Не потеряй себя

Окуляры и цырла разделю пополам и на нос тебе привешу!..». От такого приветствия не грех и в штаны наложить. Парень и впрямь, вероятно воли не видел, раз говорит столь убедительно. Трясущимися от волнения руками «клиент» доставал с кармана последние три рубля: помятые такие, в народе «Рваными»

наречённые: трудно разглядеть, – не сам ли рисовал?..“. У лю- дей впервые встретившие Ганса в головной коробке возникал обвал, кошмар и сюжет обманчивый, представшая пред-очи эта уголовная личность, навязывала мысли: „Этот тип, вероятно ра- за три на зоне сидел: мал и круглый как откормленный клопик, но намного будет вонючей его!.. лучше договориться по-

доброму; обойти стороной не удастся, как не крути, а с этой тва- рью, пока что-то не дашь – не расстаться…». Это было суждение внешнее – из близкого окружения Ганса, которые на всё это

имели свой взгляд на события, и который, в корне отличался от всех остальных: «Бедный Ганс, так ему хочется скорее попасть за решётку, похоже на то, как той перезревшей девке замуж вы-

скочить, а его не берут, ну хоть плачь, не берут!..». Шурик – Ганс всю подноготную, все повадки и тюремный жаргон проштуди- ровал так, что институт бы давно выдал красный диплом, а по- лучается кругом невезуха. Нет. Ганса брали, и брали не раз. Бра- ли за ручки и пихали вперёд головой в милицейский Уазик. Вна- чале даже все трое считали, – скоко раз Ганс посетил милицей-

ский участок. После сбились со счёту, бросив ерундой занимать- ся. Брали Ганса порой регулярно, больше – на том же Бану, но

на-утро, часиков в десять, максимум к обеду выпускали на волю.

За что брали?.. а за всё то, чего делать не очень красиво. Копей- ки из карманов «клиентов» вытряхивал, меж пальцами кусок лезвия носил, за драку тоже брали, не брали только лишь за кражу – не было такого случая. За что выпускали? Ну, не за глаз- ки же его косые: похлеще, чем у зайца косого. Ментов таким взглядом не удивить, тем более не соблазнить. Тамара всегда

помогала, о которой нам предстоит ещё рассказать, но немного позже в последующей части рассказа. Если бы не Тома, – тянул бы Ганс сейчас второй год тюремного срока, а до конца бы оста- валось ещё четыре, а то и все пять. Отсрочив срок на зону как выплату кредита, пойдёт, минуя год на первый срок в четыре

года, а после на всю восьмёрку строгого режима. От природы – таким на свет он родился – сильно одним глазом косил, что в

первый момент знакомства порой многих пугало, приводя в

неописуемый страх. Росточком не дотянул до-метр шестьдесят пяти, как раз вровень плеч Ивана, с которым тесную дружбу во- дил, а когда становился рядом с Мосей, был чуть выше его поя- са, но нос упирался, как назло некстати в Моськину мотню. Но как говорят, – мал золотник, да дорог. По правде сказать, к Гансу

эта поговорка имела отношение, как лошадиное седло к корове. Иван, а он и есть Иван – сам по себе в своей скорлупе самосо- хранялся. Ганс прошлявшись неизвестно где целые сутки, а мо- жет на вокзальном Бану, а то и на какой-то захудалой блатхате: Иван встречал Ганса словами: «Ганс!.. собака, где тебя носит?!

Вот, возьми три рубля, – неси два пузыря «Агдаму». Возьмёшь три кило холодца и булку хлеба, на сдачу купишь пару пачек

«Примы». Тебе понятна суть расклада?.. иди, пока трамваи хо- дят! Гони коней, пока они не сдохли. Курить не видел со-вчера, а голова, словно макитра; и жрать охота, как никогда. Давай, Са-

нёк, чего застрял или с похмелья разум потерял?..». Заканчивая первый рассказ о человеке непростой и нелёгкой судьбы Петра Леонтьевича, который приютил у себя на квартиру троих

пэтэушников и о четвёртом квартиранте, случайно приставшем ко двору – подробности изложим в дальнейшем своём рассказе.

Гэпэтэу – вовсе не ГПУ, пора и усвоить!

Жеребцы не все станут скакунами. И птенцы не все вырастут орлами.

