Девушки с палаткой

Во второй половине дня одна из них проснулась, затем начала тормошить другую. Матрац стал слишком мягок – всё-таки они его где-то прокололи. Оставшиеся ночи им светили на жёсткой поверхности.

– И зачем я на это подписалась… – простонала Татьяна, глядя в нейлоновый потолок палатки. – Я за тобой заметила талант каркать.

– Чего это я накаркала? – возмутилась Марьяна.

– А того, что к нам явились инопланетяне в серебре! – сестра ответила рявканьем. – Эта кошмарная старушенция вполне сойдёт под твоё описание. Видела: у неё на ногах что-то блестело? Да и сама она серебриста от седины… Я же говорю: накаркала!

Марьяна недовольно насупилась. Некоторое время она подыскивала слова – чем бы оборониться, но ничего дельного не подыскала. У обеих в желудках заурчало: пора бы собирать обед, только никто хлопотать не рвался. Радостный запал закончился с прошлого вечера, и теперь им понадобится терпение, главное, не перессориться напоследок.

– Ты говорила про грибы, которые вы собирали… – прервала Татьяну Олеся. – Вы в них разбираетесь?

– А чего там разбираться? – ответила Маркус. – Мы рвали одни маслята. А что?

– Да так, ничего… А травы собирали?

Маркус задумалась, потёрла нос, вспомнила:

– Марьяна рвала какую-то… Цветёт такими мелкими… Мы с нею чай заваривали.

Стараясь внешне не выдавать свою радость, Олеся заликовала – наконец-то главная причина случившегося найдена. Тогда она осторожно подвела к следующему вопросу:

– Как часто вы пили с ней чай?

– М-м-м… – замычала Маркус. – Ну Марьянка пила… Я больше по кофе. Пару раз выпила с ней тогда, в первые дни пребывания, а так я кофе себе наводила. А что?

После такого ответа Олесе ничего не оставалось, как удовлетвориться версией о серебристых инопланетянах. Хотя на ум пришёл ещё один вариант…

– Вы таблеток с собой никаких не брали?

Теперь-то Маркус смекнула к чему она клонит. Как всегда, из-за недоверия к себе она раздула ноздри, но не стала пылить. Вдохнула побольше воздуха, ответила спокойно:

– Мы – нет. Илья брал.

– Во-о-он оно что…

Лопухина почувствовала новый всплеск радости от собственной сообразительности. Разве могла она ожидать что-то хорошее от парня, подозрительно участливого к малознакомым простым девчонкам.

– Он оставил нам аптечку на случай разных заболеваний, – пояснила Маркус.

– И такой настал?

– Да. Марьянка пожаловалась на живот.

– Когда это было?

– В день бабки.

Последняя фраза повисла в воздухе, девушки молча взирали друг на друга. Озвученная информация была уличающей в серьёзном преступлении, и Олеся осторожно, чтобы не показывать ни на кого пальцем, спросила:

– Тебе не кажется, что в них могла содержаться наркота?

Маркус сначала, не думая, пожала плечами, затем опомнилась:

– Ну у меня ведь живот не болел! Я-то не пила никаких таблеток!

Или наоборот, рассудила Олеся, та, что лежит в реанимации, может ничего лишнего и не принимала – её версию пока никто не слышал, а эта, которая сейчас излагает леденящую душу историю, могла напичкать себя чем угодно, а теперь сидеть и расписывать свой самый впечатлительный глюк, который ей довелось лицезреть в окружении природы. А может по ночному берегу кто-нибудь действительно прогуливался, может где-то стояла ещё одна палатка с туристами, и вполне возможно, отдыхающей могла быть немолодая седовласая женщина. Добавь к банальному предположению короткое замыкание в голове у Татьяны, и мы вместо обычной туристки с распущенными волосами получим пугало зловещее… А ты, Марьян, говорит она, близорука и тебе не видно, что это настоящий кошмар, там стоит кровожадная женщина-киборг с механическими ногами, готовая в любой момент наброситься на нас. Поэтому бедной Марьяне пришлось поверить ей на слово.

– И что было потом? – вернулась к прерванному рассказу Лопухина.

