Никто не знает тебя

10. Рид. За два месяца до гибели Клэр…

С улицы постучали. Рид отворил дверь коттеджа, и в лицо ему, словно таран, ударил кулак. Рид отшатнулся и, спотыкаясь, попятился в коридор.

Он умел принимать удары и инстинктивно вздернул подбородок, как только увидел на крыльце Деклана Мерфи. Он с такой силой врезал ему по правой скуле, что оглушенный Рид сначала даже не почувствовал боли. Но когда боль настигла его, он приветствовал ее, словно закадычного друга.

Деклан тяжело задышал, гневно раздувая ноздри.

Странно, что Рид не подготовился к стычке. Ведь с той самой минуты, когда Лена заподозрила его в причастности к исчезновению Тесс, все шло именно к этому. Лена сторонилась Деклана, но Бостон – город маленький. Да и кто поручился бы, что в конце концов она не проговорится ему о расследовании?

Особенно после того, как Деклан принялся нещадно эксплуатировать образ сестры для продвижения своей кандидатуры на выборах в конгресс. Всякий раз, разливаясь соловьем перед избирателями, Деклан твердил, что его сестра сбежала из дому в мечтах о новой и счастливой жизни. О том, что ее, возможно, убили, он даже не заикался.

А Рид никогда особо не дружил с ним, чтобы спросить, почему, как ему кажется, за все эти годы Тесс не подала о себе весточки.

– Это ты убил ее, а? – засопел Деклан, подтверждая подозрения Рида. – Ублюдок долбаный!

«Ах, Лена, Лена, что ты натворила? Для чего все это затеяла?»

Зачем, зачем ворошить прошлое? Причинять боль? Копаться в тайнах?

Рид судорожно сглотнул. Напряженные, злющие, они с Декланом стояли друг против друга, но Риду почему-то мерещилось, что он безвольно валяется на полу, а его тело превращается в огромный кровоподтек.

Ему захотелось крикнуть: «Я не убивал Тесс!» – но из его груди вырвалось лишь:

– Ты же уверен, что она жива…

Он знал, что за первым ударом последует второй, но апперкот Деклана застал его врасплох. Рид рухнул на журнальный столик, и край стола больно воткнулся ему в бок.

– Подонок! – выплюнул Деклан и сильнейшим ударом отбросил Рида на пол. – Я тебя уничтожу!

Он занес ногу и мыском ботинка размашисто заехал сопернику под саднящее ребро. Трясущийся Рид свернулся калачиком.

«Прикрой живот. Почки не отвалятся. Прикрой…»

Пинком Деклан приподнял его и отправил в скользящий полет по гладкому мрамору.

– Вставай! – взревел Деклан. Эхо его голоса обухом ударило Рида по голове, грозя разорвать барабанные перепонки. – Вставай!

Рид, затаив дыхание, не шевельнулся.

– Дерись как мужчина!

Деклан вновь пихнул его ногой, но уже не так остервенело, как раньше. Это был удар-предупреждение. Удар – восклицательный знак.

Рид, затаив дыхание, не шевельнулся.

– Подымайся!

Этому гортанному, звериному рыку невозможно было сопротивляться: он проникал под кожу и в кости, заполнял собой поры тела, безжалостно и свирепо давил на позвоночник.

Рид, затаив дыхание, не шевельнулся.

– Мерзавец, – буркнул Деклан, издав горлом угрожающий клокот.

Затем вытянул губы, всосал воздух и смачно харкнул Риду в лицо. Горячий плевок растекся по набухавшему на скуле багрово-зеленому синяку.

Рид хотел утереться, но плевок клеймом прожег его кожу. Такое тавро рукавом не сотрешь.

Деклан присел на корточки и навис над его скрюченным телом:

– Если я обнаружу хотя бы одну мало-мальскую улику, указывающую на то, что ты убил мою сестренку, ты не сядешь пожизненно, ты – ляжешь.

Он выпрямился, ткнул носком ботинка в многострадальное ребро Рида, прижал ногу и закончил:

– Я вгоню тебя живьем в землю.

Рид, затаив дыхание, не шевельнулся.

Он впитывал в себя боль, он сживался с нею, он к ней привыкал.

