Не потеряй себя

В мае того же восемнадцатого года в город вошли снова де- никинцы, а вслед за ними немцы и теперь по центру города вы-

шагивали патрули злейшего врага бывшей Российской империи. Пётр Леонтьевич не пошёл жаловаться в комендатуру по поводу пропажи жены, как многие из подобных ему и просить какого-то содействия, он возненавидел как тех, так и этих – хотя бы за то, что под ручку вошли в город с врагом. В его понятии не могло уместиться то, что в содружестве с немцами можно убивать сво- их кровных братьев славян. Сам того, не осознавая и не задумы- ваясь над этим, Пётр Леонтьевич в душе и взглядах своих, был

патриотичен до мозга костей. Одного он не мог понять, и при- нять как должное: как это можно, после четырёх лет войны с Германией и Австрией, в то время, когда страна голодная, раз-

детая и разруха кругом, ещё и затеять междоусобную войну. По- ка он размышлял над этим – 8 января 1920-го года большевики будто бы умышленно день подобрали: на второй день великого святого праздника Рождества Христова выбили из города дени- кинцев; вошли в город и принялись устанавливать какую-то

свою, для большинства горожан непонятную, новую власть. Снова по городу пошли аресты, пытки и расстрелы, поиски со- кровищ и любых ценностей вплоть до безделушек. Народ зата- ился, большей частью попрятался и, все почему-то продолжали надеяться, что это скоро пройдёт – явление временное, как и в восемнадцатом. Слово – «Чека» произносилось полушёпотом, навевая, в мысли каждого городского обывателя суеверный

страх, но всё в этом мире рано или поздно проходит: хорошее, доброе пролетает мгновениями, плохое и страшное тянется, как тёмная туча по небу плывёт. В начале осени двадцать первого

года, когда на юге уже затихла война, Пётр Леонтьевич, страдая одиночеством и воспоминаниями о первой жене, неожиданно понял, что если и дальше так всё будет продолжаться, то он не жилец на этой земле. Клин вышибают клином! – сказал сам себе и в мыслях стал перебирать всех, кто бы послужил этим клином. На память пришла сразу Екатерина, которая когда-то работала у него в коммерческой конторе одной из управленцев и насколь- ко помнил он, до сих пор была не замужем. Где жила, – он это

прекрасно знал, ибо сам когда-то, то жильё ей приобретал. Симпатии она и ранее у него вызывала, но одно дело симпатии, которые никак не могли равняться, даже стоять издалека с его любовью к Лизоньке. В ту же неделю Пётр, наняв извозчика, пе- ревёз немногочисленные узлы с вещами Екатерины к себе до- мой на Пушкинскую. Венчались, как и полагается в Ростовском Храме, а после у новой власти брак оформили и в тот же день в биографии Петра Леонтьевича произошли изменения. Под фа- милией Дворыкина была его новая жена Катя, а он никаким

Дворыкиным до этого момента не являлся. Фамилию, унаследо- ванную от отца и деда – дальнейшей своей родословной просто он не знал – носил похожую на-польскую – Корецкий. Какой она на самом деле являлась эта фамилия, по правде не ведал и не

задумывался никогда над этим – не до того было. Одно хорошо помнил: ещё с раннего детства отец частенько его шляхтичем обзывал, имея при этом негативный оттенок. Вероятно – там,

где-то в далёком прошлом и крылась какая-то неприятная се- мейная тайна, о которой предпочитали молчать. В-те смутные дни, которые вползли в город вместе с большевиками, боясь

нового ареста, решил, что так будет лучше – сменить фамилию, но спустя время, вдруг понял, что это несвоевременно – его ведь полгорода знало в лицо. Приходила и мысль уехать куда-то, но мест таких он не знал, а больше боялся потерять последнее.

