Вода в котле забурлила, и три негромких всплеска объявили о возвращении Рилл. Исана подошла к миске, закинула косу за плечо, чтобы та не мешала, и пристально вгляделась в воду в ожидании, пока рябь успокоится.

Фурия показала ей мутное изображение – должно быть, она смотрела из какого-то застоявшегося пруда в Сосновых лощинах. Долговязая фигура – наверное, Бернард – пересекла гладь воды в миске и исчезла. Исана покачала головой. Образы, которые показывала Рилл, не всегда отличались ясностью, но, похоже, Бернард с Тави все еще искали пропавшую отару.

Она пробормотала несколько слов, отпуская Рилл, отодвинула миску – и только тогда поняла, что со двора не доносится ни звука. А мгновение спустя напряжение, царившее в домене, сразу накалилось до такой степени, что откликнулось в ней физической болью.

Исана усилием воли заглушила эмоции и, заставив себя дышать ровно и держаться уверенно, вышла из кухни. Обитатели усадьбы столпились в центре двора и стояли практически молча, лишь изредка встревоженно перешептываясь.

– Корд, – буркнула она.

Исана шагнула вперед, и люди расступились, давая ей пройти.

Двое мужчин стояли лицом к лицу посереди двора, и воздух между ними буквально гудел от напряжения. Корд стоял, скрестив руки на груди, и земля под его ногами колыхалась. Его засаленная борода топорщилась от усмешки, глаза горели из-под густых бровей возбужденным, задиристым огнем.

Перед ним стоял доминус Уорнер – высокий, худой как жердь мужчина с лысой, если не считать редких клочков седых волос, головой и длинными руками и ногами. Узкое, изборожденное морщинами лицо Уорнера побагровело от гнева, и воздух вокруг него дрожал, как над горячим очагом.

– Я всего-то и говорю, – произнес Корд, – если эта твоя маленькая сучка не может не раздвигать ног перед любым мужиком, то это, дружище, твоя проблема. Не моя.

– Заткни хлебальник, – прорычал Уорнер.

– А то – что? – с презрительной ухмылкой поинтересовался Корд. – Что ты сделаешь? Удерешь и спрячешься за бабские юбки? Будешь хныкать и ждать, покуда Грэм придет тебе на помощь?

– Да как ты… – захлебнулся Уорнер. Он шагнул вперед, и воздух во дворе сделался заметно теплее.

Корд усмехнулся, сверкнув зубами:

– Ну валяй, Уорнер. Объяви это дуэлью. Уладим это как мужчина с мужчиной. Ежели, конечно, ты не предпочитаешь унизить свою маленькую шлюшку, заставив ее рассказывать перед всеми доминусами долины Кальдерона, как это она совратила моего парня.

Один из сыновей Уорнера, высокий, стройный юноша с короткой стрижкой, как у легионеров, шагнул к отцу и взял его за руку.

– Не надо, пап, – сказал он. – В честном бою его не одолеть.

Двое его братьев встали у Уорнера за спиной; сыновья Корда тоже встали за спиной отца.

Хедди, дочка Уорнера, бросилась к отцу. Роскошная грива ее волос взметнулась и заколыхалась золотыми волнами в окружавшем Уорнера горячем воздухе. Она в смятении огляделась по сторонам; лицо ее раскраснелось от волнения.

– Ну папа, – твердила она. – Не надо так. Это не по-нашему.

Корд смерил девушку полным презрения взглядом.

– Биттан, – оглянулся он на младшего сына. – И ты тыкал своим отростком в эту тощую клячу? С таким же успехом ты мог бы проделать это с одной из овец Уорнера.

Исане пришлось сжать кулаки и напрячь всю свою волю, чтобы кипевшие во дворе эмоции не захлестнули ее с головой. Все их чувства – от панического страха и унижения, владевших Хедди, до ярости Уорнера, до садистского наслаждения и жажды насилия Корда – волнами накатывали на нее. Они были слишком сильные, чтобы не обращать на них внимания. Она отогнала их прочь и сделала глубокий вдох. Кордова фурия земли была свирепой тварью, приученной убивать. Он использовал ее для охоты и забоя скота. Любая фурия со временем приобретает черты своего партнера-человека, но, даже не принимая в расчет характер самого Корда, земляные фурии всегда опасны. Убийцы.

