Не потеряй себя

При всём при этом, хотя иногда и кричали вслед: «Выгоним к

чёртовой матери из комсомола!..», на все угрозы – ноль внима- ния. Вообще-то оттуда выгоняли в одном случае – если Уголов- ное дело на тебя завели, или уже сидишь под следствием мен- тами задержаный на месте правонарушения или преступления —

в последнем случае исключали заочно. В то же время, скажи ему что-то плохое о комсомоле тут же с кулаками на тебя готов

наброситься. В школьные годы одной из любимых книжек у него была «Как закалялась сталь», герой романа Павка Корчагин был самым правильным человеком на свете, а его слова: «Жизнь

надо прожить так, чтобы не было мучительно больно…“ цитиро- вались им, где не попадя: к месту и не к месту. В кругу собу- тыльников во время пьянки часто высказывал глобальную сног- сшибательную мысль: „…Во всех бедах на земле виноваты капи- талисты – империалисты. Буржуев и капиталистов надо стереть в порошок – со свету сжить поголовно! Тогда потребность в арми- ях отпадает для всех стран. Представляете себе, какое это неис- числимое число техники и миллионы молодых здоровых рук вольются в мирную жизнь и в производство. Вот тогда наступит Рай на земле: всего будет много и наступит тот коммунизм, о

котором сейчас говорят!..». Единствено, чего Костя не мог на тот момент предположить, а если бы ему и сказали, вряд ли пове- рил. В том парадоксальном его выводе имеется одно недопо-

нимание: ибо армию пришлось бы увеличить в несколько раз ныне существующих армий, в противном случае сия процедура могла преподнести неизвестно какие сюрпризы: от нового Ве-

ликого переселения народов до глобальных межнациональных повсеместно войн. Костя относился к массе той молодёжи ше- стидесятых годов, которые были как инкубаторские птенчики:

брюки клёшем – похлеще, чем у моряков, на голове волоса сви- сающие на спину; курил, пил вино, блатные запрещённые песни пел, речь изобиловала блатным и тюремным жаргоном. Но!..

Скажи ему в любую минуту, не говоря уже о приказе, что кровь из носа, но требуется выполнить задание партии и «народного» правительства: взять в руки оружие и идти кого-то, где-то уби- вать, – он, ни на секунду не впадёт в сомнения. В ту же минуту, с огромным желанием, сменит свои мокасины на солдатские са- поги, а брюки с клёшем на галифе; гитару на автомат – АКМ, а лучше бы маузер, о котором с детства мечтал. Надел бы кожан- ку и портупею, как атрибут советской власти. К кожанке водру- зил бы на голову картуз с сияющей звездой и пошёл бы туда – куда указательный палец партии укажет и этим всё исчерпыва- ется в нём. Со стороны Костя, как и миллионы ему подобных,

порой смотрелись в глазах обычных граждан не совсем по-

советски, – стиляги! – так о них отзывались. Но, то была мишура: как мода на запонки или у парня на шее красивая девичья ко-

сынка завязанная узлом – внутри они были другие – до мозга костей пропитанные пропагандой коммунистического учения. К примеру: о страшном периоде правления Сталина знали

настолько —поскольку – то всё негативное, что доходило до их ушей, списывали на войну, разруху и голод – временную труд- ность в стране. В первые три года начала шестидесятых, когда

вопрос встал ребром не только о сливочном масле и мясе – хле- ба не стало! Виноваты были империалисты и Хрущёв: «Не надо было ему к ним в Америку ездить!.. Там – этому, козлу – безро-

гому, мозги и задурили, потому-то он и привлёк нацменов к рас- стрелу мирных жителей в соседнем городе Новочеркасске!..».

