–– «Бибигон!» – неожиданно для себя произнес Тимка и взял их в руки, – Подводная лодка «Бибигон»…
На пороге показался Трубников, вытирая полотенцем короткий ершик серебристых от седины волос.
–– Зачем ты снял ремешок? – спросил у него Тимка, не здороваясь. – Он же красивый был! Вот тут заклепка и чайка…
–– Буревестник, – поправил Трубников. – Доброе утро, сынок! Так перетерся ремешок. Но я его не выбросил. Приедешь домой – найдешь.
–– Но часы ведь те же самые, да?
–– Так точно. Раритет, можно сказать. Им лет тридцать. На них ни стали, ни золота не пожалели… Современные, ничего общего с такими часами не имеют. Разве что название. А на прочность ты их сам проверял: и в ванне топил, и с веранды бросал.
Трубников улыбнулся.
–– Если не возражаешь, – продолжил он, натягивая рубашку, – я за кофе сбегаю. Магазин тут же в доме. А ты чайник поставь, похозяйствуй, в общем. Перекусим и наметим план действий.
Когда Тимка наливал воду в чайник, из гостиной послышалась «Желтая субмарина». Он вздрогнул от
неожиданности. Вовка, пока не уехал в свой Сургут, часто гонял по кругу все песни Леннона. Но это когда было! Тимка вошел в комнату и понял, что, звонит отцовский мобильник. Набрался смелости, взял его в руки, но ответить не решился. Телефон умолк. Однако, едва Тимка вернулся в кухню – засигналил опять, и Тимка решился:
–– Алло! Вам кого? – сказал он как можно вежливей.
–– Здравствуйте, правильно ли я набрал номер? – учтиво ответил мужской голос. – Мне нужен Антон Семенович Трубников.
–– Правильно. Только он за кофе вышел, скоро придет.
–– Я его врач, а с кем, простите, имею честь разговаривать?
…. Я Тимур… Трубников, – назвался Тимка и прибавил. – А Вы морской врач?
-– Скажем, военно-морской.
Тимка задержал дыхание, а потом решительно спросил:
–– Значит Вы всех подводных капитанов лечите, да?
–– Всех не всех, но некоторых пользую, – с иронией в голосе сказал собеседник. – Вашего отца, например.
–– А капитана … – Тимка запнулся – Капитана К-19! Ну, Индиану Джонса, Вы лечили?
В трубке кто-то не то хмыкнул, не то крякнул.
-– Мне, знаете ли, устав не позволяет иностранцев лечить, разве что в виде исключения. Так что с этой Индианой я не знаком.
Тимка почувствовал, что запутался и покраснел.
–– Впрочем, – продолжил военврач. – Первого капитана атомной подводной лодки К-19 звали Николай Владимирович Затеев. Лечить мне его не пришлось, а знакомы были.
–– А он тем же болел, чем и мой папа?
–– Этого я еще не знаю, но мне известно, что Затеев после аварии на К-19 еще много лет во флоте служил и вышел в отставку капитаном первого ранга.
–– И опять подводной лодкой командовал?! – спросил Тимка с тревогой в голосе.
–– Нет! В море он больше не ходил, – ответил врач. – И еще, могу Вас уверить, что тех проблем, с которыми столкнулись на К-19, на атомных лодках уже не бывает.
–– Но от чего же тогда подводники болеют лучевыми болезнями?
–– Ну, это Вы у отца узнаете. А от себя я скажу, что мы в таких случаях успешно их лечим. Накопили опыт, так сказать.
–– И долго надо лечиться?
–– По разному. И знаете, у моряков ведь как? Чем больше близких людей ожидает их на берегу, тем легче их путь к причалу, тем скорее они возвращаются. Так что лечить Антона Семеновича мы будем вместе: я – в госпитале, а Вы на берегу. Обещаете мне помогать?
–– Обещаю… – серьёзно ответил Тимка и добавил после паузы. – И чтоб я съел червяка!
–– Что? Что Вы съели? – забеспокоился военврач, но тут
в коридоре хлопнула дверь.
–– Папа! Папа! – позвал Тимка. – Тебе доктор звонит!
Отец торопливо взял трубку из рук Тимки, поблагодарил его кивком головы и вышел в другую комнату, прикрыв за собой дверь.
Тимка сел на диван и прислушался. Голос у Трубникова был командирский, и, хотя он старался говорить потише, кое-что Тимка услыхал.
––…это уже редко…да, голова … нет, не пробовали. Донор… Понимаю. Но я надеялся еще несколько дней … Вы представляете, мой ребенок начинает меня узнавать… Из девяти лет – шесть за тысячи миль… для него, если бы случилось так, то лучше бы не помнил… Четыре часа на сборы! Жесткое решение, товарищ генерал! И как я объясню это моему мальчику?! Он первый раз за эти годы папой меня назвал!
Молчание… Покашливание…
Тимка не сводил глаз с двери, и все равно вздрогнул, когда она, наконец, открылась.