Исана скользнула взглядом по двору. Дворня обступила их кругом, но не вмешивалась. Никому не хотелось оказаться вовлеченным в ссору доминусов. Вóроны побери ее братца! Где его носит, когда он так нужен ей здесь?

Исходящий от Уорнера поток гнева сделался резче – еще мгновение, и он поддастся на подколки Корда и согласится на официально принятую в стране форму дуэли. Корд убьет его, но Уорнер был слишком взбешен, чтобы понимать это. Сыновья Уорнера тоже заливали Исану потоками гнева, а уж младший сын Корда просто истекал нескрываемой жаждой насилия.

Сердце Исаны разрывалось от всех этих эмоций, к которым добавлялся и ее собственный страх. Она отогнала их, пытаясь направить всю эту кипящую энергию в нужное ей направление. Она шагнула вперед, остановившись между двумя мужчинами, и уперла руки в бока.

– Уважаемые, – произнесла она звенящим от возмущения голосом, – вы мешаете нам готовить обед.

Уорнер шагнул к Корду, не сводя глаз с его лица:

– Уж не ждешь ли ты, что я снесу такое?

Корд тоже придвинулся ближе.

– Дуэль, – сказал он. – Ну же, Уорнер. Объяви ее, и мы уладим все здесь и сейчас.

Исана резко повернулась к Корду и в упор посмотрела ему в глаза:

– Не на моем дворе.

Стоявший за спиной у Корда Биттан надменно хохотнул и шагнул к Исане.

– Ну-ну, – произнес он. – Это еще у нас кто? Очередная шлюшка, переживающая за свою товарку Хедди?

– Биттан, – предостерегающе буркнул Корд.

Исана прищурилась. Надменность самоуверенного похотливого юноши окутывала ее клубами зловонного смрада. Он сделал еще шаг к ней – презрительно ухмыляясь, пожирая ее взглядом от босых ног до длинной косы. Этот идиот, похоже, не знал ее в лицо.

– Рано испорченная, – заметил Биттан. – Но держу пари, с тобой можно неплохо покувыркаться.

Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее лица.

Исана позволила ему прикоснуться к ней и ощутила его отчаянную жажду утвердиться в собственных глазах. Потом схватила его за запястье и ледяным тоном произнесла:

– Рилл. Разберись с этим слизняком.

Биттан резко скорчился и опрокинулся навзничь. Он еще успел издать сдавленный крик, почти мгновенно захлебнувшийся, когда изо рта у него хлынула вода. Он бился на камнях двора, глаза его вылезли из орбит. Он попытался было закричать еще раз, но из ноздрей и рта его текла лишь вода.

Старший сын Корда бросился к упавшему брату, а сам Корд, злобно ощерившись, шагнул к Исане.

– Сука! – рявкнул он.

Земля под его ногами вздулась, словно готовая броситься вперед.

– Ну, давай, Корд, – все тем же ледяным тоном продолжила Исана. – Но прежде я напомню тебе, что ты сейчас в домене Бернарда. И меня вызвать на дуэль ты не можешь. – Она улыбнулась ему как могла безмятежнее. – Я не доминус.

– Я все равно могу убить тебя, Исана, – сказал Корд.

– Можешь, – согласилась она. – Только тогда я не смогу отозвать Рилл, чтобы она отпустила твоего парня, верно?

– И что? – пожал плечами Корд. – Одним ртом меньше, только и всего.

– Что ж, раз так, – отозвалась она, – надеюсь, ты в силах убить здесь всех до одного. Ибо за хладнокровное убийство тебе придется ответить, Корд. Мне все равно, как далеки мы от правосудия Первого консула, – убей меня, и во всей стране тебе не найти места, чтобы укрыться от него.

Не дожидаясь ответа, она повернулась к Уорнеру:

– Убери эту ухмылку с лица, доминус. Что за пример показываешь ты моим людям и их детям? – Она нахмурилась и шагнула к нему. – Я требую, чтобы ты дал слово не делать больше никаких глупостей, пока гостишь у меня в доме!

– Но, Исана, – возмутился Уорнер. Сыновья его так и не спускали глаз с Корда и его отпрысков. – Эта скотина, которая валяется на земле, изнасиловала мою дочь!