Ничто в этом мире не вечно: недалёк тот день, когда Костя и ты- сячи подобных ему прозреют, как снутри, так и снаружи: сползёт вся та мишура, как шкура со змеи во время линьки. Но в эту ми- нуту сидя за столом, если бы в репродукторе заиграл и запел

«Интернационал» – он встал бы на ноги за столом, вытянулся бы в струнку, как и все остальные и, скорее всего, вслед повторил

бы слова этой песни. Застолье затянулось. Не заметили, как за окном и ночь наступила; Тамара после двух выпитых штрафных кружек крепкого вина вскоре отключилась, и женщина, сидев- шая сбоку от Кости, вполголоса стала рассказывать соседке:

«…Уграло, Томочку вино – будь здоров! – эта кошечка-мышечка сейчас в полном ажуре, а то бы от парня не отстала… – по слу- хам, я вам скажу честно, токо никому, никому! Эта, пройдоха, ещё та!.. возьмёт всё, что есть в мотне у парня, для другой ни капли не оставит. Говорят, она уже со всеми пэтэушниками пе-

респала, и с этими тоже, которые за столом щас сидят; осталось вот этого новенького обгулять…». Костя был рад, что избавился от дальнейших посягательств, ибо это ему напомнило Лиду: только с разницей, что здесь обставлено более культурно и с

изысканностью подхода к дальнейшему постельному вопросу. Тамара пробралась к кровати, проползла за спиной у подруги

Верки, сняв по очереди туфли, расшвыряла их в разные стороны; через минуту, пуская слюни по подушке и всем показалось, —

уснула, кажись! Но неожиданно, резко и круто опустила голову до пола и в ту же минуту: тосты штрафные вперемешку с закус- кой изрыгнула назад. Верка – в доску подруга своя – брезгливо посмотрев на Тамару – сказала ворчливо, без злобы в словах:

– Ничего себе!.. этого мне только не хватало!.. Не та уже, по- друженька ты стала – не та!.. взлохматило тебя, как мокрую ку- рицу, а может не в то горло пошло?.. но главное – не впрок. Ну ладно. Эй, Маруся!.. иди-ка, неси в ведре воды и половую тряп- ку. Хоть ты Томка и сладкая баба – бываешь, но нюхать ту гадость не для меня.

Казалось, что могло быть общего между Тамарой и тётей Ве- рой, ведь возрастом они разнились на целый десяток лет. Ко всему прочему, они никогда не сорились, а если это и случалось, то об этом никто не знал. Вероятней всего, объединяло обеих увлечённость мужским сословием, к тому же – эти юнцы пэтэуш- ники: вопрос о которых даже между собой старались не обсуж- дать. Сам собой напрашивается вывод, что эта бодяга тянулась

не первый год: одни отучившись уходили, освобождая место другим. Молодая свежая плоть всегда слаще, чем старая, кост- лявая и занудная. За совращение несовершеннолетних мальчи- ков, даже козе понятно, что по головке не погладят: на страже нравственности стоит коммунистическая мораль. Это простому люду этим заниматься вредно и возбраняется на каждом шагу – вплоть до уголовного преследования. Впрочем, тем, кто в обко- мах и рангом пониже: райкомах партии и комсомола, тому пер- соналу – тихо, тайно, не показывая это на людях, можно и поба- ловаться. На это дело есть и комсомольские активистки, пио-

нервожатые, секретари первичек – комсомольских. Туда, кого

попало, не берут – мордашка должна быть смазливая и соответ- ствовать партийно-комсомольской направленности. Зато, в

ближайшее будущее, протекция в высшее учебное заведение, без особых на то проблем, для особо «одарённых», лежит на руках. Для Веры Ивановны – её подруга Томка – необходима бы-

ла как воздух: от всех неожиданных напастей и непредвиденных случайностей. Мама у Томы была большим начальником, и не

где-то, на какой-то там захудалой фабрике, или в такой же кон- торе – она работала при должности: одной из главных бухгалте- ров-экономистов в Управлении областной торговли. В обычном понимании всех без исключения граждан страны – это похлеще всяких секретарей райкомовских. Кругом блат и блатом прикры- вается, без этого – ходи и глотай сопли – на уровне немногим выше бомжа. Для Тамары тот высший свет – бомонд торговой

сети и общепита города – всегда был в тягость. В тех кругах надо было безропотно играть роль, перевоплощаться как актриса на сцене: лебезить, подхалимничать, порой большой важной шиш-

