Никто не знает тебя

– Ясно, – кивнула Маркони.

Шонесси одобрительно замычал, хотя слышал эту фразу бессчетное количество раз – ровно столько же, сколько Гретхен слышала его объяснения по поводу дамы без полицейского значка, слоняющейся по месту преступления.

– И что ты обо всем этом думаешь, Грета? – спросил Шонесси.

«Я наломала дров…»

– Это не убийство.

Когда знаешь кого-то почти три десятка лет, приобретаешь способность без труда читать невысказанные им или ею мысли.

– Ну да, – с легкостью согласился Шонесси. – Но ты что-то не договариваешь, верно?

Гретхен оглядела спальню и вновь уставилась на Шонесси. Электрический свет, заливавший коридор, ослеплял ее, и ей никак не удавалось рассмотреть выражение лица детектива.

Гретхен вольно обращалась с правдой и не гнушалась недомолвками и беспардонной ложью. Она не собиралась посвящать Шонесси в подробности этой ночи и тем более прокручивать ему сообщение, оставленное Леной на автоответчике. Но она хотела заинтриговать его и добиться разрешения начать собственное расследование.

Нельзя сказать, что утверждение Лены заставило ее безоговорочно поверить в невиновность Виолы. Любой мало-мальски недурственный адвокат, заслуженно получивший диплом, сойдет в могилу, клянясь в непричастности своего подзащитного к совершенному преступлению. В случае с Леной это произошло в прямом смысле слова. Нет, Гретхен клюнула на другое: на беспомощное «Я наломала дров, Грета» и лежавшую на виду папку с именем Виолы. Здесь скрывалась какая-то тайна. И пока она не разгадает ее, пока не выяснит, что Лена совершила или не совершила, она постарается держать рот на замке. Особенно с Шонесси.

Без которого ей, к сожалению, не обойтись. Ведь именно Шонесси вел дело Виолы Кент, и, значит, ей предстояло подцепить его на крючок, бросить ему соблазнительную наживку и попутно отыграться за нанесенную в прошлом обиду, когда он, едва войдя в комнату, заклеймил ее убийцей. Она знала, куда следует надавить: один намек, что он снова проворонил других подозреваемых, – и дело в шляпе.

Гретхен со скрипом обзаводилась знакомыми и друзьями и в мгновения, подобные этому, восхваляла судьбу, одарившую ее хотя бы несколькими из них. Изучая их, нащупывая их слабости, страхи и изъяны, а затем манипулируя ими, она испытывала головокружительную эйфорию, недостижимую даже после приема самых улетных наркотиков.

А слабые места Шонесси она знала вдоль и поперек.

– Верно. Мне звонила Лена, – ответила она, скрещивая на груди руки. В такой позе она чувствовала себя наиболее уютно.

Кустистые брови Шонесси поползли вверх. Их густота, столь не гармонирующая с гладким, как биллиардный шар, черепом, всегда поражала Гретхен.

– Чего? – переспросил Шонесси, нарочно употребив самое ненавистное для нее слово.

«Чего?» выводило Гретхен из себя: расплывчатое и неточное, оно вынуждало собеседника повторять то, о чем он – определенно и вразумительно – говорил раньше, и болезненно резало слух. Гретхен насупилась.

– И что же она сказала? – пошел на попятную томимый любопытством детектив.

– Она объяснила, почему взялась за это дело, – ничтоже сумняшеся соврала Гретхен, смотря Шонесси прямо в глаза.

Хочешь впечатлить – разыграй драму. Гретхен кожей ощущала нетерпение Шонесси выяснить наконец, почему Лена Букер решила защищать Виолу Кент. Ведь это не лезло ни в какие ворота!

Тринадцатилетняя девчонка, зарезавшая мать, и несколько месяцев, предшествовавших убийству, жестоко истязавшая всю семью, после ареста не проявляла никаких признаков раскаяния. Будь это не Лена, а кто-то другой, Гретхен не сомневалась бы, что все упирается в деньги, саморекламу и скачок по карьерной лестнице, который неизбежно влечет за собой столь громкое, хоть и провальное дело.