– Папа! – всхлипнула Хедди, дергая его за рукав. – Папа, пожалуйста!

– Твое слово, Уорнер! – рявкнула Исана. – Или я объявлю твою сторону виновной здесь и сейчас!

Взгляд Уорнера переместился наконец на Исану, и она ощутила его потрясение.

– Но, Исана…

– Никаких «но». Ты не имеешь права вести себя так в моем доме, Уорнер, а моего брата здесь нет, чтобы вколотить в твою безмозглую башку хоть немного здравого смысла. Твое слово. Никакого вздора насчет дуэли. Никаких драк или поединков в нашем домене.

С минуту Уорнер молча смотрел на нее. Исана чувствовала смятение этого человека, его гнев, его беспомощное разочарование. Затем он слегка сощурил глаза, и они наполнились добротой и теплом.

– Ну ладно, – чуть слышно пробормотал он. – Даю слово. За нас всех. Мы ничего такого не затеем.

Исана повернулась в сторону Корда и шагнула к юнцу, который все еще задыхался на земле, его рвало водой. Едва не задев, она обошла старшего сына Корда (его, кажется, зовут Арик, вспомнилось ей) и, наклонившись, положила руку на лоб Биттану. Парня охватил животный ужас. Она не ощущала больше ни заносчивости, ни агрессии – только страх, такой сильный, что по коже Исаны забегали мурашки.

Корд оскалился на нее сверху вниз:

– Я так думаю, ты и моего слова хочешь?

– Не помешало бы, – огрызнулась Исана и понизила голос. – Ты подонок, Корд, и нам обоим это прекрасно известно. – Громко же она произнесла: – Рилл. Отпусти его.

Она выпрямилась и сделала шаг назад. Биттан закашлялся, отплевываясь водой; наконец-то ему удалось сделать вдох. Она оставила его валяться на земле и повернулась, чтобы уйти.

Один из камней, которыми был вымощен двор, выгнулся и мягко, но решительно обхватил ее лодыжку. Сердце ее дрогнуло от страха; спина продолжала холодеть от ярости Корда. Она закинула косу за плечо и, прищурившись, встретила его взгляд.

– Еще не все кончено, Исана, – очень тихим голосом пообещал Корд. – Я этого не забуду.

Исана смотрела в его глаза, полные холодной, расчетливой ненависти, и черпала из них энергию, чтобы ответить холодом на холод.

– На твоем месте я бы надеялась, что все кончено, Корд, – ответила она так же тихо. – Или тебе придется понять: то, что случилось с Биттаном, – еще счастье. – Она опустила глаза на скованную камнем ногу и снова подняла их, глядя ему в лицо. – Вы можете подождать в амбаре. Я пришлю чего-нибудь перекусить. Когда придет время обеда, мы вас позовем.

С минуту Корд не двигался с места. Потом плюнул на землю и кивнул сыновьям. Арик подхватил глотавшего воздух Биттана, рывком поставил его на ноги, и они втроем побрели к широкой двери амбара. Только когда они скрылись внутри, земля под босой ногой Исаны дрогнула и отпустила ее.

Она зажмурилась, и страх, который она сдерживала все это время, снова накатил на нее, грозя вырваться наружу. Она задрожала, но, решительно тряхнув головой, взяла себя в руки. Не сейчас, не у всех на виду. Она открыла глаза и обвела взглядом столпившихся вокруг людей.

– Ну? – спросила она. – До вечерней трапезы еще надо сделать уйму всего. Мне в одиночку не справиться. Марш работать.

Люди зашевелились, заговорили друг с другом. Некоторые бросали на нее взгляды, полные уважения, восхищения или страха. Их страх она ощущала как прикосновения многочисленных ледяных нитей. Ее люди – те, с кем она жила и трудилась всю свою жизнь, – боялись ее.

Глаза ее наполнились слезами – но уж с этим-то справиться было проще простого; это едва ли не первый фокус из тех, который осваивают заклинатели воды. Усилием воли она прогнала слезы обратно, и никто их не заметил. Противостояние и связанные с ним напряжение и жажда насилия потрясли ее так, как не случалось с ней уже много лет.

