Рязанский сказ. От Мурома до Рязани

 
На велик день идеть, а мне нечего надеть
Одна сермяжка. И та тяжка
На велик день идеть, а мне нечего надеть
Одна плёлька. И та по пуп только
 
 
Полно горе горевати, пойдём по улице гуляти
Пойдём по улице гуляти, там будут скрипки-волынки
На велик день идеть, а мне нечего надеть
Лапти да боры. Все мои приборы
 
 
Полно горе горевати, пойдём по улице гуляти
Пойдём по улице гуляти, там будут скрипки-волынки
Там будут скрипки-волынки. Молодые скоморохи
Молодые скоморохи, там будет Дарья и Марья…
 

Ребята срубили молодую березку и вкопали её посреди поляны. Девушки, с криками «Краси купайлу!», стали вешать на неё разноцветные полоски, шишки и всякую мелочь. Дети помладше затеяли игру в «Коршун»:

– Скажи коршун, что ты здеся делаешь?

– Ямку копаю, денежку ищу

– А зачем тебе денюжка?

– Мешок камушек куплю

– А зачем тебе камушки?

– Цыплят отгонять, чтобы через мой забор не прыгали

– А забор то высок?

– А вот я и проверю, – «Коршун» побежал «цыплят» ловить. Но не тут-то было! Цыплят наседка стережет, ловить коршуну не дает!

Подростки постарше разделились на две команды «два дома» и норовят чужой дом занять. Да есть меж ними «Сторож». Зорко следит, чтобы порядок был. Да не дают «Горелки» ему покоя, сторожа отвлекают:

 
Гори, гори ясно
Чтобы не погасло
Глянь на небо
Птички летят
Колокольчики звенят
Раз, два, три – беги!!!
 

Пока «сторож» в небо глядел, побежали «захватчики», чужой дом занимать, только пятки сверкают. Кого сторож догнал, тот вон из игры…

…Иван не сразу увидел в кругу девушек Катеньку. Будто жемчугом рассыпало по полянке у берез девичьи фигурки. Будто белыми и красными цветами осыпало траву. Как только солнышко коснулось верхушек темнеющего леса, раздался радостный клич:

– Айда костер палить! Айда ведьмов пугать! Айда хороводы водить!

Ребята потерли дерево, раздули дымок у края и, вот он, чистый огонь пошел гулять по сухому хворосту, радостно выбрасывая в небо фонтаны трескающихся искорок.

Иван отыскал среди щебечущих девушек Катеньку и Лизавету и стал подле них, любуясь отблесками огня на их, завороженных кострищем, лицах.

– Ты почему, Ваня, без Егора? Али заболел чего? – у Лизаветы зардел румянец

– Так, вона, у пруда копошитьси. Егор! Подь сюды!

– Бягу! Я тама русалок с робятами выглядал, а они вона у костра уже стоять, Егор бросил палку в костер и подошел к друзьям.

– Чудной! – Лизавета бережно стряхнула с рубахи Егора «цеплячую» веточку, – Кто ж на свету русалок выглядает? Они ждуть, когды закат потухнеть. Тогды и утащать. Дай я тобя за руку даржать буду, што б не утащыла кака девка с хвостом.

А на другой стороне костра бреевские девчата уже начали задирать шепелевских ребят острыми частушками – задерушками:

 
Собралися в лес грибов да собирати
Митька, Жорка да Кузьма, все брати
Покуда грибы збирали, лося напугали
Лось от страху в лес утёк
Не собрать таперь порток
 

Шепелевские девчата тоже не «лыком шиты», посовещались, похихикали и выдали:

 
Тимофей по воду шел, торопилси
На Ульяну на красу, загляделси
Так глядел, так горемышнай торопилси
Што в колодезь, как мяшок, проваливси
 

Тимофей надвинул картуз на глаза и спрятался за спины ребят, но те опять вытолкнули его наперед, и давай смеяться. Но девок не проймешь. Им палец в рот не клади – откусят:

 
Яфим в ригелях шибко озорничал
Девкам юбки у сех подряд задирал
Бабы тожа ой, я ёй, пошутили
Цепами яво ох-хо-хо, отходили.
 

