––У Борьки с ногой что-то!
Тут только все увидели, что за пределами круга катается по земле, держась за колено, рыжий веснушчатый мальчишка.
––Послушайте, – обратился к мужчинам один из взрослых парней. – Эти злыдни украли у нас мяч. Пусть отдадут, и мы их не тронем!
––Чей мяч? – требовательно спросил мужчина в белой рубахе. – Кто здесь главный любитель гандбола?
––Ну, мой, – нехотя ответил один из парней, демонстративно жуя жвачку и выпуская пузыри.
––Прекрати жевать! – взорвался мужчина. – Есть понимание, что разговариваешь со взрослым или нет?!
––Ну! – парень выдул еще пару пузырей и только потом сплюнул в траву.
––Какого…устроили тут бои без правил с малышами?
––Правила были! Были правила! – закричал белобрысый мальчишка. – Борька им пачку Marlboro принес. Так они дали подержать мяч пять минут и давай отнимать! А уговор был – на час! Тимка даже будильник принес – вон валяется!
––Решение такое! – сказал мужчина командирским тоном. – Мяч отдадим школьной охране. Тоже хороши. Стоят в дверях любуются. Получите его у вашего директора. Все. Свободны!
И тут же стал осматривать Борькину ногу.
––Слава, иди сюда, – подозвал он товарища. – Скажи Сергачеву, чтоб подогнал машину к воротам. Я вынесу парня, и отвезем его в больницу.
Кто покажет дорогу?
––Я! – сказал сероглазый мальчуган.
––И я! – подхватил его дружок.
––Хорошо.
Мужчина подхватил на руки хныкающего Борьку и понес к машине.
Там он передал мальчика другу и рассадил остальных, а когда хотел сесть сам, кто-то тронул его за руку. Он оглянулся. Непонятно откуда появившаяся остроносая девочка-подросток сказала, загадочно глядя ему в глаза.
––Дяденька! Это не Ваш мальчик. Ваш – вон тот, которому нос разбили. Его и по голове сильно ударили, только он не скажет.
––Спасибо, Маруся! – засмеялся Антон Трубников, – Передавай маме привет. Очень ты стала на нее похожа, такая красивая и совсем взрослая. И не беспокойся, Тиму с Борей я не перепутал.
Ответил и сел рядом с водителем. Воспользовавшись тем, что он повернулся спиной, Тимка сделал свирепое лицо и погрозил кузине кулаком. В ответ Маруся показала ему язык и пошла в сторону магазина. Рыжий хвостик на ее затылке болтался в такт шлепкам материнских босоножек по детски розовым пяткам.
В больнице хирург принялся осматривать Борькину ногу, а Антон попросил сестру «разобраться с остальными гладиаторами». Тимке приложили к шишке лед, а потом ему и Сеньке промыли перекисью все ссадины.
У Борьки ничего страшного не нашли. Хирург сказал, что у него просто сильный ушиб и, возможно, растяжение связок. Позвонили домой матери и попросили прийти для консультации.
Все это время Трубников обращался с Тимуром так же, как с остальными.
Поехали к дому Рокотовых. Сенька попрощался и, слегка подволакивая ногу, побежал к себе, а остальные вслед за Тимкой вошли во двор.
Не услышав лая, Антон вопросительно посмотрел на сына:
––Руна?..
––В прошлом месяце… Она болела очень.
На крыльцо вышла Зина, увидев гостей через кухонное окно.
––Антон!
Сошла с крыльца, вытирая руки о фартук, обняла Трубникова и вдруг заплакала.
––Ну, что ты, что ты, Зинуша! – приговаривал Антон, нежно беря ее за плечи. – Живы. Увиделись. Все хорошо…
Зинаида Васильевна коротко всхлипнула, притихла. Потом оторвалась от Трубникова, поздоровалась с гостями и стала приглашать всех в дом. Последним попался ей на глаза Тимка.
––Господи, Тима, ты хоть поздоровался с отцом?!
––Я с ним приехал… от школы, – уклонился Тимур от прямого ответа.
––А с лицом у тебя что?
