Никто не знает тебя

9. Гретхен. Наши дни…

Маркони спрятала полицейский значок, которым размахивала перед глазами дорожного инспектора, остановившего Гретхен за превышение скорости.

– Спасибо, красавчик, – промурлыкала ему на прощание Гретхен и завела мотор.

Машина взревела, и зардевшийся пузатый инспектор, смущенно бормоча извинения, отскочил в сторону. Так его.

– Комедию, значит, ломаешь, только бы избежать штрафов? – подколола ее Маркони, не особо впечатленная разыгравшимся перед ней спектаклем. – Флиртуешь напропалую?

– Или рыдаю, – дернула плечами Гретхен. – Я довольно привлекательна, так что либо то, либо другое обычно срабатывает. Кстати, о привлекательности. Возвращаясь к…

– Риду Кенту, – закончила за нее Маркони и, перехватив одобрительный взгляд Гретхен, сухо добавила: – Я как-никак детектив, знаешь ли.

– Разумеется, – мгновенно отозвалась Гретхен, – но иногда ты задаешь тупые вопросы.

Маркони раздраженно засопела:

– Если ты не понимаешь, почему я их задаю, это еще не значит, что они тупые.

Гретхен склонила голову на плечо, раздумывая над уже неоднократно посещавшей ее мыслью, что пустословие эмпатов имеет некоторое право на существование. Сарказм, прозвучавший в словах Маркони, разумеется, уязвил ее самолюбие, однако уязвленное самолюбие она как-нибудь переживет. А вот Маркони в который раз повысила шансы продержаться в напарниках у Шонесси дольше предшественников.

– Итак, Рид Кент.

– Он спал с Леной? – напрямик спросила Маркони.

Ни о чем таком Лена не рассказывала, однако признаваться в собственном невежестве у Гретхен не было никакого желания. В конце концов могло выясниться, что Лена действительно увлеклась Ридом и позволила себе небольшую шалость. Кроме того, ей не хотелось подпитывать предвзятость Маркони, полагавшей, что социопаты не способны к дружбе. С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах требовалась безукоризненная честность, и Гретхен, перебарывая себя, ответила:

– Нет.

И пусть будущее рассудит, права она или ошибалась.

– Она что, была та еще штучка? – ухмыльнулась Маркони, уловившая сомнение в ее голосе.

– Любая из нас – та еще штучка, – прищелкнула языком Гретхен.

– Кого ты имеешь в виду?

– Вас, эмпатов, и ваше шаблонное мышление! – обрушилась на нее Гретхен. – Ваш узколобый взгляд на моральные ценности и нормы, сконцентрированные исключительно на ваших верованиях. Если женщина следует им, она «добродетельная», в противном случае – «порочная». Но это же нелепица! Людей нельзя просто взять и жестко разделить на две категории!

– Э, погоди, лично я никого не осуждаю! Я вообще за моральный релятивизм! – возмутилась Маркони, но голос ее прозвучал жалко и неубедительно, и Гретхен не преклонила к нему слух.

– Моральный релятивизм той еще штучки? – передразнила она Маркони, сверкая глазами.

Маркони хватило ума покраснеть. Стыд – мощное оружие, позволяющее выбить из оппонента желаемый ответ. Однако легко сдаваться Маркони не собиралась.

– В нашей профессии не обойтись без стереотипов, доктор Уайт. Они облегчают работу. Например… – Маркони обвела рукой салон «Порше» и указала на приборную доску. Лавируя в потоке машин, Гретхен гнала автомобиль со скоростью сто пять километров в час. – Социопаты тяготеют к поиску острых ощущений и не задумываются о последствиях.

– Ха-ха-ха, – закудахтала от смеха польщенная Гретхен. – И когда это вы, уважаемый детектив, успели так досконально меня изучить?

– Когда было надо, – таинственно улыбнулась Маркони, – у меня свои методы. Ну да ладно, порезвились и хватит. Итак, Лена…

– …уводила чужих мужей? – подхватила Гретхен с преувеличенной любезностью. – Нет. Она почти ни с кем не встречалась. Особенно с женатыми мужчинами. Только их ей и недоставало.

– Почему?