Березки задрожали от хохота. «Так яму и надо, охальнику».

– А, где жа он, Яфим то? – зря глядели парни по сторонам. Нет Яфима.

– Как энто Яфим за тобою не поглядает? – шепотом спросил Иван, наклонясь над Катенькой.

– Вчора, со своими дружками, приходил у дом. Чудной весь от пива. Силой ташил на лошади в лес покатати. Тятенька не дал. Яфим тятеньку больно толкал. Маменька людей позвала, оня яво, с дружками, за сяло погнали, – также тихо рассказала Катенька, – Наверное, дома сидить, отходить.

– Ну и пустя сидить, – у Ивана стало легко на душе: «Нагляжуся на Катеньку, никто не помешаеть».

Светлая полоска над лесом темнеет, огонь от костра светлеет, освещая лица загадочным светом. Детям пора домой бежать, родителей не гневить, портки от крапивы беречь. С нетерпением смотрят парни и девушки им вслед: «Бягите уж!». А сами уже «Зырк» по сторонам: «Где ж та, которую к сердцу прижму, сладко поцелую?». Да не просто это! На то и «Целовки», чтобы без обману.

– Хто будеть «Целовки» водить? Стяпан, зачинай!

– Что Стяпан? Опять Стяпан! Мой уговор: через три «Целовки» другой пусть водить.

Молодежь быстро организовала два круга. Один внутри, из девушек, другой снаружи, из парней. Девушек на одну больше, чем парней. Такой уговор, чтобы веселей. И пошли крутиться хороводы! Парни в одну сторону, девки в другую:

 
На бярезе лист дрожить, ох дрожить!
Парень девку сторожить, сторожить
 
 
Ты, бяреза пощади, ой люли
От болота сбяряги, ой люли
 
 
Тама леший так и ждёть, так и ждёть
Хвать! И девку уведёть, уведёть!!!
 

Степан поднимает руку вверх и кричит: «Беряги!». Хороводы замирают. Кто оказался напротив, с криком «Сберягу!», бросаются друг к другу и крепко обнимаются. Только одна девушка остается без пары и, с завистью, наблюдает за счастливыми подружками. После робкого поцелуя девки возвращаются в круг, и хороводы продолжают свой, полный надежды, танец:

 
У Ивана рученьки, ох крепки!
У Яфима ноженьки, ох быстры!
 
 
Ты, бяреза пощади, ой люли
От болота сбяряги, ой люли
Тама леший так и ждёть, так и ждёть
Хвать! И парня увядёть, увядёть!!!
 

– Беряги! Девки, беряги! – и Катенька оказывается в крепких объятиях Ивана.

Иван вспомнил удивленные глаза Катерины с заснеженными ресницами, когда она, на Рождество, неожиданно скатилась на него с горки. Теперь они были другие! Теплые, ласковые! И не скрывал больше шушун упругость крепкой девичьей груди. Горячий поцелуй влажных губ увлёк Ивана в круговорот, поднимающихся в звездное небо, кружащих от костра искр. Запах лесных трав укутал неведомыми ароматами, дразня просыпающееся молодое тело. Нет никого вокруг! Ни веселого визга девчат, ни треска разгорающегося костра. Только они вдвоём – Иван и Катенька.

– Давай убегём, – Иван боялся выпустить из рук вздрагивающее, как у пугливой голубицы, тело.

– Увидять, – Катенька ещё крепче прижалась к Ивану.

– Да, бягите, чаво уж, – Лизавета хитро улыбалась, – Я стану заместо Кати. А ты Степан, чаво стоишь? Заменяй Ивана, ты жа ужо не вадишь. И не шалите тама. Я твоей маменьки, чаво скажу?

– Не бойси. Я яе лешему не отдам. Папоротник паглядим, можа цвятёть ужо.