В комнате, стискивая грудь Рида, повисла тишина, такая же давящая, как ступня Деклана, как его уничижительное презрение. Напрасно Деклан ждал, что он вот-вот встряхнется, вскочит на ноги и задаст ему трепку. Или поклянется в своей невиновности. Деклан не понимал, что это выше сил Рида, что он давным-давно сломлен.

Разве человек, не знающий, что такое ежедневные издевательства и побои, способен оценить мужество бедолаги, смиренно принимающего удары и подставляющего вторую щеку? Рид праздновал труса ради сыновей. Ради них он стерпел заносчивый плевок Деклана. Потому что все это было неважно. А важным были только Майло и Себастиан, для которых отец оставался единственным защитником, готовым ценой собственной жизни уберечь их от смерти, бесконечных унижений и оскорблений.

Рид не шелохнулся. Деклан грязно выругался и ушел, громко хлопнув дверью.

Звенящая тишина оглушила Рида, и он потуже сжался в комок, боясь, что Деклан вернется и прикончит его. Прошла минута, другая, но никто так и не приставил дуло пистолета к его виску, не двинул в челюсть каблуком со стальными набойками. Не разнес череп.

Мускул за мускулом Рид расслабил онемевшие члены: разжал стиснутые кулаки, уронил вдоль тела руки, обхватившие голову, распрямил спину, прикрывавшую хрупкие внутренние органы.

Облегченно выдохнул, немного поелозил по полу, улегся навзничь и устремил взгляд в потолок, приноравливаясь к новым, не испытанным ранее болевым ощущениям.

И вдруг он услышал…

…поскуливание.

«Только не это!»

Медленно, невыносимо медленно он повернул голову и увидел Себастиана, не спускавшего с него влажных, блестевших от слез глаз. Подтянув колени к подбородку, мальчик сидел, скорчившись, в коридоре и, кусая нижнюю губу, сдерживал рыдания.

Бессловесные муки Себастиана режущей болью полоснули по сердцу Рида. Он скрючился, словно пойманная на крючок рыба. Никакой Деклан не мог причинить ему страданий хуже.

В какой-то момент жизни Рид осознал, что добро не всегда побеждает кулаками и по-настоящему сильный человек иногда может упасть, чтобы снова подняться и оградить от беды тех, кто слабее его.

Так, по крайней мере, он внушал себе, пытаясь спасти Майло и Себастиана от разгулявшегося в их доме насилия.

Впрочем, возможно, он просто отговаривался, а истина лежала на стороне Деклана, считавшего его бесхребетной тряпкой.

Да и был ли он когда-нибудь бравым парнем? Стойким и сильным духом мужчиной, отстаивавшим свои убеждения? Струилась ли по его венам когда-либо горячая кровь, и если струилась, то что ее охладило? Его самонадеянность? В глазах Виолы он видел тьму, в глазах Майло и Себастиана – череду всех своих ошибок и неудач.

– Почему ты не дал ему сдачи? – прервал гнетущую тишину звонкий мальчишеский голос.

Рид зажмурился: лицо сына исказилось от отвращения. Как у Деклана.

– Не знаю, дружок, – пробормотал он и запнулся – заныла челюсть, которой он так славно проехался по мраморному полу. – Но, вероятно, уже пора. Пора отвечать ударом на удар.

11. Гретхен. Наши дни…

Оторвавшись на секунду от разбросанных повсюду папок с Лениными документами, Гретхен взглянула на Маркони. Детектив поднялась со стула, обтерла ладони о джинсы и сладко потянулась:

– С меня хватит. Я тут ночевать не намерена.

Хруст закостеневших от долгого сидения позвонков напомнил Гретхен звук открывшейся потайной ниши. Гретхен незаметно ухмыльнулась – интересно, на какую выемку на теле Маркони надо нажать, чтобы она выставила напоказ свои внутренности? С каким удовольствием Гретхен поигралась бы с ними.

– Вот поэтому мне никто не верит, когда я заявляю, что Бостонское полицейское управление вовсе не сборище бездельников и лентяев, – упрекнула ее Гретхен, но Маркони лишь комично фыркнула.