Но Лена избегала публичности и гнала прочь как заслуживающих доверия журналистов, так и не заслуживающих доверия телеведущих паскудных шоу, вымаливавших у нее крохи информации ради насыщения изголодавшейся аудитории.

Более того, все прекрасно знали, что Лена занималась только двумя типами преступлений. Во-первых, совершенных ее основным работодателем – мафией, благодаря которой она достойно встретила смерть на диване стоимостью десять тысяч долларов.

И во-вторых, правонарушениями нищих подростков из Саути, которым в противном случае достался бы заваленный работой общественный защитник. Однако за такие дела – а их можно было перечесть по пальцам – Лена бралась очень избирательно и не без особой причины.

Преступление Виолы Кент, дочери баснословно богатых Рида и Клэр Кентов, не подпадало ни под одно из перечисленных.

Шонесси и Маркони качнулись вперед, и воздух задрожал от напряжения. Гретхен умело подвела детективов к волнующей развязке. Разумеется, она просто играла с ними, добиваясь от Шонесси полной свободы действий, и все же, вероятно, не сильно уклонилась от истины, произнеся:

– Лена думала, что Виола Кент невиновна.

Брови Шонесси изогнулись домиком, Маркони хрипло задышала.

– А это значит, детектив, – хмыкнула Гретхен, – что ты снова попал пальцем в небо.

4. Рид. Через месяц после гибели Клэр…

Организация похорон заняла у Рида месяц. И это притом, что основная работа легла на плечи Эйнсли.

Разумеется, с похоронами он хватил через край, однако теперь Риду прощалось все: никогда прежде к нему не относились с такой благостной снисходительностью. Ну как же – погибшая жена и психопатка дочь! Добавьте к этому двух затравленных мальчуганов, которых Рид, по общему мнению, защищал всеми мыслимыми и немыслимыми способами, и он вышел бы сухим из воды из любой передряги – даже если бы совершил убийство.

Неуместный смешок, заставивший вздрогнуть отца Ричардса, вырвался из груди Рида. Он притворно закашлялся, извинился перед священником и ринулся прочь, раздвигая толпу, битком набившуюся в коттедж. Люди, вытягивая шеи, оборачивались ему вслед, чтобы ничего не упустить из разворачивающейся на их глазах, словно в замедленной съемке, катастрофы человеческой жизни.

Эйнсли рассеянно протянула ему блюдо с нарезанным дешевым тортом, но не проследила, взял ли он хоть кусочек. Торт покупали в спешке, внезапно осознав, что на поминки явятся все кому не лень: и родня, седьмая вода на киселе, и зеваки-знакомые, имевшие самое отдаленное отношение к семейству Кентов. Клэр онемела бы от возмущения, узнав, что сожранный гостями изысканный торт ручной работы заменили приторно-сладкой грубой кондитерской поделкой, облитой глазурью, с кривобокой надписью «Скорбим», небрежно выведенной неумелой рукой.

Скорбим о вашей жене, убитой вашей же дочерью. Дочерью, которую бросили за решетку.

Волна страха, захлестнувшая Рида, отозвалась болью в сердце. Унимая ее, он приложил ладонь и начал мягко массировать грудь.

Уже несколько лет он страдал от панических атак и научился распознавать их симптомы: учащенное сердцебиение, удушье, пелену перед глазами. Подгоняемый нестройным гвалтом, Рид взлетел вверх по лестнице и помчался по коридору. Но голоса, пробившиеся сквозь пол, догнали его и здесь, заполнили собой все пустоты, все поры его тела, уничтожили его собственное «я» и превратили его в героя людских пересудов и сплетен.