– Потому что она работала как проклятая, – вырвалось у Гретхен. Она помолчала и вдруг, кое-что вспомнив, призналась: – Вообще-то, около года назад что-то стряслось. Лена стала дерганной больше обычного. Казалась сбитой с толку…

«Эксцентричной», – добавила бы Гретхен, если бы не боялась, что Маркони поймет ее превратно.

Кроме того, не стоило забывать о маленьком найденном Гретхен пакетике, который ей еще тогда следовало незамедлительно смыть в унитаз.

– Наверное, из-за какого-нибудь дела?

Гретхен мысленно пробежалась по датам дел, числившихся в Ленином судебном реестре. В последний год Лена вела три дела. Все они получили широкую огласку, однако не шли ни в какое сравнение с делом Виолы Кент.

– Нет. Думаю, из-за чего-то личного.

– Ты не спрашивала, из-за чего именно?

– Не выпытывала, ты хочешь сказать? – поддела ее Гретхен.

Возможно, чересчур едко для стороннего наблюдателя. Но Гретхен не собиралась грубить Маркони. Ей просто опостылело объяснять, что социопаты тоже умеют дружить, хотя их дружба порой не соответствует принятым в обществе стандартам душевной близости.

– Ага, – непринужденно согласилась Маркони, явно подлаживаясь к Гретхен.

Гретхен покрепче вцепилась в руль, нагло развернулась на перекрестке и вылетела на встречную полосу. Маркони не повела и бровью.

– Как бы то ни было, это «личное» касалось Рида Кента?

– Полагаешь, я утаила бы от тебя подобную информацию?

Оскорбительный разговор начинал действовать Гретхен на нервы. Она уже видела признаки нарастающей ярости, готовой выплеснуться наружу и разрушить сковывающие ее барьеры. Порой на нее такое накатывало. Она вспомнила леденящий взгляд Шонесси, его плоские шутки и непоколебимую убежденность в ее неспособности жить и общаться с нормальными людьми. Подумала о Маркони… Представила, как хватает Маркони за горло и ее глаза вылезают из орбит.

Встряхнулась. Желание доказать Шонесси его неправоту победило. Всегда побеждало.

Распространенное заблуждение, что социопаты не вольны над своими эмоциями и действуют по первому импульсу, лишено всяческих оснований. Подавляющее большинство людей, подобных Гретхен, ничем не отличаются от нормальных. А некоторые и вовсе не подозревают о своем недуге, теряясь в догадках, почему им сложно приспособиться к социуму и они вынуждены прозябать на задворках жизни, почему их увольняют чаще, чем сверстников, у них мало друзей и катастрофически не задаются отношения с противоположным полом. Для среднестатистического человека проанализировать все это и диагностировать у себя социопатию – уже невероятное достижение. Для этого необязательно никого убивать.

Так, некий мужчина стяжал пятнадцать минут славы, растрезвонив о найденном им МРТ-снимке явного психопата. Впоследствии он обнаружил, что это был снимок его собственного головного мозга.

Все верно: социопаты не оголтелые убийцы. Но им часто требуется некая опора, якорь спасения, удерживающий их в рамках дозволенного, помогающий им не впасть в буйство.

Для кого-то это религия, набор четко определенных и выверенных временем правил. Для кого-то – уголовный кодекс, позволяющий выпускать пар в мелких правонарушениях и как от огня бежать от тяжких преступлений.

А для Гретхен, после нескольких лет проб и ошибок и краткого периода того, что она назвала бы сейчас «приверженностью религиозному культу», этим становым хребтом, вправлявшим ей мозги и не позволявшим доходить до ручки, стал…

Шонесси.

Нет, она его не любила. Но уважала. Скрепя сердце. А порой, когда складывался особо удачный денек, отдавала должное их взаимовыгодному сотрудничеству. И когда Гретхен, не в силах противиться натуре, вскипала от лютой злобы, когда в ее сердце разгорался огонь неукротимой ненависти, она вызывала в воображении расплывшееся в высокомерной улыбке лицо Шонесси, пришедшего арестовывать ее за какой-либо проступок. Любой.

Порой она лениво размышляла, что приключится, если мысль о Шонесси не удержит ее от непоправимого.