Исана сделала еще один глубокий вдох и пошла обратно на кухню. Хорошо хоть ноги полностью повиновались ей, ибо слабость, овладевшая ею, казалась почти невыносимой. Голова буквально раскалывалась от боли: водяная магия и так отнимает уйму сил, а тут еще такое напряжение…

При ее приближении из дверей кузни вышел, чуть подволакивая ногу, Линялый. Роста он был сравнительно небольшого, левую часть его лица украшал чудовищный ожог: клеймо труса, выжженное много лет назад. Волосы, еще совсем черные как вороново крыло, он отрастил как можно длиннее, чтобы они скрывали и клеймо, и рваный шрам на голове – возможно, след давнего ранения в битве. Идиотски ухмыляясь, раб подал ей оловянную кружку с водой и полотенце, казавшееся особенно чистым по сравнению с его лохмотьями и прожженным во многих местах кожаным фартуком.

– Спасибо, Линялый, – кивнула Исана. Она взяла у него и то и другое и сделала глоток воды. – Я хочу, чтобы ты приглядел за Кордом. Мне нужно, чтобы ты дал мне знать, если он или кто-то из его сыновей попытается выйти из амбара. Хорошо?

Линялый поспешно кивнул. Из полуоткрытого рта его сбежала струйка слюны.

– Приглядеть за Кордом, – повторил он. – Амбар. – Он нахмурился и некоторое время молчал, глядя прямо перед собой, потом ткнул в нее корявым указательным пальцем. – Сама смотреть.

Она мотнула головой:

– Я слишком устала, Линялый. Ты просто скажи мне, если кто-то из них выйдет. Ладно?

– Выйдет, – повторил Линялый и вытер слюну рукавом. – Сказать.

– Верно, – кивнула она с улыбкой. – Спасибо, Линялый.

Линялый довольно хмыкнул и улыбнулся:

– Пожалуйста.

– Линялый, тебе самому в амбар лучше не заходить. Корд с сыновьями, мне кажется, тебе не обрадуются.

– Да уж, – буркнул раб. – Следить, сказать.

Он повернулся и, шаркая ногами, побрел в направлении амбара.

Исана препоручила старой Битте заботы о кухне, вернулась к себе в комнату и уселась на кровати, сложив руки на коленях. В желудке стояла неприятная тяжесть, и ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться. С непосредственной угрозой ей удалось справиться, а на Линялого – при всей его бесхитростности и неважных разговорных способностях – вполне можно положиться. Он предупредит, если что.

Она переживала из-за Тави сильнее, чем когда-либо. Конечно, с Бернардом он в относительной безопасности, и все же тревога не оставляла ее. Сосновые лощины считались самым опасным местом в долине, но ее усталые чувства улавливали угрозу намного более серьезную. Какие-то тяжелые предчувствия витали в воздухе долины, какие-то стихии накапливали силу, – стихии, по сравнению с которыми назревавшая над Гарадосом гроза казалась безобидной мелочью.

Исана прилегла на кровать.

– Пожалуйста, – устало прошептала она. – Великие фурии, пожалуйста, сделайте так, чтобы с ними ничего не случилось…

Глава 5

Тави понадобилось не больше часа, чтобы обнаружить след Доджера, но дальше было непросто. Он шел по следу все утро и первые дневные часы, задержавшись только раз, чтобы напиться ледяной воды из ручья и перекусить сыром и солониной, которые предусмотрительно захватил с собой его дядя. К этому времени Тави твердо решил, что Доджер сполна заслужил свою кличку – Блудень – и что тот просто забавляется, заставляя их петлять во всех направлениях по бурелому.

Хотя мрачная громада Гарадоса сделалась больше и темнее, окутавшись грозовыми тучами, Тави старался не обращать на нее внимания, сосредоточившись на деле. Время было далеко за полдень, когда он наконец догнал вздорного барана и его отару.

Он услышал овец прежде, чем увидел их: одна из маток жалобно блеяла. Он оглянулся через плечо на дядю, шедшего в нескольких десятках шагов позади него, и махнул ему рукой, давая знать, что нашел их. При этом он не смог сдержать довольной улыбки, да и дядя улыбнулся в ответ.