Сейчас я её на чём-нибудь подловлю, где-нибудь да проколется, думала Олеся, пока следила за ней пристально.

– Дальше случилась самая адская ночь в моей жизни. – Татьяна отвела глаза – наверно сейчас будет врать. – День мы как-то перекантовались более-менее, но особенно мы боялись тёмное время – ночь. А другой берег мы теперь боялись и днём, и ночью, правда с нового места он вообще не просматривался – и слава богу. От одной мысли, что река, возле которой живёт кикимора, протекает там, совсем рядом, за деревьями – от этого нас кидало в дрожь… Мы договорились, если спать, то только по очереди.

Спаньё на безнадёжно сдутом матраце было не в кайф – тело сразу проваливалось и касалось кочковатой земли с множеством упирающихся в спину травяных стеблей. Сёстры клевали носом, развалившись в креслах, ночёвка в палатке в их планы теперь не входила. Договорено было выжидать до последнего, в идеале до восхода солнца. Девочки вцепились в шампуры с деревянными ручками, как в последнюю надежду на спасение. Каждая поглядывала другой через плечо, чтобы со спины к ним никто не подкрался. Костёр горел, хворост в него подбрасывался – с ним освещалась хоть какая-то часть территории, только страшили тени, производимые живым пламенем то тут, то там.

Обе сидели полусонные, внезапно Марьяна вскочила, издав жуткий вопль. Сестра резко обернулась: злобное существо с длинными седыми локонами стремительно неслось прямо на них из той части лесного мрака, за которым была река.

Из монстра вылетел гремучий, местами переходящий на бас, требовательный возглас:

– Что вы здесь делаете?! Кто вам разрешил?

Когда Лопухина слушала, пытаясь представить, как девочки защищаются выставив вперёд свои «шпаги», она с трудом сдерживала смех. Ну что несёт эта глупая фантазёрка, думала она, украдкой подтирая слёзы. Ещё немного, и Олеся не смогла бы сдержать себя от неуместного хохотка, оскорбившего бы рассказчицу. Теперь мне ясно более чем – сделала она выводы, что сёстры попросту обкурились, после чего покалечили друг друга этими самыми небезобидными шампурами, а теперь будут покрывать друг друга, выдумывая нелепого демона, напавшего на них.

Старуха для своего возраста обладала завидной энергией, невзирая на скобы, которые стояли интервально по всей длине на её бледных, давно не видавших солнечных лучей, ногах. Здесь медсестра обратилась с просьбой описать её подробнее.

Как уже упоминала Татьяна, на вид нападавшей, что касается возраста, было в районе века, лицо сморщено, глаза полуприкрыты, длинные седые волосы свисали до бедра, одета она была в лёгкий бежевый балахон с цветной фотопечатью по центру. Надо отдать должное – она не походила на деревенскую сумасшедшую: волосы лоснились от тщательного ухода, и одежда была неимоверно стильной, необычной, что называется, из категории высокой моды. На шее поблёскивали… капсулы, нити – Маркус не хватило фантазии обрисовать, что там поблёскивало, но она заметила среди них прибор – рация, решила Татьяна, усилитель звука, преобразователь речи, или нечто подобное, одним словом, какая-то производимая голоса электроника.

История Олесю уже не забавляла. Откуда она сочиняет такие подробности, почему вдруг рация? Для варианта с галлюциногенами всё было слишком наверчено, для варианта с нечистой силой создаётся впечатление, что эта самая сила тоже идёт в ногу с прогрессом, и теперь, стращая людей, использует современные передающие устройства…

Монстр, кем выставляла эту женщину Маркус, лихо погнался за Марьяной – та со страху обронила шампур. Девушка неслась в гущу леса с истеричным визгом, обдиралась о кусты, звала на помощь, через какое-то время затихла, возможно, притаилась, если конечно была цела. Настала очередь Татьяны, растерявшейся среди сосен. Старуха выпрыгнула из-за дерева и схватила её за руку – ведьмина рука была чрезмерно горячей.