На мгновение он ослеп. Когда же зрение вернулось к нему, он понял, что находится в спальне Виолы – скорчившись в углу, он сжимал в кулаке фарфорового единорога, вонзившего рог в выемку его линии жизни. Клэр подарила фигурку на тринадцатилетие Виолы – символ призрачной надежды вернуть все в нормальное русло. Хотя, как они знали, этого быть не могло.

«Я хотя бы пытаюсь! – вздернула подбородок Клэр, неистовая и упрямая, несмотря на подкосившие ее невзгоды. – А ты… ты сдался!»

Обвинение Клэр острым клинком вонзилось в его сердце да там и осталось, напоминая о себе всякий раз, когда он смотрел на Виолу и видел в ней дьявольское отродье, несущее их семье гибель. Уж лучше бы Клэр просто заехала ему по роже.

Но где взять руководство или хотя бы справочник, объясняющий, как вести себя с порожденной тобой дочерью-монстром? Они обращались к психиатрам, но те все как один щипали переносицы, толкли воду в ступе и изрекали непроходимую банальщину.

И не приносили никакой пользы. Виола лечению не поддавалась.

Оставалось только ждать, когда она полностью слетит с катушек и совершит нечто настолько ужасное, что ее запрут за семью замками.

Дверь открылась и тотчас закрылась. Рид еле удержался, чтобы не запустить единорогом в того, кто посмел переступить порог этой комнаты. Пусть Виола чудовище, но она его дочь. Его! И никто не имеет права находиться в ее спальне!

Опустившись на корточки, Лена нежно погладила его колени.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что тебе требуется адвокат, – протянула она весело и беззаботно, словно ничего и не происходило в эти последние месяцы. Словно бремя тайн, которые они делили между собой, не тянуло их прямо на дно. Словно после двух десятилетий мертвого молчания она не ворвалась метеором в его жизнь и не разорвала ее в клочья.

5. Гретхен. Наши дни…

– Скажи им, что смерть Лены не столь очевидна, как кажется, и необходимо провести дополнительное расследование, – втолковывала Гретхен Шонесси.

Эксперты-криминалисты давно ушли, и Гретхен с Шонесси устроились на Лениной кухне, по-современному обставленной до блеска отполированной безликой хромированной мебелью, от которой причудливыми бликами отражался льющийся сверху свет.

Толстой, мясистой рукой Шонесси провел по обвислым щекам.

– Но ведь это неправда…

– Но ведь об этом никто не знает, кроме нас двоих…

Гретхен вздохнула: как все-таки трудно проявлять деликатность, однако оно того стоит. Припомнив слова Шонесси о мэре и комиссаре, Гретхен мотнула подбородком в сторону гостиной:

– К тому же от тебя требуют расставить все точки над i, я правильно поняла?

– Правильно, – уныло согласился детектив, чувствуя, что его завлекают в ловушку.

Дипломатические игры просты до изнеможения. Создаешь видимость силы – и весь мир у тебя в кармане. Гретхен понимала это лучше других. Нельзя утверждать, что подобные игры ей нравились, но она всегда одерживала в них победу.

– Тогда скажи им, что расставляешь все точки над i, – лучезарно улыбнулась она. – Лезешь из кожи вон, лишь бы ничего не упустить.

– Это даст тебе пару дней, – сощурился Шонесси. – Что за пару дней ты надеешься выяснить?

– Без понятия, – призналась Гретхен, раздумывая, а не броситься ли Шонесси прямо в ноги, моля о содействии.

Она бы и бросилась, если бы не сомневалась в успехе. Заодно и Шонесси выставила бы полным идиотом. Гордость по боку, когда надо добиться того, чего хочешь.

А она хотела чересчур многого. Для того чтобы ее допустили к расследованию в качестве консультанта, требовалось открытое уголовное дело. Закрытое дело о смерти в результате передозировки наркотиков не подходило. Следовательно, ей кровь из носу нужно было получить официальное разрешение на работу от Бостонского полицейского управления, иначе нужные ей двери не приоткрылись бы даже на щелочку.

