– Так вот, Лебедева Люба, – Кирилл пытался придать своему голосу безразличные нотки. – Ты сейчас одеваешься и едешь с нами в отдел. Без комментариев.
– Зачем, Кирилл Сергеевич? Я не могу, мне ребенка кормить надо, – ударилась в слезы цыганка. – Никуда я не поеду.
– Послушай меня внимательно. Быстро собираешься и следуешь с нами. Или я тебя закую в наручники и доставлю насильно. Не зли, ты меня знаешь. Толян, смотри за ней, – нагнулся к его уху, прошептал. – Внимательно, чтоб не сбросила «мобилу». Я воздухом подышу, а то меня мутит от этой вони.
Головин ответил на звонок сразу после первого сигнала.
– Что у тебя Кирилл?
– Есть контакт, Петрович. Нашли. Есть такая Лебедева Люба, жена Солдатова Ибрагима, судимого за «износ»121. Да ты помнишь, наверное, это дело. Раньше гнездились, где заброшенный кирпичный завод. Сейчас муженек содержится в СИЗО по два-два-восемь.122 Предполагаю наркоконтроль «сбыт»123 на нем оформил.
– Молодцы. Что говорит? Телефон изъяли?
– Нет, Петрович, телефон пока при ней. Пока шумиху поднимать не стали. Сейчас собираемся и тащим ее в отдел, там, в присутствии понятых, проведем личный досмотр. Так что, подготовьте опытного сотрудника, желательно из ПДН124. Там девки ушлые, думаю, управятся. Кстати, при ней грудной ребенок, возможно, придется передавать в приют. И организуйте «железных» понятых. Пусть ждут нас. Беседы беседовать будем после изъятия.
– Согласен. Все правильно. Заводите ее сразу в мой кабинет, через двор. Я распоряжусь, чтоб все подготовили к вашему приезду. Оставь на адресе пару-тройку ребят, на твое усмотрение, пусть проведут обыск. Следователя мы направим с «дежуркой».
Кирилл осуществил еще пару коротких звонков, снимая сотрудников с других адресов, вернулся во времянку. Лебедева, молча, собиралась под пристальным присмотром Ковалева, небрежно укутывала младенца в ватное одеяло. Оставив Толика с примчавшимся Василием Небесным, усилив их еще двумя оперативниками дожидаться следователя, под руку вывел с подворья, с белым как мел лицом, цыганку. Ветер усилился. С неба полетели мелкие, колючие снежинки. До здания райотела ехали в машине, не проронив ни слова.
Стоящая пепельница была переполнена от окурков. Кирилл, возбужденно вышагивая вдоль стола, с силой вкручивая пальцами, нервно затушил в ней очередную сигарету. Под потолком кабинета плотным, вязким ковром стояла пелена густого дыма. В горле першило от никотина. Он прямо из чайника жадно сделал пару глотков теплой воды, перебивая во рту противную горечь. На его столе, в опечатанном прозрачном пакете, лежал черный телефон.
Перед ним, рухнувши на колени, извивалась Лебедева, несчетное множество раз, широко осеняла себя крестом, почему-то левой рукой, давая голову и руку на отсечение и божась провалиться на месте. Что поразительно, за все время разговора с цыганкой, лежавший у нее на руках ребенок не издал ни звука.
– Я, Кирилл Сергеевич, тебе еще раз говорю. Этот телефон я нашла на остановке, у школы. Ходила в воскресенье утром в гости, там, в снегу, и наткнулась на него. Не оставлять же просто так. Ой, все же не стоило мне его поднимать. Бог меня покарал. Так и знала, ничего хорошего от него не будет. Если хотите, забирайте телефон себе. Без него как-нибудь обойдусь. А он что, краденный? Вот тебе крест, могу на библии поклясться, я его не воровала.
– Врешь ты все. Не могла ты его найти. В одно могу поверить, ты его не смогла своровать. Что правда, то правда. Только в это, и больше ничего. А вот как он к тебе попал, другой вопрос. Отвечать тебе все равно придется. И отвечать по полной. Навряд ли суд посмотрит на грудного ребенка и пойдет тебе на уступки. Не тот случай, поверь мне. Лебедева, не ищи мозги в заднице, там кроме дерьма у тебя ничего нет. Если разговор не получиться, поедешь сегодня в изолятор. В соседнюю с твоим мужем камеру. И срок получишь реальный. Это тебе я гарантирую.