– Я тебя отправлю туда, куда надо, ты глупая маленькая паршивка! – гремел механический голос. Маркус показалось, что его производит электронный прибор, сама бабка всего лишь перебирает губами.

Девушка резко выдернула руку и понеслась в глубь леса что есть мочи, под её ногами раздавался громкий треск и хруст. Только преодолев существенное расстояние, она обнялась со стволом, попавшимся на пути, отдыхивалась, соображала, что надо бы затаиться, иначе ведьма без труда уловит её местонахождение. Рядом начинались густые заросли, в них ложбина – Татьяна в неё залегла и стала осмысливать услышанное: это существо отправлено, чтобы выкурить их из леса, возможно, оно здесь с той целью, чтобы вернуть беглянок обратно домой. Но кому это надо, кроме отца? Да и тот не горел желанием делить с ними одну жилплощадь – в связи с этим их сюда и занесло.

Издали раздался душераздирающий визг Марьяны. Сестра уже хотела рвануть ей на помощь, но её сдерживал страх. Выходить из укрытия было боязно – монстр представлялся чудовищнее с каждой минутой. Татьяна корила саму себя за то, что поддалась на уговоры – она же старшая, она должна была настоять и предотвратить губительную поездку. На отца воздействовать надо было как-то иначе.

– Пусти меня! – Марьяна сопротивлялась. По смыслу слов, Татьяна поняла, что ведьма сестру куда-то упорно тащит. – Что тебе надо от нас?! Пусти!

– Одна есть! – прозвучал металлический бас. – Теперь следующая!

Вторая замерла, стиснув зубы. Она затаила дыхание, лишь бы не выдать себя ничем. Собравшись в комок, Татьяна прижалась подбородком к растительному опаду, сухие мохнатые травинки полезли ей в нос.

Где-то под боком появилось движение – не копошение, а плавный ползок. Испуг от нападения ведьмы не шёл ни в какое сравнение с испугом, веками заложенным в людях генетически. Гадать не пришлось: кто так в природе способен двигаться под охапкой травы и листвы – змея! Крик, который невольно издала Татьяна, прокатился по всему лесу.

Жуткое создание тут же на него отреагировало.

– Вот ты где! – прогремел прибор, и существо направилось к зарослям. Марьяну оно волокло за собой, та, без конца спотыкаясь, пыталась выдернуть руку, наконец отчаялась.

Пока старуха разбиралась с Татьяной, младшая высвободилась, и всё началось сначала.

– Марусь, не убегай от нас! – крикнула в темноту сестра. – В лесу ещё хуже! Заблудишься, дорогу вообще не найдёшь! И змеи… Там ползают змеи! – Старуху должно быть это порадовало. – Мы что-нибудь придумаем… Марусь, остановись! Вместе мы сила, помнишь?

Крики донеслись до Марьяны, она застыла посреди лесного тумана – сырости и серости, слепого пепла, шёпота за спиной, до бесчисленности полного колких веток и поваленных деревьев под ногами, о существовании которых узнаёшь в последнюю секунду, только когда на них нарвёшься…

– Пра-авильно, – гундел прибор, – хватит от меня бегать… Надоело за вами гоняться, будто у меня дел других нет… – По пути она подцепила за руку Марьяну – девушки были поражены, как легко старуха ориентируется в кромешной тьме. – А теперь я вас сдам куда надо. Тёпленькими…

Девушки морщась терпели прикосновение ведьминых пальцев, похожих на затухающие угли, тем более она вонзала их в нежные запястья с силой, сдавливала, вернее раздавливала запястья и шансов вырваться не представлялось.

– Удирай! – заорала Татьяна, заехав старухе в переносицу пакетом с банкой консервов, который она схватила с кресла – этот чёрный пакет торчал из подлокотника, в темноте он был незаметен, но Татьяна про него помнила.

Сёстры стремительно убегали, держась за руки, спотыкались, падали, тяжело дышали, но знали одно: жуткий монстр остался позади и давно не выдавал присутствия. Сколько они бежали Маркус не помнила, палатка со всем необходимым стала недосягаемой, поляна, где их должны подобрать, теперь находилась в неизвестном направлении. И это казалось неважным, главное, девушки спаслись сами, а как выбраться – они что-нибудь придумают. Ведь они не на Марсе.