Трубников, бледнее обычного, но с виду совершенно спокойный, сел рядом с сыном и сказал:
-– Получены новые вводные, сынок, и наши планы меняются. Я ухожу на погружение, а ты остаешься на берегу. Но твоя прогулка по Москве не отменяется. С тобой поживет Слава, поводит по музеям, покажет город, парк Горького, поездит в метро. Ну как? Договорились?
Тимка не ответил. Он сидел на краю дивана, опустив голову и упираясь ладонями в потертую кожу. Молчал.
Трубников наклонился, заглянул ему в лицо, и, дав, наконец, выход охватившим его чувствам, схватил сына на руки и крепко прижал к себе.
–– Ну что ты, Утенок? Что ты! Слава мой друг и отличный парень. А я после госпиталя обязательно к тебе приеду и отправимся, куда захочешь.
Какое-то время Тимка не сопротивлялся. Потом отклонился назад и сказал сипловатым баском:
–– Я без тебя здесь не останусь. Я домой хочу.
Трубников разжал руки, ожидая что Тимка встанет, и глубоко вздохнул:
–– Как скажешь…
Но Тимка не встал, а теперь по своей воле прижался к Трубникову :
–– Ты говорил: «утенок Тим». Я помню. Только ты был другим.
–– Ты тоже, – печально улыбнулся Трубников.
–– Так или иначе, – продолжил он после долгой паузы. – Нужно собираться. Я позвоню кому надо, доложу об отбытии, а ты, будь добр, принеси в спальню мою форму. Она в прихожей в чехле висит.
Трубников отдавал кому-то свои командирские распоряжения, кого-то о чем-то просил и о чем-то напоминал. А Тимка принес форму в спальню, стал стаскивать с нее чехол и, когда обнажился синий капитанский пиджак с погонами, значками и нашивками, почти испуганно отступил в сторону. Все пережитое им в Пашкиной квартире вместе с экипажем атомной подлодки К-19 на какие-то мгновения стало почти ощутимой реальностью. В такой форме стоял капитан К-19, ожидая приказа выйти в море. И это был уже не Индиана Джонс, а его папа – Антон Семенович Трубников. Это он спас всех от страшного атомного взрыва и теперь поедет в военный госпиталь лечиться от лучевой болезни, о которой ни папа-Миша, ни Пашка, ни даже военный врач ничего толком не говорят. А что, если как Руна!
Все, что он сейчас думал о Каперанге, было известно ему и раньше, но это знание было не внутри него, а как будто снаружи. И вдруг оно стало уже не знанием, а каким-то общим переживанием для них обоих. Для Трубникова и для него, Тимки.
Все внутри Тимки сжалось и напряглось, как будто он внезапно ощутил близость непоправимой беды.
И непонятными голосами заговорили внутри пережитые страхи, обиды и тревоги того далекого времени, когда он остался один на один в мире незнакомых людей и предметов. И когда рыжий плюшевый щенок с черным ухом превратился в большую рыжую собаку, которая поняла, что с ним происходило, безо всяких слов.
И появилось отчаянное желание, чтобы Трубников, которого Тимка все еще с трудом называл папой,
понял это чувство. Чтобы Трубников знал, что его возвращения очень даже будут ждать: и папа-Миша, и Зина, и Вовка, когда приедет из Сургута, и он, Тимка. И он будет называть его папой, и покажет их с Сенькой вигвам! Пусть только вылечится от своей атомной болезни и возвратится!
Тимка готов был заплакать от того, что так поздно все это понял.
Трубников в форме капитана первого ранга и Тимка сидели на диване и молчали. Ожидали приезда лейтенанта Славы и машины из госпиталя. Так много каждому из них хотелось сказать и так мало оставалось времени, что не знали, с чего начать.
–– Тима, – нарушил молчание Трубников, проведя рукой по волосам, – капитанку принеси, пожалуйста. Она там же, где форма была.
–– А я ее помню! – сказал Тимка, передавая отцу найденную фуражку.– Вот это (он указал на кокарду) – «Краб» . Однажды он «убежал»!
-–Ну… – усмехнулся Трубников, – это у нас гости были. Один мичман крабов принес, целую сетку. Вот и подшутили над тобой. Капитан-лейтенант Лавров в тот вечер на новой фуражке «Краба ломал», вот мичман и посадил сверху живого. Ты так рыдал, что икать начал. Здорово тогда мичману от меня досталось.
––А что это такое «Краба ломать»?
––Просто сгибают его немного, чтобы лучше к тулье прилегал. Кстати, Лавров был выходцем из Севастополя. У них капитанки шьют с высокой тульей. В нее подкладывают ватный валик, чтобы она была выгнута, как лук с туго натянутой тетивой. А у нас, Балтийцев, молодые офицеры, наоборот, стальной ободок ломали, чтобы тулья немного провисала и сразу было видно, что перед вами не паркетный служака, а просоленный морем и обветренный всеми ветрами боевой офицер.
–– А что это за звание – «каперанг»?