ке заднее место лизать и потрошить себя всю наизнанку, а здесь

– в этой халупе, у подруги Верки – она могла быть всегда сама

собой. Хотелось хотя бы, какое-то время побыть простым обыва- телем с улицы или коммуналки, наконец, и подворотня сойдёт. Стройная и элегантная брюнетка Томочка: одевалась по высше- му разряду моды, представляя для окружающих эталон ядови- той зависти. На ней всё до мелочёвки – исчислить представля- лось невозможным – эти побрякушки так изысканно блестели и к месту были присобачены, что слепили глаза: вплоть до послед- ней шпильки в волосах – и все изделия импортного производ-

ства. Простота, а к ней душевная щедрость, – и чтобы там не вя- кали злые языки, – распутства в корне Тома была лишена. Так: флирт, улыбки и заигрывание, а тот, кто запал ей в душу, – с ним не грех улечься и в постель: с таким молодцом кто же откажет-

ся?!.. И пила она в меру, а то, что штрафные две кружки не в

пользу пошли, так тому могло быть объясненье: возможно, ка- кая-то, сука – глаза завидущие – плеснула в вино неизвестно че- го: хотя бы той водки паршивой, сделав ерша. Когда возникал

злободневный вопрос, к примеру: Ганса вызволить из ментовки, или по случаю – кого-то нечайно чуть во дворе не прибили и

«Дело» собираются заводить; даже, иной раз казалось – нераз- решимая задача стоит, но Тамаре всегда удавалось решить и с большой положительной пользой. За всё про что, просила толь- ко её в щёчку поцеловать, при этом лукаво всегда говорила:

«Пока жива и здорова ваша покровительница – пока и вы по во- ле бегаете, покинете меня, тогда не знаю… – а, в общем-то, я вам не завидую…». Раскрепощённость внутреннего самосознания, вседозволенность вечного в душе желания: ублажить, удовле- творить, как можно полнее и быстрее, а оно – это желание, вслед за предыдущим сменяется всё новым и новым. Под этой властью желаний, будто в железных тисках она предпочитала

иметь в своём окружении тех, за кого очень часто переносила упрёки от своих близких родственников. В обществе сугубо

прагматичном, зацикленном на сугубо материальном достатке, на фоне маленького отдельно взятого человека видится боль-

шее, присуще отдельной личности, и если это отрицательное для всех явление, которое ярко отражает и показывает разность полюсов – это общество мириться с такими людьми не станет. Одному богу известно, как удавалось Тамаре сосуществовать,

благоденствовать и вопросы решать среди разных, порой враж- дебных двух классов социальной лестницы. Для этого надо или гением быть, или на голову отмороженным. Как к первым, так и ко вторым Тамару причислить было нельзя: она была особенная

– из особой муки и сдобного теста выпеченная – шедевр кули- нарного искусства…

На квартиру в ту ночь вернулась четвёрка друзей уже за-

полночь: еле волоча ноги, и друг друга, подпирая плечом. Про- ходя мимо дверей Петра Леонтьевича, который в это позднее время почему-то не спал и стоял у своего порога, Костя, проходя мимо, зачем-то ещё раз поздоровался, на что старик ответил

поклоном и сказал:

– Бывает… – когда не знаешь, что сказать. А я думал, вы по до- мам разъехались. Спокойной ночи вам и утром не хворать…

Через леса и болота поскакал зайчишка в свой стан.

На следующее утро, часа на полтора проспав к началу занятий, что являлось давным давно в порядке вещей, причепурились:

помочив на голове свои длинные патлы водой и сполоснув

опухшие лица, отправились в училище устраивать своего ново- явленного друга на учёбу. В кабинет к завучу вошли все вчетве- ром. Выяснив, по какому поводу в кабинет вломилась вся ком- пания – лишних персонажей завуч попросил удалиться за дверь.