– Таня, я опять хочу тебя спросить… – начала говорить Олеся, но та не дала ей закончить.

– Знаю! Опять про наркоту! Сколько мне можно объяснять, что ничего такого мы не употребляли?! Ничем мы не накуривались, из спиртного – шесть банок пива, и те мы выпили сразу, как прибазировались… Таблеток я никаких не принимала, траву не жевала, грибы закончились недели за две до этих событий! Чего ещё?!

– Я не в том смысле… – начала оправдываться Лопухина.

– Может скажете, что я сумасшедшая? Так давайте дождёмся сестру – сестра подтвердит все мои слова… Хотя… – Маркус осеклась.

– Что такое? – уже с боязнью вырвалось у Олеси.

Татьяна поникла. Воспоминания сломали в ней пыл защиты своей правоты.

Она заговорила еле слышно, накручивая на палец пояс от халата:

– На утро Марьянка съехала с катушек – стресс-то какой… У неё психика не устойчивая – я вам говорила, и это видимо на ней отразилось…

Олеся растерялась: верить ли ей на сей раз… Бесконечные перегибы событий: то так, то эдак… Не завралась ли девочка?

– Под утро мы прикорнули возле подвернувшихся на пути трухлявых брёвен. – Маркус начала интенсивно раскручивать пояс. – Когда я проснулась, то увидела, как Марьянка приматывает к веткам каждую мою волосню… В смысле: каждую прядь, тонкую-тонкую… Вот так одну за другой к ветвям… Я попыталась дёрнуться и с меня чуть скальп не слетел…

В момент странных действий с волосами сестры мимика Марьяны означала полную безмятежность, ей доставляло удовольствие новое занятие – макраме из Татьяниных прядей, она как раз привязывала последнюю к гибкой ветви кустарника.

– Ты что, глупая?! – Татьяна уставилась на неё.

Девушка, любуясь проделанной работой, отошла назад, а её сестра не смогла двинуться с места.

– Думаю, она мною будет довольна, – произнесла Марьяна. – Круто я поймала тебя? И безо всякого шума… Думала, как же тебя поймать, чтоб ты не смогла двинуться с места? У меня ни верёвки, ни пояса… – Она бегло окинула взглядом одежду на себе. – Я целый час привязывала тебя. – На её лице появилась дрожащая, и в тоже время злобная, улыбка. – Хорошо, что ты дрыхла, как убитая. В благодарность за мою помощь она меня отпустит.

– Да ты что, тронулась рассудком? Ты в своём уме?!

Татьяна попыталась двинуться снова, но привязанные волосы, расходящиеся в форме лучей, не дали ей сделать хотя бы один шаг.

– А сама ты… – крикнула с надрывом Марьяна. – Я хотела бежать, а ты… ты запугала меня! Придумала каких-то змей!.. Ты это сделала нарочно, чтобы ведьма меня поймала! – Наблюдая за пленницей со стороны, Марьяна переминалась на одном месте. – Теперь моя очередь: пусть она поймает тебя!

От последней фразы, выкрикнутой на весь лес, вспорхнули птицы, вершины деревьев закачались. Татьяна сидела словно парализованная, не веря собственным ушам. Вспомнив свои угрозы про змей, о которых сейчас упоминала младшая сестра, на мгновенье она почувствовала раскаяние, но осознав, что сестра могла бы погибнуть в дремучем лесу без её контроля, а значит она спасала её, и Татьяна тут же воспрянула духом.

– Ну давай! Чеши к ней, зови её! Давай! Пусть она нас обоих тут зажарит на костре и съест! Или сделает из нас пирожки с ливером, а потом продаст кому-нибудь на вокзале… – Татьяна уставилась на сестру в ожидании ответной реакции. – Не я ли вломила ей банкой в торец, чтобы спасти и себя, и тебя – идиотку, в том числе?

