Поехали!

– Рэнди, – звала Таня.

Она остановилась у обрыва. Прогалина внизу мерцала как переполненное звёздами ночное небо, разгоралась до северного сияния – потрясающе красивую смерть инопланетным паразитам придумали «ДатаГен».

Таня увидела Рэнди.

Он словно бы купался в искристом море, в перевёрнутой и сияющей бездне. Раскинул руки и лежал, смотрел вверх, на шлеме бликовали отражённые искры. Таня в очередной раз позвала его, заранее готовясь к худшему, но Рэнди ответил.

– Дже впустила их.

– Что?

– Ты слышишь? Они говорят, что ещё можно спастись.

– Рэнди.

Престон подобрался ближе. Таня мельком глянула на батарейку: почти села, штук пять стандартных выстрелов или один площадный. Выбираться придётся ещё на чьём-то. Она качнула головой, указывая на Рэнди.

– Эй, придурок, – Престон её не понял. – Да выбирайся ты оттуда, что за…

– У меня верёвка, – Зыков прихватил канат с «Альбатроса». Прочный и тонкий, он хранился в поясе, разматывался на сотню метров и был способен поднять небольшой танкер. Вытащить худощавого Рэнди – вопрос пары минут, Таня даже улыбнулась ему. Да, всё хорошо.

Он кинул верёвку. Рэнди не обратил внимания, и снова показалось: он мёртв.

«Он убил Дже».

Посттравматический синдром не развивается так быстро. А ещё в костюмах есть минимальная автоматизированная аптечка – не спасёт от выстрела в упор, но простенькое успокоительное выдаст, уже должна была кольнуть Рэнди в шею, тихо, неприметно, эффективно.

– Капрал Томирико, хватайтесь за чёртову верёвку! – рявкнула Таня.

Тот дёрнулся, но лишь на мгновение.

– Я её убил, они были внутри. И во мне теперь тоже. Говорят, что… Они говорят.

Рэнди замолк, зато Таня снова выкрикнула приказ, теперь уже Престону и Зыкову: хватайте его, а потом спрыгнула в клейкое «море». Оно приняло безучастно, как настоящая прохладная солоноватая вода.

Таня представила, что плывёт по дрожащей и жёлтой склере Дорси.

Она была паразитом в этом сияющем месиве мертвецов. «Крабы» ещё шевелились, некоторые особи пытались ползти по плечам, прокрасться в воздуховоды. Один из фильтров заглох, Таня закашлялась от нехватки воздуха, затем словно бы отторгла бронхитную мокроту.

Рэнди покачивался на волнах и наставил на неё бластер.

– Они говорят, что не хотели этого.

А потом ударил площадным себе в грудь.

* * *

Жар заполнил всю расщелину. Человеческая фигура была внутри раскалённого шара – это напоминало нейтронную или атомную реакцию звезды, проваливающиеся к ядру раскалённые острова, протуберанцы высотой в сотни и тысячи километров. Таня уцепилась за верёвку прежде, чем бездна просела вниз вместе с тем немногим, что осталось от Рэнди.

Верёвку дёрнуло. Жар преследовал Таню. Она успела поставить сотню кредитов против гнутой пластиковой вилки, что ребята не успеют, реакция её достанет.

Затянутый слизью «берег» показался благословением. Таня повалилась на землю, тяжело дыша; снова барахлил фильтр, снова пришлось откашливаться.

– Ты как? – Зыков сел рядом.

– Нормально. Чёртов Рэнди, ему что-то мерещилось…

«Это моя вина».

«Проверить психическое состояние перед операцией».

Она должна была позаботиться об этом. Две смерти – всего за несколько часов.

Таня принялась отшвыривать «кисель». Комья студня разлетались и брызгали, она была словно ребёнок на берегу, играющий с мокрым песком. Это весело. Давай построим замок.

– Надо же, опять заполняется.

Престон смотрел в бездну. «Отойди», – едва не рявкнула на него Таня. Когда ты смотришь в бездну, она смотрит в тебя – может, это и выдумка, но на Обжоре рисковать не стоило. По спине поползли холодные мурашки. На шлеме Престона темнота заполнялась отражёнными электрическими бликами.