Косте предложил стул напротив себя, взял из его рук документы: паспорт, атестат об окончании восьми классов, приписное сви- детельство из военкомата, комсомольскую учётную карточку с

билетом, а сверху справка из училища №-41-го города Новошах- тинска. По порядку стал изучать документы. На школьном атте- стате немного задержал внимание: откашлявшись, сказал, что оценки на удивление высокие и с такими обычно оценками к

нам не поступают. Завуч повертел в руках листочек справки, где и было-то отпечатано на машинке всего две строчки «Констан- тинов К.А. прослушал 1-й курс, двухгодичного обучения, по спе- циальности – каменщик-монтажник железобетонных конструк- ций в училище №-41 города Новошахтинска». Внизу стояла пе- чать и подпись неизвестно кого. Справка, по-видимому, завучу доверия не внушала. Несколько раз смотрел то в справку, то в аттестат, пожал плечами, подозрительно посмотрел на Костю,

сложил документы снова в стопку и продвинув их по столу в сторону парня, после чего сказал: «Слушай, Константинов, ка- кую-то странную тебе справку выдали, будто тебя из колонии

для несовершеннолетних выпустили. Атестат со школы – лучше не бывает… – слушай, а чего тебя понесло в этот Новошахтинск, если ты недалеко от Ростова живёшь?.. хотя сейчас это не столь важно. Но как бы там ни было, но принять тебя без ведомости успеваемости по предметам и хотя бы короткой характеристики поведения, я, поверь, не могу. Здесь можно за один день упра- виться. Съезди, скажешь, как я сказал, пусть не ленятся и офор- мят всё по правилам. Так что забирай документы и езжай в учи- лище». Костя вышел в коридор. Сказать, что он сильно расстро- ился – было бы неверно: единственно, что в душе злость вызы-

вало, так это вновь отправляться туда, о чём даже вспоминать не хотелось. Друзья встретили Костю с удивлением на лицах. Дер- жа документы в руке, немного согнутой в локте, нёс перед со-

бой, словно собираясь их выбросить. Сделав несколько шагов от порога, остановился в задумчивости, а в эту минуту друзья по- дошли. Иван, с ноткой недовольства в голосе спросил:

– И чё, не принял?!.. Во дела! Как будто тут академия наук вся- ких. Сейчас мастака своего найдём: пусть, и он подписывается, после пойдём к директору. Чё ты заглох?!.. говори, что там при- думал завуч!..

– Да нет, не в этом дело, – сказал Костя равнодушно, – за оцен- ками и характеристикой ехать надо в Новошахтинск. Положено так, завуч сказал.

– Ну и что? – сказал Мося, – прокатимся и мы за компанию. Ты говорил, что тебя там прессовали по-полной программе, заодно и разберёмся чё почём.

– О!.. это по мне, – крикнул Ганс, – с удовольствием поеду, дав- но мечтал поближе с беспризорниками познакомиться.

– Всё это правильно, – сказал Костя без всяких эмоций в словах,

– только тех, о ком речь, они уже выпорхнули из училища – на стройках где-то работают. И ещё есть одна проблема – туда не

ходят электрички. Автобусом надо ехать, а это деньги, а их к то- му же нету.

– Ну да, дед больше не займёт, – сказал Иван, – надо где-то баб- ки доставать, надо думать.

Как ни планировали – уехать в Новошахтинск с утра в последу- ющие два дня, так и не вышло. Вечером Ганс отправился добы- вать где-то денег и пропал на всю ночь, явился чуть не к обеду и принялся рассказывать о своих похождениях. Улёгся поперёк кровати, ноги на табуретку скрестя положил, закурил сигарету, пренебрегая чувством невыполненной задачи, словно забыв о ней, начал рассказ:

– Иду это я по верхнему переходу на Бану, чтобы на третий перрон сойти…

– Ганс, ты мозги нам не пудри, лучше скажи, денег нашёл?.. после будешь рассказывать о своих приключениях, – прервал речь друга Иван.

– Ты вначале дослушай, а потом за деньги будешь спрашивать. Так вот, иду значит я, даже не помню о чём и думал на то время. Смотрю, стоит один хмырь: ногу, значит, так это вперёд выста- вил, что мне обходить её надо. Возле стенки за ним чемодан

стоит: такой весь ободранный, затасканный – в общем, чемодан дрянь, если честно сказать, к тому же мне он и нахрен не нужен. Я то и посмотрел на него из-за его паршивого вида, а этот му- жик, видно подумал, что свистнуть хочу и базарит мне.