(Восточная мудрость) Брось молиться, неси нам вина, богомол

Разобьём свою добрую славу об пол.

Всё равно ты судьбу за подол не ухватишь – Ухвати хоть красавицу за подол!

(О. Хайям)

На дворе стоял тёплый сентябрь всё того же – 1967-го года. На пригородный железнодорожный вокзал города Ростов-на-Дону прибыл поезд из Староминской. Этот маршрут был открыт, как и сама эта новая дорога всего пару лет назад: пассажирские плац- картные вагоны не торопясь таскал за собой тепловоз-дизель по причине отсутствия ещё на этой дороге электрификации. Марш- рут сам по себе всего-то в сотню километров и ездили на этом

поезде простой люд: хуторяне, станичники, жители сёл, распо- ложенных вблизи дороги. В летнее время, когда в вагонах наро-

ду как селёдки в бочке и не продохнуть от плотно набитых тел, молодёжь, минуя Батайск, на ходу поезда вылезала на крыши вагонов. В иных случаях – рискуя конечно, но умудрялись за со- бой затащить и отчаянную девушку-подружку. Сидеть на крыше вагона – одна прелесть!.. Округу всю созерцаешь на десятки вёрст, встречный ветерок подувает в лицо ласковый, немного

тепловоз соляркой чадит. Всем весело, а у многих парней гитары в руках: песни распевают дружно и хором да так, что даже коро- вы на верёвке привязанные в сторону со страхом от железной дороги шарахаются. «…Опять от меня сбежала последняя элек- тричка. И я по шпалам, опять по шпалам, иду-у-у домой по при- вычке!..», – слышалась одна и та же популярная в то время пес-

ня. Как ни странно, но за те годы езды на крышах вагонов ни единого трагического случая не произошло. По крайней мере,

слуха, о том, что кто-то случайно упал, или кого-то в пути поте- ряли, не поступало. Вполне возможно, по той причине, что в те времена молодёжь совсем иная была. Прежде всего, не было наркоманов: об их существовании молодёжь даже не подозре-

вала. Многие были бы удивлены, если бы им сказали, – что, ока- зывается, есть на свете такая гадкая напасть, а после беда. Пили тогда только вино натуральное – без химии всякой и то понемно- гу – бутылку на троих, а то и пятерых. Выпив винца самую ма- лость, больше для настроения, – голос звучал после этого лучше: душа тосковала, и жалобно пелось, и даже девчата пускали сле- зу. Эти девчата такие красавицы! Умные, гордые – сами в себе, даже на паровозе и то не подъехать. Господни!.. пути наши

неисповедимы! Знали-бы они, заглянув наперёд годиков на двадцать! Промелькнёт этот такой короткий промежуток лет, и их дочки – ещё почти дети, среди тесной толпы посетят стадион или площадь, какую. Слушая «Ласковый май», будут плакать, а иные громко рыдать, рвать на себе одежду, обнажаясь непри- лично, потеряв вначале рассудок и в ту же ночь девичью честь, – а виновата во всём была всего лишь песня! Но это будет не ско- ро, и тех, о ком речь, их ещё и на свете-то нет. «Гражданка и вы гражданин, к вам обращаюсь!.. – остановитесь на минутку, вы

только послушайте, что этот святой человек говорит, дома детям своим расскажите…». На ступенях магазина стоял и вещал за- росший волосами до плеч мужчина. На голове красным пятаком лысина, будто у обезьяны задница, держит шапку в руках, уста- вив взор в небеса, молится и причитает. И кто бы мог подумать! Промелькнут эти опять-таки два десятка лет и наступят времена сумасшествия. «… Околдуют народ православный, – выкрикивал странник, – вылезут на свет божий колдуны вместе с ведьмами, а из телевизоров нечисть в образе дьяволов и вурдалаков, станет народ убивать друг друга. Тёмная туча накроет Русь святую. Воз- вернутся времена злющих демонов – Мамая и Тотхамыша, а кру- гом будут распевать песни не молитвенные – совсем непонятные и непотребные…». Подбежал «воронок», выскочили двое в по-