– На высоте их меньше. Поднимемся вон туда, – Таня ткнула в заросли деревьев. На них, конечно, будут лианы, может быть, хищные листья или плотоядные гусеницы, но всё лучше «киселя». – Переждём до утра. Завтра нас должны забрать.

Престон всё не отходил от края. Тане пришлось повторить надоевшее «это приказ», прежде чем тот подчинился.

«Они говорят, что не хотели этого».

Таня постаралась устроиться поудобнее на толстой ветке. Она покачивалась и скрипела, но могла выдержать вес и втрое больше. На соседних, словно огромные белки или птицы, сидели Зыков и Престон.

– Постарайтесь отдохнуть, – посоветовала она им. – Завтра всё это закончится.

Они всё равно будут думать про Дже и Рэнди; и она тоже. Много дней и недель, но это можно отложить на потом, а дальше помогут препараты когнитивной коррекции и прочие чудеса от всеми любимой «ДатаГен». Всё закончится хорошо.

* * *

– Таня.

Престон позвал едва слышным шипением в наушниках.

Она толком не засыпала, балансировала на грани дремоты и бодрствования, того особого состояния, когда пытаешься экономить энергию. Как севший аккумулятор в бластере.

Престон стоял на земле под деревом. Судя по характерной дымке и розово-лиловому горизонту, близилось утро. Воздух очистился и стал прозрачным. Видимость сто процентов, зачем-то отметила Таня.

Мёртвый «кисель» ещё вспыхивал внизу. Престон стоял по пояс в месиве и смотрел вверх.

Таня повисла на ветке, прежде чем спрыгнуть. Краем глаза заметила Зыкова, тот спал и, кажется, даже храпел. Пускай отдыхает, в их положении чем больше проспят, тем скорее вернутся на «Кинир».

– Они говорят со мной.

Бластер поднялся знакомым жестом. Лицо Престона было очень спокойным и даже умиротворённым, тёмная кожа и тёмные глаза стали единым монолитом за бронированным стеклом шлема.

– Внутри и говорят.

– Макс. Костюм герметичен. Никого нет.

«Говорить никакие „они“ тоже не могут», – это был уже концепт посложнее, так что Таня ограничилась тем, что стояла и смотрела на своего подчинённого. «Кисель» колыхался. Чёртовы «крабы» должны уже были все сдохнуть.

– Слышишь? Повторяй за мной. Костюм герметичен. Эти твари внутрь не пролезут. Мы скоро вернёмся домой.

Таня вспомнила, откуда родом Макс Престон. С Большой Новой Земли-14, кажется, одной из старых первоколонизированных планет, которым всё собираются поменять название на что-нибудь оригинальнее. Заря космической эры – люди верили, что пригодных для обитания миров так же много, как…

«Мёртвых „крабов“ в этом „киселе“».

Таня сглотнула. Престон целился в неё.

– Скоро. Домой.

– Они… не хотели. Они просят… простить. За… Нила. Чёрт!..

Бластер скользнул вниз и завяз в подсвеченном «желе», Престон же рванул шлем с такой силой, точно пытался оторвать голову. Он швырнул его в Таню, та поймала и кинулась навстречу. Надо вернуть на место. Вдруг паразиты живы.

Престон оттолкнул её и шагнул в бездну. В ней накопилось немного месива после вчерашнего, слишком мало, чтобы сдержать падение. Удар тела напоминал звук, с которым разбивается яйцо. Таня пробралась и заглянула вниз. Шлем приземлился рядом и уцелел.

– Хреново, да? – сказал Зыков.

Таня отодвинулась от кромки и схватила рукоять своего бластера. Пара стандартных выстрелов, один площадный.

– С тобой тоже говорят? – спросила она нейтральным тоном. Разбитая человеческая голова действительно похожа на яйцо с зародышем. Влага и кровь. Зыков даже вздёрнул бровь:

– Ну да. С самого начала, только я покрепче этих сосунков… прости, они не заслужили. От Престона не ожидал, вроде нормальный же парень.

– Что?

Площадный. Только один.

– Что ты слышишь?

– Эти твари. Они шепчут прямо вот здесь, – Зыков постучал по плексигласу на уровне виска. – Да ладно, ты уже тоже «врубилась». Глубоко, как в кости зудит. Прислушайся.

Таня ошарашенно на него смотрела.

А потом сделала глубокий вдох – и услышала.