Дверь слегка приоткрылась, в кабинет заглянул Толик Ковалев, кивая в сторону головой и крутя глазами, прося выйти из кабинета.
Кирилл прикрыл окно, выглянул из кабинета, шепотом спросил.
– Что у вас?
– У нас все пучком, – Толик протянул руку до этого державшую за спиной. – Вот, в будке для собаки нашли, во время обыска.
В руке он держал черный пластиковый чемоданчик с инструментами. Кирилл аж подпрыгнул на месте.
– Ай да Толик, ай да сукин сын! Я всегда знал, что ты лучший!
– А это не я. Наш Василий отличился. Правда перед этим, мелкая злобная шавка все-таки умудрилась его тяпнуть за палец. Я его в травмпункт направил, на перевязку. Не повезло молодому. Слава богу, что я туда не полез.
– Это еще почему?
– Как почему, «Старый»? Ведь спиртное употреблять нельзя, когда прививки от бешенства делают. А это практически месяц. Я столько не вытерплю.
– Ладно, пьянь хроническая, не юродствуй. Лучше прямо сейчас звони жене нашего пропавшего водителя, и везите ее срочняком в отдел. Необходимо провести опознание изъятого при обыске инструмента и телефона. Но я уверен, на сто процентов, что этот чемоданчик из нашей сгоревшей машины.
– Обижаешь, Кирилл. Уже позвонил, и даже Головин выделил свою служебную «Волгу», чтоб ее привезли сюда.
– За то и дорог ты мне, что очевидные истины разжевывать не приходится и подталкивать в спину не надо. Хлопочите. А я с нашей молодой мамашей продолжу беседовать.
– Что, не колется?
– Хрень всякую несет, как обычно. Но теперь уверен по-другому заговорит. Вариантов у нее нет.
– Может приложить ей пару раз дубиной по горбу, моментально все вспомнит. Если сам не хочешь, позволь мне. Я без комплексов.
– Обойдусь без твоей помощи, ласковый ты наш.
– Это ты обходительный и благодушный стал, – проворчал через плечо, удаляясь по коридору Ковалев.– Ох, не узнаю я тебя, любезнейший.
Кирилл вернулся в кабинет, прикурил сигарету и, щурясь от дыма вытянув руки вперед, навалился грудью на стол. В уголках губ появилась пренебрежительная усмешка.
– Ну что, Лебедева. Надоело мне с тобой вошкаться125. Сил и здоровья у меня на тебя не осталось. Я сейчас звоню и приглашаю сюда следователя. Будешь ему серенады петь про свое трудное детство и деревянные игрушки. А он мужик ушлый, слушать и церемониться с тобой сильно не станет. Шустро «лапти сплетет»126, в этом он мастер. Уверяю. И «канай»127, если так тебе хочется, лет так на десять в исправительную колонию в безоблачную Мордовию. Там научишься, может быть, рукавицы шить, хоть толк какой-то от тебя станет. О, вспомнил! Как же это я. И в инспекцию по делам несовершеннолетних надо сообщить. Жаль твоего ребенка, без матери будет расти в детдоме. Собирайся, пошли.
Деловито поднял трубку телефона и начал наугад тыкать пальцами по кнопкам.
– За что в колонию, Кирилл Сергеевич! Я ведь ничего не сделала плохого, – рыдая, завизжала цыганка. – Вы не имеете права! Это против закона, я буду на тебя жаловаться.
Он с наигранным бешенством отбросил трубку в сторону, подскочил к ней и вмазал ладонью звонкую пощечину.
– Жаловаться? Против закона? – заорал он. – Ты, паскуда, мне говоришь про закон! Убила и решила, что тебе все сойдет гладко! Придушу, тварь! Не по закону, по справедливости! Лучше сам сяду, но и ты, ничтожество, жить не будешь! Для тебя, ни про что лишить жизни человека, значит это по закону!
Выпученные глаза, страшный оскал и брызгающая слюна изо рта Кирилла сделали свое дело.
– Что вы говорите? Какое убийство! Я никого не убивала.