– Эй, пацан, чё на мой сидор шары вылупил?.. понравился? Ходь сюды, – говорит. Я это, значит, тормознулся, косо на него поглядел и говорю…

– Куда уж косее, – снова прервал Ганса Иван, – я представляю, как мужик чуть в штаны не наложил. Косо так даже в кино никто не умеет смотреть…

– Я же просил, не перебивай, дай досказать. Ты – говорю ему – отбрось клешни свои подальше, это тебе не в соломе, в скирде ночевать. Щас соберу кодляк на Бану, и тёмную получишь по-

полной. А он отвечает:

– Что я слышу!.. никак детской пелёнкой в яичном желтке за- воняло?!.. Феноменальный, у тебя пацан расклад масти пошёл! а голова твоя козлиная рогами ещё не обзавелась, но это попра- вимо: нас на зоне не такому учили. Мы умеем и роги прилажи- вать, владеем мастерством даже зубы в заднем проходе встав- лять, чтобы то, что не успело в желудке свариться, снова задний проход смог дожевать. Врубился – ты, чмо!.. или не дошло ещё до твоего копчика?.. а то пайка на зоне скудная. Чё, ты рот и гла- за свои скривил, как параличный?!.. перед тобой бывший зека – червонец от звонка до звонка оттянул, а ты кособочишься! Ты,

смотрю, как та курва, которой на ночь обещали чулок горячей каши принести, чтобы на всю ночь хватило шмаре кайф ловить до визга в потолке. Ты зубы-то не скаль, не в психушке находим- ся. Туда чтоб попасть талант проявить надо, тебе это ещё не по- тянуть… А я потом и говорю, – попутал рамсы, не разглядел, по- следней падлой буду, извини. Мужик ничтяк оказался: до пол-

ночи угощал, показывал новенькие колоды картишек, пачек до десятка было, на юг собрался в картишки поиграть. Не помню, как и расстались. Проснулся, лежу на лавочке недалеко от дома, замёрз, как собака…

– Ганс, ты и есть собака, ты зачем ходил?!.. мужик денег хотя бы немного дал?

– Обижаешь, какие деньги?! когда он меня даром бухлом по- ил!

– А нам-то, что от этого?!.. – сказал с недовольством Иван и

вышел, с силой хлопнув дверью, на улицу.

Денег на дорогу всё-таки Костя занял у Петра Леонтьевича. За- шёл: стоя у порога, сказал причину визита. Хозяин ничего не от- ветил и пригласил к столу. Елизавета Максимовна засуетилась и вскоре накрыла на стол: горячий чай с пирожными и вазочка конфет на столе возникла. Сославшись на срочный заказ муж-

ского костюма, удалилась в соседнюю комнату, откуда вскоре послышался стук швейной машинки. Костя сидел за столом, не- много смущаясь, но в последующие минуты Пётр Леонтьевич

втянул парня в беседу. К своему новому квартиранту он проник- ся каким-то доверием, конечно, вполне не исключено, что тяго- тила старческая жизнь одиночества и не с кем пообщаться. По мере разговора за столом невольно съехал в воспоминания давно минувших дней, что Костю явно заинтересовало: слушал внимательно, попутно задавая вопросы. Чувствуя, что пора ухо- дить, Костя поднялся из-за стола, более не напоминая о прось- бе: решил, что ему отказали в благородной форме. Уже напра- вился к двери, когда Пётр Леонтьевич вдруг спохватившись,

громко его остановил:

– Да чуть не забыл, ты же насчёт денег зашёл. Сколько надо?.. ты говори, не стесняйся.

– В Новошахтинск необходимо съездить за характеристикой и оценками. Вместе со мной собрались ехать друзья, так безопас- ней. Туда только автобусом доехать можно: в оба конца получа- ется надо где-то около двадцати рублей ну и пятёрку на дорож- ные расходы. После прибытия я съежу домой и тут же вам долг верну.

– Постой здесь минутку, я сейчас вынесу, – сказал Пётр Леонть- евич, уходя в соседнюю комнату. Вручая деньги на прощанье

сказал, – ты заходи… – не будь стеснительной барышней, мне старику и поговорить-то не с кем, а с тобой, судя из первой

нашей беседы, есть о чём нам друг другу слово сказать.

