Рязанский сказ. От Мурома до Рязани

© Борис Глимханович Сафин, 2018

ISBN 978-5-4493-0269-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Жил-был дед Борис с бабушкой Катериной. И было у них две дочери, Ольга и Наталья. И внучки, Настенька и Яночка. Да внучок Егорка. Да зятек Вячеслав. Жили, не тужили – добро потихоньку проедали. Домик у стариков небольшой, на две палаты, но уютный. С садиком небольшим и огородиком косым. А домик тот в поселочке Борки, что под знатным городом Рязанью. Совсем рядышком. Возле шпалозаводика. Утром глянешь в окошко – купола Рязанского кремля выглядывают из белого тумана. Вечером посмотришь – золотом сверкают в лучах уходящего солнышка. В поздних сумерках, как засверкают подсветными огнями разноцветными – глаз не отведёшь! Нравится деду Борису это место. Слева река Ока подпирает своим затоном, да иногда балует большой водой. Справа озеро с прозрачной водой, что приоделось камышом, да ивами плаксивыми. Когда – то здесь был песчаный карьер – да кто помнит? Затон и озеро наперегонки балуют стариков рыбкой. Захотелось густеры насушить, или чехонькой побаловаться – беги на Оку! А ежели невтерпёж захотелось карасей со сметанкой, или линьком сковородку порадовать – дорога тебе на озеро – знай только место и время! С другого берега затона раскинулся Луховской лес, богатый ежевикой, да грибами опятами. Так и жили старики: в мире и согласии. Бывало, Катерина обнаружит, какой непорядок, зашумит: «И когда ты дед научишься вещи на место класть, иль тебе узелки навязать?». Дед подойдет, обнимет: «Виноват, Катюша, обещаю исправиться». Катерина, как услышит ласковое «Катюша», враз добреет – жди блинов, или пышек к чаю! Так и жили в делах, да усердии. Какие у стариков дела? Ну, за садом присмотреть. Огородик тяпкой пощекотать, да тепличку проветрить. Курочек накормить, да с перепелками побеседовать. Когда на тех диванах штаны отсиживать? Вот и тогда, только день начался, Катюша опять пристала к деду своими идеями: «А давай гостевой домик соорудим? Мааленький! А давай прудик в саду выкопаем? Маахонький!». Место, где решили копать прудик, обжитое. Когда—то здесь прятались от татар горожане древнего Переславля, строили землянки, да шалаши. Когда вода Оки ушла с этих мест, появились купеческие домишки, с касимовскими наличниками на окнах. А до революции здесь обосновался помещик из бывших военных, что французов били. Да, по чьей – то злой воле, сгорел этот дом, со всеми постройками. В начале прошлого века власти построили добротный деревянный барак на пять хозяев, и заселили чиновным людом среднего класса. На краю построили сараюшки для всякой мелочи. Уже в советское время, те сараюшки тоже сгорели. Место стало мусорным полигоном для жителей соседних домов. Когда Борис с Катериной переехали в Рязань, и купили эту квартирку в Борках, свалка ещё сверкала бутылками, да банками. Мусор убрали, землю завезли – вот и появился этот косой огородик на радость деду Борису. На этом «Обжитом месте» и решили соорудить прудик. Когда глубина ямы достигла метра полтора, из красной трухи ковырнулся горшок глиняный. «Клад!» – у деда ёкнуло в груди.

Дрожащей рукой, оглядываясь по сторонам, тащил дед из горшка туго свернутый, промасленный, кожаный сверток. Развернув сверток, дед не обнаружил: ни сверкающих нитей с жемчугами, ни блеска старинных монет, ни пылающего на солнце золота. А выпала из свертка тетрадь с рваными углами, унося с собой вспыхнувшую, на миг, мечту!

Мечте то конец, да этой истории только начало…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мещера

∞…На семейный совет в Борках собрались все. По правую сторону Ольга с Настей. По левую сторону Славик с Натальей. В углу дивана, со смартфоном в руках, затаилась Яночка. Сидели тихо, с любопытством поглядывая на темный сверток, сиротливо лежащий посреди стола. «Унтами пахнет. Небось, папка с леса что-то притащил» – подумала Ольга, опасливо отодвигаясь к краю стола. «Да нет, наверное, отец древнюю иконку нашел, сейчас будет хвалиться» – додумала Наташа. «Наган времен гражданской войны!» – Славик не сомневался в своей догадке. «Фу, какая гадость! Где это дед откопал?» – Настя отодвинулась от стола.

