он об Антоне рассказывал?
Капитан, дескать, когда они в доке стояли на ремонте, и пеленки сыну стирал, и кормил из соски, и по ночам сам к нему вставал. Это, кстати, на Надьку нашу очень похоже. Ее и раньше никаким будильником было не поднять. Потому Антон помощницу ей нашел, когда стал в море уходить.
Говорил я ему, с любой оказией передавай мальчишке своему хоть письмо, хоть открытку и обязательно в конце – твой папа. Правда, тогда, он надеялся через месяц-другой возвратиться. Я еще волновался, не засунул бы Антон по возвращению сына в какую-нибудь кадетскую казарму. Хотя, слышал, туда после девятого класса теперь берут. А думать нужно было о другом: поскорее бы вернулся Антон из своего похода живым и здоровым. Что там у них произошло, отчего Гриша ничего об этом не мог сказать – Бог его знает. Вот и объясни это ребенку, чтобы не испугать, и чтобы на отца не обижался.
Разумеется, нехорошо, что он промолчал, когда Маруся его родственником знаменитого подводника назначила. Надолго теперь эта «маринеска» к нему пристала. Но что ему было делать, если, кроме фамилии, он ничего о своем отце не знает. Вот и побоялся, что будут расспрашивать. Но теперь ведь еще больше будут приставать. Как-то надо помочь ему все на свои места расставить.
А на Марусю не злись. Тоже еще ребенок. А тут еще о Надежде сплетен всяких наслушалась. От твоей родни, между прочим.
––Миша, ну что я могу? «На всякий роток не накинешь платок»!
Приближались летние каникулы. Для мальчишек время веселое и беззаботное, а для Михаила Петровича – страдная пора. Его последний заказчик, Vip – персона, которому он со своей бригадой строил не то царский терем, не то – средневековый замок, торопил во всю. А тут еще вечное Тимкино озорство.
На «последнем звонке» Сенька и Тимка умудрились спрятать школьный колокольчик и вручить первоклашке ботало для коровы. Девочку должен был нести на руках выпускник, с которым у мальчишек были свои счеты. Он гонял их с тарзанки.
Злоумышленников быстро нашли и под конвоем трудовика отправили в приемную директора, где их сторожила до конца торжества недовольная секретарша.
Директор потом кричал, что это не просто детская шалость. Это сознательный срыв многолетней школьной традиции! Классная руководительница Вера Павловна с пунцовыми пятнами на лице и шее согласно кивала головой, но потом говорила, что дети, безусловно, этого не хотели. Вероятно, они думали, что так последний звонок будет звучать громче.
––Да, мальчики? – спрашивала она у малолетних нарушителей школьного порядка, которые стояли молча, опустив головы.
Наконец был вынесен окончательный приговор: обоих «преступников» лишить поездки в Дом-музей их знаменитого земляка поэта Сергея Есенина. Вместо этого обязать провести генеральную уборку в своем классе.
Домой в свой последний рабочий день Тимка и его друг возвращались под конвоем Сенькиной матери и трудовика. Вначале их провели к Зинаиде Васильевне, где мальчишки полчаса слушали, что думают об их поведении обе женщины. Потом каждый получил свою индивидуальную порцию нотаций у себя в доме от Сенькиного отца и Михаила Петровича.. Но мотив их «ужасного» поступка, увы, так и остался для взрослых непонятным.
На следующий день, когда Тимка и Сенька возвращались домой, после того, как отодрали жвачку, прилепленную к разнообразным поверхностям двадцати восьми столов и помыли пол в классе, настроение у них было скверное.
––Ты че? Переживаешь, что тебя на экскурсию не берут? Забей! Я так даже этому рад. Мне не в кайф ходить с выводком наших гусынь за какой-нибудь теткой с указкой и строить морду, будто я жить без стишков не могу, – заметил Сенька.