––Мячом попало, – сказал Тимка и, проскользнув за спинами гостей, вытирающих на крыльце обувь, укрылся в своей комнате.
«Она еще о будильнике не знает», – подумал о будущих неприятностях мальчик. Закрыл за собой дверь и стал прислушиваться, что происходит в большой комнате. Кто-то, наверное, тот, кого Трубников назвал Славой, сказал: «Мы ненадолго, к сожалению, – служба!». Зинаида Васильевна стала их уговаривать подождать мужа и принялась звонить Михаилу Петровичу на мобильник.
Тимка побоялся стоять под дверью – вдруг кто-нибудь войдет. Сел за свой стол и надел наушники. Как будто его ничего не касалось, и Трубников наведывался к ним каждый день. Тимка сидел и не музыку слушал, а думал с обидой: « Борьку так на руках нес, а мне и головой не кивнул!» И даже вздрогнул, когда Зинаида Васильевна тронула его за плечо.
––Тима, сынок, сбегай, пожалуйста, к Кларе и возьми у нее хорошего чая – и черного , и зеленого. Гости наши от еды отказываются. Просят только напоить их чаем.
––А где они?
––В ванную пошли руки мыть. Сейчас Миша приедет.
Тимка неслышно проскользнул мимо ванной, бегом промчался через двор и перешел дорогу. До тети Клары было рукой подать – они жили на той же улице. «Только бы Маруська не увязалась», – думал он.
Клара Васильевна была дома и безо всяких расспросов передала сестре пакет с красивыми упаковками черного и зеленого китайского чая, которые ей, как общественнице, подарили в поселковой управе на день рождения. Маруся, разумеется, стала напрашиваться в гости, но тетя Клара строго сказала: «И думать не смей. Надо будет – позовут! Беги, Тимочка, и напомни Зине, чтобы обязательно большой заварочный чайник согрела и настояла чай ровно три минуты».
Когда Тимка возвратился, Трубников в кухне обнимался с папой-Мишей, а остальные гости уже расположились за столом.
Наконец, сел за стол и Антон, а Михаил Петрович, тяжело дыша, устроился чуть в стороне на табуретке, широко расставив короткие ноги в рабочих брюках, измазанных краской. От него сразу же резко запахло человеком, в прямом смысле слов зарабатывающим на хлеб насущный « в поте лица своего».
Круглая голова Михаила Петровича с глубокими залысинами была влажной. Пот стекал с высокого лба на крупный обожженный солнцем нос и скатывался с его кончика прямо на грудь. Михаил Петрович достал из кармана большой клетчатый носовой платок и стал, как полотенцем после умывания, вытирать им голову и лицо.
Тимка вдруг покраснел, как будто его внезапно обдали горячей водой из шайки. Была с ним в бане однажды такая история, и закончилась она для «шутника» печально. Папа-Миша отхлестал здоровенного детину березовым веником, и тот весь в мыле выскочил в предбанник. Попробовал бы кто-то тогда сказать Тимке, что его папа-Миша – толстый лысоватый коротышка! Но ужас был в том, что сейчас в присутствии Трубникова и его спутников таким впервые в жизни видел его сам Тимур!
Мальчика охватило смятение. Он сердился на себя за свое неожиданное открытие, на самого Михаила Петровича за то, что тот дал повод ко всем этому, и на гостей, которые могли обо всем догадаться.
И потому Тимка не встал, как обычно у папы-Миши за спиной, не обнял за шею, не прижался к родному и верному плечу, а, наоборот, отодвинулся и отвел глаза.
Между тем Трубников и его спутники обменивались с Михаилом Петровичем какими-то обыденными фразами о погоде, дорогах, цене на бензин и не обращали на мальчика никакого внимания. Даже о событии на школьном дворе не было сказано ни слова.
Вскоре Зинаида Васильевна стала накрывать на стол, а Михаил Петрович извинился и направился в ванную приводить себя в порядок.