Эмпаты редко воспринимали Гретхен всерьез, особенно когда она говорила то, что думала. Гретхен не обижалась – она годами оттачивала мастерство жонглирования словами и ловко наделяла слова двойным смыслом, так что окружающие слышали в них милое зубоскальство, а не язвительные упреки.

Улыбнувшись про себя, довольная Гретхен вернулась к папкам.

– Да, да, – буркнула Маркони, не делая, однако, попыток немедленно покинуть кабинет. – Нашла что-нибудь?

– Ничего особенного.

Маркони неуверенно потопталась:

– А если б нашла – сказала?

Гретхен вскинула голову и во все глаза уставилась на детектива. Большинство копов, работающих в команде, свято верят, что их напарники всегда действуют во благо общего дела. От Гретхен, конечно, никто подобного не ожидал, но упрочившаяся за нею слава человека, которому можно доверять, снимала у полицейских все вопросы – никто не упрекал ее за отсутствие необходимого «огонька» и взаимной поддержки, за исключением, наверное, Шонесси, пару раз вяло поставившего ей это в вину. Так что она честно ответила Маркони:

– Если бы сочла нужным.

Маркони поджала губы и согласно кивнула:

– Разумно.

Затем, отсалютовав Гретхен двумя приложенными к виску пальцами, молча двинулась к двери. И пока Маркони не скрылась из виду, Гретхен зачарованно глядела ей вслед.

Несмотря на знание человеческой натуры, психологии, социологии и прочих сопутствующих им областей, несмотря на консультации полицейского управления и помощь в расследовании всего и вся, начиная от поджогов и кончая убийствами, несмотря на жизнь, проведенную в попытке сойти за «нормала», Гретхен не понимала Маркони.

И ей это нравилось.

Она допускала, что их расследование совершенно не занимает Маркони. По общему мнению, Лена скончалась от передозировки, и Гретхен позволили сунуть нос куда не просили только по велению заслуженного старого копа, решившего потворствовать капризу ценного консультанта. Что же до Лениных слов о невиновности Виолы, то их сочли бессодержательным бредом.

Само собой, Маркони «нянчилась» с ней нерадиво. Но с какой стати ей надрываться? Толку от возни с Гретхен для нее никакого. Ни себе, ни людям.

А вот Гретхен, со своей стороны, получала огромное наслаждение, наблюдая за детективом, анализируя ее слова, поведение и реакции. Маркони не переставала ее удивлять. Поначалу Гретхен готовилась списать ее со счетов, но затем передумала. Она никогда не боялась менять свои взгляды. Нормальные люди слишком часто полагались на интуицию при оценке незнакомого человека. Гретхен же придерживалась иного мнения: никто не спорит, первое впечатление важно для мира, состоящего в основном из эмпатов, но безраздельно доверять ему – беспросветная дурость.

Гретхен снова обратилась к раскрытой на коленях папке, той самой, которая лежала в тайнике вместе с финансовыми документами Лены. Было в ней что-то донельзя странное, но что – Гретхен, сколько ни силилась, уловить не могла. И чем пристальнее она вглядывалась в материалы дела, тем быстрее ускользал от нее их таинственный смысл.

В папке содержались полицейские отчеты о поисках девушки, сбежавшей из дома в одном из бедняцких кварталов Бостона. Согласно отчетам о проведенном спустя рукава расследовании, все в нем участвовавшие пребывали в глубокой уверенности, что беглянка не желает быть найденной.

Вроде бы ничего особенного – Лена иногда хранила полицейские досье вперемешку с личными документами, однако данное досье не сопровождалось обязательным в подобных случаях судебным постановлением. Почему – Гретхен не знала. Возможно, девушка не являлась клиенткой Лены или она по каким-то причинам спрятала или уничтожила судебное постановление.

Гретхен погладила пришпиленную к папке фотографию.

Тесс Мерфи.

Прелестная девчушка. Лет, наверное, семнадцати. Будто сошедшая с экрана одной из подростковых мыльных опер, столь популярных в дни ее юности.

Зачем Лена берегла это досье? Зачем она вообще его сохранила?

«А ты важная птица, Тесс Мерфи. Но почему?»