Пару раз в жизни она уже подходила к роковой черте, где унять вспыхнувший в груди гнев был не в состоянии даже Шонесси. Самый кошмарный случай произошел с ней в Колумбийском университете. Все расходы на ее обучение покрывала стипендия, хотя, по правде говоря, в стипендии она не нуждалась.

Она заканчивала магистратуру, когда декан факультета вызвал ее к себе в кабинет и обвинил в мошенничестве на экзамене. Его вальяжная поза так и просилась на страницу сатирического издания: развалившись в кресле, он бесстыже раскинул ноги и многозначительно буравил взглядом свою промежность. Гретхен запустила руку в сумочку, нашарила лежавшие на дне остро заточенные ножницы и вцепилась в них до боли в суставах. Перед ее мысленным взором замелькали картины одна ужаснее другой: она вонзает лезвия ему в пах, сердце его бешено колотится, кровь брызжет фонтаном. Разум ее помутился, она распрямилась, как пружина, и решительно шагнула вперед. Декан, уверенный в победе, алчно облизал губы. Но тут в дверь постучали, и вошел секретарь.

На Гретхен словно вылили ушат холодной воды. Бушевавшее в ней пламя угасло. Она разжала кулак, уронила ножницы в сумочку, втянула голову в плечи, шмыгнула мимо секретаря, выскочила из кабинета и смешалась с толпой студентов в коридоре.

Две недели спустя по университету поползли слухи, что декана турнули с должности. Никто так и не узнал, что Гретхен провела небольшое расследование, результаты которого представила университетскому совету. Никто так и не узнал, что, если бы не рок, вовремя отведший ее руку, она без малейших колебаний заколола бы мерзавца. И обставила бы все так, что даже Шонесси не докопался бы до истины.

Через три квартала, которые они миновали в холодном молчании, Маркони побарабанила пальцами по бедру и заговорила как ни в чем не бывало. Возможно, она просто не заметила возникшего между ними напряжения. А возможно, она не сомневалась, что положит Гретхен на обе лопатки, если дело примет скверный оборот.

– Ну и какова твоя цель?

Гретхен не стала притворяться, что не поняла вопроса.

Ее не волновала судьба невинно брошенной за решетку Виолы. Такое в этом мире в порядке вещей. К тому же место этой девчонки в тюрьме, и неважно, какие сантименты по этому поводу разводят мягкосердечные адвокаты. Гретхен достаточно наслушалась и начиталась новостей, чтобы сделать неутешительные выводы: Виола – прирожденная убийца, рано или поздно она все равно кого-нибудь грохнет, это лишь вопрос времени.

Не волновала ее и Клэр Кент, хотя она могла бы прикинуться, что эта смерть крайне ее озадачила. Если бы потребовалось, Гретхен блестяще сыграла бы свою роль, но Маркони, похоже, ее исполнительское мастерство не интересовало.

Также, учитывая, что Лена умерла от передозировки, перед ней не стоял вопрос о воздаянии или мести.

Более того, берясь за расследования, Гретхен не руководствовалась такими понятиями, как «справедливость», «возмездие», «горечь утраты» или «любовь». Она даже не руководствовалась таким понятием, как «закон», потому что не верила в торжество его справедливости.

– Я просто удовлетворяю свое любопытство, – ответила она Маркони, пожимая плечами.

И не солгала. Хотя, следует признать, и не сказала всей правды. Гретхен не шевельнула бы и пальцем, чтобы выполнить Ленину просьбу «все исправить», если бы не захотела разгадать тайну, окутавшую ее смерть.

– Любопытство, – хихикнула Маркони. – А я-то голову ломаю.

Повисла тишина. Гретхен забеспокоилась, не учинит ли ей Маркони дальнейший допрос, но ту, по-видимому, ее ответ вполне устроил.

– Куда мы направляемся? – спросила она.

Опять двадцать пять! Гретхен по выработавшейся с годами привычке отыскала на внутренней стороне щеки знакомый рубец и прикусила его. Рубцы внутри лучше рубцов снаружи, особенно оставленных на телах других людей.

– В Ленин офис.

– Вы обсуждали с ней дело Виолы Кент?