Кругом бандитизм и грабят: как со стороны власти, так и кому не лень: «Далеко ты, Петро, уедешь с тем, что удалось припря- тать?..» – спрашивал при этой мысли себя. На этом этапе печаль- ные страницы жизни Петра Леонтьевича не закончились: новое супружеское счастье долго во дворе не зажилось. Зима двадцать второго года отметилась новой напостью для людей – голодом и эпидемией тифа. В один из холодных январских дней заболела Екатерина: жар, бредить стала, после чего Пётр отправил её в

больницу. На следующее утро пришёл проведать, а ему сказали,

– что увезли жену куда-то на окраину города в тифозный барак. Искать не поехал – да туда бы его и не пустили; спустя несколько дней узнал, что умерла его новая жена и схоронена в общей мо- гиле в овраге, где хоронили умерших от тифа. Узнав печальную новость: сам не заметил, как оказался на пороге у церкви. Неко- торое время стоял в раздумьях, не до конца понимая, – как он

здесь очутился?! Справа, почти рядом стояла кучка людей: в лохмотьях, а у некоторых на плечах серьмяга видавшая виды, один из них размахивая руками, о чём-то жутком рассказывал остальным: «…как скинули царя батюшку – так и беды наши по- шли, и как прошёл слух по народу, уже и нет его на этом свете!.. Большевики распяли – они же тоже евреи – жиды те же самые,

которые и спасителя нашего Иисуса Христа распяли. В тот день, когда это случилось в Москве, в Храме Христа Спасителя набат ударил! Глянул народ на колокольню-то, а там никого. Поно- марь-то рядом с батюшкой стоит, служба только что закончи- лась!.. Батюшка схватил в руки образ: возьми и заорал, как гром небесный в голову ударил прихожан: «Во имя Отца и сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков… – Аминь!..». Что тут началось!.. Все колокола душевно и жалобно сами зазвони- ли, на небе животворящий крест засиял, народу видимо-

невидимо сбежалось; народ-то православный сбился в кучу, кричат все, глаза выпучив, кинулись все на колени, молятся, и у

Бога прощения просят за то, что не смогли помазанника божьего отстоять. А как отстоишь, скажи!.. если перед тобой самый, что

ни наесть дьявол в обличье человеческом?! Страх такой взял,

собравшихся людей у храма, как будто конец света пришёл. Во- лосы у всех дыбом встали!..“. Пётр Леонтьевич, услышав этот рассказ, в душе разозлился, а мысленно сказал себе: „До чего же народ в России глупый и тёмный! С этими олухами царя

небесного мы ещё пару тысяч лет будем прозябать в нищете

первобытных людей и постоянно свершать всякие бунты и рево- люции…». Троекратно перекрестился и вошёл в Храм, чтобы за- казать панихиду по усопшей жене рабе божьей Екатерине и по- ставить за упокой свечи. Получалось так, что и вторая жена из

его жизни бесследно исчезла, будто и не было её, словно ми- раж. В последующие годы НЭП на дворе стоял – и, как будто бы набирая обороты, стал обнадеживающе развиваться, внося в душу нормального здравомыслящего человека успокоение.

Сколько Пётр Леонтьевич не крепился, живя в одиночестве, мо- жет быть и дальше в том же духе жизнь свою продолжал, но

случилось так, что появилась и третья «жена». Однажды, при-

позднившись, возвращался домой. На одном из углов случайно столкнулся с молодой девушкой, которая тут же отпрыгнула в

сторону, прижалась к стене и жалобным голосом заныла: «Ой!.. господин, как же вы меня напугали!.. я уж подумала, что снова повстречалась с теми, что гнались за мной два дня тому назад, —

кокетничая, положила ладонь на плечо Петру Леонтьевичу, ещё более жалобным голосом, пропела. – Будьте любезны, меня

проводить. Это вам за то, чтобы впредь молоденьких девушек не пугали. Или вы отказываетесь… так?.. Тогда, моя смерть, бу- дет на вашей совести, ибо я, скорее всего, живой домой не дой- ду…». В ту минуту он про себя подумал: «Никак на горизонте возник новый мучитель в юбке, уж что-то она переигрывает в

этой комедии. Ну ладно, будь по её желанию, а там посмотрим, что ты за птаха такая, но с виду вроде бы приятна глазу и так, в отшельниках давно живу…». Минутное тягостное молчание бы- ло прервано с каким-то юмором Пётром Леонтьевичем. Развер- нулся боком к девице, взял её под ручку и, улыбаясь, сказал:

«Для начала, мадам – прекрасная ночная незнакомка, скажите имя своё и я в полном вашем распоряжении. Ведите в свои апартаменты, ибо я нижайше благодарен и польщён вашим до- верием ко мне, хотя на лице у меня и не написано, что вовсе не исключено и вполне может такое случиться, что я потрошитель не только женских сердец, но и внутренностей ваших… – вас это не пугает?..». Девушка вначале расхохоталась, а потом сквозь

смех сказала, соблазнительно приблизив в темноте своё лицо к уху нового теперь уже ухажёра, ибо спустя минуту она его назо- вёт этим словом:

– Зовут меня Нина. Вы такой забавный и весельчак, смотрю, и шутите совсем ни тем чем надо. Те двое, о которых я минуту

назад вам говорила, которые гнались за мной, возможно и были теми, что вы имели в виду насчёт себя. Но вы не такой, я это всем нутром своим чувствую.

– Значит – Нина, а как по батюшке вас величать?

– Ой! господи, зачем это вам?! Меня ещё ни разу в жизни пол- ным набором имени никто не додумался назвать. Фёдотовна я, Нина Фёдотовна, куда уж проще! Вам и фамилия моя нужна?

– Фамилия пока потерпит, мы не в ГПУ вас, мадам, собрались вести, как-нибудь на первый вечер знакомства достаточно будет и того что сказали. Как я понял, мы направляемся к набережной, вы никак у самой реки живёте, или я ошибаюсь?

– Вы угадали, но почему-то до сих пор так и не назвав себя. А я и впрямь живу недалеко от Дона, правда в окно мне его не ви- дать – в окне у меня стена соседского сарая на склоне бугра ма- ячит, на ней я уже все гвозди и лишайники пересчитала. Вот так и живу, как отшельник-пустынник в лесной норе.

– Зовут меня Пётр Леонтьевич, прошу любить и жаловать – по возможности, разумеется. А насчёт жилья, которое так всегда необходимо человеку – это моя любимая и иногда слишком

больная тема: так сказать, увлечение ещё с ранней юности – отец в своё время приучил. Так вот – жильё, говорите… к тому же, как я понял – жильё дрянь!

– Вы, Пётр Леонтьевич, в точку попали – хуже уж некуда! Разве что за-Крепостным в городской тюрьме.

– Вот эту больную тему, Ниночка, дай бог, мы ещё с вами обсу- дим, и я вам могу наперёд обещать… да именно обещать!.. что я вам прочту целый курс лекций на уровне университетских – уве- ряю вас, останетесь, очень довольны. Разумеется, если вы буде- те не против очередной нашей встречи, как я уже сказал, – в по- знавательных случаях и в стремлении к просвещению.

– Как я поняла из ваших высказываний, и то, что вы обещаете мне, я сделала вывод, что божьему человеку подают и то боль- ше. Не правда ли, Пётр Леонтьевич?.. почему вдруг умолкли или я не права?..

– Правы, правы, конечно! о чём разговор, все мужчины рады попользоваться, да ещё и бесплатно вашими прелестями. Что

поделаешь, такими нас господь бог создал. Но примите во вни- мание – я ведь пока что, ни на чём не настаиваю. Вы попросили вас проводить до вашего дома, что я и делаю. Мы еще кажись не дошли туда, а у вас ко мне масса претензий. Вспомнили о ка- ких-то старцах, просящих милостыню, а я, то, тут причём?!.. я

ведь не в церковь пришёл, а веду вас под ручку, чтобы на вас не напали. Ну?.. теперь у вас найдётся хотя бы мизерный аргумент, чтобы меня упрекнуть?!

– Вы прямь таки уже и обиделись!.. – да я в шутку сказала, во- все ничего не имея в виду! Ну, вот мы и пришли. Вы меня не

бросайте здесь за двором – там, в темноте двора чёрт знает, что может быть! Проводите меня до порога, очень вас прошу.