Доджер завел отару в почти непролазную чащобу колючих кустов в рост Тави и глубиной в добрую сотню футов. Тави высмотрел рога Доджера и начал осторожно пробираться к нему, по обыкновению громко разговаривая с вожаком. Доджер фыркнул и принялся рыть землю копытом, угрожающе выставив рога вперед. Тави нахмурился и сбавил скорость. Доджер весил никак не меньше четверти тонны, а овцы местной горной породы, которую жители приграничья ценили за рост и силу, позволявшие им защитить себя, в случае угрозы становились агрессивными. Не один неосторожный пастух поплатился за это жизнью.

Резкий сладковатый запах заставил Тави застыть на месте. Пахло забитой овцой: кровью и пометом.

Что-то было не так. Совсем не так.

Теперь Тави приближался еще медленнее, осторожно оглядываясь по сторонам. Первую убитую овцу – точнее, ягненка – он увидел, не доходя нескольких ярдов до кустов. Он опустился на колени и внимательно осмотрел останки в надежде понять, кто убил животное.

Это был не слайв. Слайвы могут убить ягненка или даже взрослую овцу, напав на нее стаей. Однако ядовитые ящерицы сразу же разрывают труп на части, не оставляя ничего, кроме костей. Ягненок был мертв, но рана на теле была только одна – широкий, чистый разрез, почти отделивший голову от тела. Такую рану мог бы нанести саблезуб, но эти горные хищники, убив жертву, либо пожирают ее на месте, либо уносят к себе в логово. Волки – даже гигантские волки варварских лесов к востоку от долины Кальдерона – так чисто не убивают. Ну и потом, любой хищник вряд ли оставил бы убитого ягненка целым. Звери не убивают для развлечения.

Земля вокруг ягненка была неровной, каменистой. Тави поспешно обшарил ее взглядом в поисках следов, но нашел только отпечатки овечьих копыт и еще несколько непонятных отметин – он не мог даже сказать наверняка, следы ли это. Один неясный отпечаток напоминал след человеческой пятки, но с таким же успехом его мог оставить сдвинутый с места круглый камень.

Тави озадаченно встал и почти сразу же увидел еще два трупа, лежавших между первым ягненком и кустами, в которых укрылся Доджер. Еще один ягненок и ярка, на обоих зияют такие же глубокие чистые раны. Кто-то из сильных фурий вполне мог разить так, но фурии редко нападают на животных без приказа своего властелина-человека. И если эти убийства совершены не зверем, значит это дело рук человека. Правда, ему понадобился бы до ужаса острый нож и, возможно, помощь фурии, удесятерявшей силу.

Однако чужаков в приграничной долине почти не бывает, а из местных никто по таким буеракам не шляется. Нависающая над этими местами громада Гарадоса пронизывает своим напряжением землю на мили вокруг, а уж рядом с самой горой даже уснуть почти невозможно.

Тави поднял взгляд и нахмурился: Доджер продолжал стоять у прохода сквозь кусты, угрожающе выставив вперед рога, и Тави вдруг стало не по себе.

– Дядя! – позвал Тави, и голос его чуть дрогнул. – Что-то не так.

Бернард подошел к нему, окинул взглядом Доджера и отару, затем лежавших на земле мертвых овец. Он нахмурился, потом глаза его расширились. Он распрямился и отстегнул от пояса короткий, тяжелый легионерский меч.

– Тави. Быстро ко мне.

– Что?

– Живо! – В голосе Бернарда прозвучали стальные командные нотки, каких Тави ни разу еще у него не слышал. С тревожно забившимся сердцем Тави повернулся и послушно подошел к нему.

– А как же отара?

– Забудь, – ледяным тоном отрезал Бернард. – Мы уходим.

– Но овцы… мы же их потеряем! Не можем же мы бросить их так!

Бернард сунул меч в руку Тави, медленно обшарил взглядом кусты вокруг и наложил стрелу на тетиву лука.

– Держи его острием вниз. Положи другую руку мне между лопаток у основания шеи и держи ее там.

Страх, охвативший Тави, сделался еще сильнее, но он совладал с ним и сделал все, как приказал дядя.

– Что случилось? Почему мы уходим?

– Потому что мы хотим вернуться живыми. – Бернард двинулся прочь из зарослей, лицо его застыло от напряжения.