Гретхен насторожилась, но не уловила в голосе Маркони и следа упрека или раздражения. Можно подумать, пару минут назад между ними не разгорелась словесная перепалка. Значит, Маркони не злорадна. Хорошо. Таких людей Гретхен ценила. Она тоже была отходчива. Говоря откровенно, необходимость держать камень за пазухой требовала недоступного для нее эмоционального накала.

Ей все было по барабану.

– Очень редко, – отозвалась она, не желая бросать тень сомнения на их тесную дружбу с Леной.

Потому что, положа руку на сердце, глупо было ожидать, чтобы такой профессионал, как Лена, болтал о своих клиентах направо и налево.

– Виола вызывала у нее беспокойство.

– Уф. – Маркони театрально повела плечами. – У девчонки жуткие глаза.

– Ты с ней общалась? – вскинулась Гретхен, сгорая от зависти.

Как же она хотела потолковать с этой девочкой! Хотела и не могла сообразить, как это устроить. Но теперь судьба сама шла к ней в руки: оставалось уговорить Маркони убедить Шонесси, что им жизненно важно побеседовать с Виолой.

– Один раз. Расследование началось задолго до того, как я сюда перебралась, – вздохнула Маркони, – однако и на мою долю выпала парочка дознаний.

Маркони запнулась:

– Знаешь, эта девочка – абсолютное зло.

– Зло, – завороженно повторила Гретхен. Люди с упоением вешали этот ярлык на Виолу, но лишь немногие пытались объяснить, что они под ним подразумевают. – Лично я с ней не говорила, но, насколько понимаю, у нее довольно высокий уровень психопатии, если брать за основу Оценочный лист психопатии Роберта Хаэра.

– Психопатия настолько разнообразна, что имеет уровни? – удивилась Маркони.

– Мир вообще разнообразен, – отрезала Гретхен, – хотя вы, люди, предпочитаете видеть его в черно-белой гамме.

– Мы, люди?

– Эмпаты, – горько скривилась Гретхен, вложив в это слово десяток тысяч пестрых и сложных чувств, которых ей не суждено было никогда испытать.

Маркони фыркнула, но как-то мягче, чем когда выражала удивление, и Гретхен тотчас отметила этот нюанс в заведенном на детектива мысленном досье.

– Ты так это произносишь, словно мы супергерои или мутанты. Или вообще невесть кто.

– Именно такими я вас порой и вижу.

Маркони вперила в Гретхен жаркий, пробирающий до костей взгляд. Гретхен с достоинством выдержала его и нравоучительно произнесла:

– Оценочный лист психопатии Хаэра состоит из двадцати пунктов, максимально можно набрать сорок баллов. Тед Банди, на минутку, набрал тридцать девять.

Так называемые «нормалы», то есть люди, не имеющие каких-либо нарушений в развитии, например аутизма, любили судачить о Теде Банди. Гретхен частенько упоминала его имя всуе, не совсем, правда, понимая, чем вызвана повальная увлеченность маньяком, замучившим и убившим более тридцати женщин. Однако все наперебой твердили о старине Теде. Все были им очарованы. Его бы, наверное, это весьма позабавило.

– Оценочный тест, – пожевала губами Маркони. – Он связан с поведенческими характеристиками? Такими как… издевательства над животными? В этом роде?

– Не то чтобы да и не то чтобы нет, – поправила ее Гретхен. Многие допускали подобную ошибку, и Гретхен не стала пенять на нее Маркони. – Ты путаешь тест Хаэра с триадой Макдональда. – Растопырив пальцы, она принялась загибать их, перечисляя модели неадекватного поведения. – Жестокое обращение с животными, пиромания, энурез.

– Ну да, ну да, – похлопала по бедру Маркони, – само собой. Куда без энуреза. Ясен пень.

– Дальнейшие исследования не выявили прямой зависимости между этой триадой и садистскими наклонностями, проявляющимися во взрослом возрасте, – чопорно заметила Гретхен, покосившись на детектива. – Однако посмотрим правде в глаза. Убийство животных как минимум является тревожным звоночком.

– А что тогда входит в Оценочный лист психопатии Хаэра?