Кирилл спокойно вернулся на свое место, спокойным голосом продолжил:
– Теперь слушай сюда. Ты же женщина умная. Сколько у тебя классов образования?
– Четыре.
– Четыре? Это хорошо. Главное считать деньги научилась. А здесь – арифметика простая. Итак, смотри. Я тебе голосом говорю.
Щелчок зажигалки, очередная прикуренная сигарета и струя дыма в потолок.
– В субботу вечером при загадочных обстоятельствах пропадает мужчина вместе с автомобилем. Машину утром находят почти загородом. У тебя, при личном досмотре, изъят мобильный телефон «Нокиа» в корпусе черного цвета, раннее принадлежащий как раз пропавшему человеку. Это первое. Во-вторых, сегодня в ходе обыска у тебя во дворе найден черный чемоданчик с инструментом, который с уверенностью опознала свидетель, и с решительностью заявил, что данный инструмент до последнего времени находился в машине ее исчезнувшего супруга. Сечешь, Лебедева, о чем я тебе толкую. По данному факту возбуждено уголовное дело, по «сто пятой»128. То бишь умышленное убийство. А это улики неопровержимые, и отмазаться129 от них тебе вряд ли удастся. Так, что в лагерь, Любушка, в лагерь. За свои грехи отвечать всегда приходится. Рано или поздно, но приходится. Поверь мне.
Лицо цыганки стало натянуто собранным. Истерика прекратилась. В ее голове судорожно кипели от напряжения мысли. Наконец-то она подняла на него недобрые глаза и заговорила.
– Ты меня не паскудь. Меня этим не проймешь. Но, за чужие дела, я отвечать не собираюсь. А сейчас извини, мне ребенка кормить надо.
Без стеснения оголила грудь, затолкнув большой черный сосок в рот ребенку. Молчание длилось несколько минут.
– Телефон и инструменты мне Колька Воронов принес.
Кирилл задержал дыхание. Решающий момент настал.
– Это кто такой? Я его не знаю.
– Двоюродный брат моего мужа. Он в субботу вечером ко мне приехал со своим дружком. Хотели денег занять, две тысячи. Ему на «побелку»130 требовалось. Он плотно на ней сидит. Родственники от него вешаются, все из дома вынес и продал. Я не дала. Откуда у меня такая сумма. Я его даже в дом не пустила, у калитки разговаривала. Он и ушел злой как черт.
– С кем он был.
– Приятель его. Януш Оглы. Он тоже родственник, по матери моего мужа, но я его плохо знаю и не общаюсь. Знаю, что они с одного села.
– Конкретно откуда?
– В Романовке живут.
Кирилл кивнул головой. Именно в том районе был засвечен сигнал мобильного телефона, куда пыталась дозвониться Лебедева.
– Сколько им лет?
– Кольке скоро двадцать стукнет, а Януш и того его моложе. Совсем сопляки.
– Они в субботу к тебе пешком пришли?
– Колька сказал, что на «мещере»131 прикатили. Но я «извозчика»132 сама не видела. Сам знаешь, к моему дому ни зимой, ни весной не проехать.
– Что потом?
– Ну, они ушли. А утром, на следующий день, опять притащились, я еще спала. Все в грязи, воняет от них. Прошли в дом попили чай. Перед этим, прямо за столом, успели «вмазаться»133. Вот Колька, после этого, мне телефон и подарил. Инструмент, в черном ящичке, попросил убрать, чтоб никто не видел. Сказал потом приедет, заберет. Я его в собачью будку припрятала. Но вы и там сумели отыскать.
– Во что они были одеты? Ну, верхняя одежда, ты меня понимаешь.
Лебедева на секунду задумалась.
– Колька в куртке черной. Кожанка дешевая, на рынке за два «косаря»134 купить можно. А у Януша, толстовка серая, с капюшоном.
– Связаться с ними хотела зачем?
– У нас новости быстро разлетаются. Как только сегодня «менты» мужчин наших начали хватать и в отдел доставлять, я сразу смекнула, что это из-за вещей, что Колька Воронов мне притащил. Вот и пыталась ему сообщить, что ищут его. Сама сглупила, головой не додумала, надо было от телефона и инструмента избавляться. Ничего не доказали бы. Но ничего не поделаешь, сама влипла, самой и отвечать. Но богом клянусь, я не знала, что они на убийство пошли, и за их дела отвечать я не собираюсь.