Пока хороводы возвращались на место, Ивана и Катеньки след простыл. До лесу сто шагов по лугу. Даже запыхаться не успели и уже, вот он, скрипит, качается в разные стороны черными стволами, пугает болотными звуками.

– Тямно! Как твой папоротник увидим то? – Иван пожалел, что не взял из костра головёшку.

– На, дяржи, – Катенька развязала небольшой узелок и достала оттуда свечку и пирожок, – То бабушка моя упросила взяти. Смотри, вона папоротник выглядаеть. Зажигай!

– А зачем тебе, Катенька цвяток? Ты сама, как цвяток! Нет краше на всём свете!

– Бабушка сказала, ежели я сорву и принясу цвяток, то стану понимать язык всяких птиц и зверей, даже смогу говорить с коровой и лошадкой. Вота! А еще смогу клад увидеть под землей, с разными сокровищами.

– Ну, ежеля бабушка сказала, значит, будема ждати. Давай, сядем на пянек.

– Погодь. У табе ножик есть?

– Обижаешь. Ванька Мусат, да без ножа! – Иван приподнял рубаху и вытащил из кожаного чехла небольшой нож, – Зачем таби нож, цвяток так сорвём.

– Чудной! – Катенька очертила ножом круг вокруг пенька, – Таперя нечистая сила не пройдеть сквозь круг, а русалка не утащить табя на болото. Ежели, кто звать будеть, не откликайся и не оборачивайся.

– А говорить то можна? – Иван спрятал нож под рубаху и сел к Катеньке на пенёк.

– Не можна, а нужна. Чтобы болотная нечисть не подходила и цвяток не утащила.

– Тогда я спрошу, – Иван прижал к себе озябшую от лесного, влажного воздуха девушку, – Вота скажи, почему ты сёдня без поневы? Яфим чаво скажеть?

– Бабушка сказала, что на Ивана Купалу паневу носить – нечистого дразнить. Давеча папенька Яфиму сказал, што есля он до свадьбы будет силой приставать, то свадьбы не будить. А ты почаму Ванечка спросил?

– Потому, что страдаю я по таби. И Яфима я не боюся. И табя яму не отдам!

– Не отдавай Ванечка! – Катенька еще крепче прижалась к Ивану, – За тобою хочь на самый край убягу. Маменька ругает Яфима, а папенька малчит. Гуворит, что люди осудять, ежеля, что не так пойдеть.

– Свадьбу уже порешали, когда играть будуть?

– Отец Яфима говорить, что на Покрова нужно, а мой папенька говорит: «Паглядим, мы ящо не готовы». Не люб мне Яфим! Жаланный ты мне, Ванечка! Придумай чаво нибудь.

– Ты только не переживай, я обязательно придумаю чаво нибудь, – нежный девичий поцелуй остановил слова Ивана.

– Иван! Катерина! Где вы спрятались? – за спиной раздались голоса Лизаветы и Степана.

– Не отвечай! То леший нас окликает, – Катенька сдвинула свой венок в сторону Ивана, будто защищая его от непрошенного, лесного гостя, – Сейчас цвяток будет зацветать. Глянь, светлячки запрыгали.

– Вот, они, где запряталися, – из темноты выпрыгнули Степка с Лизой, размахивая суковатыми палками, – Катерина! Ты жа хотела через костер прыгать. Скори робята купайлу в костре будут жечь. Айда быстрей. Полночь ужо позади осталася.

– Вот те на! – Иван посмотрел на блекнущие звёзды, – А мы, тута цвяток папоротника выглядаем. Опять леший вперед нас пробралси. Пойдем Катенька, на следующий раз обязательно дождемси.

На поляне переполох. Ребята пытаются деревцо «купайлы» из земли выдернуть, да в костер бросить, а девки окружили дерево и не дают.

– Не дадим, пока все не сберутьси! Пока все венки не повесють! Пока все, через костер не пройдуть! А ну каку ведьму пропустим? Будеть весь год немочь и порчу наводить.