– Сделай мне одолжение, Шонесси. Иначе я с тебя живого не слезу.

– Ой, можно подумать, до этого слезала, – грубо хохотнул Шонесси, но резко оборвал себя и пытливо вытаращился на нее. – Ты всерьез считаешь, Лена что-то нарыла?

«Я наломала дров, Грета».

– Нет, но… – Гретхен часто-часто заморгала и отвела глаза.

Порой Шонесси забывал о ее натуре, забывал, что плакать ее заставляли не душевные муки, а невозможность подчинить его своей воле. Смиряясь с поражением, она устало приподняла плечи.

– «Виола Кент невиновна» были ее последние слова…

Господи, да кого это волнует!

– Если мы начнем расследование смерти Лены, доступа к делу Кент ты не получишь, – раздался от двери голос Маркони.

Гретхен недовольно скрипнула зубами, прикидывая, как бы ей избавиться от новоиспеченной напарницы Шонесси. Познакомиться с этой выскочкой она не успела, но эта выскочка ей определенно не нравилась. А тот, кто не нравился Гретхен, недолго оставался напарником Шонесси.

– Разве я хоть словом обмолвилась, что мне нужен доступ к делу Кент?

Гретхен пронзила Маркони холодным и оценивающим взглядом, который долго тренировала перед зеркалом наравне с другими разнообразными выражениями лица, дававшимися ей с огромным трудом, но детектив даже не вздрогнула.

– Само собой, нужен, – равнодушно пожала она плечами. – Ты же предполагаешь, что Лена траванулась именно из-за Виолы.

Гретхен восхищенно захлопала глазами. Откровенность Маркони застала ее врасплох, хотя удивляться тут, в принципе, было нечему. В Бостоне все говорили то, что думали. Гретхен с ее склонностью резать правду-матку родилась в правильном городе.

– Мне нужен не доступ, – заупрямилась она, – а видимость законности.

– Законности, облеченной в форму твоего содействия Бостонскому полицейскому управлению?

Дурацкий вопрос, разве она сказала не то же самое? Гретхен демонстративно повернулась к Шонесси:

– Пару дней.

Детектив смерил ее с ног до головы изучающим взглядом и покосился на застывшую у нее за спиной Маркони.

– Идет.

Победа! Сладостно опьяняющая победа расцвела и тут же увяла, когда Шонесси ткнул в Гретхен пухлым пальцем.

– Я приставлю к тебе «няньку».

Тихий стон одновременно сорвался с губ Маркони и Гретхен, правда Гретхен хватило приличия подавить свой в зародыше.

– Напрасная трата средств, – отмахнулась она, понимая, что возражать бесполезно.

Шонесси, наслаждаясь ее замешательством, расплылся в плотоядной ухмылке:

– Ничего, выдюжим. Ты всегда так печешься о нашем… – он с видимым удовольствием покрутил на языке замысловатую фразу, – дефицитном и урезанном бюджете.

Гретхен отклонилась назад:

– А с чего ты взял, что я ее не прикончу?

На лице Шонесси, как и предполагала Гретхен, появилась тупая, самодовольная улыбка.

– Она положит тебя на обе лопатки.

С отточенной годами томностью Гретхен оценивающе скользнула глазами по телу Маркони сначала вверх, потом вниз и пожала плечами:

– Пусть попытается. Я не против.

Маркони приподняла брови, но ничего не сказала. Гретхен недовольно поморщилась: она обожала словесные перепалки.

– Пару дней, Грета, – предупредил ее Шонесси, и в его голосе промелькнули нотки совершенно несвойственной ему жалости. – Пару дней – и баста.

– Мне хватит, – спокойно отозвалась Гретхен, любуясь Маркони.

После вырвавшегося ненароком стона та будто окаменела.

– Да поможет нам Бог, – пробормотал Шонесси.