Он возвратился в свежей рубахе и спортивных брюках, но залысины, «пивной живот» и натруженные руки со вздувшимися венами и неистребимым трауром под ногтями оставались теми же. Нет, положительно назло Тимке, папа-Миша не желал превращаться в себя самого – родного человека, на которого никогда не приходит мысль «смотреть со стороны»!
На плите уже пыхтел пузатый металлический чайник, когда-то он свистел и потому получил прозвище «Боцман». Свистка в чайнике уже не было, но на кончике носика сохранился большой блестящий шарик, придающий «Боцману» сходство с завсегдатаями пивных баров.
––Тима, детка, – попросила Зинаида Васильевна, – помоги мне принести чашки из серванта. Ну, те, японские, которые Клара подарила.
Тимур вышел в гостиную, которую в поселке принято было называть «залой», встал перед сервантом, но чашек вынимать не стал, пока вслед за ним в комнате не появилась Зинаида Васильевна.
––Ну, что же ты! Я уже и пирог на стол поставила, и чай зеленый заварила. Доставай скорее чашки!
––Сами доставайте! – каким-то грубым чужим голосом ответил Тимур, круто развернулся и, едва не опрокинув стоящий на пути стул, ушел в свою комнату.
Всю эту сцену, стоя в дверях гостиной, молча наблюдал Михаил Петрович.
––Что это с ним? – увидев мужа, недоуменно спросила Зинаида Васильевна.
––Давай помогу, – избегая ответа, предложил он, притянул к себе жену и нежно поцеловал ее в щеку.
Глаза Михаила Петровича, сохраняющие редкую для его возраста яркую голубизну, были печальны.
В кухню Тимка не вернулся, да его и не звали.
Он лег на кровать и, наверное, заревел бы от всего непонятного, что происходило внутри него. Но его сдерживал страх, что кто-то может зайти в комнату и увидеть, будто он ведет себя, как девчонка.
Три самых родных человека были совсем близко, но впервые он чувствовал себя таким одиноким. Тимка уткнулся лицом в диванную подушку, которая хранила еще запах Руны, и зашмыгал носом.
Нет, никогда-никогда он не сможет открыться папе-Мише в том, что так позорно предал его, пусть только в мыслях. Ах, если бы, как раньше, могла рядом с ним лечь Руна и, тихонько скуля, принялась бы лизать его щеки шершавым языком.
Зачем, зачем приехал этот Трубников?! И эти его приятели или кто там они такие! Сидят, пьют чай со своим благородным воспитанием, дезодорантами и начищенными ботиночками! Спасли бедных деток от плохих парней, но, конечно же, это для них так нормально, что и вспоминать не приходится. Только «бедные детки» сами бы во всем разобрались, а теперь фиг с два получат они мяч! Объясняйся теперь с директором!
Думал об этом, а внутри все кричало:
« Приехал чай попить!
Даже по имени меня не назвал!
Трубников Антон Семенович!
И пусть! И пусть!
Мне он тоже не нужен!
Паспорт буду получать – не возьму его фамилию!
Дурацкую такую!
Труба! Труба! Дело – труба!
Сколько дрался из-за прозвищ!
То – «Труба», то – «Маринеска»!
Имя тоже поменяю! Напишу Тимофей!
Нет! Не это! Кошачье какое-то!
В «Кадетах»* был Трофимов… «Трофим»…
« Кадет – на палочку надет»!
И это не подходит!»
Тут Тимка прислушался. С улицы послышался звук отъезжающей машины. Он вскочил! Замер посреди комнаты!
«Неужели все уехали?! И Он?! »
Тимка вышел в гостиную.
И тут дверь из кухни открылась, и на пороге появился сам Трубников.
Он был очень бледным, худым, с серыми от седины волосами, и Он грустно улыбался.
–– Ну что, поздороваемся, сынок?
Тимка, растерялся от неожиданности, сглотнул и спросил после паузы:
––Я думал, Вы уехали. А Вы это… остались.
–-Как видишь, – усмехнулся отец. – Голова болит? Давай посмотрю.
Тимка сделал шаг назад.
––Не надо! Со мной все в порядке.