гонах, взяли под рученьки вещуна, вкинули в машину и покатили дальше. В сентябре на крышах вагонов уже не ездили: не жарко, не душно, а наверху уже зябко. К тому же, если поезд идёт в Ро- стов вылезать на крышу вагона опасно: не успеешь глазом морг- нуть, как окажешься в районе Батайска под натянутыми прово- дами электрификации. Тогда труба!.. – заказывай духовой ор-

кестр. Может так случиться, что и хоронить нечего будет: собе- рут по крыше вагона от тебя уголёчки, сложат в коробочку и как вождя в Кремлёвской стене замуровывают, тебя тоже куда-то

приткнут или на полку поставят. В тот тихий, тёплый, поистине божественный сентябрьский день Костя Константинов приехал на том самом поезде —«Староминская-Ростов» – приехал, чтобы

наконец-то довести начатое дело с переводом в другое училище до логического конца. Второй раз в жизни подобная напасть у Кости случалась. В первый раз – год назад, когда в моряки посту- пить не получилось и таскался он с этими документами, не зная кому бы их побыстрее всучить, но тогда нашлись добрые люди и подсказали. В Новошахтинске, на Новой – Соколовке в строи-

тельное училище сбагрить удалось. Хотя вначале – поглядев на него, сделали лицо в недоумении, и принять отказались, впо-

следствии к директору отослав. А вначале дело было так: в при- ёмной комиссии аттестат зрелости пристально изучили, плечами

пожали, сделав длинную паузу, спросили: «У тебя аттестат – по- чти все пятёрки, что ты у нас забыл?.. Тебе прямая дорога в тех- никум, или иди и доучивайся последние два класса. В нашем училище… – подопечные наши, то есть учащиеся наши – на во-

семьдесят процентов все детдомовские. Нет… принять мы тебя, пожалуй, не можем, у нас из-за этого неприятности будут, иди к директору – пусть он и решает…». Костя пошёл к директору, и это была его большая и первая в жизни грубейшая ошибка, которых по жизни ещё наберётся целая дюжина, а может и больше. В

училище приняли, и он год отучился в нём, а вот сейчас перево- дом перебирался в Ростов; оставалось лишь подыскать подхо- дящее его специальности само училище, чтобы доучиться вто- рой год. Прибыв в Ростов – уже не в первый раз, ибо всё время, находился в поисках – всё думал: «В какое из училищ сдать до- кументы, чтобы доучиться этот проклятый второй год?.. – попут- но со злостью подумал, – хоть в урну выбрось! Скажу, что поте- рял. По правде, кому они нужны?!.. адрес есть и фамилия тоже: или менты принесут – время спустя, или по почте пришлют, к то- му же, разве даром учился я целый год?.. Всё-таки, надо куда-то их сдать и от греха подальше…». По-молодецки спрыгнул на

площадку перрона и зашагал к центральному входу в вокзал. В душе в ту минуту надежда всплыла – весёлой в душе показалась. Начнёт он в Ростове новую жизнь в отличие от прежней: не по- вторит тех ошибок и глупостей всяких, ибо учёный на прошлом

печальном опыте. Вначале направился в зал ожидания: так было ближе попасть на привокзальную площадь, где ходят трамваи и троллейбусы всяких маршрутов. И надо же было сюда направ- ляться?!.. Только в вокзал правой ногой он ступил, первый шаг, не успев ещё сделать, как тут же, столкнулся нос к носу с бом- жом. От этого вонючего типа – хворью изнутри разъедаемого —

запахом дохнуло так, что у Кости в мозгах помутнело. На время потеряв ориентир: схватился рукой за дверь, чтобы на бомжа не упасть – замер на месте. Тот пробурчал что-то себе под нос и пе- регородил дорогу своей необъёмной сумкой, а точнее мешком, который за собою по полу он волок, выдохнул в сторону Кости

зловоние и покаянно взглянул прямо в глаза. Подбородок у

бомжа трясётся, раскрыв рот с гнилыми зубами, пытается улыб- нуться, гримасу лица можно было принять за что угодно, только не за улыбку бомжа. Уже после, когда Костя вспоминал эти пер- вые минуты столкновения, корил и упрекал себя, – что надо бы- ло рвать назад когти – на перрон убежать, туда, где воздух све- жее. Он же, дурак!.. стоял, замерев перед этим приведением, и думал, – что ему делать дальше. Хода нет, и бомж стоит, будто прирос к полу. В нос продолжал ударять тошнотворный запах,