– Вот, дети мои, – дед Борис с торжественным видом, а скорее с растерянным выражением лица, осмотрел членов «семейного совета», – Вчера на огороде выкопал. Будем вместе решать, что с этим делать.

– Не морочь детям головы! – выглянула из кухни баба Катя, – Из всякой чепухи тайну делаешь. Тетрадка там гнилая! Выбрось на помойку, всякую гадость в дом тащишь. Давайте уже чай пить. Стынет!

– Вот умеете вы, бабы, секреты наперед выдавать! Я же просил? – дед укоризненно посмотрел на Катерину, – Я же просил из кухни нос не высовывать, пока не позову.

Дети придвинулись ближе к свертку. Даже Яночка оторвалась от своего смартфона и с любопытством, посмотрела на сверток.

– Дед! А может там деньги, или монеты старинные, между листками спрятаны? – Яна совсем потеряла интерес к своему телефону и протянула руку к свертку, – Давайте клад сдадим и купим новую машину.

– Чего это тебе наша старая «шестерка» не нравится? – Славику, наконец, предоставилась возможность вступить в разговор, – У нас машина зверь! Покатаемся еще.

– Если это школьная тетрадка, то ничего интересного там не может быть, – Настя всегда удивляла своей логикой и убежденностью, – Если это дневник, то есть вероятность, что будет намек на клад. Ну, а если это амбарная книга, то пора пить чай.

– Дед! Давай открывай уже, – Яна умоляюще посмотрела на мать и тетю Олю, – Ну скажите ему! Баб! Скажи деду.

– Ладно, ваша взяла, – дед осторожно развернул тряпку и сдвинул на стол толстую тетрадь с пожелтевшими от влаги, склеенными от времени и обугленными от пламени листами, – Я не знаю, что с этим делать. Если тронуть листы, то они осыпятся, как осенний листопад. И мы ничего не сможем прочитать.

– А ничего трогать и не нужно – Ольга оживилась – У меня есть знакомая в лаборатории, которая занимается реставрацией и восстановлением старых документов. Я Вере Сергеевне покажу эту тетрадь, и она скажет как специалист, что с этим можно сделать.

На этом и решили. Попили чайку с плюшками, которые привезла Наташа (зря, что ли кулинар) и разъехались по домам…

…Вера Сергеевна развернув сверток, принесенный Ольгой, взмахнула руками.

– Кто же так хранит документы? Руки бы оторвала этому извергу! Это же надо так издеваться над документами! – Вера Сергеевна еще долго ходила вокруг тетради, грозя кому-то в окно.

– Вы меня не поняли, Вера Сергеевна, – Ольга пыталась успокоить сотрудницу, – Эту тетрадь дед выкопал на огороде. На месте, где когда-то был пожар, а потом наводнение. Я тоже удивляюсь: «Как это еще совсем не сгнили и не распались листы». Я хотела бы попросить Вас извлечь хоть какую – то информацию. Может это будет полезно и нашему архиву.

– Олечка! Ты же знаешь, какая нагрузка на наш отдел? Мы часть документов даже в Москву отправляем. И реагенты, без регистрации документов, я не имею права расходовать. Судя по состоянию тетради, придется, ещё как повозиться. Ладно. Я попробую. Только это может занять много времени. Может быть год. А может и два.

– Хоть три, если надо. Я на семейном совете пообещала, что постараюсь сделать все возможное. Вера Сергеевна, не беспокойтесь, все расходы я беру на себя. Вы только скажите, что надо.

– Давай так, Олечка, договоримся. Я попробую восстановить первые два – три листа, чтобы определить ценность документа и возможность дальнейших действий, а вы сами потом решите; продолжать расшифровку или отправить тетрадь на помойку. Такое тоже, к сожалению, бывает в нашей практике.