Отец вздохнул:
––Значит, опять будешь вести себя со мной, как партизан на допросе.
Подошел к дивану, сел.
––Смотри сюда!
Тимка повернулся к нему лицом. В руках у отца был будильник, похоже, целый и невредимый.
––Батарейки есть?
––В плеере.
––Давай их сюда, и отнесешь будильник на место. У него только крышечка потерялась, которая батарейки придерживает. А так вроде все цело.
-–Держи, – протянул будильник сыну. – Так не болит, говоришь, голова?
––Немного. Там просто шишка небольшая.
Отец притянул сына к себе, усадил рядом на диване и, уже не спрашивая разрешения, осторожно раздвинул длинными пальцами крутые завитки темных Тимкиных волос.
––Единорог!
Улыбнулся.
––Ну, отдыхай.
Поднялся и вышел.
Тимка подождал немного, потом прошмыгнул в кухню.
––Зина!
––Что тебе? Грубиян такой! – в сердцах сказала Зинаида Васильевна, шинкуя капусту на толстой буковой доске, вырезанной мужем в виде орехового листа.– Проголодался?
Тимка обнял ее сзади за талию, прижался щекой к завязке на фартуке.
––Я твой будильник сегодня без разрешения взял и думал, что потерял возле школы. А Трубников нашел. Не сердись, ладно?
––Что еще за «Трубников»?! Ты хоть бы раз папой его назвал! Вот кому сердиться на тебя надо. И фартук мой оставь в покое! Вспомнил детство!
Не смей, я говорю, тесемки развязывать!
––А где папа-Миша?
––С отцом твоим в беседке разговаривают. Мишка, по-моему, вторую пачку «Беломора» курит. Видишь, какой дым идет? Дождется, что пожарники приедут!
––А Он долго у нас пробудет?
––Не говорил.
Тимур вытянул шею и стал протискивать голову под рукой у Зинаиды Васильевны, пытаясь ухватить губами капусту.
––Тимка! Не смей! Щекотно же! Ну, просто теленок, а не ребенок! Иди, займись делом!
––А у него много вещей?
––Так я и поверю, что ты сам этого не знаешь!
––Я только с сумкой его видел. Спортивной.
––Ну, так и есть.
Тимка подумал «значит, ненадолго», вздохнул и сам не понял отчего: то ли обрадовался, то ли огорчился. Похоже всего понемногу.
––Ладно, – ответил он примирительно, – не буду тебе мешать. Только ты в борщ много капусты не клади!
––Господи, ты же не ел с утра. Вон Миша тебе бутерброд с сыром сделал и пироги с вишнями на тарелку положил. А чай сам наливай.
––Я потом! Не хочется мне сейчас!
И не успела Зинаида Васильевна возразить, как Тимки и след простыл.
Чтобы подобраться к беседке незаметно, он вылез в огород из окна своей комнаты и, пригибаясь, приблизился к «Плезиру» как можно ближе.
Папа-Миша сидел спиной к жасминовому кусту, за которым со всей индейской осторожностью притаился Тимур, самый-самый последний из могикан*.
Трубников – сидел напротив.
«Белые люди» говорили негромко, к тому же Тимка и не предполагал, какая шумная их маленькая «Прорезная» улочка. Истерично кудахтала курица и лаяла беспородная собака Мухтар, которую посадили на цепь в Сенькином дворе. У соседей справа звучало целое трио: мяукала кошка, плакал младенец и тетя Фрося орала на своего мужа, тихого пьяницу Петюню. По самой улице проехали один за другим два автомобиля и прогрохотал трактор. К тому же над самой Тимкиной головой скрипел на шесте ветряк, сделанный в виде самолета неизвестной конструкции. И потому, как ни вытягивал шею любопытный могиканин, услышать, о чем идет разговор в беседке, не удавалось. Между тем, все, о чем говорилось, было бы ему весьма интересно.
-–В первом походе любую новую лодку приходится «учить плавать», – рассказывал свояку Каперанг Трубников.
– Тем более такую махину, как подводный крейсер. А когда пообвыкли друг к другу – случились два ЧП, одно за другим.