Времена и впрямь неспокойные в городе ночами стояли. Бес- призорников и уголовников в городской черте развелось как крыс на общественной свалке: на ходу с рук сумки вырывали,

или в тёмном углу могли раздеть догола, а то и в квартиру или в дом к вам вломиться. Хозяина не очень сговорчивого: могли к

полу гвоздями прибить, пытая, – куда спрятал ценности. Потому Пётр Леонтьевич, не раздумывая, переступил высокий порог в калитке ворот, следуя теперь по пятам новой знакомой. Вошли внутрь тёмного двора, куда только свет поступал из окон квар- тир: квадратный небольшой дворик – пусто кругом, ни души;

приплюснутые в два этажа старое здание и все входы в каждую квартиру со двора и масса дверей по всему периметру. Вход в квартиры на второй этаж – паутина металлических лестниц. Как- то тревожно вдруг стало в душе: застыв на одном месте, потоп- тались, словно не зная, куда дальнейший путь держать. Нина в ту же минуту резко прижалась к плечу Петра Леонтьевича и тихо сказала: «Там… – под лестницей – кажется, тень промелькнула!.. как хотите, но дальше сама не пойду! Ведите меня в квартиру, коли уж взялись меня провожать…». В эту минуту, Пётр, чувствуя охватившую всё его тело слабость от желания скорее добраться до прелестей молодой плоти женского тела, и словно, предвидя ход дальнейших событий, не стал упираться, а проследовал за

новым своим порочным приключением мужской страсти. Квар- тирка, которую Нина снимала и правда на собачью конуру

больше похожа была: не квартирка, а чулан какой-то, вероятней всего когда-то и использовался по этому назначению. Стоит кро- вать: проход между ней и стенкой в полметра, а впереди крова- ти под окошком крохотный столик – и это всё! Пётр поглядел удивлённо на эту нору, стоя прямо на пороге, сказал с сарказ- мом:

– Да-а-а!.. в камерах у чекистов, где пришлось в гостях побы- вать, намного просторней было, но думаю, как-нибудь поме-

стимся: как говорят, – в тесноте, да не в обиде. Как вы, Нина на

это смотрите?

– А зачем на это смотреть – раз уж вошли, куда же вас денешь! Не идти же вам в такой поздний час одному по городу: ещё чего не хватало, чтобы из-за меня вас ограбили, а то, ни дай бог, ещё и прибьют. Просовывайтесь потихоньку вон туда к столику, раз- девайтесь, а я сейчас что-нибудь придумаю, чем нам переку-

сить.

Ночь прошла как в угаре: перед утром вздремнув на часок, как только за окнами рассвет показался, собрался по-быстрому и долой из квартиры, пока молодая хозяйка ещё не проснулась. В то утро, домой возвращаясь по пустынным улицам, Пётр Леон- тьевич шёл и думал: «На ночном приключении можно поставить точку, – побаловался мало-мальски, пора и честь знать!». Но не тут-то было – минуло всего-то два дня с той яркой ночи блажен- ства и мысли вдруг поменяли свой плюс на минус: появилось

устойчивое, большое желание вернуться в ту конуру. И что са- мое удивительное: мысли эти казалось, появились спонтанно – как будто бы на голом месте, но отвязаться от них уже не под

силу ему. На третий день, вечером, ещё до наступления сумерек Пётр Леонтьевич стоял под дверью Нины Федотовны. «Весьма

интересный и неугомонный я тип, – подумал он про себя, стоя

перед запертой дверью, которая на его негромкий стук никак не желала открываться. – И вообще, что меня сюда притянуло… эта молодая особа? Но таких девушек в городе сейчас пруд пруди: со всех деревень и станиц сбежались в поисках богатой жизни, которую НЭП обещает. К тому же после семи лет войны и эпи- демий мужиков не густо. Мужик сейчас в цене: в особенности,

если молодой и к делу пристроен. Так что тогда в ней?.. Не уж-то пылкая ласка в постели? А может мне показалось после столь долгого отсутствия в моей жизни женщины? Ладно!.. само внут- ри, как-нибудь всё станет на место, и не будем раньше времени ковыряться в себе, а то, я как курица в навозе носом роюсь. По- смотрим, что дальше из этого получится; не жить же мне всю

жизнь в монахах!.. – тогда в монастырь, Петро, отправляйся…». Постучав ещё пару раз более требовательно и приложив ухо к

двери, стал вслушиваться: есть ли кто-либо в квартире. За две- рью была тишина. Обернувшись, подошёл уже к металлической лестнице и тут услышал стук каблучков по булыжникам – это

шла Нина. Увидев стоявшего под лестницей Петра Леонтьевича, она радостно воскликнула:

– Я же вам ещё тем вечером сказала, что от меня просто так не уходят… – по крайней мере, таких примеров у меня на памяти

нету. Или забыли что-нибудь у меня, а… – Пётр Леонтьевич? Прежде всего, здравствуйте и рассказывайте, я жду.