Когда Ольга ушла, Вера Сергеевна поместила тетрадь в аппарат и включила подсветку. Сквозь желтые пятна проступили еле – еле заметные буквы и цифры: «Муромь, лета 1875». «Достаточно старинная» – стараясь подавить, вдруг возникшее волнение, Вера Сергеевна, медленно водила лучом по обложке. «А это что?» – На экране, склоненной вправо вязью, темнело: «Георгий МусатовЪ». «Где – то я уже встречала эту фамилию? Совсем недавно. Так, в мае мы восстанавливали записку купца Зворыкина из Мурома. Точно! Там было упоминание о купце Мусатове, что-то насчет дома. Это уже интересно».

Вера Сергеевна любила смотреть на старинные документы. Воображение, среди скупых строк, рисовало перед ней образы давно ушедших судеб. Они оживали, начинали жить своей неведомой жизнью. Радовались, огорчались, делили между собой имущество, любили, воевали. Иногда, она даже одергивала себя, чувствуя, что начинает разговаривать с этими людьми, выплывающими из задворок ушедших лет…

…Дед Борис, уже лет пять, как на пенсии, но привыкнуть не смог. «Ну, какой из меня дед? На мне еще воду можно возить – не перевозить!» И, когда позвонил Виталий Алексеевич Будкин, директор проектного института с последней работы, и предложил выйти на прежнюю работу, то Борис с радостью согласился: «Лишняя копейка не помешает! Раз в неделю побегать, косточкам не помеха. Да и хозяйству не повредит». А хозяйство у деда богатое! Два десятка курочек, да десяток перепёлочек. Так бы и сидел возле них, любовался. Для села оно, конечно маловато, а для города самый раз. Особенно перепела! Зайдешь в птичник, а они повыскакивают со своих углов, и давай носится по клетке. Верещат, радуются! На руки, на плечи запрыгивают, в глаза заглядывают: «А что там дед принес, чем будет угощать?».

– Ишь, запели сорванцы! Ну-ка успокоились, проказники! – дед подлил водички и подсыпал корму.

– Борис! Ольга пришла, новость принесла, – Катерина вышла на веранду и высматривала деда, – Где ты там застрял? Оставь птичек в покое.

– Иду! – Борис подсыпал курочкам зерна и попрощался с петухом, – Смотри у меня, не проказничай! Вечером приду, поругаю.

Ольга сидела с загадочным видом и пила с матерью чай.

– Здравствуй дочь. Никак новости есть? Давай выкладывай. Нашли деньги между страниц? Али монетку каку?

– Выкладывать еще рано, но кое-что есть. Докладываю. Тетрадь отдала на реставрацию. Вера Сергеевна, сначала не хотела брать, но потом взяла. Говорит: документ в очень плохом состоянии и нужно много времени на обработку. Может даже больше года. Тетрадку в какой-то раствор опустила, говорит: пусть пару месяцев полежит. Говорит, что это дневник, или амбарная книга учета. А вот надпись на обложке прочитала. Только не упадите со стула, – Ольга достала листочек, – Я вот записала. На обложке написано: «Муромь, лета 1875». А также: «Георгий Мусатовъ». Это о чем – то говорит?

Дед поперхнулся чаем и удивленно посмотрел на Катерину.

– Как говоришь, фамилия? Мусатов? Ты ничего не перепутала, дочь? – У деда на лысине две единственные волосинки поднялись к потолку, – Такое только в сказках бывает!

Дед внимательно разглядывал Катерину, будто ища в её глазах ответ.

– Ты у нас кто? Мусатова! А отчество, у тебя какое? Георгиевна! Ну-ка колись, что ты от нас скрываешь?

– Дурачок! Мало ли на свете Мусатовых? В нашей семье я никогда про Рязань и не слышала. Папка мой из Астрахани, я точно знаю, мне мать рассказывала. Да и родился он в 18-м году. И был он Георгий Иванович. Скорее всего, это однофамилец. Я, когда в детстве озорничала, то тетки мои меня ругали: «Вот, порода татарская, поперечная!».

– Ты еще и хулиганка была? Крымские татары набеги на соседей совершали, девок воровали для обновления крови. А ты, куда набеги совершала? Небось, на соседские огороды за морковкой? Или курт (соленые сушеные лепешки из творога – каз) с крыш воровала?

– Как ты догадался? Точно! Мы с Бауржаном курт у его бабушки воровали. Это мой «первый поклонник». Сначала он камни в меня бросал, но, когда подрос, носил мой портфель из школы. И защищал меня от мальчишек!

– Откуда в Шубар – Кудуке много мальчишек? Аул на три двора.

