На фотографии был изображен человек в темной куртке и молодой парнишка десяти лет. В парнишке было очень легко узнать меня. И Ушаков узнал. Также по его глазам я понял, что он узнал и мужчину – того самого Щукина Владимира Павловича. Старик не сказал ни слова, лишь снова посмотрел на меня.

– Щукин Владимир Павлович отсидел пятнадцать лет, десять из которых в колонии строгого режима. Его выпустили в две тысячи первом по состоянию здоровья. Он действительно был параноиком, но после того, как отсидел он изменился и даже успел перед своей смертью обзавестись отношениями. Он – мой отец.

Старик шумно сглотнул и отвернулся.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Я думаю, что тогда Ушаков уже всё понял, но я продолжил:

– Вы же прекрасно знаете, что мой отец никого не убивал. Я выяснил, что многие доказательства были сфабрикованы, и мой отец на допросе не мог толком объяснить, как убивал этих женщин. Вы списали это на его расстройство. Он признался в убийствах, только потому что мой отец – полный псих.

Николай Николаевич встал и стал ходить по кухне из угла в угол. Потом он схватил мою фотографию и швырнул её мне.

– Я не знаю, что вы от меня хотите, но убирайтесь отсюда! Дело вёл не я, и я не имею никакого отношения к тому, как осудили вашего отца!

Я улыбнулся, но не сдвинулся с места. Я медленно взял свою фотографию и убрал её обратно в сумку. Потом молча взял пряник и надкусил его.

– Разговор не окончен, Николай Николаевич. Лучше расскажите мне поподробней о четвёртой жертве Оборотня.

Во время этой фразы я ткнул пальцем на девушку, стоящую с Ушаковым на фото.

– О Некрасовой Валерии Игоревне.

Я видел, как у старика округлились глаза, и его голова затряслась. Он обхватил её руками, но затем спокойно сел на своё место.

– У вас какие-то предположения, Василий? – тихо спросил он.

Я развел руками:

– Вы догадываетесь о моих предположениях. Я лишь хотел уточнить, что я вас не виню в том, что мой отец отсидел не за что. В этом я даже вас поблагодарил бы, потому что это действительно ему помогло. Но я хочу знать правду. И вы прекрасно должны понимать, что диктофон в моей сумке включен. Я просто услышу нужную мне информацию и напишу об этом статью. Я хочу услышать ваше признание, Николай Николаевич. Почему вы скрывали отношения с Валерией и какое отношение вы имеете к ее убийству? – я сделал паузу и добавил – И к остальным убийствам тоже.

Я понимал, что старик слаб и выгнать меня не сможет. Он может отмолчаться, но я видел в его глазах, что он знает истину в этой истории и скрывает её вот уже сорок лет. Я твердо решил найти эту истину и знал, что мне ничего не помешает.

Повисла тишина. Напряженность висела в воздухе, мы молчали. Я сохранял саркастическую улыбку и смотрел на хозяина дома. У видел, как у него затряслись руки, и он не мог оторваться от фотографии, на которой улыбалась Некрасова Лера.

Спустя десять минут тишины, он начал:

– Я любил её. Мы познакомились, когда я только начал заниматься делом Оборотня. Она работала парикмахером. Лера очень любила заниматься причёсками, она была молода и очень красива. Мы начали с ней общаться, и я думал, что у нас с ней все искренне.

Было видно, что Ушакову очень трудно давался этот рассказ, но в то же время он говорил и я видел, как с его плеч падает огромный груз, который он всё это время держал на себе. Я был в предвкушении сенсационной статьи, где я разоблачаю настоящего убийцу. Мой отец был мне абсолютно по барабану. Меня волновало лишь одно: крутая история и разоблачение.

Ушаков продолжал:

– Когда я увидел её труп, я не подал виду, что знаю её. Никто не знал, что у меня есть какие-то отношения. Я сделал всё так, как если бы это было обычное убийство, но потом всю ночь я пил и плакал у себя в квартире, проклиная того, кто это сделал. Для меня это дело стало личным, и я твердо решил, что найду виновника. Я уничтожу его своими же руками.