Грозно щелкнув пальцами, словно о чем-то предупреждая, – но кого и о чем, осталось для Гретхен тайной, покрытой мраком, – он вышел, не попрощавшись.

– Сильно, – проворчала Гретхен. – Цирк с конями.

Маркони довольно фыркнула.

– Шонесси, что с него взять, верно?

«Любопытно». Маркони втирается к ней в доверие? Гретхен давно уяснила, что общий враг или общее разочарование превосходно сплачивают людей. Она и сама неоднократно прибегала к подобной тактике.

– Нам нужны материалы по делу Кент.

– Я тебя предупреждала… – качнулась на каблуках Маркони.

– Помню, помню, – перебила ее Гретхен, устремляясь в гостиную. – Еще нам надо потолковать с Ридом Кентом.

Ее взгляд уперся в диван, на котором раскинулось безжизненное тело Лены. Само по себе насилие Гретхен никогда не прельщало: лично она предпочитала расправляться с врагами, растаптывая их чувства и сражая наповал острым, как бритва, интеллектом. Однако мрачный антураж насильственной смерти манил ее необычайно. Вывернутые конечности, пустые глаза, выпотрошенная плоть, сломанные кости…

– А он ведь не шутил, да? – прошелестела Маркони у нее за плечом. – Ты и вправду социопат.

Оторвавшись от созерцания разметавшихся рук Лены, Гретхен бросилась к двери:

– Ты и понятия не имеешь, что это слово значит или что я из себя представляю.

– Так объясни мне, – фыркнула Маркони, устремляясь за ней.

– Мне за это не платят.

Пора завязывать с просвещением Маркони, иначе Гретхен точно заскучает и выкинет какой-нибудь дурацкий и совершенно непредсказуемый фортель. Лучше пресечь это поползновение на корню и избежать таким образом тяжелых последствий. Досадно, конечно, что ни одна живая душа не способна по достоинству оценить ее потуги держать в узде свой строптивый нрав. Ведь даже не склонные к насилию социопаты порой закусывают удила так, что людям, не привычным к их чудачествам, небо с овчинку кажется.

Шонесси, как никто другой, понимал это. За что ей и нравился.

– Материалы по делу Кент не откроют тебе ничего нового, – забубнила Маркони, когда они подошли к лифту. – По кабельному осветили каждую деталь преступления. Да и адвокатом девчонки была твоя… э-э-э… подруга…

– Представь себе, у социопатов тоже есть друзья, – бросила Гретхен.

Заминка Маркони и рассердила ее, и позабавила. Они быстро пересекли вестибюль и выбрались на улицу. За желтой полицейской лентой, ограждавшей место преступления, засверкали беспорядочные вспышки фотоаппаратов. Стервятники-журналисты, готовые продать души за один только взгляд в их сторону, подлетели к ним, клянча комментарии. Гретхен и Маркони, уставившись в землю, промаршировали мимо.

– Зачем они вам?

Никакой язвительности, сплошное доброжелательство и любопытство. Гретхен замедлила шаг, вгляделась в лицо Маркони, но не заметила в нем даже слабого намека на враждебность.

Обычно, прощупывая новичков, Гретхен врала им напропалую. Водить за нос и напускать туману казалось ей легче и проще. Быть пойманной на слове она не боялась – ну, скажет, что прихвастнула, не страшно. С Маркони, однако, Гретхен решила не лукавить. Ранее она проверила ответ на заданный Маркони вопрос на нескольких подопытных кроликах и осталась весьма довольна результатами.

– Нам нужны люди, которые принимают нас такими, какие мы есть, – призналась Гретхен и покосилась на Маркони. Та, очарованная поэтичностью фразы, умело скрывавшей под собой совершенно непоэтические чувства, одобрительно кивнула.

– Выгоды, которые я получаю от подобных отношений, стоят того, чтобы поддерживать дружеские связи, – договорила Гретхен.

Одобрение мигом сползло с лица Маркони, и Гретхен вздохнула – вечно-то она бежит вперед паровоза.