– Ну не скажи! В сороковых Шубар – Кудук был ссыльным местом. И, не аул, а нефтяной промысел. Чехи, молдаване, поляки, немцы, чеченцы. Слышал про «Дело врачей»? В нашей больнице много врачей было из Ленинграда. Репрессированные, поселенцы, эвакуированные. Кого только не было! Я тебе, как-то рассказывала. В школе у нас была такая семья – Качковкие. Михаил Павлович и Ираида Александровна. Правда, у неё была фамилия – Лифарь, но это одна семья. Михаил Павлович преподавал историю и математику, а Ираида Александровна русский язык и литературу. До эвакуации они оба преподавали в университетах, в Ленинграде. Михаил Павлович, по разговорам, был даже профессором. А ты говоришь аул! Вот мне и повезло дружить с мальчишками и девчонками всех национальностей. У нас в классе учились: Витя Мунтян, Шура Энно, Слава Муцак, Ира Дворецкая. За мной бегали Лечи Гучигов и Алик Гайсумов. Утром встану, а на крыльце цветы полевые лежат. Я уже знаю, что это Алик Гайсумов подложил. Меня за это мамка сильно ругала: «Увижу, возле чеченцев будешь крутиться, отлуплю. С немцами не надо, с чехами не надо, с казахами не надо, с чеченцами не надо. С русскими можно. С татарами, на крайний случай, можно. А с чеченцами нельзя. Увижу, отлуплю».

– Так ты за меня, татарина, вышла замуж на крайний случай? Ладно, беру свои слова назад. Как-нибудь расскажешь про Шубар. Подробнее. Ты лучше скажи: как Мусатовы в Шубар попали?

– Я думаю, что «мои» Мусатовы в Астрахань из Крыма попали. Родственники в Оренбурге живут и тоже никогда ни о Муроме, ни о Рязани не говорили. Правда, считай лет тридцать пять, у меня нет с ними связи. И они не знают, где мы сейчас.

– Может от отца какие-нибудь книжки остались, или фотографии с подписью?

– Отца убили и под поезд бросили, когда мне три годика только исполнилось. Мы тогда в Баку жили. Картежник он был, как я из рассказов матери слышала. Пустое все это. Не морочьте мне голову своими сказками.

– Ладно. Будем ждать, когда новая информация появится. Вот умеешь ты, Катя, мечту загубить. Представляешь, если бы мы узнали, что твой прадед в Муроме обитал? Переехать из Казахстана в далекую Рязань и выкопать на огороде послание прадеда, это так романтично. Знак судьбы! А ты «Татарская порода! Татарская порода». Ты Олечка, когда что-то новенькое появится, скажи, не тяни. А я про Мусатовых в интернете покопаюсь. Интересно, аж под мышками чешется.

Интернет – дело хорошее. Как шкатулка с сокровищами – кликнешь пальчиком и, вот тебе про края неведомые, про чудеса неземные, про судьбы завлекательные. Набрал на клавишах слово «Мусатов» и, вот тебе аж два десятка Мусатовых! Саратовские и Московские, Нижегородские и Белгородские. И не одного Муромского! Ан, нет. Есть один: «Мусатов Гаврила Севастьянович. Из вольноотпущенных от Шепелева. Муромский купец. Жена Катерина Никифоровна. Дети: Николай 1802г, Иван 1803г, Дмитрий 1806г»

– Так, двигаемся дальше, – у деда от нетерпения зачесался уже затылок, – Где это Шепелево? Набираем, нажимаем, читаем; Шепелево, Суздальский район Владимирской области. Село огибает ручей Чеклушка и запирает Ключевой овраг. Глухомань! Что-то маловато для Муромского купца. Да и до Мурома далековато. Пока оставим. Идем дальше: Шепелево, Касимовский район Рязанской области. Известно с восемнадцатого века. Рядом, в селе Токарёво каменная церковь во имя Святого Николая. Перестроена из деревянной церкви в каменную в 1785 году. До Мурома рукой подать. Рядом Ока соединяет Муром, Касимов и Рязань. Это уже интересно. Вот только с Астраханью никак не соединяется!» – дед почесал затылок, выключил компьютер и пошел пить чай.

– Ты, чего такой взлохмаченный? – Катерина погладила лысую голову мужа, – Небось, чудище увидел тама? Или девок выглядал?