– Живыми? Дядя, да что…

Бернард застыл, резко повернулся и вскинул лук. Тави повернулся следом за ним и успел увидеть какое-то движение в зарослях перед ними.

– Что э…

Резкий, шипящий звук послышался с противоположной стороны. Тави повернул голову, но дядя его не смог сделать этого так же быстро, ибо ему пришлось поворачиваться всем телом – с поднятым луком и приложенной к щеке стрелой. Тави ничего не оставалось, как смотреть на приближавшегося… кого?

Нападавший напоминал птицу – если только птица может иметь восемь футов роста и бегать на длинных, мощных ногах, мощнее и больше в обхвате, чем у беговой лошади, и украшенных зловещего вида когтями. Голова ее покоилась на длинной, гибкой шее; клюв напоминал ястребиный, только во много раз больше, острый и угрожающе изогнутый. В расцветке оперения преобладали черные и коричневые тона, а глаза были ярко-золотистого цвета.

Птица рванулась вперед, сделала два огромных шага и прыгнула, вытянув когти к своим жертвам и молотя по воздуху неожиданно крошечными крылышками. Бернард оттолкнул Тави бедром, и тот полетел в сторону, а дядя остался между ним и надвигающимся кошмаром.

Бернард выстрелил не целясь. Стрела ударила в птицу по касательной и отскочила от жестких перьев. Жуткая тварь приземлилась на Бернарда и клюнула его.

Тави вскрикнул, когда капли крови его дяди попали ему на лицо.

Зверь-птица орудовала когтями. Один из них рванул дяде Бернарду бедро, вспоров крепкие кожаные штаны, как тонкую ткань. Кровь ударила струей. Другой коготь целил в горло, но Бернарду удалось отбить его луком. Тварь попыталась достать его клювом, и снова он отбил выпад.

Огромный клюв птицы метнулся вбок и перекусил лук, словно тонкую хворостинку. Громко хлопнула оборвавшаяся тетива.

Тави поднял меч и с криком бросился на помощь дяде. Его собственный голос показался ему чужим, таким он был высоким, срывающимся от волнения и страха. Птичья голова повернулась в его сторону, и взгляд золотистых глаз уперся в него.

– Брутус! – крикнул дядя Бернард, стоило птице отвернуться к Тави. – Взять его!

Земля под ногами у птицы вздыбилась и метнулась вверх: Брутус откликнулся на зов Бернарда.

Тонкий почвенный покров раздался, обнажив каменную поверхность. Брутус вылетел из земли, как выбегающая из прибоя гончая, – огромный охотничий пес из земли и камня. Глаза фурии горели как ослепительно-зеленые изумруды. Брутус оттолкнулся каменными лапами от земли, прыгнул и сомкнул каменные челюсти на птичьей ноге.

Птица испустила звук, напоминающий пронзительный свист закипающего чайника, и ее клюв метнулся к голове фурии. Удар высек из камня искры, и одно ухо гончей отлетело в сторону, но Брутус не обратил на это ни малейшего внимания.

Тави снова закричал и, держа меч обеими руками, нанес удар. Он попал птице в основание шеи и ощутил, как та дернулась от боли – это напоминало рывки попавшей на крючок рыбы. Он замахнулся и ударил еще раз. Из раны выплеснулась на клинок темная кровь.

Тави продолжал разить мечом, уворачиваясь при этом от когтей твари. Снова и снова ударял тяжелый клинок по птичьей шее; брызги темной крови летели Тави на руки, на одежду, на лицо.

Брутус опрокинул птицу набок и навалился на нее сверху, прижимая к земле. Тави снова взвизгнул и с размаху, как топор, опустил меч на шею птицы. Он услышал хруст, и птица обмякла. Свистящий визг стих, только кровь барабанным боем стучала у мальчика в ушах.

Тави била крупная дрожь. Вся его одежда, меч и рассыпанные по земле перья были в крови. Брутус продолжал удерживать птицу за ногу своими гранитными челюстями. От тела исходила омерзительная вонь. Тави поперхнулся и постарался дышать ртом. Потом опомнился и повернулся к лежавшему на земле дяде.

– Дядя, – пробормотал Тави и опустился рядом с ним на колени. Тот был весь в крови. – Дядя Бернард.