Ответ на этот вопрос находился явно не в Ленином кабинете и уж тем более не на ворсистом ковре, где Гретхен ползала среди разбросанных папок. Гретхен вскочила, затолкала досье в сумку и, оставив папки валяться как есть, заторопилась к лифту. Рано или поздно кто-нибудь наведет здесь порядок.

Мысль о Тесс Мерфи гвоздем засела у нее в голове, и, шагая по коридору, она в задумчивой отрешенности набрала номер Шонесси.

– Ты что, укокошила Маркони? – прохрипел он.

Гретхен трагически закатила глаза. Увидеть ее Шонесси, разумеется, не увидит, но реакцию предугадает и сценическую мощь оценит.

– Смотри, договоришься, – проворковала она, – настанет день, и ты действительно оскорбишь мои чувства.

– У тебя нет чувств, – хохотнул Шонесси.

– Виновна, – согласилась Гретхен.

Но Шонесси ошибался. Гретхен тоже испытывала чувства, но не так, как их испытывали эмпаты. Насколько понимала Гретхен, эмпаты в массе своей очертя голову бросались в омут захлестывавших их стихийных чувств, в то время как ей приходилось настраиваться на эти же чувства, словно на трудноуловимые радиостанции. Однако она не стала разубеждать Шонесси. Пусть зубоскалит. Такая манера общения вполне устраивала Гретхен, и она не собиралась ее менять.

– Твоя нянька отправилась на боковую.

– Вот те на. И кто бы мог подумать? – вяло отозвался детектив. Судя по доносившимся до Гретхен звукам, Шонесси наводил порядок на столе, знаменуя окончание рабочего дня. – Ладно, Грета, колись, что тебе надо?

Гретхен не стала ходить вокруг да около.

– Я должна пообщаться с Виолой, – выпалила она.

В трубке все стихло. Гретхен полностью завладела вниманием Шонесси.

– И не мечтай, – отрезал он.

– Вот только не говори, что тебе не хочется послушать наш разговор, – поднажала Гретхен. – Только представь: я лицом к лицу с психопатом, а? Круто?

– Приведи более веский довод, – промямлил Шонесси.

Гретхен ликующе ухмыльнулась: «Шонесси не сказал нет»! Естественно, Шонесси не признался бы в этом и под страхом смерти, но Гретхен догадывалась, что в глубине души он превозносил ее до небес. Иначе с чего вдруг он столько лет не спускал с нее внимательных глаз?

– Сам приведи, – нахально ответила она и преувеличенно громко зевнула. – Я весь день впахивала, работая за тебя, и теперь валюсь с ног от усталости.

– В доме Лены Букер я выполнил все, что требовалось, – раздраженно запыхтел в трубку детектив.

Махнув на прощание охраннику, Гретхен вышла из офисного здания и полной грудью вдохнула свежий ночной воздух. «Порше», как обычно, ждал ее на стоянке, и Гретхен изящно скользнула на водительское сиденье.

– Держу пари, ты уже согласился с моим предложением, – промурлыкала она, почти уверенная в победе. – Будь паинькой, придумай для нас какую-нибудь отмазку, хорошо? А мне надо как следует выспаться, чтобы завтра с утра пораньше встретиться с Виолой.

Не дожидаясь ответа, Гретхен нажала отбой. Обычно она не позволяла себе вольностей с Шонесси – тот как никто другой мог осложнить ее жизнь. И в то же время она знала, что он спит и видит, как бы свести их с Виолой.

Эмпаты склонны к излишней драматизации, но, когда доходит до дела, все упирается в цену. Так как ее просьба не стоила Шонесси ни гроша, она не сомневалась, что он ее выполнит.

Поворчит, но сделает.

Гретхен включила автопилот и прокатилась до дома, где жила Лена. Полицейские и медики разъехались, и лишь обрывок ярко-желтой сигнальной ленты, застрявший в кустах, разросшихся прямо у лестницы, напоминал об их посещении. Проходя мимо, Гретхен содрала его с веток и поднялась в квартиру подруги.

Как ни завораживала ее смерть в атмосфере кровавого месива, чистая и опрятная кончина Лены вызвала в ней подлинное восхищение. Ничто в квартире подруги не намекало на разыгравшуюся здесь несколько часов назад трагедию. Комната, как и улица за окном, дышала тишиной и покоем. Казалось, Лена не умерла, а ненадолго отлучилась.