Он продолжал стоять и молчать, пока она не подошла к нему совсем вплотную, взяв двумя пальчиками за борт пиджака, не- много потянула на себя, стала на цыпочки и чмокнула в щёку. После лукаво глянула прямо в глаза и тихо сказала:

– Ну, и что мы молчим?.. или пока шёл сюда по дороге забыл? Какой-то вы, Пётр Леонтьевич, другими стали: тогда в тот вечер вы были словно шаловливый юноша от школьной парты. Потря- сающая ночь получилась! Неправда ли? Так зачем же печалить- ся?

– Нина, понимаешь, я два дня думал и принял решение – пере- бирайся ко мне, так будет лучше.

– Ой-ё-ё-й!.. куда это к тебе?.. а жену свою куда денешь?.. в

подпол спрячешь или в жёлтый дом отправишь?! Не хотите же вы, Пётр Леонтьевич, сказать, что смотрю я на вас, а вы такой ухоженный и отглаженный до блеска, и жены у вас нету?..

– Нет у меня жены! Была, но умерла… давно уже, ещё в два- дцать втором, когда тиф по городу гулял. С тех пор так и живу сам.

– Надо же!.. мне в очередной раз повезло и снова козырная карта выпала, прямо в руки свалилась, – сказала Нина и при

этом, на какое-то время умолкнув, задумалась, встрепенувшись, заулыбалась и весело продолжила, – поклонник руку и сердце мне предлагает да ещё из благородных – это ли не фарт?! Об

этом только в книжках пишут, а в жизни, если и случается, то чаще врут.

– Да никакой я не благородный! – коммерсант, и то бывший.

Теперь-то при классовой вражде до крови, кому это надо?!

– Скромность то, какая!.. никогда бы не подумала, что такой видный и славный мужчина, а живёт в одиночестве. Посторони- тесь, пожалуйста, Пётр Леонтьевич, я дверь открою: войдём в мою как вы сказали, – собачью конуру и продолжим беседу.

В тот же день, на улице Пушкинской, когда за окном ещё было светло: заперев изнутри двери и задёрнув занавески, чтобы

ненароком кто из квартирантов не попытался вломиться, укла- лись оба в мягкую широкую кровать уже в доме Петра Леонтье- вича, ибо терпеть нахлынувшие чувства он уже был не в состоя- нии. Любовная идиллия со страстями и преклонениями: как

неожиданно и случайно начавшись, так, словно гром небесный, оборвалась минуя один месяц и три дня. Пётр Леонтьевич вы-

считал после вплоть до часа. Нина, днями пропадая неизвестно где в одну из ночей совсем домой спать не пришла: и это было только начало. Теперь Пётр Леонтьевич, перебирая в памяти детали знакомства с этой Ниной, вспоминал тот вечер с боль-

шим сожалением: «А как обнимались и целовались, уткнувшись лбами, друг в друга, будто дети какие!..Придёт домой – выяснять отношения не стану, потому что сам виноват, смалодушничал тогда! Чужие мы с ней- чужие! Как случайно встретились на ноч- ной тёмной улице, такой мрачной, тёмной и жизнь дальше по- шла. Девушка она конечно при всём при этом, но не для меня!

Как подумаю, что она в эту минуту с кем-то в постели лежит, а то и под ним… – удавил бы, стерву!.. зато потом душа бы стала спо- койна. Спрашивается и где её носит ночами?!..». После этого

ещё сутки Нину прождал Петр Леонтьевич, и только потеряв уже всякую надежду, отправился на розыски. Отправился на преж-

нее её местожительство, надеясь хоть что-то там узнать. Бабки соседки, выслушав его – прямо сказали: «Сударь, у вас, навер- ное, глаза затмило, когда вы её от нас увозили. Мы ещё тогда

сказали, – или из шайки какой-то – на вас грешным делом поду- мали – или полоумный нашёлся. Вам трудно было к нам подойти и спросить за неё?.. Господи до чего вы мужики слабоумные!