– Не тама, а тута! – дед передразнил Катерину, – Мусатовых, твоих родственников, выглядал.

– Ну и что? Навыглядал?

– Да нет. Только запутался. Там этих Мусатовых: пруд пруди! Нужны более точные зацепки. Подождем, пока Ольга, что-нибудь новенького принесет. Давай лучше старые фотографии посмотрим, может, где надпись есть. Или указание на место.

– Давай. Где – то у меня карточки деда и бабушки по отцовской линии были.

Когда фотографии были разложены на столе, Борис взял лупу.

– Давай Катюша рассказывай по порядочку: кто есть, кто и что помнишь.

Катерина надела очки и взяла первую, пожелтевшую от времени, фотографию:

– Это папка мой, Георгий Иванович, – с маленькой фотокарточки смотрел белобрысый паренек в лихо придавленной набок фуражке, – Это Астрахань, 1938 год.

– Вижу, что квартира у Мусатовых была не бедная. Вот, смотри, этот снимок сделан на фоне крепкой парадной двери с высоким каменным фундаментом. А этот снимок сделан в квартире. Приглядись: резная дверь и стул, на котором сидит твой папка, изогнутый, как у финской мебели. А на спинке кровати видны литые фигурки. Можно сделать вывод, что семья Мусатовых в Астрахани не бедствовала.

– А на этой фотографии дядя Толя, папкин брат. Посмотри на подпись.

– Ну – ка, дай прочту, – дед вооружился лупой, – «Выпускники 7 кл. „А“ с.ш. №47 им. Луначарского. 12. Июня 1941г.» Интересно, через десять дней начнется война, а они смотрят на нас чистыми, счастливыми глазами. Это какой дядя Толя? Тот, который живет в Оренбурге?

– Да. Помнишь, в 1980 году, к нам в Кандагач, приезжал в гости Виктор, мой двоюродный брат. Так это дяди Толин сын. Есть еще сыновья Гена и Володя. Они все живут в Оренбурге. Вот только адреса я не знаю, Тридцать пять лет уже прошло! Помню, что совхоз «Овощевод», а дома не знаю. Найти бы дядю Толю. Он наверняка что-то помнит.

– А это что за «Чапай»? – дед взял в руки фото, на которой группа царских офицеров сгрудилась у стола с наряженной елочкой. Особенно выделялся невысокий офицер с красивыми, завернутыми кверху усами. Ну, вылитый Чапаев! Да и по чину, видно старше всех. На груди два «Георгия», две медали, на руках богатые часы.

Иван Георгиевич Мусатов (В центре).

– А, это мой дед, Иван Георгиевич Мусатов. Сохранилась только эта фотография. Ты прочитай, что на ней написано.

– Читаю: «На празднике Рождество Христово с друзьями на елке. Иван Мусатов. 25 декабря 1916г. Карпаты». Это однозначно, что идет первая мировая война. Полевой лагерь. Смотри: елка не срублена, а просто к ней приставлен стол с, наспех накрытой скатертью. На столе закуски нет, зато стоит красивая бутылка спиртного в плетеной корзиночке. Раньше молдавское вино в таких корзиночках продавали.

– А почему ты думаешь, что это полевой лагерь? Может санаторий?

– Может, если не считать, что стол стоит на снегу, а вместо скатерти наброшено знамя и сапоги у всех офицеров в грязи…

…Вера Сергеевна осторожно извлекла тетрадь из емкости с закрепляющим составом. «Теперь каждая клеточка в структуре бумаги держится друг за друга, – Вера Сергеевна с замиранием сердца перенесла тетрадь в сушильный шкаф, – Теперь немного подсушим, накрутим на вальцы и поместим в спектральный анализатор. Твоя тайна станет моей тайной!».

– Вера Сергеевна! К вам можно? Я на минуточку.

– Заходи, Ольга Борисовна. Я как раз над твоей тетрадью колдую. Не хочет она со мной разговаривать. Молчит, как тот партизан!

– А почему она вся раздулась, как рыба-пузырь?

– Это она раствору напилась. Теперь не рассыплется. Ты за новостями?

– Да. Два месяца уже прошло. Я думала, уже что-то для меня есть.