Ничего они не «говорили», то был предсмертный шёпот, хрип, печальная песнь или агонизирующий бред. Голоса перекликались и перекрикивали, перешёптывали друг друга, Тане представилась невероятная толпа на площади в пару миллиардов квадратных километров: все пытались сказать своё, донести, топтались друг у друга на ногах. Голоса плакали, проклинали, умоляли, причитали, торговались. Почему-то многие просили прощения.

– Ну? Я же говорил. Тебя, наверное, «подчистили», чтобы не сразу «пробило», – Зыков привычным жестом потянулся за сигаретой и болезненно сморщился, вспомнив про герметизацию и фильтры воздуха.

– Они…

Таня пыталась дышать.

У неё не получалось. Бластер сам собой выкручивался к лицу то Зыкова, то к собственному.

– А с нами решили поэкспериментировать. Подумаешь, четверо человек – маленькая такая жертва, даже не эксперимент, а просто исследование для галочки. Одного вернувшегося вполне достаточно. Тебя. Но я тоже хочу жить и мне плевать на этих, мать их, «крабов».

– …Разумные.

Таня озвучила это и перестала говорить, Зыков тоже, словно никакие больше слова не могли существовать.

Токсин для целого вида. Воздух чистый и прозрачный, ни единого «краба». Сине-электрические искры погасли; гроза миновала. Планета больше не станет сопротивляться людям, может быть, её назовут с большей изобретательностью, чем очередная «Новая Земля» с порядковым номером.

«Один площадный». Хватит им обоим.

Она нажала гашетку.

* * *

В рай Таня не верила, но и в ад тоже. В аду не место запаху металла, искусственной кожи и лекарств – горький такой аромат, успокоительные, что ли.

Для грешной души, повинной в геноциде целой расы, могли придумать кару поизобретательнее, чем гул двигателей.

Таня поняла, что притворяться мёртвой смысла нет, и открыла глаза. Она лежала на узкой лазаретной кушетке.

«Кинир»?

Нет, ещё меньше места. Транспортник.

Зыков стоял возле стены, ему приходилось сутулиться, чтобы вместиться в тесное пространство. Он смотрел на неё с улыбкой и скрёб жёсткую пшеничного цвета щетину.

– Никаких чудес, я просто успел тебя выдернуть, ну и себя тоже. Верёвка эта – удобная штука, оказывается.

– И вырубил.

Таня хотела сесть. Её фиксировали за ноги и за руки.

– Мера безопасности, – пояснил Зыков.

– «ДатаГен».

– Ну да, – он пожал плечами. – Они-то знали, что делают, мне предложили, если что, подстраховать. Вдруг ты окажешься слишком совестливой и тебе станет жалко каких-то «крабов», которые сожрали бедолагу Дорси.

– Целая раса, мать твою, Антон.

– И что? Это хорошая планета. Теперь там можно будет поселить бедолаг, которые ютятся на платформах с одним душем на сотню человек.

– Вселенский Совет…

– Ничего не узнает. Просто местные паразиты, смертельно опасные для человека. Вроде глистов или блох.

Глисты и блохи жили ещё на первой «настоящей» Земле. Эти твари выжили и отправились в космос вслед за людьми.

Таня отвернулась.

– Может, Айосса даже представит тебя к повышению.

Таня ничего не ответила. Зыков ещё раз пожал плечами и ушёл, а она беззвучно заплакала, и ей чудилось, что слезы вытекают вязкие, как кисель, и сияют электрическими синими искрами.

Она всё ещё слышала:

«Простите нас».

«Пощадите нас».

«Пожалуйста».

Виктория Миско. Будь здесь

– Всё будет хорошо, помнишь?

Они стояли у подъезда посреди февраля и смотрели на единственный въезд во двор, где с минуты на минуту должно было появиться такси.

На нём была расстёгнутая спортивная куртка, а она куталась в дублёнку, купленную задолго до его рождения. Он чувствовал в теле приятное тёплое волнение, а она – холодную грусть. И сегодня, ранним утром, эти два совершенно разных на первый взгляд человека смотрели в одном направлении. Ждали.

Антон моргнул и так и оставил глаза закрытыми то ли от холода, то ли от томительного ожидания.

– Ты не выспался? – взволнованно произнёс женский голос, стараясь перекричать завывания морозного ветра.