Она же от рождения сучье отродье, каких и свет не видывал!.. а

вы как те кобели – следом за сворой собак побежали. Вы, госпо- дин, её не ищите, потому как её не найдёшь, да и зачем она вам?! Тут до вас, после того как вы её увезли больше десятка мужиков сюда приходило. Позавчера её два моряка уводили: один по заднему месту всё мацал и хлопал её, второй в это вре- мя за титьки тягал. Так и ушли не попрощавшись. Вот с того ве- чера как в воду канула, больше не видели. На корабле, скорей всего уплыла – туда ей и дорога!..». Старухи ещё что-то вслед

говорили, но Пётр Леонтьевич уже не слушал, удаляясь в рас- крытые створки ворот. Вернулся домой в крайнем расстройстве: войдя в комнату, непроизвольно кинул взгляд на комод, куда всего пару месяцев назад он положил шкатулку, припрятанную ранее в тайнике. В ту же минуту всё тело до самых пяток про-

стрелило: кинулся к комоду и сколько не шарил рукой среди ба- рахла – шкатулка пропала. Тут же и сел на полу, с горестным взглядом уткнувшись в потолок, завыл по-волчьи. Пропала не только «невеста-жена», но вместе с ней и шкатулка с драгоцен- ностями, которые ещё от Лизоньки остались. Сколько ведь лет

спрятанная вещь в надёжном месте лежала!.. а тут, словно чёрт под рёбра подтолкнул, взял и достал, спрятав в комоде, а после на ниве любовной похоти забыл про неё. Шкатулка-то и была миниатюрная: по площади немногим больше ладони, её с дру- гими подарками Пётр Леонтьевич в день венчания жене пода- рил. В ней Елизавета хранила те драгоценности, что были на

ней, когда родительский дом покидала и те, что муж потом пре- поднёс: серёжки и колечки с бриллиантами, золотая цепочка с таким же крестиком, часики с браслетиком, брошь дорогая и

остальное по мелочи. Потому и достал из тайника, что Лизонь- кой от всего этого пахло. Пётр Леонтьевич – когда совсем тоска заедала – возьмёт, разложив на ладони, прижмётся лицом ко всему, вдыхает запах её. Тоскует и плачет. Сейчас сидя на полу, он уничтожающе корил себя за опрометчивый поступок, нена- видя свою сущность за проявленную слабость к женскому полу:

«Кто тебя за язык-то тянул, идиот, ты!.. предлагая ей супруже- ство?!.. Походил бы месяц-другой, ноги бы не отвалились! Гос-

поди!.. в тумане разве рассмотришь, что за тень перед тобой?! С кем связался-я-я?! – уличная девка! проститутка последнюю па- мять о Лизоньке спёрла! Чтоб ты ко дну пошла вместе со своим кораблём, на чём уплыла. Гундосил, дурак стары-ы-й, – собирай вещи, Ниночка, поехали ко мне жить… – Эх ты!..пошляк, ты

несчастный! Ведь можно было сделать гораздо проще. Почему бы тебе, не пойти на панель, к примеру – на Садовую улицу но- чью?.. Оттуда сразу трёх проституток домой притащить!..». К

представителям закона обращаться не стал – себе дороже вый- дет, а то и жизни можно лишиться. В тот месяц, когда у Петра

Леонтьевича исчезла бесследно и третья жена, он впал на время в отчаянье. Мысленно перебирал по памяти в прошлом все слу- чаи, которые скандалами закончились, при этом подумал, – не

наколдовал ли кто?.. Но подобных примеров на ум не приходи- ло, если не брать в расчёт родню первой жены Лизоньки. Не- много подумав, принял решение, – с женитьбами надо кончать!.. хотя бы на время, а там гляди, если заклятье имеется, вдруг оно потеряет силу от времени, всему-то в жизни есть срок. Погоре- вал, погоревал: не так из-за стоимости драгоценностей, как по

потере памятных вещей жены, может и дальше бы мучился

страданиями, но тут неожиданно пришло время, что о душе по- ра было позабыть – дай бог, самому живым остаться. Общая картина в стране с этим несчастным НЭПом очень уж смахивала