словно тебе под нос недельной давности дохлую кошку подсу- нули. Замогильный вид мужика вначале испугал Костю, будто повстречался с нечистой силой на дороге: грязный, лохматый как орангутанг из джунглей, из расхристанной рубахи волоса торчат на груди. Смердящий вонючий запах мочи с затхлостью одежды да в приправе человеческого пота – немытого тела го-

дами. Чёрные руки до локтей обнажённые, то ли от копоти у ко- стра, то ли от заскорузлого в грязи тела. По шее ползла крупная вошь и на фоне тёмной кожи чётко выделялась: такая откорм- ленная, желтизной отдавая. От всего этого, у парня встал комок в горле, ещё минуту и он, кажется не выдержит и станет блевать. Вогнать бомжа в стыд – это вероятно было не по силам и самому господу богу. Глаза закисшие, покрытые болячками смотрят на

Костю, как смотрит покойник, которому не удалось опустить ве- ки. Он если и украл где-то у кого-то что-то: назад, вероятней все- го не забирают – брезгуют. Под зад каблуком и пусть идёт даль- ше, из таких рук принимать лучше пусть пропадёт пропадом.

Наконец бомж, словно очнувшись, медленно волоча за собой грязный мешок, непонятно чем заполненный, прошёл мимо и,

перевалив порог, скрылся из глаз. Та минута, когда бомж прохо- дил в двери, Косте показалась вечностью, словно дохлая тварь проползла, выбираясь на улицу. Проходя мимо Кости, бомж всё вглядывался ему прямо в лицо, – будто из ружья дуплетом вы-

стрелил, а когда скрылся уже за простенком здания, парень по- думал: «Ночью приснится – до утра не уснуть! Лучше бы было на эту тварь совсем не смотреть!..». Костя в оценке ситуации мало

ошибся, ибо в последующие дни не мог забыть и вычеркнуть из памяти того страшного бомжа. Как он не пытался, а тот стоит пе- ред глазами и уходить не хочет: будто неприкаянный с того све- та явился. Костя не знал этого правила, что голову и взгляд свой вовремя в сторону требуется отводить – вот потому и получил на свою шею мучения. Неделю после этого страдал, и питаться

продуктами не мог, – хоть совсем бросай есть! Только в кафешке похлебал первое блюдо, котлетами закусил, стаканом кофе с молоком запил, казалось, – что ещё надо! Спустя несколько ми- нут, как по мановению волшебной палочки и бомж уже в глазах стоит, будто живой на самом деле: руки тянет к нему и что-то просит. И тот тошнотворный запах снова в нос ударял, и всё из желудка тут же назад вылезало, еле успевал за угол кафе забе- жать, чтобы опорожниться. Длилась такая заунывная песня

больше недели и, если бы не случай – могла бы эта бодяга на год растянуться. Шёл он, по улице Энгельса спускаясь вниз к вокза-

лу, и на ходу размышлял: «Зря я тогда не послушал ту женщину из приёмной комиссии: сейчас бы, не искал куда дальше деться

– тем более не было бы и этой головной боли…».

Прелюдия к опере Кармен.

Поступив год тому назад в училище под номером «сорок

один» – число заведомо не счастливое, ибо война под этим чис- лом началась – в городе Новошахтинске, в посёлке под названи- ем Новая Соколовка, где какие-то соколы всё порхают: встрети- ли Костю довольно прохладно. Когда же в общежитие вселился, вот тут-то только понял, – куда он попал! И если в дальнейшем

не испарится – подумал он – ждёт его здесь на пороге тюрьма. В ней-то, в этой злосчастной общаге как раз и жили те детдомов- ские «ученики» – хулиганы, уркаганы, о которых так настойчиво упоминала и предупреждала та тётка в приёмной комиссии ещё

при поступлении туда. Были, учились и местные парни, с ними Костя дружил, а вот «беспризорники» приняли его так, как при-

нимает стая голодных волков случайно прибившуюся к ним дво- ровую собаку. Белой вороной выглядел Костя в обществе тех, у которых понятия в голове перевёрнутые: извращены до неузна- ваемости, а многих в ближайшем будущем с нетерпением ожи- дала «Советская – Народная» колония-тюрьма. Вчерашняя, дет- домовская босота, по сути, несчастнейшие от рождения дети