– Нет! – вскрикнула Марьяна. – Ты специально это говоришь! Не хочу тебя слушать! – Она пробежала взглядом по сторонам в поисках какого-нибудь предмета. Нашла фрагмент дерева, подобрала, с треском отломила все сучья, тем самым превратив его в дубину. – Она хочет, чтобы я расквиталась с тобой! – Переминание продолжилось с дубиной в руках.

– Э… э… Ты что, сбрендила? Брось сейчас же бревно!

– Нет! – Марьяна стала нерешительно замахиваться. – Я должна… я… Я жить хочу!

Дубина с размаху неловко проехалась по всем частям тела сестры, та громко заорала от боли. Ещё удар, и ещё… Если бы у Татьяны был хоть какой-нибудь острый инструмент, она без раздумья распрощалась бы со своими длинными густыми волосами, которые она отращивала всю свою жизнь. Удары сыпались снова и снова. Перед самой отключкой, сквозь пелену, она увидела, как монстр хватает за руку Марьяну и отнимает убийственный предмет. Последнее, что она помнила, как ведьма возбуждённо отчитывает сестру за содеянное.

Татьяна очнулась на том же месте. Позднее выяснилось – через сутки и даже с лишним. Все пряди волос были развязаны, некоторые оборваны – об этом говорили клоки, болтающиеся на ветвях. Тело изнывало от боли, до безумия хотелось пить. Вокруг не было ни души.

Голова кружилась, словно в водовороте, кроны деревьев вращались и не важно было – кружилась ли она сама, всё плыло само по себе.

– Марусь! – крикнула она в лес, собрав все силы.

Никто не отзывался, кроме порыва ветра, чей свист доносился со всех сторон, где находились хоть мало-мальски свободные коридоры для его сегодняшней пляски – сегодня никто не мог его пересвистеть. Трава была мокрой, видимо лил дождь, да и похолодало по-осеннему – промокшая порванная курточка совсем не грела. Сразу сложно было понять: мрачно от того, что небо заволокло, или сгустились сумерки? Как выяснилось позже – и то и другое.

Марусей даже не пахло, да и всё живое попряталось по норам, по дуплам… Куда ни глянь – везде однообразная растительность: без людей, без зверья… А самым мучительным было то, что Татьяна должна была сделать выбор: в какую сторону из всей этой одинаково расположенной растительности направиться.

Имей она способность к ориентировке, то самым лучшим для неё было бы вернуться к палатке, а где палатка, там и аптечка, там и еда, и есть возможность выйти на Илью – единственную надежду на возвращение.

Но выбор она сделала неудачный – травмированная и напуганная она побрела в самую чащу, в лес лесов, в массив массивов. Сколько бы она не взывала о помощи, никто ей не отвечал. Она бы обрадовалась ведьме – пускай уводит её отсюда куда-угодно, тёпленькую, лишь бы покинуть это место… Появилась бы река, она бы зашла в неё и поплыла – не сама, лишённая сил, так… просто – на спине. По реке маршрут всегда короче и прямее, чем бродить кругами среди нескончаемых деревьев.

Добравшись до лога, она провалилась – девичье тело покатилось вниз, набивая шишки на уже набитых местах, по сырости и колючести, перелетая через коряги, вываливаясь в скользкой глине… Привиделось лицо отчима, хихикающего над её бедами… Смотри, что вы натворили, злорадствовал он, никто вам не виноват! Вы – овцы безмозглые! Так вам и надо!

Не виноват, конечно, думала она, задержав взгляд на маленьком фрагменте блеклого неба, валяясь в самой низине лога, в бездне, поглотившей её, вцепившейся в неё клешнями. Этот лес признал её своей собственностью, никуда он её теперь не отпустит…

Всё тело болело, особенно то место, где она заподозрила у себя перелом и не было сил кричать. Солнце садилось. После того, как скрылись его последние лучи, у Маркус в обзоре остался один клочок с мерцанием звёзд, и тот напоминал вид из колодца. Она попыталась пошевелиться – больно, но возможно. Ноги месили глиняный каток, разъезжались. С большим трудом ей удалось выбраться из лога. А затем снова лес – ненавистный и обманчивый.