––Не-е. А мне хотелось, – вздохнул Тимка. – Вовка наш Есенина очень любит. Он в Константиновку ездил с друзьями после дембеля. Они на берегу реки всю ночь у костра провели, стихи читали, песню про клен пели. У нас кассета есть. Зина иногда поставит ее и подпевает, когда там поют. У Вовки голос очень хороший, громкий, его лучше всех слышно. Зина говорит: «Вот и попела я с сыночком». Скучает она по нему. И меня часто зовет: «Вовка! Вовка!» Я ее даже не поправляю.
––Слушай, а давай и ты с нами в Крым поедешь, в православный скаутский лагерь. Там ребята из разных стран собираются. Я попрошу мать, она устроит. От нашего прихода отец Максим поедет. Он нам уже туристские рюкзаки закупил и палатки, а спальники сами должны достать.
––А кто туда из нашего поселка поедет?
––Две девчонки и парень из воскресной школы. Ну, и меня возьмут. Мамаша помогает полы мыть в церкви и все такое. И потом считается, что туда берут только из неблагополучных семей, и я как раз подхожу.
––Почему это ты подходишь?!!
––Отец пьет. Без работы часто. Вот почему. А в Крыму прикольно.
Ну, ты как, отпросишься у своих? Тетю Зину отец Максим знает. Мать говорит, она к нему на исповедь и причастие приходит.
Тимка долго не отвечал. Потом вдруг спросил:
––Сень… а ты это… веришь в Бога?
––Ну, да! Так мы же с тобой вместе куличи святим и на крашенках деремся.
––Нет, я не о том. А чтобы по серьезному. Молиться и вот верить, что Бог тебя слышит.
––Я, когда на Пасху и Рождество с матерью в церковь хожу, «Отче наш» со всеми читаю и Символ веры, – ответил Сенька и добавил неуверенно:
–– Только всю службу я выстоять не могу. Я свечи люблю, которые уже маленькие, тушить и снимать их, чтобы место новым было. Мать сердится, а отец Максим – нет. Если не стоИтся, он разрешает выйти в церковный дворик, а потом опять зайти.
––А я, когда маленький был, очень Голгофы испугался, там как раз покойника отпевали. И заболел. Так после того я в церковь только куличи хожу святить, – сказал Тимка серьезно. – Папа-Миша говорит: «Нечего Тимку в церковь таскать стекло облизывать. Евангелие – отдельно, попы- отдельно». Зина на него сердится, один раз заплакала. А детскую Библию я давно с ним прочитал. Только очень страшно, как они Иисуса гвоздями на крест… а потом еще копьем… Мне его жалко.
––Во дурной! – засмеялся Сенька. – Это же Христос по своей воле всехние грехи искупал, которые раньше были от первых людей.. Ты все грехи знаешь?
––Нет, наверное, а ты?
––Мать заставила выучить. Ну, про «не укради», «не убий» – все понятно. Но вот, например, как тебе почитать своих родителей, если они тебя оставили, я не знаю.
––Никто меня не оставлял, – рассердился Тимур. – У меня папа-Миша и Зина – крестные родители. А в лагерь твой я ехать не собираюсь. Мне и здесь интересно. Мы на рыбалку будем ходить, а потом папа-Миша отгулы возьмет, и мы в Москву поедем, Кремль смотреть, музеи разные.
––Ну, и сколько ты в этой Москве будешь – неделю? А мы, может, на целый месяц уедем. И все равно ты из неблагополучной семьи, потому что крестные не считаются, – распалился Сенька. – У меня они тоже есть. И папа-Миша твой тоже бухает на стройке, так что от моего папаши недалеко ушел. Не буксуй, Тимка, соглашайся! А то, если твой подводник не приедет, тебя органы опеки запросто в детский дом сдадут и не спросят. Тебе ко-огда еще десять будет. И моря ты не увидишь. А твой папа-Миша один будет красноперок из Оки таскать!