– А я еще раз повторюсь, отвечать тебе все рано придется. Но, на суде, учтут твои показания. Хотя я вижу, раскаяния в твоих словах нет. Но бог тебе судья. Сейчас тебя допросит следователь, под протокол, и не дай боже тебе «переобуться на лету»135.
Заместитель начальника УВД, в кабинете Головина, настаивал, чтоб к задержанию были привлечены сотрудники СОБР. Даже пытался связаться с его командиром. Только упрямый взгляд исподлобья, и твердые настойчивые уверения, о том, что принять меры к задержанию необходимо осуществить незамедлительно, и справится, они могут самостоятельно, убедило руководство провести операцию силами сотрудников уголовного розыска. Провожая с кабинета, Головин положил ладони на плечи Кирилла.
– Вы там поосторожней, на рожон без надобности не лезьте. А у тебя, после командировки, как мне показалось, за эти два дня, какая-то нервозность появилась. Раньше я за тобой такого не замечал. Ты парень горячий, я знаю, но наживать проблемы, без нужды, не стоит. В случае чего мне за вас отвечать придется.
– Это не нервозность. Это эмоция и азарт, о которых я немного отвык. Запах дичи. Предвкушение результата, ты же меня понимаешь.
– Понимаю. Сам таким был. Поэтому беспокоюсь, и тебя, сынок, предостеречь от неприятностей пытаюсь. Ладно, с богом. Держи меня постоянно в курсе.
Кирилл остолбенел и слегка растерялся, когда налетел на появившегося из-за угла Василия, слегка наклонившись и державшись обеими руками за живот.
– Не понял. Ты что здесь делаешь? Толик говорил, что тебя же в больничку отправили. С травмой, несовместимой с жизнью.
– Ага, отправили, – выдавил из себя Небесный, показал туго перебинтованный набалдашник на среднем пальце левой руки. – Вот перевязку сделали, два укола от столбняка в живот и отпустили.
– Ну, так дуй домой, отлеживайся. Завтра с утра в поликлинику, и «падай на крест»136.
– Как так, – непонимающе насупился Василий, – не надо мне крест. Я с вами хочу. Тем более мне в «дежурке» сообщили, что вы едете задерживать лиц по подозрению. Мне определенно необходимо участвовать. Ведь это я нашел инструмент при обыске. И по камерам видеонаблюдения добыл информацию. Получается, что я не заслуживаю доверия? Или вы ко мне предвзято относитесь?
Лицо Кирилла помрачнело. Действительно, вышло как-то неловко.
– Ладно. Не разводи соплей. Ступай обратно и получай оружие. Пусть выдадут автомат и бронежилет. Машины стоят во дворе. Только быстро.
– Спасибо! – испустил вопль на весь этаж Небесный, прыгая вниз через три ступеньки – Я вас не подведу!
– И каску не забудь, – крикнул ему вслед Кирилл.
Входили в дома, расположенные на одной улице недалеко друг от друга, разом. Под окнами расставились, преграждая пути возможного бегства. Дверь слетела с петель после второго удара плеча Кирилла.
– Это милиция. Где Януш?
Необъятных размеров пожилая цыганка кинулась им на встречу, преграждая путь, но лишь успела только ойкнуть, увидев направленный на не ствол автомата. Василий представлял собой чарующее зрение. Под два метра ростом, в бронежилете, скрывающего его худобу, массивна каска и огромный перебинтованный безымянный палец. К тому же он скривил такую зловещую физиономию, от вида которой почему-то захотелось смеяться или зарыдать. Следом за ним в дом вбежали еще двое оперативников с пистолетами в руках. Кирилл обежал все комнаты. Кроме пузатой женщины, в доме, мирно спящим на разложенном диване, прижав ноги к груди и закутавшись с серый пуховый платок, находился худощавый малец, который сладко спал, выпятив губы в трубочку. Кирилл грубо схватил за ногу и без зазрения совести стянул его на пол. Голова гулко ударилась об выцветший ковер, лежащий на полу. Тот еще не успел открыть глаза и понять случившегося, как руки его были заломлены за спину, на которых защелкнулись наручники. Беспардонно поставил на ноги, двинув кулаком, под дых, толкнул к выходу, где его принял Василий, ладонью пригнув тому голову вниз и вздернув вверх руки, босиком выводя на улицу.