Если мне удастся найти людей, думала она, если я выберусь отсюда, никогда больше не пойду не только в походы, а просто к лесной опушке даже близко не подойду, вообще ни в какой лес не сунусь… В городской парк не поеду кататься на велике.

Скитание в ночи среди деревьев казалось бессмысленным и всё же прибавляло шанс, что рано или поздно выбранное одно и то же направление куда-нибудь да выведет. Ей почудилось – пахнуло речными водорослями, она остановилась, принюхалась – запах водорослей стоял повсюду, ими пропах весь воздух. Река могла протекать где угодно – на триста шестьдесят градусов. Двинулась дальше, упала. Нащупала в темноте валежник, соорудила себе костыль, снова побрела.

К рассвету попыталась понять: какое расстояние преодолела, а может почти никакого, решив прикорнуть на опавшей хвое с часок, а проспала при этом всю ночь – она совершенно потерялась во времени. В отсутствии дождя стало распогоживаться. Выйдя на поляну, Маркус начала шевелить мозгами: откуда восходит солнце и в каком направлении, согласно ему, они съехали с трассы? Был взят новый курс.

Через несколько часов скитаний она уловила звуки дорожного движения. Сначала не верила, вслушивалась вновь. На этот звук она плелась, словно завороженная, трепетала от приближения к гулу, желала здоровья владельцам одного неисправного, скорее устаревшего автомобиля, ревущего с громким набором звуков, давшим ясно понять, где он сейчас проносится. Наконец, в просветах между деревьев замелькали глянцевые, до чего желанные, объекты цивилизации – Татьяна ринулась к ним, потеряв костыль, растянулась на животе, воя от боли… С вытянутой вверх рукой, она двигалась в том направлении ползком, губы едва шевелились – она издавала едва слышный призыв о помощи.

Солнечные лучи слепили глаза, когда она стала взбираться на дорожную насыпь, лес сзади ожил: птицы кричали на все голоса, деревья завлекали шелестом листвы, словно звенели монистами. Сознание её покидало – сквозь поволоку мелькали лица, пахло горячей резиной, клубившейся пылью, плавленым асфальтом и ароматом духов, когда её коснулась рука незнакомой женщины.

Лес исчез – больше она туда не вернётся. Беспокоила только сестра, но люди её успокаивали, что сестру непременно отыщут.

Маркус удалялась в четырнадцатую далеко за полночь, оставив Олесю задумчивой и растерянной, какой она всегда становилась после чьей-либо очередной истории, приведшей её рассказчика в не столь радостное заведение явно не от хорошей жизни. От остальных прослушанных драм отличало одно – несуществующий в природе персонаж. Никто из больных раньше не уверял во встрече с паранормальной сущностью, со злыми духами, с демонами, исключая алкоголиков, завидевших чертей в момент глубокого опьянения.

Но эта девочка похоже не врала и не пребывала под воздействием какого-либо препарата. Так что же тогда?

Олеся запретила себе идти у Маркус на поводу, веря во всякую небылицу. Наверняка найдётся разумное объяснение, или вскроется ложь.

По пути домой, сменившись в восемь утра, Лопухина приняла звонок от медсестры Саши: Марьяна вышла из комы. Олеся чуть не вернулась обратно в стационар, но опомнилась, что дом уже близко, да и как будет выглядеть её подозрительное возвращение в глазах коллег… С трудом она заставила себя подняться в квартиру, тут же набрала заступившей на пост смене, чтобы оповестили Маркус о положительной динамике её сестры. Олеся представила, как та обрадуется.

В течении дня она названивала Саше, но та разводила руками, что девочка, дескать, не разговорчивая, лежит в прострации, никто так и не понял, что с ней произошло. Затем сообщила: переводить её будут в травматологию, там и выяснишь – закончила она.

До этого случая Лопухина ненавидела лето, когда многие уходили в отпуска и приходилось работать не день через три, а день через два. Теперь она ждала с нетерпением, когда закончатся долгих два выходных, её распирал интерес – что за штучка эта Марьяна, какую небылицу поведает она?