– В твою машину или мою? – спросила она, лишь бы сменить тему.

Когда общаешься с нормальными людьми, нужно уметь быстро уводить разговор в сторону. Золотое правило.

– Шонесси укатил, – лаконично ответила Маркони, не вдаваясь в подробности.

Гретхен одобрительно ахнула. Нет ничего хуже эмпата, не умеющего вовремя прикусить язык.

Они завернули в переулок, и Гретхен направилась к припаркованному ярко-красному «Порше».

– Ты что, двери не закрываешь? – изумилась Маркони, усаживаясь на пассажирское сиденье.

– Нет. Люблю жить с огоньком, – отделалась избитой фразой Гретхен.

Для того и существуют клише: словно тропинки, ведущие напрямик, они облегчают взаимопонимание, особенно между обычными людьми и такими, как Гретхен. Всякий раз, когда Гретхен представляла свою реакцию на угон машины, она словно заглядывала в бездонный пересохший колодец – пусто, никаких чувств. Вот если бы какой-нибудь наглец осмелился похитить ее ребенка, это было бы куда интереснее. Но ребенка у нее не было.

Маркони довольно фыркнула. Как и тогда, на кухне. В мысленном досье, которое Гретхен завела на детектива, она поставила галочку напротив графы «Чувство юмора».

– Что ты знаешь о деле Виолы Кент? – спросила Маркони, не моргнув и глазом, когда Гретхен вылетела из переулка на полосу встречного движения.

По прикидкам Гретхен, Маркони вряд ли работала с Шонесси над делом Виолы, хотя информацией о совершенном девочкой преступлении наверняка обладала. Кто, впрочем, не обладал? Последние полгода жители города упивались подробностями шокирующего убийства.

Значит, Маркони пыталась выведать, насколько осведомлена обо всем этом Гретхен. Что ж, неплохой заход.

– Около полугода назад, – зачастила Гретхен, – Виола Кент, единственная дочь Рида и Клэр Кентов, поздним вечером до смерти заколола мать. Отец в это время отсутствовал.

– Мотив? – жестко оборвала ее детектив.

– Виола – психопатка с садистскими наклонностями…

Вообще-то девочка была слишком юна для постановки диагноза, но Гретхен подумала, что глупо отрицать очевидное, и без того ясное каждому, имеющему хотя бы зачатки элементарных знаний о человеческом поведении.

– Ей не требуется мотив. Достаточно, что ей просто захотелось взглянуть, как выглядит мамина кровь. Или ее внутренние органы.

Гретхен перебрала в уме факты. Как бы ни разорялась Маркони о недопущении ее к материалам дела, она, по сути своей, и так владела всеми необходимыми сведениями. Ну или почти всеми. У менее стойкого человека фотографии с места преступления вызвали бы душевное потрясение.

– Оружие? – коротко бросила Маркони, оставшись глухой к безапелляционно поставленному Гретхен диагнозу.

– Нож для разделки мяса. Взят с кухни.

Гретхен лихо проскочила на красный свет – и позади возмущенно взвыли клаксоны. Разъяренные водители, не в силах ничего предпринять, остервенело дубасили кулаками по рулевым колесам.

– А затем происходит необъяснимое: заколов мать, Виола прячет нож в своем же ящике для носков!

– Необъяснимое?

– Нелогичное. Словно в убийстве Клэр можно было заподозрить кого-то еще, кроме садиста-психопата.

Раз за разом прокручивая в голове слова Лены, Гретхен безуспешно пыталась взять в толк, почему ее подруга решила, что Виола Кент невиновна. Психопаты убивают. Мучают. Калечат и убивают. Такова их природа.

– Подобная предвзятость тебя задевает?

Довольная, Гретхен расхохоталась.

– Во-первых, как уже было сказано, я сама социопат. А во-вторых – и прошу, поверь, я говорю искренне, – я нисколько не сомневаюсь в виновности девочки. Это Виола зарезала Клэр.