Михаил Петрович щелкнул зажигалкой, закашлялся.
––Ну, что ты все «Беломором» травишься? – огорченно сказал Трубников. – Там же не листья табака, а палки. Я же тебе передавал блоки и “Marlboro” и “Camel”.
––Спасибо, дружок, но нельзя мне «от народа отрываться». Барином становиться. Да и кашель меня сильно бьет, когда меняю табак. Мне проще бросить. Ну, и как же ты выкарабкался?
––Говорят – родился в тельняшке. Вообще-то, так и было. Отец, как привезли меня из роддома, сразу же в тельник обрядил. А, по правде говоря, не знаю, что мне больше помогло – лекари и лекарства или то, что за Тимку я был спокоен. У меня ведь было одно желание – выжить и увидеться с ним! Я заставил себя забыть обо всем, кроме этого! К тому же повезло с генами. Оказался малочувствительным к такой степени облучения.
––Надежда знает?
––Нет. Еще тогда прислала согласие на развод и все. Тимур вписан в мои документы. А ты, что о ней знаешь?
––Немногое. И все через кого-то. Курсы медсестер закончила. Купила машину. С той… подругой давно рассталась. Нам не пишет. И в кого она такая кукушка!
––Оставь, Миша. Просто до встречи со мной Надя не успела в себе разобраться. А я уходил в море, поэтому торопил ее, боялся утерять. И потом… она Тимкина мама. Других детей у меня не будет.
Знаешь, в аварийных отсеках работали только офицеры и мичмана. У большинства уже были дети. Мальчишек мы постарались сберечь.
––Сколько человек у тебя под началом? Сто? Как на «Курске»?
–– Около того. Из тех, кто облучился, как я, осталось двадцать четыре человека. Двоих уже не досчитались, но это на берегу. Из срочников никто больше допустимой дозы не получил. Они у нас особенные. Все с высшим или не законченным высшим. Говорят, скоро и их заменят контрактниками.
-–Тимка фильм смотрел, «К-19», у Павла – Вовкиного друга. Мы с Зиной не знали. Пришел оттуда на себя не похожий. Зинаида все лоб ему щупала, боялась – заболел. Но нам – ни словечка.
Маруся (Кларина) там тоже была, так она с половины фильма сбежала. От нее обо всем и узнали.
Зина грозилась Пашке голову открутить. А я думаю, может это и к лучшему, что мальчишка о таких событиях узнал. Только вот боюсь, что сочувствовал он не столько советскому капитану, сколько известному ему Индиане Джонсу. Они же теперь все на этих Голливудских фильмах помешаны: «Индиана то», «Индиана это»! А тут получается « Индиана и атомная бомба».
––Обо мне Тимка спрашивал?
––По-своему. Спросит: «Он написал, где сейчас?» – и все. Когда Гриша-военком мне о вашем ЧП сообщил, я ему ничего не сказал. А вот после твоего звонка «раскололся». Без подробностей. И вот тут этот фильм.
––Понятно…
––Вообще-то я ему до этого много чего о военных моряках рассказывал. Только это его не увлекало. Для них же с Сенькой, что Вторая Отечественная, что Первая, – все далекое прошлое. Они теперь о климате планеты беспокоятся, океан хотят сохранить. У Тимки любимый герой – Кусто с сыновьями. Собирается отправиться с ними на какой-то остров Кокос сокровища искать и акул изучать. Ни одной серии «Одиссеи Кусто» не пропустил.
-–Его правда. Меньше всего я бы хотел, чтобы он мечтал о моей профессии. «По морям – по волнам, нынче здесь, завтра – там»… Месяцами в чужих водах атомную смерть для планеты с собой возить и сторожить, чтоб невзначай не вырвалась. Да и «взначай» – не хотел бы я ее выпустить! Вот на что моя жизнь ушла.
Трубников потянулся к измятой пачке Беломора, закурил. Глаза были горькие.
––А как ты? Как твое здоровье сейчас? – спросил Михаил Петрович после долгого молчания.
––Говорят, неплохо.