– Катенька! Пойдем и мы прыгнем, – Иван взял Катеньку за руку и, не дожидаясь ответа, потащил упирающуюся Катеньку к костру.

– Грех это, на людях, – Катя пыталась вырваться из рук Ивана, но оглядевшись, притихла, – Можа я сама?

– Потом, можа и сама. Глаза не закрывай. Пабяжали! – Катенька, подхваченная сильной рукой Ивана, бабочкой взметнулась над пляшущими языками пламени и плавно опустилась у края костра. Толи от страха, толи от жара костра, по всему телу пробежали «мурашки», закружилась голова и, вдруг, стало легко и спокойно.

– Ну вота! Немочи и порча в болото убяжала, а болезни в костре сгорели. А ты баяласи, трусиха, – Лизавета, схватила Степана за руку и потащила к костру на второй круг, – Подожди меня Катерина. Венки на «купайлу» уместе повесим. Даржи меня крепко Степан!

Вот и празднику конец. Конец всей нечистой силе. Впереди только счастье. Давно замечено, что на Ивана Купала к костру все бегут гурьбой, а уходят парами…

∞…Вдруг лес закончился. Стало светло. Дорога выпрямилась.

– Вот и всё. Впереди Спас-Клепики. Дальше Касимовский район, – Виталий прибавил скорость.

– Это здесь учился Сергей Есенин?

– Угадала, молодец. Четыре года в церковно-учительской школе.

– А чем ещё знамениты Спас-Клепики?

– Своим названием. «Клепика» – назывался нож для очистки рыбы. Вероятно, сюда свозили рыбу с соседних озер, в том числе и с озера «Великое». Рыбу обрабатывали, коптили, сушили и снабжали купцов для продажи в Касимове. Позднее, после открытия здесь церкви Преображения, село стало называться – Спасское. В начале двадцатого века старое название вернули, но с приставкой «Спас».

Село много раз меняло хозяев. Первым владельцем был московский купец первой гильдии Николай Панкратьевич Рюмин. В разное время хозяевами были князь Кильдашев (вероятно из Касимовских князей-авт).

Последним владельцем была подполковница Анна Петровна Полторацкая. Спас-Клепики славилось своей полотняной фабрикой, производством ваты и пакли. Хорошее село. Сейчас районный центр и город. Правда в его истории есть и мрачные страницы.

– Неужели пожар? – Люба никак не могла успокоиться от увиденного пожарища в Криуше.

– Бери выше. Крестьянское восстание.

– Ну-ка расскажи.

– В 1918 году, точнее 1 июля в Спас-Клепики, из Рязани, прибыли представители волостной чрезвычайной комиссии (ЧК), под председательством комиссара Корчагина, с целью сбора продовольствия и средств, якобы для армии. По городу пронесся слух, что прибывший отряд насильно отбирает у людей ценные вещи, украшения, последние продукты. Сотни крестьян и горожан сбежались к вокзалу, заблокировали пути и потребовали приехавших выйти из вагона. «Это самозванцы! Это бандиты! – Кричали одни. «Документы проверьте. Простых людей пограбили!» – Кричали другие. Комиссар Корчагин уговорил людей отвести его в местную милицию, чтобы там подтвердили их полномочия. Но, несмотря на то, что начальник местной милиции Тамашевский подтвердил их полномочия, разгоряченная толпа успокоиться уже не могла. В результате комиссар Корчагин и начальник милиции Тамашевский были растерзаны на месте. Вызванный из Рязани отряд навел порядок, а Корчагин и Тамашевский были с почестями похоронены на территории Рязанского кремля (в дальнейшем перезахоронены в братскую могилу).

– Да, непростой народ мещера. Гордый.

Виталий достал из багажника карту и вручил Борису

– Всё. Дальше я дороги не знаю. Впереди развилка. Куда поедем? Направо или налево?

– Так, поглядим. Если направо, то попадем в Гусь-Железный. Если налево, то попадем в Гусь-Хрустальный. Через Гусь-Хрустальный дорога короче. Поворачиваем налево и вперед до поворота на село Нечаевское. Вперед, и с музыкой!