Гретхен приблизилась к небольшому бару, предусмотрительно расположенному в углу гостиной, взяла бокал, вытащила пробку из бутылки «Мерло», по всей видимости накануне откупоренной Леной, и щедро плеснула в бокал темно-вишневую, напоминающую кровь терпкую жидкость.

Бережно обхватила бокал, подошла к дивану, где утром обнаружила Лену, и уселась в еле приметную вмятину. Ей почудилось, что она ощущает тепло недавно покоившегося в ней тела, но она быстро отогнала эту мысль как нелепую.

Сгущалась ночь. Гретхен отыскала голосовое сообщение Лены и включила его.

Когда сообщение закончилось, она прослушала его еще раз, потом еще и еще, пока не запечатлела в сознании каждое сказанное подругой слово, каждую паузу, каждый вздох, каждую заминку.

«Она – это ты».

Разумеется, напрашивалось соображение, что эта фраза, сбивчиво и еле слышно произнесенная Леной, относилась к Виоле – невинной, как и Гретхен, жертве несправедливого обвинения в убийстве. Лена никогда не сомневалась в невиновности Гретхен.

Гретхен задумалась. Она знала, что миром правят допущения. Легкие или фантастические, рискованные или очевидные, они помогают управлять обществом, которое чаще всего понимает, насколько сложно и запутано человеческое бытие.

Гретхен покатала на языке вино, смакуя его вкус с тем же наслаждением, с каким она смаковала тени в изгибах остывающего Лениного тела. А так ли она, Гретхен, отличается от остальных? Кто бы на ее месте, услышав местоимение «она», не предположил бы, что речь идет о Виоле Кент? Девчонка приковала к себе внимание целого света. Почему же «она» не может относиться именно к ней?

С другой стороны, в святая святых Лениного кабинета, в тайнике, хранящем самые сокровенные Ленины документы, Гретхен откопала папку не с делом Виолы, а с делом Тесс Мерфи, девушки из неблагополучного района Бостона, сбежавшей из дома два десятилетия назад. Делом, давно преданным забвению.

«Она – это ты».

Что, если Гретхен все напутала? Что, если местоимение «она» относилось вовсе не к Виоле?

12. Рид. За три месяца до гибели Клэр…

Следить за Декланом Рид начал совершенно случайно: тот вечно попадался у него на пути.

К тому же Деклан активно себя рекламировал, метя на государственную должность, и ознакомиться с его рабочим графиком, размещенным на сайте, не составляло никакого труда. Благотворительные акции, встречи, заседания в мэрии и прочее.

Рид даже получил приглашение на его первое публичное мероприятие. Деклан долго тряс ему руку, обещал как-нибудь встретиться, выпить и поболтать о Тесс. С той встречи, собственно, все и закрутилось.

Три дня спустя Деклан организовал предвыборный митинг. Рид не собирался принимать в нем участия, он просто шел в бакалейную лавку за продуктами, не купленными забывчивой экономкой, когда заметил расклеенные афиши и услышал знакомый рокочущий голос. Любопытство оплело его виноградной лозой и подтащило к немногочисленной группке сторонников Мерфи – не в самую гущу, а на отшиб, чтобы только засвидетельствовать свое присутствие.

На следующих выходных беговая дорожка привела его в квартал, где обитал Деклан. А еще через пару дней его занесло в книжный магазинчик, обосновавшийся напротив офиса Мерфи.

Через три недели проверять расписание Деклана вошло у него в привычку. Даже когда Деклан не выступал на общественных собраниях, его можно было легко отыскать.

Виола и мальчики день-деньской пропадали в школе, и, как верно заметила Клэр, Рид маялся от безделья, благо из компании, управляемой отцом Клэр, он уволился много лет назад. И слава Богу! Он вообще не просил его туда принимать!

Он не особо задумывался о своем поведении, иначе беспрерывные панические атаки свели бы его с ума, однако прекрасно понимал, что нет никаких разумных причин ходить за Декланом по пятам. Или, если начистоту, висеть у Деклана на хвосте.