Сколько Антон себя помнил, она всегда с ним так разговаривала: и в 2, и в 7, и в 25 лет.

– Я же говорила, я же говорила, что не нужно было вчера засиживаться до полуночи. Как же так… Как же ты теперь поедешь? Что же будет, Тоша!

Он почувствовал, как тонкие женские пальцы обхватили его ладонь в кожаной перчатке и крепко сжали. Он почувствовал её тепло и волнение, сбивчивый пульс и то, как она хотела скрыть свой страх.

– Ты боишься, мам, – только и сказал парень, слегка приоткрыв глаза.

– Не боюсь, – буркнула женщина, как ребёнок, которого заподозрили в отсутствии взрослой решительности.

– Я же вижу. А боишься, потому что ничего не знаешь про космос.

– Я всё знаю, всё! – Марина резко достала из кармана пальто блокнот и потрясла им в воздухе.

Февральский ветер тут же забрался в широкий рукав и напомнил о себе. Женщина напряглась, постаралась прогнать мысли о холоде, чтобы продолжать думать только о самом главном, и ещё сильнее сжала ладонь сына.

Антон открыл глаза и рассмеялся.

– И что это?

– Конспекты, – громко, как-то по-театральному выкрикнула женщина и, смутившись, уточнила, – мои заметки про космос.

Парень зубами стянул перчатку с широкой ладони и открыл блокнот где-то посередине. Страницы были изрисованы простым карандашом, и из мелких штрихов, подчёркивающих тени и полутени, складывалось точное изображение ракеты с космическим кораблём «Восток-1».

Он не смог этого скрыть.

Их отношения с матерью были непростыми, немногословными, но долгими: он не помнил себя без неё, а она не знала о себе то, что узнала благодаря сыну. Это их связывало, и они оба об этом знали.

Поэтому он не смог скрыть улыбку. То самое движение губ, которое появляется в ответ на самое честное проявление заботы и любви. В груди стало щекотно от нахлынувших чувств, и Антон постарался пошутить.

– И это всё, что ты знаешь?

– А я не космонавт, я художник.

Марина сказала это с гордостью, как всегда говорила другим о себе, и потянула блокнот из рук сына.

– Нет уж, – хрипло произнёс молодой мужчина и улыбнулся уже открыто, честно. Это происходит неизбежно вместе с любовью. – Дай посмотрю.

На пожелтевших страницах было всё: от определения слова «космос» («словарь Ожегова», – гласила уточняющая подпись в углу страницы) до названий тестов и зачётов, которые проходил Антон за время подготовки.

– Значит, всё это время ты просто меня обманывала?

– Обманывала? – совершенно спокойно уточнила женщина, продолжая смотреть во двор.

Её щёки были румяными, и это было заметно даже в темноте зимнего утра. Антон огляделся: ни в одном из окон ещё не горел свет, было очень рано, такси ехало очень долго, и он на удивление был этому рад.

– Ты всегда говорила, что ничего не хочешь знать про космос, – бросил парень февральскому двору.

– Так и есть, – ответила зима женским голосом. – Я до сих пор не хочу ничего про него знать.

– А как же это?

Антон разрезал холодный воздух блокнотом, крепко зажатым в руке.

– Так надо. И к тому же это просто рисунки.

Он знал и слышал, что она что-то недоговаривает. Но их отношения были непростыми, и разговаривать друг с другом им ещё предстояло научиться. Долго учиться, но они оба были на это согласны. Сегодня – особенно.

– Тебе холодно? – спросил Антон и пошире распахнул куртку. От волнения ему было жарко, но он старался не подавать виду.

Марина знала и слышала, что он что-то недоговаривает. Но спросить казалось странным, ведь она решила быть мамой, которая просто наблюдает со стороны, когда он впервые заявил, что хочет стать космонавтом. Тогда это показалось ей смешным, ведь кроме слова «космонавт» в его арсенале были только «нога», «пока» и «Тоша». Тогда она решила, что это просто забавное совпадение. Но смеяться не решилась, а лишь серьёзно кивнула и стала наблюдать.

Нужно ли было уже тогда сказать ему, что она ничего не знает про космос и поэтому не хочет, чтобы он был космонавтом? Она до сих пор не нашла ответ на этот вопрос.

Марина просто наблюдала, как детская мечта сына становится реальностью.