 
Были у бабуси
Два весёлых гуся
 
 
 Один белый, другой серый
Два веселых гуся!
 

Встречный ветер холодил лицо. Открытые холмы сменились дубовыми рощами с березовым орнаментом по краю. Пронеслась вывеска «Мещерский бор», затем слева «Мещерский национальный заповедник».

– Разве мы не проехали Мещеру? – в один голос закричали женщины.

– Мещеру завершают глухие Муромские леса. Как услышите свист «Соловья-разбойника» или кряхтение «Бабы-Яги», значит это Муромский лес, где до сих пор промышляют разбойники.

– Ой! Как страшно, – Любаша «изобразила» Бабу-Ягу, – Фу-фу! Русским духом пахнет! Хто энто в наши края пожаловали? Хто, мой сон нарушили? Хто мои косточки патрявожили?

– Вот, вы смеётесь, а это правда, что баба-яга здесь обитает! В далекие, древние времена, когда в дремучие леса заходили чужие племена, они встречали в чаще или на небольших опушках причудливые избушки. Избушки стояли на, окуренных огнем, столбах. Вокруг избушек, на тыне (кольях), сверкали черепа лошадей или крупных, лесных животных. Чужаки подошли к одной из них. Вход в избушку был сделан со стороны леса. В избушке лежала, изъеденная язвами, в рубахе без опояска, старуха. Из-под рубахи выглядывала костяная нога. Усыхающий тонкий нос глядел в потолок. Вокруг мертвой старухи громоздились человеческие кости и черепа. В ужасе чужаки бежали из леса с криком: «Иега – баба! Баба – ияга! Лесная ведьма!». Долго они ещё пугали своих детей, приписывая с каждым разом новые, жуткие подробности этой встречи. Даже сегодня татары пугают своих непослушных детей: «Вот сейчас бабай придет и тебя заберет, если не будешь слушаться». Бабай это, наверное, отец бабы-Яги.

– Может, вернёмся и поедем в следующий раз? На автобусе. Что-то у меня нога онемела. Давай остановимся, свежим воздухом подышим, – Катерина ухватилась за плечо Бориса.

– Так, так! Нога говоришь, деревенеет? Свежего духа захотелось? Предки из муромских купцов говоришь? Ребята, мне кажется, у Катюши пальцы на руке тоже костенеют. Вона, как учапилась! Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом.

– Дурачок! – Катерина раскраснелась от внимательных взглядов Виталика и Любаши.

– А вот предки здешние, дураками, точно не были. Лесные поляны в глубине лесов, в пору половодий, заливались водой. Если запасы не сохранить, то не выживешь. Единственный выход – поднять амбар (житницу) повыше, чтобы сохранить семена и продукты в отдельном, холодном помещении. Такие амбары, до сих пор, встречаются в селах Сасовского района и Мордовии. На сухих землях перед домом устраивают полуземлянку и хранят там овощи, зерно и ценные вещи. А на болотах без столбов никак. Столбы, окуренные дымом, хорошо выдерживали сырость и не заражались древесными насекомыми. Отсюда «избушка на курьих ножках». Умерших людей в болоте тоже не захоронишь. И кострище устраивать опасно. Вот и строили в стороне отдельные избушки «избы смерти», чтобы потом, при возможности эти «гробы – домовины» сжечь, а прах захоронить.

Избушка – амбар

Гробы-домовины отличались от амбаров только тем, что дверь у амбара была обращена к деревне: «в мир живых», а «избы смерти» к лесу: «в мир мертвых». Частокол из черепов животных отпугивал диких зверей. Позднее славяне придали этому сакральному сооружению сказочную окраску. Отсюда и Баба-Яга – костяная нога, жарившая в печи гостей, и Кащей бессмертный, родственник по жизни и смерти, и Лягушка-царевна, под охраной лесной бабульки, ждущая своего принца.

На обочине дороги вдруг всё засияло, засверкало разноцветными огнями. Виталий затормозил, открыл дверцы.