– «Вякнешь», пристрелю, – гаркнул он.
Выходя из дома, Кирилл сорвал в вешалки светло-серую толстовку и подхватил, стоящие на пороге черные спортивные ботинки. Ткнул пальцем в телефон кнопку вызова.
– Толян, что у вас?
– Шеф, у сё в порядке. Взяли без шуму и пыли. Родственнички поначалу гай подняли, пришлось остепенить. Не переживай, все в разумных пределах. Наш клиент «обдолбанный»137 в ноль. Уснул, прямо с «баяном»138 в руке. Так что разговаривать с ним пока будет тяжеловато. Что у тебя?
– Отлично. У нас тоже полный ажур. «Пакуйте» эту рвань и на базу. Я звоню «Деду», что у нас все гладко. Кстати, не забудь его верхнюю одежду забрать.
– Не наноси мне обиду, «Старый». Все чин чинарем. Уже подсуетился. Кстати, на его кожанке имеются затертые пятна. Похоже на кровь.
Первый заговорил Януш Оглы. Коля Воронов еще не о чем не подозревал, валяясь в это время на грязном полу камеры, под пристальным наблюдением дежурной смены, пуская во сне слюной пузыри и расчесывая пальцами живот и немытую шею, стараясь натянуть на плечи несуществующее одеяло. В это его подельник, захлебываясь в слезах, утирая крохотными грязными кулачками глаза, изливал, в кабинете Кирилла, душу.
– Я его предупреждал, что не надо. Разве он меня послушает. Его когда «ломать»139 начинает он совсем с катушек слетает. Дядька, я ведь ни в чем не виноват. Отпустите меня.
– Не мельтеши. Излагай все по порядку.
– Хорошо. Я понял. Все буду рассказывать, как было. Ведь мне это зачтется, правильно?
– Правильно. Давай, исповедуйся.
Цыганенок закивал, сделал основательную затяжку зажатой в кулаке сигаретой, разрешенной Кириллом, помолчал, собираясь духом.
– Мы «кучера» почти при въезде в город отловили. Дедок, на убитом «Москвиче». Он согласился подбросить нас до Любки, за полтинник. Хотя у меня и Кольки денег совсем не было. Думали, проедем «на шару»140 а потом просто «кинем»141.
– До города как добирались?
– Знакомый, с села, подбросил.
– Дальше.
– Дальше хотели у Любки «лавэ»142 обжиться, она не дала. Сказала у самой «галяк»143. Даже «барбитуру»144 сварить не на что.
– Она, что, тоже на «системе»145?
– Конечно. Это ее Колька специально подсадил, когда Ибрагима закрыли. У нее весь пах разворочен, посмотрите. Ну, мы когда вышли от нее, этот старик, на своем драндулете, нас высматривает, перед посадками деревьев. Колька перед этим пообещал, что деньги из дома вынесет. Мы про него и забыли совсем. А тут он, стоит. Дожидается.
– Что потом?
– Мы стали настаивать, что он нас в центр города отвез, потом и сочтемся с ним, но стрик отказался и стал требовать от нас деньги, которые обещали сначала. Видно сообразил, что мы не собирались с ним рассчитываться. Колька совсем озверел и ударил его по лицу кулаком. Тот упал. Потом несколько раз пнул его ногами, после чего отобрал ключи и полез в багажник. Там большой топор лежал. Он и ударил им со всей силы три раза лезвием по затылку…
Кирилл глубоко вздохнул, максимально задержав дыхание. На его скулах остро проявились желваки. Дрожащие пальцы наткнулись на массивную пепельницу на столе, с силой сжали ее. Сидевший перед ним тщедушный цыганенок дернулся, прикрывая голову руками. Паническое смятение и замешательство мелькнуло в его глазах.
– Рассказывай, – выдавил через силу Кирилл.
Цыганенок медленно опустил руки.
– Что еще рассказывать? Тело мы оттащили в посадку. Я за ноги, Воронов за руки. Там закидали его ветками. Недалеко от того места, где зарубил. Я показать смогу. И следы от крови, когда волокли, припорошили снегом. Перед этим Колька обшарил карманы, забрал шестьсот рублей и телефон черный. Потом он вернулся к машине за топором и еще насколько минут добивал старика, хотя и так было понятно, что он мертвый. Я подходить не стал, стоял в стороне. Даже смотреть на это не мог, как он голову отрубал.