Гретхен помолчала и с нажимом произнесла:

– Виола – психопат с садистскими наклонностями.

– А почему ты сказала Шонесси, что он снова попал пальцем в небо?

Гретхен осеклась. Вот так манипулируешь ими, манипулируешь, а они возьмут и нанесут тебе ответный удар. Похоже, с этой Маркони следует держать ушки на макушке.

– Слушай, если на Лену напала блажь и ее сострадательное сердце воспылало надеждой о невиновности Виолы, это вовсе не означает, что девочка действительно невиновна.

Лена имела право верить во что ей угодно. К реальности ее вера отношения не имела. Для психопатов нет вопроса «если». Для психопатов есть только «когда».

– А тебе не кажется, что лучшей маскировки и не придумаешь? – спросила Маркони. – Для настоящего убийцы, которому вздумалось покончить с Клэр Кент? Все, что ему нужно было сделать, это засунуть нож в шкафчик девочки, и – вуаля! – у всех отпали всяческие сомнения.

И хотя тон ее был скорее насмешливым, чем серьезным, Гретхен не удержалась от подколки:

– Защищаешь Виолу?

– Всего лишь пытаюсь понять, почему на ее защиту встала Лена. Иначе зачем нам это расследование?

Гретхен опасливо покосилась на Маркони – уж не заподозрила ли та, что Гретхен ведет нечестную игру и утаивает факты? Однако лицо Маркони выражало полнейшую безмятежность.

Возможно, настанет день и Гретхен подробно расскажет ей о последнем сообщении Лены. Но не сейчас. Сейчас она притворится опечаленной подругой, обладающей достаточными связями, чтобы распоряжаться полицейскими ресурсами по своей прихоти.

– А Лена случайно не была социопаткой? – спросила Маркони, рассеянно барабаня пальцами по обтянутому джинсами колену.

– Наоборот, – засмеялась Гретхен.

– Но почему тогда… – Маркони запнулась, поджала губы.

– Почему тогда она водила дружбу со мной? – закончила за нее Гретхен. Как все предсказуемо. – Из-за своего сострадательного сердца. Такие сердца притягивают нас как магнитом.

– Вас, социопатов, – тихо пробормотала Маркони себе под нос и добавила сухо, по-деловому: – А муж что? Ты сказала, его не было дома?

– У него железобетонное алиби. – Гретхен нагло подрезала потрепанный минивэн и выставила средний палец его владельцу, который чересчур близко к сердцу принял ее маневр. – Всю ночь проторчал в казино в Бостонской бухте.

А значит, каждое его телодвижение фиксировали камеры наблюдения – поддержка и опора любого казино с момента его основания.

– Так он игрок? – оживилась Маркони.

– Нет.

– Чего? – взвизгнула Маркони, и Гретхен только сейчас осознала, насколько мелодично прежде звучал ее голос, мягко выговаривавший согласные звуки.

Получается, Маркони не уроженка Бостона. Неважно. После этого дела их пути с Маркони не пересекутся. Второе расследование Маркони не светит.

– Нет никаких свидетельств его пристрастия к игре, – пояснила Гретхен, снисходя до повтора только что сказанного, лишь бы успокоить внезапно напрягшуюся Маркони.

– А что он тогда забыл в казино?

Помедлив с ответом, Гретхен прожгла детектива испытующим взглядом. А не такая уж она, оказывается, и дура.

– Боксерский поединок. Правда, никто не поинтересовался, почему он выбрал для просмотра именно ту самую ночь.

– Тогда все ясно, – шумно выдохнула Маркони. – Убийца – муж. Как обычно.

Гретхен притормозила напротив элегантного коттеджа. Она сразу узнала его – видела на фотографиях из Лениной папки. Повернулась к Маркони и улыбнулась, обнажив передние зубы:

– Ты разве не в теме? Теперь подростки-садисты дают мужьям сто очков вперед.