Баба – Яга

Прямо напротив Катерины на неё глядела страшная Баба-яга. Баба-яга, ухватившись за метлу, пыталась оторвать ступу от земли и улететь в дремучий лес. Но другая Баба, помоложе, замахала руками:

– Здравствуйте люди добрые! Подходите, выбирайте. Отдам недорого. Есть медведи. Вот олень рогатый. Поставите в доме вместо вешалки.

– Самовары, сервизы, штофы, графины! – затараторила её соседка, – Хрусталь! Светильники, люстры, бра! Брать будете?

– Дорожный развал, – сделал вывод Виталий и подошел к мужчине, продающему сушеных лещей, – Почём вот этот, с добрыми глазами?

– Сто рублей. Но так, как ты ему понравился, отдам за восемьдесят. Только ему без пары будет скучно, бери два по семьдесят. Спасибо, добрый человек.

– Скажите. Гусь – Хрустальный далеко отсюда?

– Да вы приехали! Вот поворот и первые дома.

– А поворот на Нечаевское?

– Поворот на Нечаевское вы уже давно проехали, километров шесть будет. Сейчас вернетесь назад, за остановкой налево, ещё километр и ваше Нечаевское.

– Да нет, нам на Муром выехать, – Виталий отыскал женщин, с любопытством рассматривающих деревянные скульптурки.

– Едем. Где штурман наш? Борис, поехали. Как ты поворот прошляпил?

– Не было там никакого указателя. Черт, наверное, попутал.

– Это его Баба-яга в Муром не пущает, – Катерина решила «отыграться», – Я видела, какая-то баба дорожный знак в лес потащила. Наверно это и был указатель.

Со смехом вернулись, со смехом повернули, со смехом глядели по сторонам, пока не уперлись в стелу с красивой надписью «Муром». А на полотнище, вдоль дороги плескались на ветру слова: «Поздравляем с днем семьи, любви и верности!». Впереди, утопая в зелени, и мигая сверкающими отблесками Оки, белел загадочный город Муром!…

©… Иван, уже собирал молотки, когда у кузни появился Яфим Темный.

– Анисим Петрович наказал, шоб я подковные гвозди у тоби увез. Где забирать-то?

– Вона у бочки лежать, бяри, скольки надо.

– А ты куды торописи? – Яфим поставил корзину с гвоздями у телеги, – Аль, опять мою невесту против мени настраивати? Ты это, на рожон не лезь, на чужое глаз то не ложь. Анисим Петрович говорил, что Зинка яво ужо наполовину твая. Вот и пользуйси. А Екатерину не трожь. Пасля завтри маи будуть о свадьбе решать. Чаго тянуть? А ты, таво, забудь. Не ровен час, како дерево на голову упадеть, или ящо чаго.

– Никак ты грозить задумал? Не боюся, не пуганнай. Зинкину половину соби забирай, вот таби пара, будяшь Анисиму Петровичу сапоги чистить, он енто любить. А Катерина тоби не пара. Будеть тоби отказ, а не помолвка, дорогу туда забудь, вот мой совет. Гвоздя взял? Вот и вези, куды надо.

Яфим побелел, потом, покраснел, потом взял в руки палку, но увидев, что у Ивана в руках молоток, бросил палку в телегу.

– Посмотрим, чья возметь. Бойси! – и телега с грохотом выехала с барского двора.

– Сам бойси! – уже в темноту прокричал Иван, – Не будеть тоби посля завтри.

Отец встретил Ивана с загадочным лицом

– Чаво запоздал? Мы ужо заждалися. Проходь к столу, разговор естя.

– Случилось чаво? – Иван помыл руки и сел за стол. Братья переглядывались и хихикали, толкая, в плечо друг друга.

– Анисим Петрович заходил, пасля обеда, – начал разговор батенька, – Пасля завтра ждеть сватов. Сказал, что пора. Дальше тянуть нельзя. Зинаида яго не против. Я туто свояка Прохора Пронькина попросил за сватов пойти. Он не против. Ты, сынок, как думашь? Не подвядеть?

