Зачерпнув полную ладонь колючей, перемешанной с осыпавшейся штукатуркой пыли, Вера запрокинула голову и высыпала все в рот. Пару раз с усилием сглотнула и вышла из дома, оставив за собой темный узкий проем.
***
Воскресное утро обещало быть солнечным, чернота на востоке бледнела и постепенно наливалась холодным розовым светом. Виктор проснулся раньше, скрипнул кроватью, зевнул с голосом и, шмыгая растянутыми тапочками, вышел из комнаты. И снова заохал, и снова закряхтел сначала в ванной, потом на кухне. Сквозь приоткрытую дверь до Веры долетел аромат поджареного хлеба и чего-то копченого и, впервые за два последних дня она поняла, как сильно голодна. Чтобы не расстраиваться, заглядывая на кухню, где об тарелку лязгала вилка, а через рыжую бороду всасывался с громким хлюпаньем сладкий чай, она сразу проскочила в ванну.
Вера сплевывала пасту, когда почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Прокашлялась, повиснув над раковиной, на спине под плотной тканью ночнушки выступил холодный липкий пот, неприятно похолодало у висков. Через пару секунд все прошло. Когда она вышла из ванной, Виктор уже ходил по дому в расстегнутой белой рубашке и, увидев жену, нетерпеливо замахал рукой, вокруг которой застегивал манжет.
– Собирайся скорее. Тебе еще завтрак готовить – сегодня день большой, после службы родители нас сразу к отцу Анатолию повезут.
– Я не буду завтракать, тошнит меня, – ответила Вера, еле ворочая языком.
Виктор тут же изменился в лице, сдвинул бесцветные брови к переносице:
– Пока бесов из тебя не выгонят, о детях даже думать не смей. Всех перепортишь.
Вера вяло кивнула. Она была уверена – дело не в том, о чем подумал муж. И в то же время ее ужаснуло "не смей": ведь как-то она должна будет решить это "не смей", если оно действительно случится.
Они вышли из дома за двадцать минут до начала службы. Больше всего Вера боялась, что Виктор решит пойти по набережной, но он и не думал петлять, удлиняя дорогу. Шли мимо серых монолитов многоэтажек, вдоль спокойной в воскресный день трассы. Вера, идущая позади, пару раз обернулась, когда они проходили мимо переулка. Мельком увидела высокую, кое-где дырявую крышу. Она первый раз видела этот дом при свете разгорающегося солнца.
Воскресная служба, как и всегда, была многолюдной. В воздухе, тяжелом от скопления тепло одетых, преющих тел, коптили свечи, пахло чесноком. Вера повертелась по сторонам, стараясь не привлекать внимание мужа, и с правой стороны от себя заметила маленькую сухонькую бабульку. Та слегка приоткрывала беззубый рот и еле слышно рыгала, затем утирала влажные губы кончиком платка и поспешно крестилась.
Вера отвернулась и чуть отступила от нее, уставилась на спины, обтянутые серыми пуховиками, на сморщенные на затылках темные платки, которые морщились еще сильнее, когда молящиеся подносили руку ко лбу, и зачем-то слегка запрокидывали головы.
"Да как же вам не душно в них", подумала она и раздраженно потянула за конец своего платка.
– Ты что делаешь?! – зашипел Виктор, когда ее вялая рука упала вдоль тела и из пальцев на затоптанный пол выскользнул платок.
Муж неловко подтолкнул ее в сторону платка, продолжая креститься, и в тот момент, когда все склонились под "Господи, помилуй", в глазах у Веры потемнело. Все что она видела вокруг себя – темные спины, ошалелые глаза бабки, яркие пятна горящих свечей – смешалось в одно рябящее пятно. Снова поднялась тошнота. Вера прикрыла рот рукой, но тут же согнулась от спазма, и черная жижа вылилась на пол, растеклась длиннопалым пауком. Внутри стало легко и приятно, будто она только этого и ждала, будто всю жизнь вынашивала в себе это тошноту, копила черную горькую муть. Вокруг заохали, кто-то вскрикнул, затих монотонный, искаженный эхом голос попа.
Не соображая, находясь в своем сладком дурмане, Вера потянулась, схватила мужа за рукав, чтобы держась за него, приподняться, но Виктор резко отдернул руку и оттолкнул её. Люди расступились, а шепот, наоборот, сдавил вокруг плотное кольцо.
Не удержавшись на ногах, Вера упала на бок, вляпалась рукой в теплую, почти горячую жижу и после того, как коснулась ее, легко вскочила на ноги – тело пружинило от энергии и непривычной, чуть ли не звериной силы. Она оскалилась, осматривая окружавшую ее толпу людей. Зеваки, каждый из которых тут же позабыл, о чем и кому молился. Где-то в этой толпе загорелась вспышка камеры. Вера обернулась на мужа, он был бледен, и положив руку под сердце, часто дышал. Она с силой топнула ногой в его сторону и зашипела – Виктор вжал голову в плечи и зажмурился. Вера расхохоталась. Эхо многократно усилило голос, вознесло под самый купол, заглушило шепот и еще звенело после того, как она выбежала из храма.
Она бежала по набережной, черные кудрявые волосы трепал ветер. Небо снова заволокло, и его серое тяжелое брюхо почти опускалось в серую беспокойную воду.
Впереди уже показалась высокая дырявая крыша, когда Вера обернулась и увидела, что муж бежит за ней. На удивление быстро, отбросив свой старческий спектакль, и желая лишь одного, поймать Веру, и притащить туда, где бесы внутри нее не выдержат слушать молитвы. Где она, наконец, отмучается. А самое главное, отмучаются все ее благородные спасители и выпьют за помин ее души, и закусят кислыми огурцами.
Вера прибавила скорость. Полы расстегнутого пальто развивались как большие черные крылья, от холодного воздуха горело горло, но телу было тепло, будто она бежала сквозь летний, ласкающий мягким солнцем вечер.