пропитана была до кончиков волос понятиями, извращёнными – перевёрнутыми с ног на голову. Не зная, что такое семья, да и много о внешней жизни за забором, не зная, жила по законам

больше похожими на зону, а то о чём даже знали, воспринимать к себе лично, ни в каких рамках не желали. Жестокость по отно- шению к окружающим, тюремные порядки, воровство и подста- ва были постоянными спутниками в их жизни; эти пороки, пе- ремещаясь из спальных комнат в общежитии, поселялись в

учебные классы. Блатной тюремный жаргон, иерархия занима- емого места каждой в отдельности личности всё это создавало извращённый полукриминальный мир. На вымышленном пье- дестале этой криминальной власти, на каждом шагу беспредел. Директор училища на их языке – «Хозяин». «Вертухай» – рядо- вой воспитатель в общаге, а дальше бесконечным потоком по- шли: «Суки» – которые стучат педагогам и активисты – участвую- щие в общественной жизни коллектива. За ними пошли всякие

«шестёрки и барыги». Вниз по лестнице – «колхозник» (в те вре- мена «Лох» слово, которое редко ещё употребляли в лекси- коне). Наверху – «Пахан», а с ним «поддувало». Косой, блатной, тельняшка; маруха, мурка и рояль, а всё вместе взятое – это

огромная для них же печаль. Предавшись воспоминаниям, Ко- стя неторопливо продолжал идти вдоль по улице. В памяти всплыла Лидка из общаги – девка дерзкая, будто сошедшая с

экрана кино. Надумав покинуть детектив, она вдруг вживую на свет божий явившись, да прямо в облике – «Маньки – облига- ции». Эта Лидка была на год старше Константина и в свои сем-

надцать лет успела пройти «Крым и Рым», а заодно кроме мед-

ных труб попутно железные. С мальчиками ещё в детдоме спала лет с двенадцати, потому и телосложение было уже далеко не девичье. Всё при месте и при делах. Груди – что надо, бёдра – вширь. В талии, правда, толстовата, но, как и положено проша- ренной бабе. На мордашку Лидка хоть и не писаная красавица, но на лицо приятно смотреть. Видимо в прошлом, неизвестные мама и папа были довольно хороши собой. Но, тем не менее, вопреки тому, что они почти ровесники, Костя воспринимал её как тётку. Слишком уж старой Лидка ему казалась – старше как минимум на все десять лет. Вокруг Лидки суетились, сновали авторитетные и всякие шестёрки: всё как на зоне и в один лад. В самом здании общежития в два этажа в первом подъезде жили девчата – маляры и штукатуры; во втором, как и полагается на

порядочной будущей стройке – каменщики-монтажники, плот- ники-бетонщики, а к ним и сварщики. По большому счёту, Костя бы эту Лидку – прошёл мимо и не заметил, но в первый же ме- сяц учёбы она ни с того, ни с чего взяла и запала на Костю. Воз- можно, сильно уж жалобно Костя песни свои пел под гитару,

ибо, когда он пел, Лида всегда плакала, чему все очень удивля- лись – это правило было раньше не для неё. Но вполне возмож- но, и мордашкой своей он понравился Лидке, ибо с этого дня для него наступил конец света. Вначале казалось пустяковое де- ло – проходу ему не давала и всё: станет на дороге и ни туда – ни сюда. Куда Костя туда и она: стала просить умолять, собиралась даже на колени встать; от опрометчивого шага еле Костя её

удержал, ибо в ту минуту вокруг посторонних глаз было много. Ко всему прочему Лидка курила, а это больше всего отторгало всякое близкое общение. Курила сигареты самые дешёвые – по шесть копеек за пачку – «Дымок», а в тех случаях, когда не име- лось и шести копеек, переходила курить махорку, от дыма кото- рой комары на пол падали. Одежда на ней пропахла жжёным табаком хуже пепельницы, да и вообще – воняло ещё неизвест- но чем, от всего этого запаха Костю всё время тошнило. К сожа- лению, Костя от природы уродился мальчиком брезгливым. Ес- ли на стол поставили блюдо, и он заподозрит что-то не то – ста-