––Это – «говорят». А ты сам, что чувствуешь?
––Послушай, Миша, я, собственно, сейчас вроде как в самоволке. На днях в госпитале будет консилиум по поводу моего лечения. Мне приказано быть в Москве на связи. Двое суток я уже разменял, зато встретил друга по училищу, и он устроил меня в шикарной квартире зятя, который уехал с семьей в командировку за границу.
Так вот, как ты смотришь, если я там денька два с Тимуром побуду? Я бы здесь остался, но за мной в любой момент могут приехать по московскому адресу. И потом, что греха таить, очень мне хочется с ним один на один остаться.
––Понимаю. Самое время вам побыть хоть сколько-то без третьих лишних. Но как же Тимка домой возвратится, если тебя неожиданно в госпиталь заберут?
––Тут проблем нет. Его к вам на служебной машине доставят. Вот только, захочет ли он поехать. Я как вспомню прошлый приезд сюда… А ведь до трех лет, если я был дома, он у меня с рук не сходил. Веришь? Боюсь, он и теперь не очень-то мне рад.
––Рад! Рад! И очень ждал.
Тут Михаил Петрович замолчал и прислушался. Это он услыхал Тимкину попытку переместиться поближе к беседке.
––Так! – нарочито громко сказал он, подмигнув Трубникову. – Похоже, возле нас скрывается в кустах какой-то лазутчик-пластун. Сейчас мы его, голубчика, возьмем в «клещи». Вставай, Антон!
Испуганный Тимка вначале на четвереньках, а потом, встав во весь рост, бросился в огород.
Михаил Петрович рассмеялся:
––Вот «ухо от старой лоханки»!
––Ты думаешь, он давно там за кустом сидел?
––Сколько ни сидел, а мало что услышал. Родительским опытом проверено.
Вовка там всегда прятался, когда мы с Зинаидой военный совет держали против его школьных дуростей. И, представь, ничего толком он там подслушать не мог. А Зина, когда волнуется, тихо говорить не умеет.
Антон откинулся на спинку плетеного стула и стал молча раскачиваться на задних ножках.
––Вот ты говоришь «с рук у меня не сходил», – продолжил Михаил Петрович. – И со мной у него так было. В том возрасте им главное чувствовать, что рядом свой «собственный» человек, от которого все детские страхи бегут прочь. И любовь твою они принимают всем своим существом, как материнское молоко. Материально, так скажем. Ему прижаться к тебе надо, чтобы ты всегда готов был его обнять и не оттолкнуть, даже если занят своим, взрослым делом. А внешность близкого человека не имеет для него никакого значения, тем более официальные регалии.
Михаил Петрович закашлялся.
–– А сейчас у него другой возраст начинается – подростковый, «судейский», – сказал он
после паузы. – Теперь он хочет знать, кто ты среди других людей? И тут все важно: каким делом ты занят, любишь ли свою работу, уважают ли тебя другие люди. Внешность тоже…
При этих словах Михаил Петрович с грустью улыбнулся.
-– Теперь и у меня начнутся трудности с Тимкой. Я, например, почувствовал, что Кутиком называть его уже не нужно…
-–Миша! Антон! Обедать пора! – позвала Зинаида Васильевна.
––А Тима где же? – спросила она, разливая по тарелкам густой красный борщ, густо приправленный огородной зеленью. – Я думала, он с вами. Тихо в доме.
Михаил Петрович направился в детскую и застал племянника за конструированием космолета из старого Вовкиного конструктора.
Окно было закрыто, но на полу под подоконником темнела россыпь огородного чернозема.
––Обедать идем, вождь краснокожих или кто ты там, может Нат Пинкертон? Только прежде возьми веник и замети за собой следы.
Тимка насупился, но встал и пошел за веником. По дороге спросил:
––А Пинкертон – это кто?
––Плохо подслушивал, вот и не узнал.
––Я серьезно!
–– И я серьезно. Чтоб больше этого не было!
Обедали на кухне. Стол был придвинут к стене. Потому сидели так: Михаил Петрович и Антон Трубников друг против друга, а Зинаида Васильевна и Тимка рядом. Тимур ближе к отцу.