В Новошахтинск отправились не совсем вчетвером, как раньше планировали. Для подстраховки взяли ещё четверых: с поездкой за свой счёт. Федя-Угол – прозванный за его большой рост и уг-

ловатую фигуру. Кругом куда ни глянь на него – из-под одежды выпирают конечности – как мослы на скотобойне. Так любил вы- ражаться Ганс, делая сравнения. Амбал, родом был из кубанско- го степного хутора Нардегин, где по соседству имелся спиртза- вод и откуда он при посещении дома привозил чистейший вы-

сокой пробы спирт из пшеницы. Остальные двое являлись по-

ниже рангом: Сюнька и Титька – погоняла не совсем культурные и довольно-таки странные, непонятно откуда взявшиеся, если у обоих полностью отсутствовало то, чем их называли. Самонаде- янные типы, выражавшие свои жизненные кредо словами, —

жизнь продолжается даже в том случае, если она уже не в мого- ту. Способны были пить, не просыхая более недели подряд, по- ка лёжа в кровати по ночам в головах не возникали потрясаю- щие видения, о которых впоследствии любили рассказывать.

Доехали без приключений. Время было предобеденное, когда за окнами пассажирского автобуса делегацию пэтэушников,

подъезжавшую к городу встретили унылые Новошахтинские окрестности: одиноко стоящие на косогорах домики да шахтёр- ские посёлки барачного типа. Бараки длинные и больше похо- жие на свинарники: с дырами в крышах, полуразвалившиеся дымоходы, множество дверей, а впереди стоят сараюшки. Вда- ли и справа, и слева терриконы торчат. Кругом всё серого бурого цвета, а те постройки на шахтах, что торчат из красного кирпича, покрыты копотью и сажей; кругом этих шахт всё переплетено металлическими лестницами, рукавами транспортёров подве-

шенных в воздухе: везде скукоженность строений, отрешён-

ность и запустение от этого вида, а по спине озноб от впечатле- ний. Деревья и те низкорослые: сбросив в эту пору листву, сво- ими голыми ветками, будто предрекали дальнейшую жалкую жизнь этому краю. Заброшенность областной провинции беспо- воротно давила на сознание и навевала на каждого тоску. Си- дящий у самого окна Иван, сказал с какой-то грустью в голосе:

– Я бы тут не то что учился… – а даже если б пришлось здесь родиться – уехал бы нахрен в тот же день, как только бы ходить научился!.. Жуткого места, чем здесь, честно скажу, видать не

приходилось…

– Говорят, что тут бабки хорошие зарабатывают, – сказал Сюнь- ка, – мне лично – до жопы: красиво тут или совсем как в пустыни, лишь бы денег в кармане побольше было.

– Говорят, у нас в деревне кур доят, – сказал Мося, – а коровы токо мычат и яйца нести не хотят! Ты, Сюнька, залезь вначале в шахту на пару сотен метров под землю и просто посиди там —

просто посиди, ни-хрена не делая, а когда тебя оттуда вытащат, вот тогда мы и спросим, – хочешь ты тех денег, или уже желание отпало?..

От центра посёлка сразу направились на дорогу, ведущую к

переезду, а там уже и училище. По мере ширины дороги компа- ния двигалась цепью: походка в развалку, кидают в разные сто- роны ноги, махая клёшем нижней части штанин. Со стороны вы- глядело красиво, навевая мысли про балтийских моряков во времена революции. Навстречу им по дороге, спускаясь с же- лезнодорожной насыпи, шла девушка высокого роста. Костя её ещё издали признал, когда та переступала боком, переставляя поочерёдно каждую ногу через рельсы, да и спутать её с кем-то было просто невозможно – это была подруга Лидки: та длинная как жердь, худая, рыжая и вся в конопушках до самых ушей. В

этом новом учебном году она училась второй год и возможно, по окончанию учёбы и отбытию Лидки на народную стройку

сейчас Машка занимала в иерархии приблатнёного мира быв- ших детдомовцев авторитетную личность. Сейчас она шла,

напоминая калеку: не умея ходить на высоких шпильках, тем не менее, их нацепила. Туловище – будто ветер тонкую ветку к зем- ле клонит – забегало всё время вперёд, а ноги, шкандыляя и,

цепляясь друг за друга, всё время подламывались в ступне и от- ставали, отчего она постоянно что-то бурчала сама себе под нос. Наконец оторвав взгляд от своих туфель, посмотрела вперёд, увидев, что по всей ширине дороги идут парни, отхромала на

обочину и замерла. Только поравнялись с ней, как Машка вы- крикнула, изобразив на лице неподдельную радость, но Костя сделал свой вывод: «Дура!.. каких на свете редко встретишь».