– Он отрубил ему голову? Зачем!?
– Я не знаю. Он ненормальный. На учете стоит, что-то с головой у него не в порядке. Дальше поехали на машине в город, через мост, кататься. Доехали до вокзала, Воронов приказал остановиться и подождать. Без меня куда-то сходил, притащил «дозу». За деньги, что из карманов старикана вытащил. Тут же в салоне «приделались»146. Хотели, мимо теплиц проехать, на окружную дорогу, по ней добраться до села, а там вовсе от «телеги»147 избавится. Но около пруда застряли, дорога совсем разбитая. Колька слил из бака остатки бензина, облил внутри и поджег ее, чтоб следов не оставить. Сами пешком вернулись в город. Вроде все.
– Вроде все? Кто управлял машиной после того как вы убили человека?
– Я не убивал, – взмолился малолетний изувер, – это все Воронов. За руль меня посадил. И инструменты из багажника он забрал. Хотел «толкнуть»148 за тысячу. Ходили возле рынка, где хлам разный продают, предлагали. Но никто не захотел брать. Он этот инструмент у Лебедевой Любки оставил. Мы на следующий день, утром, к ней вернулись. Сказал, чтоб припрятала или предложила за деньги кому-нибудь.
Кирилл стремительно вскочил, натягивая куртку.
– Поехали.
– Куда?
– Дрочить у верблюда́. Собирайся. Покажешь, где труп скрыли. И не дай бог… пристрелю при попытке к бегству. Ручаюсь, рука не дрогнет.
Через пару часов, допрошенный подозреваемый Януш Оглы, в ходе следственного действия, проверка показаний на месте, добровольно, сбиваясь и заискивая, подробно, не испытывая неловкости, давал пояснения, под светом лучей мощных фонарей, указывал на место совершения убийства и нахождение трупа убитого трое суток назад водителя. Кирилл близко подходить не стал. Его неудержимо лихорадило.
Воронов вальяжно откинувшись на спинку стула, вытянув ноги и с презрением рассматривая хромированные «браслеты»149, застегнутые на запястьях. На его прыщавом блеклом лице, блуждала чуть заметная ухмылка.
– За, что ты его убил? – еле слышно спросил Кирилл.
Воронов поднял глаза.
– Я никого не убивал. И сразу говорю, подписывать я ничего не буду. А, что вам наговорила эта продажная шкура, мне все равно. Сознаваться я не в чем, не собираюсь. Доказывайте, если у вас получится.
– И все же?
Воронов довольно откашлялся. Немного помолчал.
– Судьба у него такая. У каждого она своя. Получается, так было у него на роду написано. Но вы все равно от меня признательных показаний не получите. Что бы вы ни делали. Можете избивать меня как, обычно у вас заведено. Хотите, убейте. Мне все равно. Я свои права и закон знаю. Пусть даже будет суд, меня все одно признают невменяемым. Максимум, отправят на лечение в «психушку». Полежу там лет пять, и выйду. А там и сочтемся с каждым. Воздастся по заслугам. Может даже и с вами, или с вашей семьей. Об этом вы хорошенько подумайте. Потому что я сильный. А вы, все, слабые.
– Ты уверен? А может у тебя на роду написано, о чем ты и не догадываешься? Поступят с тобой так же, как ты поступил с невинным человеком. Или, что-то случится с твоими родственниками. Не думал об этом?
На лице молодого ублюдка мелькнуло смятение.
– Нет, – мотнул он головой, – не посмеете. Кишки у вас тонки. Со мной вы ни чего сделать не сможете. Я буду жить долго. Дольше чем вы, это точно. Вас будут черви объедать, а я буду жить. И жить очень долго. У меня на руке линия жизни длинная.
Рука Кирилл сама по себе потянулась к пустой кобуре, висевшей на правом боку.
Он едва успел отскочить в сторону. Василий Небесный, как первоклашка, навалившись грудью на перила, летел вниз, перепрыгивая через четыре ступени.