нет лучше голодным сутки ходить, но есть, ни при каком раскла- де его не заставишь. А тут девушка, – пусть и детдомовская, но от неё такой гарью несёт! Разве такое потерпишь?! к тому же во-

нючей махоркой несёт, которую столетние деды курят под забо- ром. Пока он думал и искал тот выход, как отвязаться от этой

назойливой «девки – бабы» ему хором подруги Лидки подстро- или злую ловушку. Измучившись напрасными страданиями,

Лидка решила: раз парень слабак по женской части, то надо – подумала она, – брать быка за рога, а лучше, в свои не слабые руки. С помощью подруг заманили Костю в комнату, в которой

проживала Лида. Впустив парня за дверь, тут же снаружи закры- ли на ключ. Лидка в эту минуту – сидя на кровати – держала меж пальцев дымящуюся сигарету: молчала и насмешливо смотрела на парня. Костя замер на пороге в ожидании объяснения проис- ходящего. На всякий случай попытался открыть дверь, подёргал за спиной у себя дверную ручку. Поняв, что путь отступления отрезан, опёрся спиной на дверь и стал ждать дальнейшей раз- вязки событий. Нервы у Лидки оказались слабее, и сигарета дрожала в руке. Эту деталь Костя тут же отметил, отчего возра- довавшись, улыбнулся и принял независимый вид. Эта улыбка у парня в заблуждение Лидку ввела, ибо она посчитала, что, Костя согласен на всё. Изобразив от волнения на лице принудитель-

ную улыбку, Лида сказала:

– Ну, что Костик, разобьём кон на наше счастье? Не будь па-

инькой, прошу тебя. Хоть ты и домашний парень, но я не наме- рена тебя убалтывать, как фраера последнего. Давай не тянуть волынку, а?.. Или заяву кидать на меня отправишься?.. только знай и не буксуй, получишь, в конце концов, облом козлючий!

Ты парень шустрый и поёшь под гитару – мне очень нравится, но не это главное – главное – это ты сам! Чё стоишь, прилип к две- ри? Тащи свою задницу сюда на кровать. Или боишься меня?.. так я вроде бы не страшная, как Светка Корпилина из парал- лельной группы. Чё молчишь или язык проглотил? Может для

смелости, стакан вина пропустишь?.. Нет, я так не могу!.. – крик- нула Лидка на гране истерики, – он меня с ума сведёт! ну как ди-

тё, твою мать!..

Парень стоял у двери – сказать в растерянности и в замеша- тельстве – это значит, ничего не сказать. Не скажет же он ей

прямо в лицо, что его тошнит от одного её запаха, который ис- ходит от её одежды. Для пояснения скажем читателю, что в те времена девчата совсем не курили, а тех, кто этим уже занялся, парни автоматически причисляли к не очень порядочным де- вушкам, закрепляя приставку к имени – «Шалашовка, Мочалка, Вонючка, Шлюха подзаборная», далее могли последовать опре- деления совсем неприличные, прямо нецензурные и мы их по-

вторять не будем. После вновь наступившей долгой паузы, Лида, изменившись в лице, уже как-то грубо, хриплым прокуренным

голосом, выдававшим внутренне её волнение, вновь спросила:

– Ты долго собрался там стоять? Или мне самой подойти и на ручках как ребёночка в постель тебя уложить?

– А что прикажешь мне делать, раз двери снаружи закрыты? – вопросом на вопрос ответил Костя.

– Я же тебе уже сказала, не будь мамкиным сыночком, кончай выделываться иди и садись сюда со мной рядом, – сказала Лида глухим голосом, и при этом отодвинулась к спинке кровати,

освобождая место. Костя, вопреки её приглашению подошёл к столу и взял было стулку, но не тут-то было. Лида, поняв, что всё идёт не так как надо и, как она задумала, молнией вскочила с кровати, подбежала со спины и со словами: «Какой стул?!.. да- вай на кровать, я сказала!..» – силой выдернула из его руки стул, отбросив его в сторону, схватила Костю за плечи и толкнула на кровать. Костя только было, на руки опёрся, упав лицом на по-

стель, как следом она навалилась всем своей массой на парня. На ходу целуя его, куда утыкались губы, что-то шептала от стра- сти до краёв отупев:

– Котёночек мой миленький, – молила и причитала Лидка, —

прошу тебя, не сопротивляйся, ну будь хотя бы на минуту ты по- корный. Если ты ещё ни разу с девушкой не был – это не беда, я всему тебя научу. Ты не стесняйся – это так просто, как сигарету выкурить, поверь ты мне дуре. Будешь ты мой, Костик!.. никому

не отдам!..