Когда Антон сдал свой последний зачёт и прислал ей об этом короткое сообщение в Viber, она знала, что он недоговаривает о том, как гордится собой, но не стала спрашивать. В тот день Марина просто поставила в своём «космическом блокноте» плюсик, и только дрожащая рука выдавала её волнение.

Она просто наблюдала. И, нужно ли при этом что-то говорить, так и не решила.

Поэтому сейчас женщина злилась на себя за то, что достала конспекты и так просто отдала их сыну. Ведь «Я ничего не хочу знать про космос» казалось ей верной отговоркой для того, чтобы прятать свои чувства.

Такси не торопилось. И они стояли у подъезда как никогда очень близко друг к другу то ли от холода, то ли от предвкушения разлуки. Антон листал блокнот и даже в темноте различал любовь на каждой странице.

Даже он так не любил космос, как его любила она.

Марина нарисовала спутники и огромную МКС, на которую в скором времени должен был отправиться Антон. Подписала названия отсеков и пронумеровала этапы стыковки космического аппарата. В скафандре, изображённом на одной из страниц, Антон разглядел свои весёлые глаза.

– Не так-то просто в этой штуке так согнуть руки.

Марина мельком взглянула на свой рисунок и быстро отвела глаза.

– Я художник, Антон, я не космонавт.

– Но ты явно поклонница. И как давно ты этим занимаешься?

– Достаточно давно, – еле слышно произнесла женщина.

Она подняла голову к тёмному зимнему небу и в который раз постаралась представить там своего сына. Мальчика, который решил, что будет космонавтом, ещё в 3 года. Получается, это она научила его так сильно мечтать и так сильно стараться.

– Всё будет хорошо, помнишь? – с непривычки буркнул он себе под нос.

Это было странным – наконец узнать, что она думает обо всей этой затее. Ведь да, это мама подарила ему ночник-глобус и телескоп, который еле поместился в его маленькой комнате. Она всегда спотыкалась о его раскидистые ножки, но ни разу не предложила убрать, отдать или выкинуть, хотя без разрешения поступала так с любимыми машинками и мягкими игрушками. Она что-то чувствовала, поэтому продолжала незаметно протирать телескоп от пыли, поливать фиалки на подоконнике, перегибаясь через массивный серый корпус, и делать вид, что ничего не знает про космос.

Глобус и телескоп. Только сейчас Антон понял, что это тоже было проявлением её любви – такой немногословной, но такой точной.

Незаметно для себя он подвинулся ещё ближе к женщине, которая продолжала смотреть на небо. Её тонкая шея была напряжена и, как всегда, изящна. Антон залюбовался бледной кожей – отражением зимы.

На телефоне появилось уведомление, что такси будет через 5 минут. Февраль в этом году выдался холодным и сегодня утром особенно явно демонстрировал свой нрав.

– Мы с тобой так мало говорили о космосе, – буркнул Антон, но уже чуть громче. – Почему?

Он поднял голову и тоже посмотрел на небо, чтобы понять, о чём она думает.

– Нам всегда было о чём поговорить, – подытожила женщина. – Но мы и об этом не говорили.

Антон согласно кивнул.

– Меня не научили говорить по душам, а я не научила этому тебя. И никто в этом не виноват, просто мы такие.

– Всё будет хорошо?

– Ага.

Это было их мантрой – коротким сигналом «Бип! Бип!» о том, что полёт проходит в штатном режиме. Когда отец Антона ушёл и сердце матери разбилось на мелкие кусочки, она стала произносить эти слова чаще обычного, чтобы возвращать себя к жизни.

Ей сложно было признаться даже себе, что она не хочет, чтобы сын стал космонавтом, потому что отпускать в неизвестность – очень тяжело. Ведь родители привыкают быть взрослыми, которые должны знать всё наперёд, а у Марины не получалось. Как бы она ни старалась понять космос, дальше созвездия Большой Медведицы из школьной программы ей представлялось только тёмное пространство, и однажды она сдалась. Согласилась оставить эту надуманную роль знатока и доверилась сыну – ребёнку, который уже в 3 года знал наперёд, что станет космонавтом.

Он им стал. Она этим очень гордилась. А ещё он стал взрослым. Очень взрослым. В чём-то даже взрослее её самой. И это было грустно, но чаще – приятно.