– Есть, Олечка. Во – первых, тетрадь подлежит восстановлению, в чем я раньше сомневалась. Думаю, после просушки, можно начинать проявлять первые листочки. Думаю, что через месяц – полтора анализатор выдаст первые результаты. Во – вторых, я просмотрела вторую обложку. На ней явно проглядывается продавленная надпись: «1920 годъ. Рязани». А на внутренней стороне обложки: «Эх, сынок ты сынок!». После спектрального анализа скажу точно.

– Спасибо, Вера Сергеевна. Не торопитесь. Как получится, так и получится…

…Дед Борис, придя с работы, заметил округленные глаза Екатерины и розовые пятна по щекам

– Что случилось? На тебе лица нет. Или опять потеряла чего?

– Не потеряла, а нашла. Садись, расскажу все по порядку, – Катерина долго наливала чай, будто собиралась с мыслями.

– Даже не знаю, как начать. Уж больно неожиданно всё.

– Начни сначала, – дед изобразил сцену в театре, – Я родилась 29 июня 1949 года в семье картежника Жорки…

– Дурачок. Значит так. Решила я позвонить племяннице Вале Пигариной. Ну, там узнать, что и как. Она рассказала, что переехала жить к родителям мужа в Оренбург. В поселке «Овощевод» у его родителей большой дом, да и бабушка Лиля просила с внуком повозиться. Я ей говорю, что в совхозе «Овощевод» когда-то жили мои родственники Мусатовы: дядя Толя с Антониной и детьми. Время много прошло, считай с восьмидесятого ни слуху, ни духу. А она говорит, что у них соседи тоже Мусатовы. Примерно, твоего возраста. Дядя Витя и тетя Галя. Она их каждый день видит, когда с Владиком по улице гуляет. А я говорю: Покажи ему мою фотографию, у тебя же есть. Она говорит ладно, покажу. Через два часа перезванивает и смеется. Говорит, понесла фотографию соседу. Он посмотрел и со стула свалился. Кричит: «Да это ж Катя, сестренка моя! А я её искать собрался, только не знал как. Хоть в передачу „Жди меня“ обращайся. Это судьба!». Твой телефон я ему оставила, жди звонка.

Катерина

А через час снова звонок: «Привет сестренка. Как я рад услышать твой голос!» Ну, поговорили, поплакали в трубку, а потом Витя спрашивает: Ты говорит: «Как на родине предков оказалась? Как ты узнала, что дед наш Иван из Рязани?». Теперь я со стула свалилась. Говорю, что впервые от тебя слышу. Что нас дети в Рязань переманили. А он продолжает: «И баба Дуня тоже рязанская. У неё фамилия была Дьяконова и жила она в селе Дьяконово, что под Рязанью. А сестра её Тоня из Поповки, что в Касимовском районе. И муж её Паша в Токарёво похоронен. У меня письмо есть». Я ему тоже про тетрадку рассказала. Что ты в интернете информацию нашел, что якобы какие-то Мусатовы муромскими купцами были. Он говорит, что это возможно, потому, что Касимов и Муром рядом.

– Я больше скажу. За двести лет Владимир и Рязань сто раз передавали касимовские и муромские земли друг другу. Ну, ты Катюша даешь! Вот чувствовало мое сердце, что мы на правильном пути! Во-от, чувствовал я, что у тебя купеческие замашки проглядывают! Теперь, ежели, кто спросит: Откуда ты родом? Ты смело отвечай: Купеческого роду мы!

– Ладно тебе, надо мной издеваться, – Катерина засмущалась, раскраснелась. Но дед видел, что Катюше приятно слышать о себе неведомые слова, – Витя попросился в гости приехать. На наш день рождения.

– Это как на ваш день рождения? Ты уже себя на «Вы» изволите называть? А налейте-ка мне чайку горяченького, если Вас это не затруднит. Извините, сударыня, сидите, отдыхайте, я сам о себе позабочусь. Не барское это дело, челяди чаи наливать!

– Хватит издеваться. Я совсем про другое дело. Мы с Витей родились в один день, и в один год – 29 июня. Вот он и просит приехать с женой на наш общий день рождения.

– Прекрасно. И попроси его захватить с собой все фотографии, письма. Ну, ты поняла я о чем. И нужно с детьми посоветоваться, как дальше действовать…

…Второй семейный Совет прошел под бурные аплодисменты детей. Бабушку Катю заставили надеть красивое платье и посадили во главе стола.