– прямо-таки сильно похожей была – на то, когда вдруг – про- двинутой в рассуждениях земляной жабе вздумалось переполз- ти от одной помойной ямы к другой, к той что, напротив – через дорогу. Поскакала бедняжка, переваливаясь с бока на бок: по

пути думает, предвкушая насыщение утробы, – там непременно мух и комаров должно быть больше. Но тут вдруг, откуда ни возьмись, пролётка по мостовой несётся, а в ней ломовой из- возчик в стельку пьяный: за вожжи уцепился, борода по ветру развевается, усы вразлёт, глаза выпучил и орёт матерно хуже

душевнобольного: «Поберегись!.. мать вашу, перемать!..». Куда уж тут беречься?! Жаба и крякнуть не успела – только брызги разлетелись в разные стороны из-под железного обода колеса.

На мостовой после этого след остался, как и от НЭПа – малень- кое мокрое пятнышко и ещё шкурка какая-то вроде бы лежит.

Валялась эта шкурка ещё пару дней, а потом совсем раскатали и подошвами в пыль превратили. Так и закончился НЭП, по сути, не начавшись. А коль взялись зачищать нэпманов, то тут вскоре и до Петра Леонтьевича дело дошло. До тридцать седьмого го- да, когда в ночи поедут чёрные «воронки» и в них станут запи-

хивать ни в чём не повинных людей, было ещё далеко. На дворе стояла пока что цивилизация и в прокуратуру, и к следователю ОГПУ вызывали, как и положено в цивилизованном мире по по- вестке. В один такой неблагоприятный день – курьер на-

побегушках у ГПУ принёс повестку под личную роспись востре-

бованного к допросу «Бывшего – из бывших» – подозрительных и явных врагов советской власти, каким на самом деле Пётр Леон- тьевич не являлся. На сей раз, судьба была благосклонна к Петру Леонтьевичу: следователь ему достался вполне порядочный молодой человек. В очках, которые часто снимал и протирал

платочком глаза, вероятно страдая какой-то глазной болезнью, обращался культурно, не грубил и не пугал расстрелом, как в

прошлые разы в Чека. Главное, что было отмечено в первые ми- нуты общения Петром Леонтьевичем, – не от сохи человек, а явно с образованием, – что и вселяло в душе надежду на благо- получный исход.

– Гражданин Дворыкин, в прошлом Корецкий, – обратился к Петру Леонтьевичу следователь ОГПУ, – скажите честно, зачем

вам понадобилось менять свою фамилию? Исходя из логики, вы тем самым пытались скрыть своё прошлое от Советской власти. Ну, то, что оно у вас было не ангельским нам об этом известно, но к чему было в разгар борьбы с белогвардейщиной изменять её?.. Вы ведь в городе известный человек. Или вместе с белой армией собрались покинуть город, но потом по какой-то при-

чине вам это не удалось? Отвечайте на поставленные мною во- просы и без всяких фантазий.

– Не нравилась мне она эта фамилия – с раннего детства не

нравилась! Сверстники когда-то обзывали, да и не русская она

какая-то – гетманщиной от неё попахивает, к тому же, и отец в детстве часто шляхтичем обзывал, будто уличного попрошайку. Я себя русским считаю.

– Эта ваша точка зрения делает вам честь, Пётр Леонтьевич, в одном правда случае, если она у вас искренняя.

– Я бы ещё до революции сменил её, когда первый раз женил- ся, но первая моя жена из дворян была. Там дело вышло очень скандальное: мы-то и венчались с ней втайне от родителей в хуторе Обуховском. В том первом случае с женитьбой, ни о ка- кой смене фамилии и речи не могло быть. Дело почти до суда доходило и только благодаря Лизоньке меня в кандалах в Си-

бирь не отправили. Товарищ гражданин следователь, поверьте никаких умыслов, боже упаси, я не имел при смене фамилии.

– Хорошо, допустим, что так; а вот насчёт вашей первой жены

графини-баронессы Елизаветы Савельевны Самойловой. Скажи- те, куда она всё-таки делась? По нашим сведениям, вы с ней

были арестованы губернским Чека в восемнадцатом году. После вас выпустили, а она, куда могла деться?

– Чтобы это узнать я бы сам всё отдал! Сгинула будто на небеса Господь забрал.