Бернард повернул бледное, перекошенное от боли лицо к Тави. Обеими руками он зажимал рану на бедре – с такой силой, что побелели пальцы.

– Нога, – прохрипел он. – Надо перетянуть ногу жгутом, парень, или мне крышка.

Тави кивнул. Он положил меч на землю и расстегнул пояс.

– А Брутус? – спросил он.

Бернард с усилием мотнул головой:

– Не сейчас. И потом, такие дела ему не поручишь.

Тави пришлось тянуть обеими руками, чтобы подвинуть дядину ногу хотя бы настолько, чтобы он смог подсунуть под нее пояс, – и даже это небольшое перемещение заставило того охнуть от боли. Тави затянул пояс как можно туже и завязал концы. Бернард снова застонал и медленно отнял руки от раны. Кровь продолжала сочиться, но, по крайней мере, не била струей. Сама рана выглядела ужасно. Коготь вспорол мышцы, и Тави показалось, что он видит, как в глубине белеет кость. У него снова свело желудок, и он отвел взгляд в сторону.

– Вóроны! – пробормотал он. – Дядя? Ты как?

– Болит изрядно. Ты говори со мной, говори – так легче.

Тави прикусил губу:

– Ладно. Что это за тварь такая?

– Овцерез. Их разводят в южных краях. По большей части в Лихорадских джунглях. Никогда не слышал, чтобы их видели в наших северных краях. Тем более таких крупных.

– Они что, пожирают овец?

– Нет. Они слишком глупы. Стоит им почуять кровь, и они рвут на части все, что движется.

Тави сглотнул и кивнул:

– Мы все еще в опасности?

– Возможно. Овцерезы охотятся парами. Ступай посмотри на птицу.

– Что?

– Посмотри на эту проклятую птицу, парень! – рявкнул Бернард.

Тави встал и вернулся к овцерезу. Свободная нога его еще дергалась, когти сжимались и разжимались. От него продолжала исходить нестерпимая вонь, и Тави пришлось прикрыть нос и рот рукой.

Бернард охнул и сел. На мгновение голова его бессильно повисла, и ему пришлось опереться о землю руками.

– Ты убил его первым ударом, Тави. Тебе бы стоило отойти и дать этой гадине сдохнуть.

– Но она еще билась, – возразил Тави.

Бернард мотнул головой:

– Ты перерубил ему шею. Его бы не хватило надолго. Но за те несколько минут, что овцерез истекал кровью, он вполне мог бы прихватить и тебя с собой. Посмотри на его шею. У самой головы, сзади.

Тави обошел труп птицы и посмотрел туда, куда сказал дядя, – стараясь при этом держаться подальше от клюва.

Что-то заставляло перья на шее птицы странно топорщиться. Он опустился на колени и, борясь с брезгливостью, раздвинул перья.

Шею птицы туго стягивало, впиваясь в мышцы, плетеное кольцо из грубой холстины и кожи.

– Тут у него что-то вроде ошейника, – сообщил Тави.

– Из чего ошейник? – прохрипел Бернард.

– Не знаю. Вроде как холст и немного кожи, и все заплетено в косичку. Я такого еще не видел.

– Это маратский ошейник. Нам надо убираться отсюда, Тави.

Тави потрясенно посмотрел на дядю.

– Но ведь в долине Кальдерона нет маратов. Легионы прогнали их. Здесь не бывало маратов со времен той большой битвы много лет назад.

Бернард кивнул:

– Еще до твоего рождения. Но те две когорты, которые расквартированы в гарнизоне, не обязательно перехватывают их, если только они не переходят границу большими группами. Где-то здесь находится воин-марат, и он вряд ли обрадуется тому, что мы убили его птицу. И ее самец – тоже.

– Самец?

– Видишь отметины на затылке? Шрамы от спаривания. Мы убили самку.

Тави охнул:

– Тогда, пожалуй, нам лучше уйти.

Бернард кивнул; движения его сделались усталыми, неуверенными.

– Иди сюда, парень.

Тави повиновался, снова опустившись на колени рядом с дядей. Одна из овец заблеяла, и Тави нахмурился: он увидел, что маленькое стадо разбрелось по кустам и Доджер забегал вокруг него, бесцеремонно сгоняя самок рогами.