– Вот дети и внуки мои! Разрешите представить её Величество Екатерину из старинного рода купцов Мусатовых. Прошу любить и жаловать. Только денег пока не просить! Завещание мы пока не нашли, но уже взяли правильный след.

– И купим новую машину! – Яночка радостно вскинула руки к потолку.

– И прицеп для денег, – передразнил дочку Славик.

– Я думаю, что нам нужно всю полученную информацию, подтвердить реальными фактами. Какие будут предложения?

– Съездить в Муром. Там наверняка есть музей, – первой высказала мысль внучка Настя.

– Съездить в Касимов, – добавила Наталья.

– Съездить в деревню Дьяконово. Может, живы еще те, кто знал Дьяконовых, – добавил дед.

– Обратиться в областной архив, – Ольга уверенно посмотрела на отца.

– Дождаться Виктора Мусатова, посмотреть, что он привезет, а потом делать выводы и решать, – Катерина в своем голубом платье, действительно, выглядела, как королева, по случаю посетившая крестьянскую избу.

– Мама права. Нам еще рано куда-то ехать. Фактов маловато. Все на словах и на эмоциях. Дождемся Виктора, а там определимся. Два месяца можно потерпеть. А вот, чего терпеть нельзя, так это сидеть без чая! Наташа! Неси чайник и все остальное. Не будем Катерину по пустякам беспокоить. А ты Оля, узнай у своей знакомой, как обстановка по тетрадке. К Витиному приезду нужно знать больше.

– Хорошо папа. Завтра я заскочу к Вере Сергеевне…

…Вера Сергеевна читала дневник, а мысли уносили её в далекое прошлое, в глухие леса Мещерского края. Там, среди величавых сосен и кудрявых берез, в разбросанных по солнечным опушкам деревнях, жил простой люд…

© «Деревня Шепелёво приютилась по краю дремучего хвойного леса, который оберегала своими бегучими водами Ока-матушка. Убегая от Рязанских куполов, стремилась на север, к Великой Волге-реке, но у Касимова, будто, что-то забыв, поворачивала обратно. Затем, еще раз напоив Мещерские леса, уже спокойно, простившись с Ташенкой, несла свои воды на Выксу, Муром и до самой Москвы-реки. Если утром сесть на лодку «Гусяну» в Рубецком, что в десяти верстах от Шепелёва, то вечером вернешься в Ташенку, в четырех верстах от деревни.

Крестьянская семья Рязанской губернии

Деревенские мужики, когда барин разрешал съездить на ярмарку, гадали: «Ежели ехать в Ташенку, то товару в Токарёве, как пить, будет больше! Ежели выбрать Токарёво, то гулянье в Ташенке пропустим! Куды податси?» Бабы не выбирали: «Куды? Куды? В Лом помолитси, а посля в Ташенке повеселитси. В Токарёве ситцу оне больше, да чаго в нёму проку? Все одно разбойники отберуть». Своя правда у баб, конечно была. В Ломе находилась Богородицерожденственнская церковь, куда были приписаны шепелеские и бреевские прихожане. В Ташенку дорога открытая, перегнул через бугор, проехал Бреево и вот она Ташенка, с красивыми каруселями и разноцветными торговыми рядами. Ежели в Токарёве товар Рязанский, то в Ташенке сплошь Муромский, да Касимовский. «Ежли усе срази хотца, то ничаго ня будять!». Логика у баб железная, проверенная временем. Путь из деревни, что в Ташенку, что в Токарёво одинаковый – четыре версты с вершком. Но дорога в Токарёво идет по глухому лесу, и только по зимнику можно пробраться среди вековых сосен. В том году, на Рождество, «темные люди» перегородили дорогу повальным лесом, да отобрали все, что купили мужики на ярмарке. С двух телег! С той поры зарок: меньше пяти телег не собирать, да каждому «цепа с крепкими гужами» с собою брать. Шепелевские мужики – народ крепкий, гужилистый. Взять, того ж Ваньку Мусата. На Троицу кулачные бои устроили. Так Ванька Мусат троих побил. Росту небольшого, а Яфима Темного враз на землю бросил, хоть Ефим выше Ваньки на целую голову. После того случая, с Ванькой, никто на бой не выходил. А бреевские ребята, как узнали, все спрашивали: «Кажите, игде Мусат будять? Мы с ням битси не будям! Другага ставь». До того случая Ванька Мусат и так был в уважении. Его отец – Дмитрий Гаврилович, из вольноотпущенных, у барина в кузне работал. С детства приучил Ваньку железо гнуть. Особенно получалось у Ваньки ножи точить. Как-то привез он из Клетинских мастерских мусаты с ручками и вручил Ивану: «Будя тоби игратси. Надявай запон и ширкай, пока бока у ножей не заблестять». С тех пор стали Ваньке ножи, косы, серпа привозить: и из Бреево, и из Лома, даже из Сидорова и Ташенки. Когда отец слёг, управляющий имением, Анисим Данилович, Ивана ко двору приставил: «Будешь вторым помощником кузнеца. Больно шибко у тебя енто дело клеится! Довольствие будешь получать, как дворовой, отцу поможешь. С Эммануилом Ивановичем я договорюсь». А, через год, сам Эммануил Иванович Баташов лично хвалил Ваньку за хорошую работу:

«Гляжу я, талант у тебя к слесарному делу. Если за год подготовишь себе ученика прилежного, то заберу я тебя в Гусь-Железный. Мне мастеровые ох – как нужны! Что в Гусе, что на Выксе. А могу в Клетино определить, в мастерские. Или в кузницу, что в Гусевском Погосте. Сколько сейчас тебе годков? Двадцать уже? Добре. Жена есть?

– Рано ящо, – Ванька смутился: «Чаго барин до мойой жизне привязалси? Щас свиязев набьеть и укатить в свой Гусь. Врёть, що заберёть. А тама можа и ничо? Можа хватить в энтой гразе ковырятьси?» – Ванька призадумался, – А вы, таго, не обманети?

– Баташевы своё слово всегда держат. Вон Анисим Данилович может подтвердить, – Эммануил Иванович подозвал стоящего в сторонке управляющего.

– Ай-яньки! Чего изволите, Эммануил Иванович? – управляющий изогнулся «вопросительным знаком» навстречу барину, заглядывая ему в глаза.

– Хочу я тебе, любезный Анисим Данилович, дать поручение.

– С привеликим удовольствием исполню, барин. Поручайте.

– Во-первых: приставь к Ивану ученика из смышленых крепостных. Иван пообещал сделать из него такого же мастера, как он. Верно, я говорю, Иван?

– Верно, – Иван точно помнил, что ничего еще не обещал, но перечить не стал.

– Во-вторых, найди ему хорошую девку. Негоже ему в холостяках ходить. Не ровен час, начнет девок портить. Вон, как кровь по ногам бьет! И домовитую девушку подбери, чтоб мужа, как любимого коня берегла. Справишься?

– Подберу! Чего ж не подобрать. Будет узду крепко держать, – управляющий никак не мог понять: это шутка, или приказ?: «Если он хочет Ваньку в свое „Орлиное гнездо“ увезти, то и мне можно? Вон, моя Зинаида, как расцвела. Чем не пара Ивану? Вот, она удача. Сама в руки идет!» – Анисим Данилович уже представил себя «франтом в бабочке», прогуливающимся «по столице Баташевского царства».

– Ты меня слышишь? К следующему моему приезду на токовище доложишь об исполнении. И смотри у меня! Ты меня знаешь. И сходи на кухню, проверь, чтобы к свиязям яблочек не забыли положить. И скажи там: если рябчики, как вчера будут холодными, то разгоню всех к чертовой матери. Чтобы меня больше не позорили перед гостями…

∞ …Борис вглядывался в поток людей, идущих по перрону рязанского вокзала и, переживал: «Как бы ни пропустить. Когда я Виктора последний раз видел? В 80-м? 79-м? Тогда он был молодой, коренастый, с копной светлых волос, солдат. А сейчас, наверное, поджарый, подсохший, поседевший, а может полысевший дедок. Как, вон тот, что с сумками поспешает за моложавой тётенькой. Ой! Они мне руками машут! Да, это и есть Виктор. А с ним Галина его. Вот концерт!».

– Как вы меня узнали? Я вот Виктора не узнал.

– А чево тут узнавать? Ты же сказал: маленький, лысый, толстенький, – Галина осмотрелась по сторонам, – Так ты здесь один такой, на весь перрон.