Но Лена не оставила ему шансов. Вознамерившись пригвоздить его к позорному столбу за исчезновение Тесс, она вынудила его не спускать глаз со всех участников этого балагана, чтобы они не застигли его врасплох.

Логика в его умозаключениях, конечно, хромала. Потому что, исходя из его рассуждений, наблюдать, шпионить и подглядывать ему следовало не за Декланом, а за Леной.

Когда Виола стала вести себя буйно, Рид пролистал несколько книг по психологии и теперь, опираясь на почерпнутые знания, утешался мыслью, что в его действиях нет ничего зазорного – одно лишь желание контролировать происходящее.

Ибо контроля в его жизни чудовищно не хватало. Его не покидало ощущение, что изо дня в день он только и делает, что противостоит хаосу и насилию в надежде выстоять в этой борьбе и не развалиться на части. Постоянное балансирование на грани высосало из него все соки, а тут еще Лена свалилась как снег на голову и принялась безжалостно кромсать маникюрными ножницами его и без того пошатнувшийся рассудок.

И тогда Рид переключился на Деклана. Слежка за ним придала его существованию хоть какой-то смысл, внушила ему чувство – пусть слабенькое и абсолютно надуманное, – что таким образом он упорядочивает жизнь, возвращая утраченную над ней власть.

Если бы Рид надумал «пасти» Лену, она раскусила бы его в момент. Если бы Рид взял под наблюдение Клэр, она заставила бы его горько в этом раскаяться.

Оставался Деклан.

Сайт Деклана загрузился, и Рид пробежал глазами главную страницу. Сегодня никаких публичных выступлений. Отлично. Просто отлично.

В любом случае Рида ждала примерка перчаток в магазинчике на углу улицы, где жил конгрессмен.

Он сунул телефон в карман пиджака и юркнул за машину. Ворота коттеджа распахнулись, и на улице появился Деклан, с иголочки одетый в подогнанные по фигуре брюки и наглухо застегнутую белую рубашку, под которой непристойно перекатывались мышцы и колесом выпирала грудь. Взглянув на массивные часы на запястье, Деклан обернулся, закрыл ворота и с видом человека, привыкшего ко всеобщему вниманию, прогулочным шагом двинулся по тротуару.

Открытость публике притупила в нем элементарную осторожность: подберись к нему Рид непростительно близко, он и тогда не увидел бы своего преследователя.

Через десяток кварталов жилые дома сменились офисными зданиями.

Деклан свернул направо, и Рид понял, куда он направляется – в отель «Либерти». Любимый отель Клэр.

Совпадение. Не иначе.

Дойдя до кольцевой подъездной дорожки перед отелем, Рид замер. Прохожие, за спинами которых он мог незаметно укрыться, остались на улице, а слиться с окружающим пейзажем не представлялось возможным.

Однако трудности его не испугали. Учитывая, как дорожили репутацией владельцы отеля, Деклан вряд ли осмелился забронировать номер на ночь, а значит, Рид наверняка отыщет его в баре.

Минут пять Рид переминался с ноги на ногу, затем неспешно двинулся к входной двери. На душе его скребли кошки. Ему претило изощряться в шпионаже.

Часы показывали начало пятого, посетителей в отеле было немного, и каждый новоприбывший бросался в глаза. Не самое удачное место для игры в прятки – открытое пространство, четыре этажа галерей с номерами, высоченный, захватывающий дух потолок и обитые бархатом кресла, расставленные в причудливых комбинациях в огромном, словно футбольное поле, фойе. В дальнем углу разместился бар, сверху донизу отделанный черным деревом и новомодными, в духе времени, финтифлюшками, неимоверно бесившими Рида.

Бары – это обшарпанные и грязные кабаки, а не вычурные забегаловки для пижонистых богатеев.

Впрочем, Деклан чувствовал себя там как рыба в воде. Он оседлал стул и заказал какое-то пойло, стоившее, вероятно, не меньше недельного заработка девушки, вертевшей барные краны. Рид горько усмехнулся: если бы Деклан женился на Клэр, никто не отважился бы посылать ему в спину уничижительные взгляды и он спокойно выводил бы жену в свет. И Деклан, и Рид оба росли в нищем районе, но манеры Деклана выдавали в нем прирожденного богача, а манеры Рида – безродного отщепенца.