– Брутус, – хрипло произнес Бернард и весь сморщился от напряжения. – Отпусти птицу. Отнеси нас обоих домой.

Каменный пес отпустил птицу, повернулся к Бернарду и снова погрузился в землю. Тави почувствовал, как дрогнула и зашевелилась земля под ногами. Потом из-под нее выросла каменная плита шириной футов в пять и вместе с ними двинулась в южном направлении – ни дать ни взять плот на неспешной реке. Медленно набирая скорость, земляной плот заскользил в сторону прогалины.

– Растолкай меня, когда мы вернемся, – пробормотал Бернард, лег на спину и закрыл глаза. Тело его мгновенно обмякло.

Тави, нахмурившись, покосился на дядю, потом оглянулся на овец. Доджер снова загнал их в буерак и выставил рога – но не в сторону Тави.

– Дядя Бернард, – произнес Тави, и голос его показался ему самому высоким и испуганным. – Дядя Бернард, мне кажется, что-то приближается.

Дядя не ответил. Тави огляделся по сторонам в поисках дядиного меча и тут же сообразил, что оставил его рядом с трупом овцереза и теперь их разделяют две дюжины шагов. Он сжал кулаки от досады. Это все он виноват. Если бы он не забыл на время о своих обязанностях из желания произвести впечатление на Беритту, ему не нужно было бы отправляться на поиски Доджера, а его дяде не пришлось бы идти с ним.

Тави поежился. Смерть вдруг показалась не далекой, а совсем близкой, очень даже настоящей.

В долине потемнело, и Тави увидел, как на солнце наползают тучи. Где-то вдалеке прогремел гром. Деревья зашелестели, раскачиваясь под порывами ветра. Тави казалось, что каменный плот ползет медленнее черепахи. На самом деле они уже перемещались со скоростью быстро шагающего человека и продолжали набирать ход, но Тави отчаянно хотелось двигаться быстрее. Он боялся, что они опоздают.

Новая мысль мелькнула у него в голове, и он застыл. Если кто-нибудь нападет на них сейчас, его дядя не придет на помощь. Тави придется справляться с этим самому.

Пронзительный свистящий вопль раздался в зарослях справа от них, выше по склону.

Тави дернулся и посмотрел в том направлении, но ничего не увидел. Вопль повторился.

Еще один овцерез.

Другой вопль отозвался ему эхом, на этот раз слева от каменного плота, и прозвучал он неприятно близко. Третий? Шагах в пятидесяти позади них качнулись кусты. Тави показалось, что к ним что-то приближается.

– Они приближаются, – негромко произнес он.

Внутри его все сжалось. Хотя Брутус, разогнавшись, не уступал в скорости бегущему человеку, разгон требовал времени, а его у них не осталось. Шансов спастись от другого овцереза у лежавшего без сознания Бернарда не было, а от Брутуса помощи ждать не приходилось, ибо тот сосредоточился на одной-единственной задаче: доставить их домой.

Из этого следовало, что спастись дядя может только в одном случае: если овцерез погонится за кем-нибудь другим. Точнее, если этот кто-то уведет его за собой в другую сторону.

Тави сделал глубокий вдох – и скатился с каменного плота на землю. Он заполз под придорожный куст и затаился. Если овцерезы реагируют на движение, уж наверняка им будет труднее делать это при ветре, при раскачивающихся деревьях и кустах. Он полежит немного неподвижно, а потом примется шуметь и скакать, чтобы отвлечь внимание охотников от уязвимой добычи.

Снова громыхнул гром, и на щеку Тави упала ледяная капля. Он поднял глаза и увидел, что небо почти полностью затянуто черными тучами. Еще одна капля упала на него, и вдруг его охватил такой страх, что едва не стошнило. Затеянные дикими фуриями грозы смертельно опасны для любого, кого они застигнут в глуши. Лишенный защиты толстых стен усадьбы, лишенный защиты собственных фурий, он почти наверняка окажется в полной власти стихий. Стараясь дышать ровнее, Тави подобрал несколько камней подходящего для броска размера. Потом повернулся лицом на восток и швырнул камень как можно дальше.

Описав беззвучную дугу, камень ударился о ствол дерева; стук вышел что надо – резкий, отчетливый. Тави вжался в землю у древесных корней и затаил дыхание.