–– Нет такого звания, юнга, – улыбнулся Трубников. – Есть звание капитана первого ранга. На флоте для краткости говорят «капраз». Capitão de mar e guerra («капитау ди мар и герра»), буквально – «капитан моря и боя». В сухопутных войсках соответствует званию полковника. «Каперанга» штатные придумали.
–– А почему у капитана К-19 было четыре нашивки на рукаве, а у тебя – одна широкая.
–– Николай Владимирович был капитаном второго ранга.
–– Ты его знал?
–– Нет. Но мы одно училище заканчивали – Высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе, в Ленинграде. Теперь оно по другому называется.
А такой ромбик есть у того, кто в нем учился.
И Трубников потрогал ромбик с красной звездой на груди, справа.
-– А почему ты без кортика? Ведь все капитаны должны их носить!
–– Должны, но только с парадной формой. Такой вышел сейчас новый приказ.
––У тебя такая же лодка? – продолжил Тимка расспросы и указал на значок над ромбом.
–– Нет. Это дизельная. У атомной рубка повыше..
–– А таких лодок у нас много?
–– Подводных крейсеров? Сколько-то десятков.
–– Они все по номерам называются, как «К-19»?
–– Номера – это само собой, но у каждой есть еще
собственное имя.
––Какое?
––«Золотая рыбка», – хитро улыбнулся Трубников. – «Лошарик»…
––Такие смешные?!!
––Разные. «Святой Георгий Победоносец», например. А К-19 называли «Хиросима».
–– Ты уже в школе хотел подводником стать?
–– Нет. Я в твоем возрасте на другие планеты хотел летать. Однако, не все в жизни складывается так, как мы хотим в детстве, – сказал Трубников. – Но если другое дело, которое само человека выбрало, оказывается ему по плечу, и он чувствует себя на своем месте, то жалеть не о чем.
–– Я военным не буду. Я стану морским исследователем, как Кусто, – решительно произнес Тимка. – Пашка говорит, что подводные лодки – это осколки в теле океана. Ему от них больно. Нужно вставить во все эти военные лодки иллюминаторы и превратить их в подводные автобусы.
-– Ну, может именно ты это и сделаешь, дорогой мой конструктор, – улыбнулся Трубников и положил руку Тимке на плечо.
-– Папа, а почему я живу без тебя и мамы? – после паузы задал Тимка свой главный вопрос отцу.
Много о чем готовился Трубников рассказать своему сыну, но до звонка в дверь только и успел сказать:
–– За все, что с нашей семьей случилось, спросишь с меня, когда я вернусь.
–– А если тебя долго не будет? Мне что же, опять придется по часам тебя узнавать? Ты уж постарайся лечиться получше, а мы очень-очень будем тебя ждать. И папа-Миша, и Зина, и Вовка, и я, – сказал Тимка с отчаянием в голосе.
Трубников замер, пальцы, сжимающих колени, побелели. А потом он встал, снял с запястья часы, протянул их Тимке и спокойно сказал:
–– Отдашь, когда вернусь.
Послесловие
-– Пап-Миша, – уже совершенно сонным голосом говорил Тимка, обнимая подушку, – у папы на пиджаке десять планочек от орденов. А каких – я не успел спросить. Слава только об одной медали рассказал, потому что она юбилейная. А об остальных я у капраза сам должен узнать.
–– Какого еще «капраза» ? – удивился Михаил Петрович.
–– «Каперанг» – это неправильно, на флоте капитана первого ранга называют капразом. А капитаном К-19 был «капдва». Юбилейная медаль – это в память её первого экипажа. На ней с одной стороны лодка и про подвиг, а с другой написано – мужество, доблесть, отвага. А ты знаешь, за какие подвиги папа свои ордена получил?
–– Антон разве похвалится, – улыбнулся Михаил Петрович. – Но однажды вроде как отшутился, а я думаю, сказал правду: «За то, что мой экипаж на берег возвращался в полном составе».
В дверях показалась Зинаида Васильевна, посмотрела на мужа и племянника заплаканными глазами. Михаил Петрович незаметно для Тимки покачал с укоризной головой. Зинаида на секунду задержалась, прислонившись к косяку, потом тихо вышла.
Михаил Петрович еще долго сидел, прислушиваясь к спокойному детскому дыханию, потом осторожно поднялся.
А за окном слышно было, как налетел ветер, проснулись и недовольно зашептались листья на яблонях, и выглянул из-за тучки желтый месяц. Он с любопытством заглянул в окно маленького дома и не стал беспокоить спящего мальчика, а светлой дорожкой лег под ноги взрослому мужчине и проводил его до дверей, за которыми стояла женщина с лунными волосами.
Месяц был старым, но уже собирался помолодеть. Он прожил столько жизней, сколько звезд на небе. Тысячи тысяч раз он плыл по ночному небу лодочкой, висел коромыслом, светился золотой цыганской монистой и катался по тучам оранжевым апельсином. Но так и не дождался еще, чтобы на всей «Земле был мир, а в человеках благоволение!»