Заметив, что Тимка вытирает рот ладошкой, Зинаида Васильевна поспешно вскочила и, порывшись в серванте, нашла несколько бумажных салфеток. Одну сунула племяннику, остальные веером вложила в стакан и поставила посреди стола. Папа-Миша при этом и глазом не моргнул, а Трубников сразу же протянул руку и вынул из стакана другую. Потом Зинаида Васильевна поставила на большую тарелку с масляно блестевшими варениками с картошкой.
Тимка искоса посмотрел на отца. Тот положил на тарелку два вареника и, вооружившись вилкой и ножом, отрезал от них по небольшому кусочку, ловко заправляя в тесто вылезающую начинку. Говорили о приезде Вовки, о поселковых новостях, о гигантских «пробках» на улицах Москвы, Кларином семействе, и на Тимку внимания не обращали. Тогда он решился, переложил вилку в левую руку и попытался есть, как отец. Но первый же кусок донести до рта не удалось. Чувство было такое, как будто рука стала совсем даже не его. И, обретя самостоятельность, двигалась по неуправляемой траектории. В конце-концов, вилку до рта он донес, но вареника на ней уже не было. Поглядев по сторонам и убедившись, что все заняты своим разговором, Тимур решительно переложил вилку в правую руку. Но, тут же перехватив лукавый взгляд папы-Миши, и подумал, что теперь тот непременно скажет по этому поводу что-нибудь вроде: «Без труда и вилку не донесешь до рта». И смутился.
После обеда Зинаида Васильевна стала убирать со стола, Михаил Петрович остался ей помогать, а Трубников и Тимка отправились в «детскую». Папа-Миша настоятельно посоветовал Каперангу посмотреть выставку Тимкиных поделок из металлического конструктора.
Маленькая светлая «детская» по-прежнему оставалась гнездом Рокотова-младшего, из которого он только-только выпорхнул во взрослую жизнь. Несколько школьных и дембельских фотографий на стене и рядом с ними одинокая боксерская перчатка на гвозде в обнимку с эспандером. Табличка «Уважайте труд уборщиц» по соседству с портретом Че Гевары . На самодельных полках вдоль стены стояли книги, полученные когда-то в обмен на макулатуру. Здесь «Проклятые короли» соседствовали с «Белой гвардией», «Лезвие бритвы» с «Чтениями по истории России» Соловьева, а «Белый вождь» Майн Рида с «Камо грядеши» Сенкевича. Книги были не новыми, явно читались и перечитывались. Трубников мысленно прикинул, сколько талонов по пять килограмм макулатуры нужно было обменять на все это книжное сокровище и усмехнулся. Рокотовы были истинными энтузиастами-книгочеями. Но чтение это, судя по тому, как располагались книги, было бессистемным. Впрочем, одна полка была полностью отдана книгам по географии и содержала исключительно мемуары и томики ЖЗЛ о знаменитых путешественниках.
Тимкино присутствие в этой комнате угадывалось по стае динозавров всех родов и видов, которая разбавила Вовкино воинство из оловянных и пластиковых солдат. А индейцы и ковбои с лассо стояли теперь вперемешку с новенькими человечками из Лего.
Трубников вздохнул, стараясь не выразить на лице свое разочарование тем, что не увидел ни одной игрушки, которую Тимка увозил из отчего дома. Ни мохнатого рыжего щенка Кутю с черным ухом, ни пластмассовую собачку Аву, которая в ловких отцовских руках умела делать поклоны, садиться и махать хвостиком, ни красную машинку пожарной охраны с глазами – фарами на крыше.
До этой минуты ему казалось, что все между ними наладится, как только к ребенку вернется память о тех счастливых минутах, когда они чувствовали себя чем-то единым. Но, похоже, и тот маленький мальчик, и тот молодой отец уже имели мало общего не только друг с другом, но и сами с собой. И ему, капитану первого ранга, придется иметь дело с незнакомым членом своей семейной команда девяти с половиной лет от роду.