Он стоял рядом – высокий, сильный, всегда спокойный, и Марина даже в темноте февраля могла представить, как светятся его голубые глаза. При слове «космос» в них всегда появлялся особый огонёк, который её пугал, а на самом деле – восхищал.

– Я ничего не знаю про космос, кроме твоей любви, – сказала женщина.

Антон крепче сжал блокнот и улыбнулся темноте.

– Да я тоже, мам.

Этим ранним утром он ждал такси, которое отвезёт его на космодром. И на днях должен будет состояться его первый полёт. Спустя долгие годы тренировок и теории и ещё более долгие годы мечтаний. Всё, что он знал о космосе, умещалось в нескольких учебниках, центрифугах и «репетициях». То, что он о космосе чувствовал, не умещалось во всех существовавших когда-либо словах. Наверное, поэтому они с матерью молчали о космосе: говорить о мечте бывает сложнее, чем её достигать.

– У тебя всё получится, – она произнесла это впервые и испугалась. Опустила глаза, посмотрела на тёмный снег и по старой привычке хотела уже взять ластик и стереть «нарисованное».

Но Антон лишь слегка дёрнул плечом и крепче сжал женскую ладонь в вязаной варежке.

– Спасибо.

Она всегда боялась, что такими словами возложит на него невыносимо тяжёлую ношу собственных ожиданий, и не знала, насколько трудным было его ожидание этих слов. Ведь глобус и телескоп стали важными фактами его жизни, но чаще всего самое важное для нас – это что-то нематериальное, неосязаемое, как невесомость, которая лишает человека собственного веса.

– Спасибо, – повторил он, и это была необычная благодарность.

И он, и она это почувствовали.

В ней было о бессонных ночах, о потерянных носках, о недоделанных уроках, заброшенных из-за того самого телескопа у письменного стола. О тонкой полосочке света, пробивающейся из-под двери детской комнаты посреди ночи, когда ты почти уже дёргаешь ручку, почти уже недовольно бурчишь, что пора спать, а вместо этого застаёшь ребёнка стоящим босыми ногами на холодном полу и смотрящим на звёзды. «Ну как же так, Тоша, как же так?» – только и останется сказать засыпающему над кашей сыну утром.

В каждый свой день они оба вкладывали что-то о любви.

– Ты так сильно об этом мечтал, – произнесла Марина. – Так сильно, что заставил всех поверить, что у тебя получится. Я просто хотела быть рядом…

Она глубоко вдохнула, чтобы не дать волю слезам. Она договорилась с собой, что поплачет дома. Ну где же это такси?!

– У тебя получилось, получилось.

– А теперь… ты…

Она взмахнула рукой, подняла глаза к небу, и февральский ветер снова напомнил о себе, но она этого не заметила.

Засветился снег, и во двор въехало такси.

– Пора.

– Пора.

Машина остановилась возле подъезда, и Антон улыбнулся.

– Ты рад?

– Я очень рад, мама.

– Всё будет хорошо.

– Всё будет хорошо.

Они медленно подошли к машине. Он – в своей спортивной куртке нараспашку, она – кутаясь в старую дублёнку, пропахшую лавандой от моли. Антон продолжал держать блокнот о космосе, а Марина – ладонь сына. Со стороны они выглядели странной парочкой посреди февральского утра, но даже невооружённым взглядом можно было заметить, как эти двое близки.

– Блокнот, – напомнила женщина, и парень хитро улыбнулся, незаметно для себя заключив её в самые сильные свои объятия.

– Возьму его с собой, вдруг пригодится.

– Но я… – женщина отпустила руку сына и осталась стоять на тротуаре. – Я ничего не знаю о космосе…

– Космос здесь, – парень прижал блокнот к сердцу и сел на заднее сиденье автомобиля.

– Здесь… – ответила Марина тем же жестом.

Дверь закрылась. Водитель завёл двигатель, и утренний двор наполнился звуком расставания.

– Постой!

Марина резко бросилась к машине, дёрнула дверную ручку и встретила взгляд искрящихся голубых глаз.

– Антон, я смотрела фильм… фильм… – она безуспешно постаралась вспомнить название. – Там показывали, как человек улетел в космос, и, пока у него там проходил 1 день, на Земле проходило несколько лет… Я хотела узнать, это важно… Сын в ожидании смотрел на румяную женщину.