Лида сжимала парня в тесных объятиях, казалось, многие меч- тают только о том, но только не Костя. Какое-то время, поддав- шись и лёжа под Лидой: сознание вначале посетила грусть, и

унизительно тягостно стало на душе. Отбросив мрачные мысли: происходящее стало его забавлять, а в памяти всплыл седьмой класс. Тогда – зимой, когда холодно было, точно таким же мане- ром его Алла Петровна в кровать повалила: тормошить и давить сильно стала – студенткой Алла Петровна была, а у соседей на квартире жила, а в их школе дипломную практику проходила, в их классе химию вела. Вот что ей надо было от него, и зачем это она делала, в то время Косте так и не дошло. Сейчас лёжа под

Лидой, подумал: «Мне или на роду написано, чтобы девки меня под себя подминали?!». С каждым вдохом ему казалось, что он сейчас вырвет всё из себя и из желудка. Ощущение было такое, что его окунули вниз головой в помойную яму. А ведь в первые минуты вся эта комедия Костю смешила. Лида, ни на минуту не умолкая, одной рукой продолжала сжимать и целовать парня, второй рукой торопливо выдернула с брюк рубаху, при этом

сильно дрожала, пыталась расстегнуть на брюках ремень. Какое- то время не получалось, наконец, справившись сделала то, что

Косте совсем не понравилось. Видя, что дело заходит далеко и

слишком, ибо на нём уже расстегнули штаны, в то же мгновение при этой мысли, прервал риторику Лиды, силой отбросил её в

сторону – на бок. Встал, отряхнулся, заправил в брюки сорочку, застегнул ремень, подошёл к выходу и стал с силой стучать но- гой в дверь. «Доступ к телу не состоялся!.. – подумала Лидка со злостью, продолжая лежать на спине и глядя на Костю, – и впрямь комедия какая-то, – далее подумала она, – девчонка пы-

талась изнасиловать мальчишку. А ему, смотрю, всё до фонаря – хоть бы хны!.. даже не поморщился. Почему бы, спрашивается, ему не воспользоваться моментом?.. скольких идиотов, я лично, вот так как он сейчас меня, сбрасывала с себя. Нос воротит, лицо отворачивает… – ну ладно, иначе проучим!.. Хоть я и стерва, ка-

ких редко встретишь, и о чём сама прекрасно знаю, но будет, так

как я захочу! Пашку со своими шестёрками подключить надо, пускай попугают этого воробушку пушистого. Это ему не в де- ревне к девчонкам в трусы залезать и щупать выросли ли там волосёнки. У нас нравы намного покруче будут!..». Тем време-

нем, Лида продолжала лежать на постели, задумавшись, молча, смотрела в спину несостоявшегося любовника, а Костя ногой всё стучал и стучал в дверь. В коридоре сообщницы Лидки, услышав настойчивый стук, вероятно решили, что пора открывать. Дверь в эту минуту открылась: Костя, оттолкнув в сторону загородив-

шую проход девчонку, вышел, и уже удаляясь по коридору,

услышал, как одна из троих, видимо уяснив суть развязки, вслед ему сказала: «Ненормальный он что ли?!.. Лидка сама ему

предлагает то, что десяток всяких уродов просят, а он фильде- персовый павлина и недотрогу из себя строит!..». Лида в это время продолжала лежать поперёк кровати, уткнувшись затыл- ком в стену. Девушку била мелкая дрожь, что и было замечено тут же вошедшими её подругами: лицо красное как мак покры-

лось нездоровыми пятнами, которые ярко выделялись на щеках и ближе к вискам. В расширенных её глазах стояла мольба и жа- лость, вероятней всего, прежде к себе самой и к своей поистине несчастной судьбе. Этот отрешённый от мира взгляд Костя успел запечатлеть в последнюю секунду, прежде чем переступить по- рог и выйти в коридор. И этот взгляд останется в памяти на годы, и спустя много лет, каждый раз, когда вспоминал подробности