– Ой!.. Костик!.. здравствуй, а нам говорили, что ты уже в

нашем училище не учишься!.. Вот как умеют, сучки, врать! Ты на меня, Костик, не таи обиду, я с ними больше не вожусь. Будь

они прокляты! Даже, когда Лидка приходит по вечерам к нам в общагу, я к ней и на шаг не подхожу. Ты мне веришь, Костик?..

Ребята, молча миновали её, как засохшее дерево на обочине и ни у одного при этом не возникла мысль на комплимент, веро- ятно, у Машки все данные для этого отсутствовали, а она всё

что-то пыталась кричать им вслед, в адрес Константина.

– Костя, у вас тут что – так плохо кормят и все бабы такие?.. —

спросил Мося, – я поглядел на неё – на эту чучундру из норы вы- лезшую, если все такие красавицы, ловить тут нехрен!..

– Не, Коля, такая худая и длинная одна на всё училище, а то

больше все детдомовские недоростки, к тому же мы не за этим сюда приехали, – ответил Костя, стараясь при этом не потерять нить мыслей, о чём сейчас думал, подходя к территории учили- ща: «Жаль Паша со своим шоблом не видят и Лидке бы не по- мешало поприсутствовать: в штаны точно наложили бы…». При появлении друзей на площадке перед учебным корпусом, а в

это время была перемена в занятиях, голоса по мере продвиже- ния ребят утихали и любопытные взгляды смотрели в их сторо- ну. Вот и сокурсники: замерли, кто-то постарался долой из глаз уйти, многие шептались меж собой: «Костя бандюков ростов-

ских привёз – старые счёты сводить. Щас будут узнавать, где Па- шу найти. Кранты ему! Эти зарежут, как пить дать! Один вид чего стоит – уголовники со стажем!..». Подошли к центральному вхо- ду в учебный корпус, Костя вошёл в здание, остальные немного постояв, направились к длинной лавочке вкопанной ножками в землю, согнали с неё учащихся, сами расселись, а Ганс напра- вился к дальней беседке, в которой столпились молодые ребя- тишки первогодки. Так Гансу в эту минуту хотелось рассказать

салажатам о своей уголовно-криминальной жизни в качестве зека, но не успел. Пока шёл в развалку, за спиной стал трезво- нить звонок подвешенный при входе в здание двух блестящих чашек, – как на будильнике: все ученики резко подорвались со

своих мест и через минуту кругом всё опустело. Пару часов спу- стя вся дружная компания уже ехала в автобусе обратным рей- сом в Ростов. Приключений никаких, как и ни в одном глазу, ибо денег было впритык: по бутылке пива на рыло, на билеты и го- рячие пирожки на автовокзале. У всех настроение было хуже

некуда, а Костя чувствовал, какую-то непонятную вину перед всеми. Расселись по разным местам в автобусе согласно биле- там: многие дремали склонившись к окну или откинувшись на спинку сидения. Когда автобус покидал пределы города, Костя прощальным взглядом его провожал, ибо уже в дальнейшей

своей жизни он эти края не посетит. На этот раз, посещение Но- вошахтинска в памяти у Константина вновь всколыхнуло старые, почти уже забытые воспоминания последних месяцев учёбы и

производственной практики в училище…

Прости, прощай!.. увидимся не скоро.