– Сколько лет пройдёт на Земле, когда ты вернёшься? Я успею тебя увидеть до того… до того, как уйду.

На мгновение дыхание Антона замерло. Весь двор, весь этот февраль стали просто чувством, просто ощущением момента. Он вышел из машины и снова оказался рядом с матерью – ещё выше, ещё сильнее, ещё спокойнее. Марина посмотрела на сына снизу вверх и закусила губу в ожидании судьбоносного ответа, ощущая, как сердце в груди готово вырваться наружу. Она так ничего и не знала о космосе, кроме того, что думал и говорил об этом Антон. Она боялась читать, искать информацию, потому что не хотела найти там то, что сможет напугать её сильнее, чем неизвестность. А потом по телевизору показали фильм, и теперь это был её главный, определяющий всё вопрос вот уже много лет.

– Я лечу на МКС, мам.

Женщина понимающе кивнула.

– Мне лететь 6 часов, и там я проведу около месяца. И на Земле пройдёт тот же месяц.

Из груди Марины вырвался громкий выдох.

– Правда?

Антон молча кивнул и улыбнулся.

– Поэтому будь здесь, хорошо? Никуда не уходи.

* * *

Марина оставила дублёнку в коридоре и зашла в комнату сына, потирая замёрзшие руки. Осознание, что Антон стал взрослым, всегда особенно чётко приходило к ней именно здесь – в этих нескольких метрах его детства.

Когда-то он построил на полу целый космодром и играл так весь день, пока в ванной работали сантехники. Вечером, перед уходом, один из них заметил в комнате ребёнка и очень удивился.

– Это он просто сам с собой играл целый день?

Марина улыбнулась.

– Будущий космонавт.

– Космона-авт, – протянул рабочий.

Он счёл эти слова частью игры и понимающе кивнул, а Марина знала, что ничего он не понял.

Ведь быть наблюдателем – это не только про смотреть, но и про слушать, замечать, прислушиваться, поддерживать, верить. Да, когда-то это была игра.

– Куда направляетесь? – закрыв дверь за рабочими, она заглянула в комнату к сыну.

– На МКС, мам, на МКС!

– Далеко!

Да, она не понимала, где это и сколько до туда лететь, но она играла в игру, поддерживала мечту, а потом – много лет спустя – готова была ждать сына вечность, лишь бы он был счастлив.

* * *

Марина встала возле окна, посмотрела во двор, откуда несколько минут назад уехало такси, и вдруг почувствовала себя необычайно сильной и смелой. В комнате не было ни глобуса, ни телескопа – Антон первым делом перевёз их в свою новую квартиру, но космос был в сердце, и она особенно сильно чувствовала это.

Она посмотрела на утреннее небо. Свет от гирлянды создавал ощущение волшебства. Марина получила ответы на главные вопросы, которые её волновали, и теперь смотреть на небо и представлять там сына стало не так страшно.

«Он космонавт». Она произнесла это вслух и оставила звук на кончике языка. Марина смаковала ощущение гордости, трепетного волнения и ожидания, стараясь полностью ощутить освобождение и разрешение, которые наполняли её тело.

Видимо, в детстве Антона она сделала для него что-то очень важное. Несмотря на свою неопытность, несмотря на своё неумение говорить о собственных чувствах, несмотря на недостаток информации о «правильном» воспитании детей.

Она просто его любила, наблюдала, слушала. Она просто ему верила, как бы это порой ни было непросто.

Марина так и не решила, кто и как становится космонавтами, кто эти люди, как и с кем они мечтают о космосе. Она до сих пор почти ничего не знала про космос. Но одно теперь знала точно – мечты сбываются.

* * *

Телефон издал сигнал о входящем сообщении от сына. Марина нажала на уведомление, и на экране появилась фотография силуэта девушки, которая сидела на подоконнике, держа светящийся ночник-глобус возле живота. Это была Галя, невеста Антона, Марина сразу узнала её по пышным кудрявым волосам и тоненьким ножкам.

Ещё одно сообщение пришло через несколько секунд. «Космос здесь, мама. У тебя будет внук».

* * *

Мало кто из нас знает о реальном космосе, поэтому нам порой так сложно подбирать слова, говорить и писать об этом. Но каждый из нас должен найти свой космос на Земле, чтобы быть счастливым. Обязательно.