– Отсутствие чувства вины и сожаления, патологическая лживость, необузданная вспыльчивость, – заученно оттарабанила Гретхен. – Нежелание нести ответственность за собственные поступки.

Маркони откашлялась, прочищая горло:

– Вылитая ты.

– Ну да, – равнодушно пожала плечами Гретхен. За что, как говорится, боролась…

На самом деле ее уровень психопатии был на удивление низким, еле-еле диагностируемым, почти не клиническим.

– И Оценочный лист Хаэра, и триада Макдональда описывают диссоциальное расстройство личности, самое крайнее и агрессивное проявление которого воплощается в психопате. Стоит, однако, заметить, что «психопат» – это не научный термин.

Не научный, зато простой и понятный даже самым что ни на есть профанам, чей мозг не в состоянии уловить нюансы клинического диагноза. А потому Гретхен, наплевав на свои академические степени, в последнее время все чаще прибегала к разговорному языку. Иначе глаза внимавших ей копов чересчур скоро подергивались туманной пеленой.

– Но ты сказала, что Виола – склонный к насилию психопат? То есть садистка, – полувопросительно, полуутвердительно проговорила Маркони.

– Неверно утверждать, что психопатия и садизм идут рука об руку. Это два разных диагноза, – растолковала ей Гретхен. – Далеко не все, страдающие диссоциальным расстройством личности, – садисты.

– Ладно, ладно, а Виола?..

– Виола – да. По крайней мере, мне так кажется. Но, говоря откровенно, она не моя пациентка. Я сужу исходя из ее интервью.

– Ну, так и быть, поверю тебе на слово, – ухмыльнулась Маркони, лукаво приподняв уголки рта, чем повергла Гретхен в полнейшее недоумение.

Все, что ей оставалось, – принять утверждение детектива за чистую монету, прием, к которому она прибегала довольно часто, когда теряла нить разговора с «нормалами».

– Расскажи-ка мне о садистах.

Гретхен охватило мимолетное желание распустить хвост и покичиться обширными знаниями, но она удержалась.

– С садистами все просто: они получают удовольствие, причиняя мучения другим.

– Буква «С» в БДСМ – это про них? – спросила Маркони.

Голос ее зазвенел от плохо скрываемого напряжения. «И смущения», – отметила про себя Гретхен. Она неустанно потешалась над людьми, стеснявшимися говорить о сексе.

– Про них, однако среди садистов достаточно вменяемых и неагрессивных людей, причиняющих друг другу боль только по взаимному согласию.

Вид сконфуженной Маркони приятно изумил Гретхен. Возможно, она сама была в некотором роде психологическим садистом.

Маркони облегченно вздохнула, рассмеялась и, как обычно, взмахнула руками.

– Ну да, взять те же «Пятьдесят оттенков»! – воскликнула она и замолчала, собираясь с духом. – Значит, ты хочешь сказать, что не все садисты – психопаты?

– Садизм и психопатия – два разных психических расстройства личности, причем под «садистом» у нас обычно понимают «сексуального садиста». Однако попадаются люди, совмещающие в себе и садизм, и психопатию. Например, Виола Кент.

– Я видела фотографии, – прошептала Маркони.

Все видели. После гибели Клэр Кент снимки крутили по телевизору безостановочно. Изможденные тела двух братьев, покрытые синяками, кровоподтеками и шрамами, лица с потухшими глазами не оставили равнодушной даже Гретхен: такие глаза она встречала только у жертв насилия. И это не считая захороненных останков собак и костей разных животных, обнаруженных полицейскими на заднем дворе коттеджа.

Виола измывалась над семьей задолго до убийства Клэр Кент.

Удача, преследовавшая Гретхен, снова ей улыбнулась: как только она подкатила к офису Лены, на парковке тут же освободилось место.

Гретхен выбралась из машины и, не потрудившись запереть ее, легкой походкой направилась к офисному зданию. Продефилировав мимо безукоризненно одетого мужчины, восседавшего за конторкой в просторном вестибюле, она коротко бросила: «Не обращай на нас внимания, Хантер, – и шикнула на Маркони, которая потянулась за полицейским значком: – Брось. Ему пофиг».

Как бы в доказательство ее слов, Хантер, не отрываясь от чтения глянцевого журнала, перевернул страницу.