После того как Костю предупредили покинуть училище, уже на следующий день он уехал домой. Прибыл, словно с неба сва- лился – ни с того, ни с чего: сказав матери, – что заболел и отпро- сился с занятий. Поверила мать или заподозрила, что врёт как

сивый мерин – это уже Костю вовсе не интересовало. Мыслями всё время возвращался в общагу, пытаясь предугадать: как там сложилось и чем закончилось посещение городских местных

парней. В тот же вечер, покружив вокруг сельского клуба, ноги сами принесли ко двору Ларисы. Опасливо, почти крадучись

подходил ко двору своей невесты: вначале затаился, прижав- шись к дереву, вслушивался, – не ходит ли по двору Борис Васи- льевич. Стояла тишина. Лишь у кормушки за забором похрусты-

вали зубами лошади, пережёвывая сено. Отец Ларисы зачастую на ночь оставлял дома колхозных лошадей, на которых работал ездовым; для этого во дворе для них имелось стойло и кормуш-

ка. Опытному в лошадином деле биндюжнику хотелось сытнее накормить свою тягловую силу. Подойдя вплотную к забору, Ко- стя пристально оглядел во дворе доступные глазу тёмные зако- улки; не обнаружив грозившей опасности для себя, решил ти- хонько войти в калитку и постучать в окно флигеля. В следую- щую минуту он так и сделал, после чего снова вышел за калитку и застыл в ожидании. Лариса безошибочно определила по зву- ку: кто к ней пришёл, и вскоре вышла за порог направляясь к калитке. Оставалось ей сделать несколько шагов до заветной калитки, когда она не выдержав, довольно громко, произнесла:

«Чего ты там спрятался за забором?!.. давай быстрее заскакивай в кухню…». И в ту же секунду, неожиданно в темноте, где то сле- ва, на дальнем углу забора, послышался громкий голос отца:

– Куда это ты направилась?!.. В какую кухню?!.. Мать вашу пе- ремать!.. Я вам щас покажу – в гробину вашу, прости гоподи! – какая кухня!.. Я же вам человеческим языком – поймаю вдвоём, обоих удавлю! Лариска!.. а ну пошла в хату, пока я и тебя на ви- лы не посадил!.. а с этим сосунком я щас разберусь!..

Дальнейшая речь его перешла полностью на такие нецензур- ные выражения, которых в обиходе редко встретишь, а из тем- ноты всего двух десятков шагов возник, как привидение, силуэт хозяина дома с вилами в руках. На всё про всё – оставались се- кунды: в голове у Константина ударом молота о наковальню от- считывались их доли, и было не до раздумий: ноги сами понес- ли как на крыльях в темноте по дороге. Мгновение и Костя уже скрылся за углом переулка; топот шагов преследования вначале отдалялся, после совсем затих. Ещё немного пробежав по инер- ции: неудачный жених перешёл на шаг и направился к своему дому. Мысли в голове, – мрачнее не придумать: душу разъедала тоска, потерянность казалось всей жизни, а одиночество подоб- но вот этой сейчас темноте. Общага в Новошахтинске со своими невзгодами ему теперь показалась мелочной в сравнении с тем,

что сейчас произошло. По сути, подумал он, с этой минуты доро- га для него туда закрыта, а значит, он Ларису потерял навсегда, ведь до этого вечера всё-таки верил и надеялся в то, – переме-

лется всё и мука будет, а оно как видно не захотело перемалы- ваться. Всё нутро на всех клокотало обидой, гложила жалость к себе: всё в отдельности и каждое, дополняя друг друга, порож- дало в душе горесть разлуки, убивая надежду на будущее с ней. Мысли неудержимо стремились туда – в ту уютную комнату флигеля и на сию минуту хотелось хотя бы рукой к ней прикос- нуться. Несомненно, он понимал и здраво оценивал, что этот

случай окажется, возможно, последним в его похождениях дет- ской биографии. Так или иначе, Костя вырастал из тех детских штанишек, – пора что-то менять и первое – это своё отношение к жизни. Входя в калитку своего двора под ноги бросился, ласка- ясь пёс: Костя со злостью ударил его ногой и Рекс, взвизгнув,

убежал вглубь двора, а Костя уже сожалел о своём поступке,

сравнив в эту минуту собаку с собой, – его же только сейчас так- же пнули ногой. Тихо вошёл в хату, стараясь никого не разбу- дить, пробрался к своей кровати, разделся, улёгся, но уснул