– Так, давайте начнём по порядку и всё сначала, как говорят, – от порога, а то у вас мистика на деле получается. Вот – чудом со- хранившийся журнал записи задержанных лиц и краткие пояс- нения к ним. Вы с женой были задержаны и содержались под арестом по причине утаивания от государства своих ценностей нажитые путём эксплуатации низших слоёв общества: то есть – простых рабочих и остальной беднейшей прослойки городских жителей. Судя из сохранившихся сведений, ценностей вы так и не сдали государству. Или всё-таки что-то сдали?..

– Ну, если бы сдали, там, скорее всего, отмечено было бы!..

– Видите ли, Пётр Леонтьевич, как бы вам это правильней ска- зать. В восемнадцатом году, на то время в губернском Чека не совсем всё было гладко. Многое совершалось вопреки револю-

ционной законности и постановлениям правительства. Впослед- ствии виновные понесли заслуженные наказания. Говорите

прямо, не боясь, если что-то сдавали, то, сколько и кому.

– Здесь какая-то путаница, гражданин начальник; ценностей у нас отродясь никогда не было, и никто нас не арестовывал, а мы с женой сами в тот день пришли в-Чека и то, что там у вас запи- сано, пускай остаётся на совести писавшего. Может быть, тот, кто писал, хотел перед начальством выслужиться. Мы пришли

по доброй воле и сказали, что мы очень лояльны к новой власти и желаем по справедливости всё наше имущество взять и поде- лить среди бедноты. Отказались от всего, что имели на тот день, а нам достался только тот дворик на Пушкинской улице. Всё, по справедливости. Оно-то и не мной было нажито – отцом ещё. Я, кстати, всегда, с неприязнью на это смотрел.

– Скажите, на какие средства вы сейчас живёте? Вы же нигде не служите и не работаете.

– Последние годы я человек одинокий. Аскетический образ жизни веду: ем один раз в день и каждый кусок хлеба и фунт сала, которого я, кстати, не ем, экономлю и зря на помойку не выбрасываю. Живу в своём дворе всего-то угол, занимая,

остальное всё квартирантам сдаю. Налоги фининспектору регу- лярно плачу. Квартиранты у меня больше все пролетарии: из

депо, ремесленники и прочий простой люд. Больше бедные, что с них взять?.. К примеру, вот живёт у меня семья Ивана Долго-

полова – второй год как за квартиру не платят. Ну, не платят, так что из того – не выбросишь же людей на улицу, когда у них двое малолетних детей. Глава семьи, Иван-то – в депо травму ноги

получил, на костылях пока ходит. Не платят, я и не требую. Гля- ди, разбогатеют, тогда и заплатят. Пусть живут себе с богом.

– Хорошо. Тогда вот ещё что. Исчезновение вашей жены так до конца мне и непонятно. К тому же она у вас титулованной дво- рянкой была, судя по всему не из бедных.

– Так после того как мы с ней тайно поженились её всего лиши- ли, и никакая она не дворянка стала. А о богатстве и речи не может идти: её, в чём была, в том и за двери выставили. Потом пропала бедняжка. Вышла поутру в город, чтобы из еды кое-что купить и сгинула, как в воду канула в тот день. В то время в го-

роде бои шли. Кругом не понять: кто за кого воюет. Искал, искал, но следов так и не нашёл.

– Распишитесь вот здесь, гражданин Дворыкин, на протоколах допроса и можете быть свободны. Если что прояснится по ва- шему делу, мы вас вызовем.

Покидая стены ОГПУ, переступив порог, Пётр Леонтьевич вздохнул на полную грудь с облегчением, троекратно перекре- стился, а отойдя на десяток шагов, оглянувшись на двери, кото- рых бы век не видать, сказал тихо самому себе: «Как часто в жизни ошибаешься! Шёл сюда, думал последний раз иду по родному городу, а вышло всё наоборот. Порядочный попался

следователь, но судя по всему, ещё тот святоша! Молод ты па- рень ещё и каши мало поел, чтобы меня да на мякине прове- сти!..».

Хоть и припугнул следователь тем, что он нигде не работает, но идти куда-то и устраиваться на работу Пётр Леонтьевич вовсе не собирался. Да собственно он и делать ничего не умел, кроме как квартирантами заниматься. Не идти же ему на папереть под