– Ты что! Спятил? Сам покалечишься, пес с ним. А если зашибешь кого ни будь?
Взъерошенные волосы на голове Василия, улыбка от уха до уха, не сулило ни чего хорошего.
– Кирилл Сергеевич! У нас «убой»150 на бытовой почве. Я раскрыл! Явку с повинной и объяснение отобрал, иду в дежурку регистрировать.
Кирилл взял лист протокол, пробежал по нему глазами.
– Если ты так и дальше ходить будешь, все ноги переломаешь или шею свернешь. Что преступление раскрыл – молодец. Только почему Головина нет резолюции? Ты ему докладывал? Пойдем в кабинет, посмотрим на твоего «Потрошителя». Кто с ним остался?
Василий как- то сразу потускнел и поплелся следом наверх.
– Анатолий с ним сидит, беседует. А Головин, с утра, на коллегии. Я думал дежурному сначала сообщить. Пусть звонит в прокуратуру, опергруппу собирает. Закрепить показания надо. А уж потом явку зарегистрируем…
В кабинете, на половинке стула, сгорбатившись, сидел мужчина, лет пятидесяти. Кирилла немного смутил его внешний вид. Не смотря на пришедшую, в конце концов, весну и теплую погоду, на нем было новое серое кашемировое пальто, темные, хорошо отглаженные брюки, почищенные до блеска ботинки на толстой подошве. На шее элегантно повязан цветной мохеровый шарф. В руках он нервно мял фасонистую фетровую шляпу. На вид, доподлинный интеллигент. Даже легкого запаха перегара не чувствуется. Вот только, давно не стриженая голова, закрывающие уши черные с проседью космы, и небритые несколько дней щеки, выбивалась из общей картины.
Кирилл, усевшись за свой стол, полистал паспорт, уже внимательно прочитал объяснение. Действительно, совершенно банальное бытовое преступление.
– Семен Федорович, здравствуйте. Я капитан Старков, Кирилл Сергеевич. Прошу прощения, что в очередной раз заставляем вас повторять показания, но мне хотелось вновь их услышать их, чтоб задать несколько уточняющих вопросов. Если вам не трудно, конечно.
Мужчина закивал, соглашаясь, в очередной раз начал свое длительное повествование…
… Жизнь Семена Федоровича Ярового, в прошлом учителя русского языка и литературы, преподавателя колледжа, дала трещину несколько лет назад. После ряда беспощадных реформ в сфере образования, учебное заведение, где ему довелось трудиться, больше двадцати с лишним лет, было первоначально преобразовано, а впоследствии и совсем закрыто. Найти свое русло в судьбе и перспективы дальнейшего существования растворились как пустынный мираж. Приняв несколько безуспешных попыток найти работу, Семен Федорович впал в депрессию и сутками просиживал дома.
– Вы меня правильно поймите. Я пытаюсь найти работу. Каждый день это обещаю Машеньке, моей жене. Но меня нигде, ни хотят принимать. Даже сторожем или хоть на худой конец, грузчиком. Я каждое утро просматриваю объявления в газете, прихожу вовремя на собеседования. Но, увы, все безрезультатно, – с печалью в голосе тихо рассказывал он. – Все бы наладилось, у нас с Машенькой, если б в нашу жизнь не вмешивалась Антонина Ивановна.
Оказывается, в позапрошлом году к ним на постоянное жительство переехала его теща. Отношения с Антониной Ивановной у них сразу не заладились, из-за ее сварливого характера.
– Все ей не так и не этак. То посуду не чисто помыл, то мусор не вовремя вынес. И каждый день меня пилит, почему я не устроюсь на работу. А я, что могу поделать, если меня нигде не берут. А я ведь по дому все стараюсь жене помогать. И постирать и кушать приготовить. Машенька у меня с утра до вечера на работе. Он врачом в больнице трудится. Вот и сегодня… Утром, когда жена ушла на работу, а вечно недовольная теща отправилась по рынкам и магазинам, решил приготовить себе завтрак. Пожарил яичницу, из двух яиц с луком, сварил на плите остатки молотого кофе. Один, в тишине. Не время вернулась Антонина Ивановна. «Опять сидишь ни, чего не предпринимаешь. Сколько тебе говорила, найди себе работу. Только продукты переводишь, нахлебник. И что моя дочь в тебе нашла. Сколько раз ей говорила, найди себе путевого мужика. Вцепилась в этого недотепу». Ну, тут я и не вытерпел.