Рид подкрался к креслу, обитому красным бархатом, и утонул в его мягких глубинах. Кресло располагалось рядом с барной стойкой – достаточно близко, чтобы слышать бурчание Деклана, но недостаточно, чтобы разбирать произносимые им слова.

Когда в баре появилась Клэр, Рид нисколько не удивился.

Янтарный свет ламп смягчил черты ее поразительно красивого лица и, растопив их морозную холодность, придал им теплоту и ажурную нежность.

На Клэр было простенькое изумрудно-зеленое платьице, волшебным образом наделявшее ее роскошными формами там, где ни о каких формах не могло быть и речи. Рид знал об этом не понаслышке и все равно не мог оторвать от жены взгляд – в плавности ее движений сквозила завораживающая грация вышедшей на охоту пантеры.

Вдруг подол платья взметнулся, мелькнула тонкая изящная подвязка – и у Рида заныло в груди, свело живот и засвербело в паху. Ах, эта аристократическая утонченность и сладострастие вкупе с неукротимым вожделением! В юности столь невероятное сочетание взрывало ему мозг, да и сейчас, спустя годы, колдовские чары Клэр действовали на него безотказно.

Клэр подошла к барной стойке, обвила рукой широкие плечи Деклана и улыбнулась до боли знакомой Риду улыбкой – улыбкой, которую он уже давно не видел на ее лице. Склонившись, она что-то зашептала, почти касаясь губами уха Деклана, и Рид зажмурился – нет, это явно не встреча двух приятелей, решивших поболтать о политике и государственном устройстве.

Возможно, Деклан все-таки рискнул снять номер.

Рид попытался разобраться в своих чувствах, словно человек, обшаривающий языком кровоточащую полость, оставшуюся после вырванного зуба. Невероятно, но вместо оголенных нервов он обнаружил затянувшийся рубец. Их любовь с Клэр, если таковая была, давно канула в Лету. Теперь Рида интересовало одно: не говорили ли Клэр и Деклан о Тесс?

Клэр знала, что Лена расследовала пропажу девушки. Открытым оставался только вопрос: собиралась ли она посвятить в это дело любовника? То есть брата Тесс.

Риду повезло. Приняв из рук бармена наполненный бокал, Клэр отвела Деклана к креслам, повернутым спинками к входу.

Подождав на всякий случай пару секунд, Рид ссутулился, медленно поднялся и, покружив по залу, осторожно пристроился в кресле позади воркующей парочки. Но Клэр и Деклан были так поглощены друг другом, что не заметили бы его, даже если бы он, не таясь, прошествовал перед ними самым наглым образом.

– Я просто… просто… – запинаясь, начала Клэр непривычным для нее дрожащим голосом. – Я просто не знаю, что мне делать, Деклан.

Деклан забормотал слова утешения и, по всей видимости, приобнял Клэр. Рид, сидевший к ним спиной, почувствовал это интуитивно.

– Он… он ударил тебя?

Клэр засмеялась. Печально и недоверчиво. Рид с усилием разжал кулаки и вцепился в ручки кресла.

– Он прошиб кулаком стену, – прошептала она испуганно. Почти стыдливо.

Рид уставился на розоватый неровный шрам, пересекавший костяшки трех его пальцев, и вздохнул: против правды не попрешь.

– Клэр… – задохнулся от возмущения Деклан.

– Нет, нет, не беспокойся. – Клэр замахала рукой, словно желая развеять его озабоченность. – Все нормально. Просто я хочу положить этому конец.

– А твой адвокат?

– Говорит, Рид получит деньги согласно брачному договору. Мы ведь прожили с ним бог знает сколько времени.

Будь его воля, Рид ни за что не подписал бы тот договор. Двадцатилетний, безумно влюбленный мальчишка, он наплевал бы на эти писульки и швырнул бы их в огонь: они с Клэр созданы друг для друга, они и без всяких бумажек проживут долго и счастливо! И все же договор он подписал. Иначе ему не отдали бы Клэр.

– Я схожу с ума, – заскрежетал зубами Деклан, – как представлю тебя в этом доме наедине с ним!

– Ну, не такой уж он изверг, – возразила Клэр чуть ли не с нежностью.