Рабочий день настал. Перфораторы пробивали стены, сыпалась штукатурка, лифты не работали. Олеся переоделась на этот раз в жёлтый медицинский костюм с цветными зайками и такой же колпак. В коридорах сновал народ. Маркус вышла из процедурного, выставив вперёд локоть здоровой руки, в котором была зажата спиртовая салфетка, увидела Лопухину.

– Ну как твоя сестра? – сходу спросила Олеся.

Лицо у Татьяны было неопределённым, казалось, она слегка недовольна.

– Сестра ничего, но вот только…

– Что такое? – Медсестра напряглась.

– Я заведующего просила, – начала жаловаться Маркус, – но её, короче, всё равно загнали в то крыло, а ко мне подселили какую-то жирную тётку. Не понимаю, почему бы нас вместе не положить? А эта тётка храпит по ночам, что я заснуть не могу, а ещё она бесконечно рассказывает мне о своих многочисленных диагнозах – перечислит все, потом по кругу начинает все перечислять… Я сроду не знала, что такое дивертикулёз – теперь знаю: и симптомы, и чем лечится, и даже профилактику, какую не знает она, что жрать поменьше надо. А ещё она просыпается посреди ночи и делает на кровати гимнастику рук, я когда увидела в темноте, как она рьяно машет руками, чуть со страху не обоссалась… – В этот момент у Лопухиной едва не вырвалось, что соседка по палате, делающая гимнастику посреди ночи безусловно страшнее демона в лесу. – Может вы поговорите с врачами? Может Марьянку ко мне переведут?

Олеся ответила, что ничего не может обещать, но с руководством обязательно поговорит, отчего у Маркус отлегло. Татьяна поплелась на завтрак – сегодня она была одета не в больничное, а в чёрные спортивные брюки с белыми лампасами и белую майку с детским рисунком на груди, которые по-видимому ей принёс заботливый отчим.

Перед дневным отдыхом Лопухина посетила четырнадцатую с назначениями. Маркус сидела с подобранными на кровать ногами, бросая недовольные косые взгляды в сторону развалившейся на соседней койке женщины необъятных размеров, которая с аппетитом поглощала такой же здоровенный кусок дыни. На тумбочке у той пестрило настоящее застолье, кровать была завешана горой тряпок: полотенцами, махровым халатом, кардиганом и в этом роде. Медсестра предложила Маркус выйти с ней в коридор.

– С руководством я поговорила, – доложила она результат. – Это тёща врача-пульмонолога, поэтому её никуда отсюда не выпрут. Ты понимаешь меня?

Татьяна насупилась ещё сильнее.

– А если меня туда? – спросила она с надеждой в голосе. – Их там шестеро лежит, наоборот кому-нибудь будет в кайф перейти в двухместную, а я согласна в шести…

– Видишь ли… – Олеся опустила глаза. – Тебя всё равно скоро выписывать, никто не будет переводить туда-сюда накануне выписки, да к тому же в двухместную заселяют в особых случаях, а не всех подряд. Когда ты выйдешь отсюда, твоё место займёт кто-нибудь… – ну ты понимаешь.

– Я – особый случай? – Глаза у Маркус засветились.

– Не то слово! – ответила Олеся.

В отделении объявился следователь, и Татьяне пришлось присесть с ним прямо в коридоре, потому что родственница врача уже храпела на всё крыло. Лопухина ходила мимо, улавливая обрывки их беседы:

– Ну что так и будем хитрить, покрывать виновных? – говорил следователь.

Медсестра на минуту представила, как Татьяна сейчас начнёт удивлять его той же историей про лесную эксклюзивную каргу, что рассказывала ей.

– Я не знаю о каких виновных вы мне всё время твердите, – психовала Маркус. – Мы с сестрой поехали грибы и ягоды собирать, сбились с курса и заблудились в лесу. Мы ранились о сучки, падали с обрыва – там куда ни глянь, везде травму получить можно.

Следователь выпрямил спину, оценивая Маркус критическим взглядом.

– Не пойму в каком лице тебя рассматривать: потерпевшая ты или сообщник? – высказался он.

– Действительно, интересно вы меня рассматриваете! – возмутилась Маркус. – Если потерпевшая, то …шая – в женском роде, если сообщник, то уже в мужском!