этого случая, сознание и душу наполняло волнение, казалось, что это было вчера. И вопреки тому, что в тот далёкий день он чувствовал, сейчас сожалел в отношении Лиды о своём том по-

ступке. «Всё-таки, он обидел незаслуженно девушку, пусть и ка- тившуюся под откос, но прежде всего она девушка и он обязан был протянуть ей руку, ибо эта рука могла изменить всю её

жизнь!.. Протянуть руку навстречу, разумеется, не взять и пове- сти за собой до конца своей жизни, – об этом не может быть и речи. Но, ведь можно было слукавить: сыграть на какое-то вре- мя роль, потянуть время, пообещать, надежду какую-то дать,

наконец, соврать. А там, гляди… – это как на болоте в дремучем

лесу. Взял человека за руку, вывел на твёрдую пядь, на широкий простор, а дальше ты и не нужен, он сам найдёт дорогу домой. А я что сделал?!.. И этот взгляд её, что он означал?!.. – часто будет спрашивать Костя себя, и сам же ответил, – печальную коме-

дию?.. возможно и так. Этот короткий эпизод, словно повторяет чью-то прошлую жизнь: может отца и её мамы совсем неизвест- ных, которые сгубили когда-то свою молодость, передав по

наследству своей дочери. Сюжет – сотканный из наслаждений и заманивший в тупик безнадёги: вначале родителей, а потом и дочь…». Вбежавшие в комнату подруги облепили Лиду со всех сторон, друг – дружку перебивая, стали излагать свои возмуще- ния. Больше всех кричала, подавляя голос остальных, рыжень- кая девушка лицом вся в конопушках:

– Лидочка, чем он обидел тебя, сволочь подзаборная?! Мы же тебе сразу сказали, – надо было всем вместе зайти! Куда бы он делся: выпотрошили бы всё наизнанку, до нитки раздели бы, руки за спиной полотенцем связали. Мы бы ему такое целомуд- рие устроили, навек бы запомнил, гад!..

– Хватит орать!.. рты поразевали, – грубо прервала Лида подруг,

– без ваших советов как-нибудь обойдусь! Пусть чешет, козлина деревенская, пощупаем ещё пёрышки ему. Гляди и поумнеет. А вы, чувырлы, ни гу-гу, чтобы ни одна, падла, не унюхала, иначе рот на жопу натяну, а в щелки между ног – по квачу вставлю! По- том скажу, что от рождения так было. Поняли, что я сказала?!

Повторять сто раз не буду!..

– Лидочка, что ты нас учишь! Не первый день по помойкам ша- таемся, всё будет, как ты скажешь. Помнишь того, мудило, ещё в детдоме, которого в последний момент откуда-то привезли?..

Его Шурка-Косая в два дня сломала. После шёлковый стал, на

поворотах ей каблуки поворачивал, а мы через неделю уехали.

– Ты, соска рыжая, меня с Шурой-Косой не ровняй! – с ненави- стью глядя на девушку, выкрикнула Лида, – и Костю к тому заху- далому фраеру не причисляй – это ниже всякой последней сту- пеньки в подвал! К тому же он не с блатных, чтобы с ним так по- ступать, к нему иные дорожки будем искать. Вобщем так, шма-

ры-казённые, у меня на душе сейчас не до вас, будто туда говна наложили. Сваливайте, куда глаза глядят, и сигарет принесите.

– Принесём, мигом сейчас, Лидочка, принесём. Я видела в ок- но: он там, в беседке сидит, может, что передать от тебя?

– Ты, полоумная, рот закрой! Чего передать, ты сама-то поду- май?! Передать, что он мною свою задницу подтёр, так он и сам о том знает. Или пусть вернётся назад и снова проделает то же

самое, а?.. Вот недоделанные дуры! Какими были в детдоме, ни на грамм не поумнели, такими и подохните под забором.

– Лидочка, – снова обратилась к ней длинная как оглобля, ры- жая с конопушками по всему лицу, – мы же тебе добра хотим, а ты злишься. Хочешь, щас возьму вот тот графин на столе, подой- ду к нему сзади и шарахну по голове, хочешь?..