Выйдя из лифта, они подошли к отполированной до стеклянного блеска двери, где на стильной табличке изящными серебряными буквами было выгравировано имя Лены. Перед дверью Гретхен на секунду замялась – вдруг закрыто? – и затем осторожно толкнула ее. Дверь отворилась.

– Она работала вместе с партнером, – пояснила Гретхен семенившей за ней Маркони. – Такое впечатление, что он сделал ноги, как только услышал последние новости.

Хаос, царивший в офисе, напоминал сцену панического бегства после наступления зомби-апокалипсиса, каким его обычно изображают киношники: черствеющие на тарелках недоеденные бейглы, открытые на экранах недочитанные электронные письма и продолжающие печатать принтеры, не подозревающие о крахе мира.

Неужели смерть Лены для работающих здесь людей оказалась равносильна именно этому – концу света?

Гретхен, частый гость офиса, бодро протопала по белому ковру и распахнула дверь в современный и стильный кабинет Лены с черно-белыми фотографиями холодной и несколько враждебной природы, стеклянным, под стать двери, столом и светло-серым мягким креслом.

Лена Букер купалась в деньгах, и все в ее цитадели дышало изысканным вкусом и профессионализмом, внушая посетителям уверенность и надежду: что бы ни случилось, Лена Букер любого вытащит из тюрьмы. Об этом твердил каждый дюйм ее до белизны вылизанной конторы.

Именно уверенность в профессионализме Лены и подтолкнула Гретхен ко встрече с ней. В тот год Гретхен делала первые шаги на ниве консультанта Бостонского полицейского управления. Она быстро схватывала и ловко добывала информацию, но в некоторых областях – она сама это признавала – ей не хватало знаний. И одной из этих областей являлось доскональное понимание аспектов работы правовой системы, особенно той ее части, которая касалась несовершеннолетних.

Лена взяла Гретхен в оборот и, потребовав за консультации неприлично огромную сумму денег, мгновенно очаровала новую знакомую. Не то чтобы Лена нравилась Гретхен – еще чего, не на ту напали. Гретхен никогда не забывала об этом, хотя горечь утраты, как это обычно случается, окрасила их отношения в более радужный цвет, чем то было на самом деле.

Просто Гретхен всегда питала слабость к женщинам, которые знали себе цену и без стеснения выставляли эту цену клиентам. Лена была именно такой женщиной, до кончиков пальцев. Что, впрочем, неудивительно. Стремительный взлет к славе ей обеспечили крестные отцы мафиозных кланов, частенько прибегавшие к ее услугам. Разве такую женщину могла напугать какая-то смиренная социопатка?

Гретхен консультировалась не только у Лены и, если бы все зависело от нее, никогда бы не допустила, чтобы их отношения вышли за рабочие рамки.

Но как-то вечером, спустя полгода после знакомства, она забежала к Лене в офис попросить о помощи в новом деле и остолбенела. Лена не походила на саму себя: опухшие веки, размазанная тушь, сведенные в нитку губы.

– Я собираюсь упиться до чертиков, – воинственно заявила она. – Ты – со мной.

– Я… э-э… – Гретхен дружелюбно помахала Лене, подстраиваясь под ее эмоциональное состояние, – не по этой части…

Лена расхохоталась. Она смеялась так долго, что на глаза ее навернулись слезы.

– Ну да, конечно, – всхлипнула она и разлила по бокалам умопомрачительно дорогой виски, – так я тебе и поверила. Не надо ничего говорить. Не надо никого слушать. Просто сиди и пей.

– Обычно именно так я и провожу свои вечера, – философски заметила Гретхен и стукнулась краешком бокала с бокалом Лены.

«Нам нужны люди, которые принимают нас такими, какие мы есть», – ответила она Маркони, спросившей, зачем социопатам друзья. Той ночью, сидя в полнейшем молчании и медленно, за часом час, приканчивая добротный виски, Гретхен поняла, что Лена, возможно, тоже нуждалась в добром товарище.

– Где Лена хранила документы? – прервала ее мысли Маркони.