Олеся удалялась в сестринскую с лёгкой ухмылкой. А этой девочке палец в рот не клади, подумала она, вряд ли он чего-либо от неё добьётся. Да и мне, собственно, какое признание удалось из неё выбить – нападение длинноволосого монстра? Кажется, она из нас пытается сделать дураков. И ведь не колется, стоит на своём – ведьма и всё!

Ерохина Марьяна долечивалась в противоположном крыле, по соседству с капитальным ремонтом – значительную часть крыла отгородили для проведения строительных работ. Лопухина занесла к ним штатив. В палате лежало шестеро: пятеро из них бурно галдели, обсуждая последние новости шоу-бизнеса, одна молчала. Бросив на неё взгляд, Олеся невольно вздрогнула – ритуальная жертва с погребального костра хлопала глазами, наблюдая за происходящим. Марьяна, завидев Олесю, так же уставилась на неё с недоумением. Одна из женщин громко загоготала; в палате началось движение.

– Ну как ты себя чувствуешь, Марьян? – обратилась к ней Олеся. – Твоя сестра спрашивает о тебе… Если надо что-либо передать, то можно через меня.

Та завозилась под одеялом.

– Пусть лучше о себе позаботится… – пробурчала она, переворачиваясь на другой бок.

Когда медсестра, получившая зубоскальный ответ, собралась на выход, женщины сменили тему на обсуждение поведения Марьяны.

– Вот она всем так отвечает! И сестра приходила, и отец – на всех обижается, ни с кем разговаривать не хочет… Вы уж назначьте ей успокоительное!

После вечернего отбоя Олеся заглянула в четырнадцатую: тёща пульмонолога крепко спала, Маркус при свете бра играла в телефоне, которым тоже по всей видимости её снабдил отчим. Медсестра достала из кармана карамель, мелкую, как семечки, угостила горстью Татьяну, присаживаясь рядом. История девушек, найденных в лесу, не достигла финала и состояла из одних только загадок-головоломок.

Насчёт дерзкого поведения вышедшей из комы Марьяны Татьяна снова сослалась на проблемы с психикой. Маркус по-прежнему оставалась единственным свидетелем, кто смог бы подтвердить увиденное в лесу. Олеся начала копать глубже.

– Как ты думаешь, где сейчас Илья?

Татьяна стрельнула глазами при упоминании о нём, спокойно ответила:

– Понятия не имею.

– Так надо выяснить!

– А как я могу что-то выяснить, если не знаю ни фамилии, ни адреса?

Лопухина склонилась в раздумьях: локти впились в колени, кулаки подпёрли подбородок. Внезапно она вспомнила про социальные сети и полезла в карман за телефоном.

На странице у Марьяны, которую она отыскала по Таниной наводке, никакой Илья в друзьях не значился, скорее всего, она его удалила ещё до побега, чтобы этого парня никто во внимание не брал. Маркус отнекивалась, что не помнит, как выглядит его аватарка и даже за пройденное время позабыла, как выглядит сам Илья.

– Интересно получается… – Олеся закачала головой. – Одна говорить не хочет, другая забыла… А был ли вообще этот Илья?

Маркус уставилась в недоумении: на смену несуществующей старухе пришёл несуществующий Илья. Ей стоило нелёгких усилий, чтобы собеседница, наконец, перестала выяснять, под каким психотропным воздействием они пребывали, а теперь ей придётся убеждать медсестру, что и Илья – не её больная выдумка.

– Я вспомнила! – встрепенулась Татьяна. – Кажется, я знаю где он живёт. Марьянка рассказывала, что у него квартира в доме с зелёными куполами… Где Дворец спорта, у него ещё такие подъезды разноуровневые…

– Да-да, поняла, – кивнула Олеся. – Номер квартиры?

Маркус застопорилась. Медсестра снова заподозрила её во лжи, потому что выбранный ею дом имеет порядка десяти этажей, длиной он тянется в пол остановки – страшно было представить сколько в нём квартир. Чтобы их просто обойти никаких выходных не хватит.

– Квартиру не знаю – Марьянка у него дома ни разу не была.