Голос Семена Федоровича содрогнулся, плечи задергались от всхлипываний.
– Даже не помню, как все произошло. Словно в тумане. От злости и обиды вскочил, схватил стоящий на подоконнике старый, массивный утюг и несколько раз, со всей мочи, нанес им удары по голове. Бил так сильно, что ручка от утюга отломилась. Когда пришел в себя, пытался тещу привести в чувство. Брызгал водой в лицо, делал искусственное дыхание. Когда переносил тело на диван, голова ее уже безжизненно болталась. Все было кончено. Осознав, что совершил преступление, немного поразмыслив, сначала предпринял попытку уничтожить улики и избавится от тела. Уходила, Антонина Ивановна, в магазин, когда его жена была еще дома. Прикинул, что возможно, как она вернулась домой, никто из соседей не видел. Действовал как во сне, не осознавая своих действий. Первым делом, вышел осторожно на улицу, осмотреться. Утюг, тщательно протер, завернул в пакет и выкинул в мусорный бак, в соседнем дворе. Вернувшись в квартиру, сначала перетащил труп в коридор, к входной двери. Убедившись, что в подъезде никого нет, подхватил тело под мышки и спустил его в подвал. Мы живем на первом этаже. Так, что я сильно не боялся. Все произошло за несколько минут. Подвал в доме большой, туда тело и бросил. Только когда волочил труп в подвал, с ее ноги слетел тапок. Это потом я понял, но возвращаться за ним не стал. В комнатах зачем-то полы подмел. А потом пришел страх и ужас от совершенного злодеяния. Ведь вы меня понимаете? Весь остаток жизни ловить себя на мысли и ощущать себя душегубцем, невмоготу.
Мужчина минуту помолчал.
– Я ведь не закоренелый уголовник. Это произошло в состоянии аффекта. Понимаете. Помутнения разума. Даже представить себе сейчас не могу, что меня толкнуло на этот грех. Поэтому неминуемость расплаты и неотвратимость наказания заставило прийти с раскаянием в милицию.
Кирилл тактично выслушал этого несчастного человека, лишь несколько раз задавая вопросы конкретизируя показания. Покрутил задумчиво карандаш в руках, приняв решение, обратился к своим сослуживцам:
– Василий. Беги вниз, докладывай дежурному по РОВД. Затем сразу выводишь Семена Федоровича с собой и на моем транспорте выезжаем на адрес. Ты, Анатолий, забираешь следователя с прокуратуры и эксперта и присоединяйся к нам. Только поторопись. Я попытаюсь связаться с Головиным и выхожу следом.
Весь путь от отдела милиции до своего дома, Семен Федорович, сидел в машине Кирилла Старкова, на заднем сиденье, рядом с Василием, который с важностью пытался предать себе сосредоточенное выражение лица. Он не проронил ни слова, обреченно смотря через боковое стекло. На мельтешащие мимо, стоящие в скверах деревья, готовые с радостью накинуть зеленый праздничный наряд. Протекающие солидные, серые приземистые здания, с кое-где открытыми настежь окнами, вдыхали первое весеннее тепло.
Завернули во двор, остановились у крашенного, бог знает когда, деревянного, низенького покошенного заборчика. Трехэтажный старый дом, скорее всего с тридцатых годов постройки, с вычурным облезлым фасадом и украшенный затейливой лепниной.
– Подожди в квартиру заходить, – Кирилл остановил рванувшего вперед Василия. – Дождемся следователя с экспертом. Лучше прогуляйтесь с Семеном Федоровичем, пусть покажет мусорный бак, куда орудие преступления сбросил. Не приведи господь чтоб, за наше отсутствие, помойку машина вывезла или бомжи местные в нем похозяйничали.
Он обратился, к стоящему невдалеке от них, топтавшемся на месте, Яровому:
– Семен Федорович. Вы точно помните, куда утюг выбросили? Место хорошо помните?
Тот безразлично кивнул головой.
– Тогда пройдитесь, с нашим сотрудником, укажите бак, и возвращайтесь обратно. И еще, окна вашей квартиры, на какую сторону выходят?