– Ты слишком добра.

– Я не хочу… Послушай… Давай сменим тему? – предложила Клэр и тут же снова заговорила о Риде: – Я боюсь, он похитит мальчиков и даст деру.

– Он не посмеет! – ошеломленно замотал головой Деклан.

– Он знает, что, если дойдет до суда, дети останутся со мной.

Рид знал. Еще как знал! Благодаря этому знанию он и плыл по течению, страшась хоть что-то изменить в своей жизни. Судейские чинуши считали отцов никудышными родителями и при разводах оставляли сыновей матерям. А матерью мальчиков являлась Клэр.

– Но если он согласится на совместную опеку… – опасливо произнес Деклан, боясь возбудить гнев собеседницы.

– Нет, – непререкаемым тоном отрезала Клэр.

Черствая и рассудительная, она не признавала никаких компромиссов. Вырвись Рид из-под ее надзора, заживи на вольных хлебах – и она никогда не позволит ему видеться с мальчиками.

– Нет, нет и нет, – повторила Клэр, немного смягчившись. – Я… господи, Деклан, он чуть не пробил кулаком стену!

К горлу Рида подкатил горячий комок. Клэр намекала, что, если бы не стена, он сорвал бы злобу на мальчиках. На мальчиках, которые – и ей ли это не знать! – были ему дороже жизни. Да он скорее умер бы, чем обидел их!

Но кого это волновало? Кого волновала правда, если судьи опирались лишь на беспристрастно поданные факты? Рид порядочно навидался специалистов по семейному праву: наслушавшись историй о попранных клятвах и обещаниях, они выносили вердикт «виновен» почти всем, кто эти клятвы когда-либо произносил.

– Ну хорошо, – вздохнул Деклан, – хорошо. Ладно. Парни типа него словно пороховые бочки. С такими нам надо держать ухо востро.

«Нам»! Рид чуть не расхохотался. Быстро же они спелись.

– Я и пытаюсь, – сказала Клэр, – но он… он так странно ведет себя в последнее время. Вечно куда-то убегает, не говоря мне куда. Строчит в телефоне. Мне кажется… Мне кажется, он общается с Леной Букер. – Клэр многозначительно помолчала. – Она у нас теперь адвокат. И очень влиятельный.

Ясно. Клэр хочет сказать, что Рид пытается обскакать ее и заручиться поддержкой адвоката, чтобы подстелить соломку на случай будущего развода.

Клэр приглушенно всхлипнула, словно сдерживая рвущиеся из груди отчаянные рыдания.

– Ну, ну, милая, – забубнил Деклан, и Рид представил, как он гладит Клэр по руке или заключает ее в объятия. – Он не отнимет у тебя детишек.

– Откуда ты знаешь? Он так изменился, – запричитала Клэр, мастерски хлюпая носом. – Он клевещет на меня, пудрит им мозги, выставляет меня в самом… самом ужасном свете…

– Слушай, теперь ты знаешь, что он затевает. Знаешь, что он готовится к битве. Значит, и тебе пора к ней готовиться.

– Я и готовлюсь, – еле слышно, так что Рид едва разобрал слова, пробормотала Клэр.

Они посидели еще немного, перемывая косточки общим знакомым, разглагольствуя о светских раутах, политике и предвыборной кампании Деклана. Рид только диву давался их непринужденности – сам он уже много лет не болтал с Клэр по-приятельски.

Наконец они поднялись и направились в холл. Догадываясь о цели их променада, Рид во все глаза смотрел на их трущиеся друг о дружку костяшки пальцев.

Когда же Клэр и Деклан пропали из виду, он перевел взгляд на электрокамин и целую вечность таращился на пляшущие язычки искусственного пламени.

«А вот интересно, – думал он, – если в истории тебе отводится роль плохого парня, сколько времени пройдет, прежде чем ты об этом догадаешься? И как долго ты продержишься, если все вокруг начнут тыкать в тебя пальцами и усиленно тебя очернять?»

Рид не считал себя плохим парнем, но боялся сломаться и поверить наветчикам. Ведь стоит им только поверить, и его уже будет не остановить. Он разобьется в лепешку, но докажет их правоту.