Детектив явно чувствовала себя не в своей тарелке. Засунув руки в карманы джинсов, она затравленно озиралась, словно в музее или посудной лавке. «Выходец из среднего, а то и из низшего класса», – сделала вывод Гретхен и направилась в противоположный угол комнаты.

Там, почти сливаясь с фоном окрашенных стен, высился бледный, розовато-золотистый шкаф-картотека.

– А мы везунчики. – Гретхен выдвинула ящик, демонстрируя Маркони его содержимое. – Шкаф не заперт.

– Что ты ищешь? – заглянула ей через плечо Маркони.

– Пока не знаю, – покачала головой Гретхен, быстро перебирая папки.

Пересмотрев все находившиеся в шкафу документы и не найдя нужного, она склонилась над нижним ящиком, в который, как она знала, была вделана потайная ниша.

Проведя пальцами по гладкой металлической поверхности, она нащупала в ее ровной броне крошечную выемку и нажала. Послышался еле уловимый звук, похожий на экстатический вздох «нормала», достигшего высшего наслаждения в сексе, и Гретхен удовлетворенно произнесла:

– Вот она.

Маркони жарко задышала в ее обнаженную шею, и Гретхен заехала детективу локтем под ребра. Маркони попятилась и быстро спросила:

– Что за «она»?

– Финансовая ведомость, – отозвалась Гретхен, пролистывая толстый гроссбух в поисках того самого временного интервала, когда Лена начала вести себя страннее обычного. Будь Лена жива, она устроила бы Гретхен форменную головомойку за копания в ее бумагах. Однако теперь все это не имело никакого значения. Одна из транзакций приковала взгляд Гретхен. – Ага…

Маркони вытянула шею – похоже, острый локоть Гретхен ничему ее не научил, – протяжно присвистнула и снова качнулась на каблуках. «Ошарашена», – услужливо подсказало Гретхен мысленное досье.

– Да это ж больше, чем полугодовое жалование! На один депозит.

– А моего «ага» тебе недостаточно? – недовольно буркнула Гретхен. – Глаза разуй. Это платеж.

– Авансовый, – спокойно поправила ее Маркони. – Платеж производился в два этапа.

Вскипев от негодования на прозорливую Маркони, заметившую что-то, на что не обратила внимания она, Гретхен поджала губы и целую минуту разглядывала указанную в платеже сумму.

– С чего ты взяла? – нехотя спросила она, признавая поражение.

Аккуратно подстриженный, ненакрашенный ноготь постучал по испещрившим страницу каракулям, которые Гретхен не могла разобрать.

– Скоропись. Бухгалтеры, приближенные к «семье», используют ее сплошь и рядом.

«Семья». Мафия. Лена работала с мафиози рука об руку и, вполне вероятно, переняла их привычки.

Любопытно другое: откуда Маркони известно про скоропись? Может, в отдел по расследованию убийств ее перевели из отдела полиции нравов? Неплохой ход. Гретхен терзали смутные подозрения, что как минимум по некоторым детективам из отдела полиции нравов плакал Оценочный лист психопатии Хаэра, в то время как другие сами не брезговали нарушением общественной нравственности, потворствуя контрабанде.

Даже нянчиться с Гретхен и то было на порядок лучше, чем валандаться среди подобных отбросов.

Глаза Гретхен снова уставились в гроссбух, на дату открытия депозита. Чуть более года назад, задолго до того, как Рид Кент попросил ее стать адвокатом Виолы.

Возможно, все это несущественно.

Гретхен бездумно перевернула страницу. Ничего интересного.

– Хм-м, – прогудела Маркони прямо ей в ухо.

В зародыше придушив желание выпалить богомерзкое «Чего?», Гретхен выжидательно замерла. Черт, еще немного – и ей привьют вкус к этому проклятущему слову!

– Просто… – пробормотала Маркони, помолчала, пододвинулась ближе и склонилась над гроссбухом, чуть не ткнувшись в него носом. Затем выпрямилась и в упор посмотрела на Гретхен. – Здесь нет окончательного платежа. Второй этап оплаты не был осуществлен.

Гретхен даже не стала проверять даты. Она мгновенно поверила детективу.

– Следовательно, за что бы Лене ни собирались заплатить…

– …она не выполнила того, что обещала, – закончила за нее Маркони.