– Не будять никаких сватов! – Иван вспомнил разговор с Яфимом, – Не нужна мне ихняя Зинаида.

– Как ты с родитялями то говоришь, – отец сдвинул брови, – Аль, забыл, кто таби жизню дал. Не позволю, чтоба в роду Мусатовых кто противу родителя шел. Ты задумал на нас позору навести? Не выйдеть! Посля завтри будеть по – моему!

– Не будеть! – Иван выскочил из-за стола и хлопнул дверью. Отец схватил вожжи и выскочил за ним. Мать опустилась на скамью и закрыла передником лицо: «Что будить? Что таперя будить?».

Долго ещё в амбаре шумело, грохотало. Потом все стихло, а утром отец, дождавшись, пока братья уйдут в поле, посадил Ивана и маменьку напротив стола и объявил своё решение:

– Слово мое такое. Собери Ивану кой, какие вещи. Завтри Иван уезжает в Муром к моему брату Николаю. Об этом никто не должон знать. Пропал, мол. Можа в лес ушел. А можа в Гусь убяжал, хто знат? Даю на первое время двадцать рублёв, больше не могу. В Ташенке тоби мой приятель на баржу посадить, я в записке написал. Вот письмо дядьке твому, небось приютить, он человек не бедный. Седня работай, как ничаго и не было. Уйдешь, как стемнеет. И не по дороге, а лесом. По – хорошему, тоби бы голову снясти, за непокорность, да, видать, судьба свой выбор дала. Не суди нас, а мы за тобя здеся помолимси.

В кузне Иван старался скрыть своё нетерпение, даже приветливо кивнул, промелькнувшей мимо, Зинаиде. «Только бы Степан не подвел!». Иван утром отправил Степана с запиской Катеньке, чтобы готова была к вечеру с ним бежать. Записку он должен был передать Лизавете, а та, тайно, отнести Катеньке. Как только солнце коснулось верхушек леса, Иван закрутил в тряпочку несколько мусатов, два, хорошо отточенных ножа, и уложил их в, заранее приготовленную, холщевую котомку: «Кажись всё. Хорошо, что Анисим Петрович уехал в Касимов. У него нюх, как у пса Васьки, что грямить цепами у ворот. Усё! Не будить тоби, Зинаида, завтри праздника, не будеть тоби кузнеца Ивана! Не будеть тоби ни Гуся-Железного, ни Гуся-Хрустального!».

– Одного прошу сынок, – Слезы маменьки капали прямо на лепешки, исчезающие в полнеющей котомке, – Когды усе успокоитьси, усё наладитьси у вас, пошли весточку. Успакой душу нашу. Прости нас, ежели поступали неправедно. Беряги саби.

– Ну, что ты маменька, – Иван почувствовал, что сейчас сам расплачется, – Усё уляжется. Я обязательно пришлю весточку. Обящаю. Давайте я вас обняму и с богом! Братьям потом объясните. Скажите, что я их тожа люблю.

Пробравшись дворами за деревню, Иван уже не мог сдерживать себя. Крепкие ноги неслись по лесу, ломая, мешающие бежать, ветки. «Катенька! Я бягу к таби! Бягу, моё солнышко! Бягу, чтобы счастье принясти!»

Степан не подвёл. Лизавета ещё утром передала записку Катерине, и они вместе её съели.

– Счастливая ты, Катька! Как в той сказке, что про Ивана-царевича. За Иваном, как за каменной стеной будешь. Он таби любить, он таби беречь будить. А как родители тваи? Ты им ничаго не скажешь?

– Батеньке не скажу. Бабушке скажу, она уже давно догадываетси. Маменьке боюся, пустя бабушка ея скажеть. Посля завтра родители Яфима приедуть, свадьбу обсуждать. Маменька плачет, не нравиться ея Яфим. Бабушка требует от папеньки отказ Яфиму дать. Папенька молчит. Да, что таперь? Всё одно убягу с Ваней, хошь в одной рубахе, хошь без лаптей.

– Тогда сбирайся тайно. Я, как тямно станеть, прибягу за тобой. Толька не передумай!

Иван за гумном, в назначенное время, уже ждал: «Прийдеть, не прийдеть? А вдруг, чаго помешаеть? А, вдруг, передумаеть? Дитя ешо. Да нет, идёть! Это ея юбка шуршить!».

– Пришла, моё солнышко! Давай узелок. Спасибо тебе, Лизавета. Мы побёгли, пока ящо темно.

В Ташенке их встретил дядя Петя Руськин, знакомец батеньки.

– А чаво ж не помочь? Помогим, – дядя Петя почесал бороду, – Заходьте в дом. Через час баржа пойдеть с дёгтем. Пойдемте, я все устрою.

Через час, устроившись между бочками, беглецы наблюдали, как над Окой, розовел рассвет.

– Кто знает, что ты убягла? – Иван достал лепешки и бутылку с квасом, – Давай поедим, путь долгий, только к вечеру будем в Муроме.

– Я бабушке сказала, а она обрадовалась. Сказала: не будеть у таби счастья с Яфимом. Вот собрала узялок. А потом матушка прибягла. Я испугалась. Думала к папеньке потащить, а она вот мне, что положила, – Катерина достала из узелка пирожки и ещё один узелок, – На Ваня, развяжи.

– Откуда это у таби? – Иван положил на тряпочку широкий перстень с кругом посередине и подвески для кички, – Красота какая! Ты хоть знаешь, что за знак на кольце то? Это знак мещеры! Гляди: солнце посередине и треуголки понизу.

– В позапрошлом годе папенька пошел в лес на свитязя и заблудилси. Мы уже думали, сгинул на болоте, а он через неделю объявилси: с бочонком мёда и ентыми железками. Говорит, из болота, какие – то люди достали и привяли в лесную деревню. Чудные, говорит, люди. По болоту ходять, как по твердому. Живуть все вместе в круглой избе, а посередь печка. А вокруг избы, амбары на столбах. А в амбарах тех шкуры висять, мед в бочках стоить. На груди у старшего бляха висить, с нарисованным солнцем и все его слушають.

– То мещера или мокша. Я слышал, как деды про лесных людей говаривали. Те, хто в миру жить не хотять. И молитьси по-нашему не хотять. Но, наверное, добрые люди, что папеньку твоего домой вернули. А кольцо спрячь, пущай полежить.

– Вот и маменька сказала, что оберег это. Своим детям сбиряги.

– Ты, Катенька, поешь, проголодалась, поди уже…

– … Утром прибежал Анисим Петрович

– Где Иван-то? Дворовые сказали, что с утра не появлялся. Или заболел чего?

– Яво с вечера нет, – Дмитрий сделал вид, что ничего не понимает, – Вроде говорил, что в лес с ребятами силки проверять пойдеть. Как придеть, сразу в кузню отправлю.

– Смотри Дмитрий, не шути со мной. И не забудь, что завтра я от тебя сватов жду. Ивану скажи, чтобы шел быстрее, дела то ждать не будут…

…Не дождался Анисим Петрович Ивана. Вечером прибежали соседские мальчишки и принесли картуз: «На ветке нашли, у леса. Кажись Ваньки тваго». И поползли слухи по деревне: «У Дмитрия сынок в лес ушел, да сгинул, только картуз и нашли». А в соседней деревне Бреево, новые слухи поползли: «Яфимава невеста в пруду утопла. Опять в пруду русалки завелися» (Ох и выдумщица Лизавета!)…

…Только ничего этого не слышали Иван и Катенька. Прижавшись друг к другу, с восхищением смотрели они на спешащие куда-то пароходы, на низкие поклоны белых берез, на радостный щебет, кружащих в небе чаек. Поверх крутого берега медленно выплывали, сверкающие на солнце, купола чудных, невиданных церквей.

– Вот и Муром! – изумление сверкало в глазах «путешественников», – Как оно будеть?…