Роман

Классический роман умер

В это произведении Сорокин доказывает, что он способен написать произведение во вполне классическом стиле. И роман этот вполне можно было бы принять за классическую прозу, если бы его писал не Сорокин. События разворачиваются таким образом, что в конце заставляют вспомнить о том, кто автор, и заставляют понять, что даже в необычном для себя жанре он способен остаться верным себе. И напоследок скажу: Роман умер. Классический русский роман. И точку ему поставил Владимир Сорокин.

Мне это напомнило стриптиз. Она танцует, медленно подёргивает то трусики, то лифчик, то обнажённая часть груди покажется, то ещё что-нибудь слегка промелькнёт. Смотришь и всё ждёшь, когда же уже дойдёт до главного, но суть стриптиза в том и есть – дразнить, распалять; главного там нет. А потом она резко сваливает, твоё время кончилось, и ты такой сидишь и понимаешь, что тебя сейчас только что неплохо подразнили, возбудили и всё. Сидишь и пьёшь чего-то из своего стакана. А вскоре появится администратор и попросит освободить комнату для приватных танцев.

Конечно, Сорокину хочется за этот роман дать в морду, а потом добавить тяжёлыми берцами по рёбрам. А потом, по старой христианской традиции, пасть ниц и начать молиться, восхвалять и обожествлять того, кого только что принёс в жертву. «Какой человек был!»

Первые пятьдесят страниц: «Это же надо, что за сволочи, что за вредители! Взяли, за ногу его, Тургенева и обозвали Сорокиным, да ещё в интернет выложили, тьфу на таких, срамоделы! Суда им нет». После первого полтинника меня начало подташнивать. Таких сферических характеров в вакууме давно не встречал в литературе: и местный сумасшедший, и добрый барин, и обжора-жизнелюб, и циник-мизантром – все есть и всё в крайне гипертрофированной форме. Просто натасканы все прототипические герои отовсюду из русских романов XIX в. и засунуты под одну обложку.

А потом понимаешь: «Не, ну надо же так, вот же, зачем такие хорошие книги писать? До слёз хорошая. Читаю, и тошнит. Читаю, и тошнит. Ну так характеры прописаны, так быт описан, такие описания красивые! Что читаешь, и тошнит; читаешь, и тошнит».

И, в общем, прочитал уже почти всю книгу, сидишь уже такой, ощущаешь себя несчастной жертвой обмана, которую только что развели, даже грустить уже немного начинаешь, не столько за деньги жалко, сколько за то, что тебя так по мальчишески провели, что повёлся на такую древнюю как мир разводку, что скотские твои желания тебя опять выставили перед самим же собой в жалком свете. Но тут печали внезапно приходит конец – возвращается та самая стриптизёрша, что тебя так раздразнила и так опечалила своим исчезновением. Сама вернулась! Без одежды, вообще без одежды, и стоит даже без волосяного покрова, и без кожи даже, и местами кости даже оголены. Вошла, стоит и смотрит, улыбается, и держит в одной костяной руке окровавленный топор, а в другой кишки, намотанные на кирпич. И ты сидишь такой и думаешь: «Вот это стриптиз! Вот это перформанс!»

Сорокин сделал то, чего все нормальные дети страстно мечтали сделать в свои школьные годы – убить всех классиков и всю классику: всех писателей, все их романы, всех героев, саму идею классического романа. Потом эти дети выросли и стали постмодернистами, объявили смерть романа, а некоторые не просто объявили, да ещё и показали это наглядно.

Сорокин убивает классический русский роман, причём, этот бунт свершается именно так, как и должен происходить русский бунт – бессмысленно и беспощадно; и совершается этот бунт символическим оружием русского бунта – топором.

Нельзя не прибегнуть к той же русской классике, которую Сорокин весело выпиливает вырубает. Неприлично это совсем, но – «Преступление и наказание». Раскольников крушит два черепа, после чего долго страдает и мучается. Роман Сорокина представляет перевёрнутый вариант Раскольникова – он сначала долго мучается в нормальности мира, а потом крушит, только уже не два черепа, а, пожалуй, несколько сотен.

Всё финальное описание убийств и расчленений по сути теряет всякую художественную ценность, но взамен приобретает некоторый сакральный элемент – становится подобием мантры (убийство романа всё же ритуальное действие). В таком тексте появляется некоторый рубленный ритм, который задаётся постоянными повторяющимися действиями и начинает действительно чем-то походить на молитву. Раскручивающийся узор от одного дома к другому; потом от дома к церкви и обратно; потом уже внутри церкви свои узоры, выстраивание тотемов, постоянное наращивание действий.

Постмодернизм провозгласил смерть автора, смерть романа. Вот, собственно, Сорокин это всё и реализовал. Это скорее даже не столько художественное произведение, сколько художественная реализация теоретического манифеста.

Поваренная книга Владимира "краснобая-Емели" Сорокина

Из нее мы узнаем, что блины, например, можно пеленать розочкой или пожирать а-ля бондаж, в пирогах с вязигой бывают хрящики для Креонта - тень навязчивой, параноической каталогизации под конец раздувается до невероятных размеров.

Весь "Роман" - чудовищная масса длинных незамкнутых рядов-галерей, последовательностей,вещных нанизываний:

"На кровати спал Степан Чернов и его жена Агафья Чернова. На печи спали дети Черновых: Иван Чернов, Алексей Чернов и Матвей Чернов. На сундуке спала дочь Черновых Мария Чернова".

идиотическая тургенивщина перерастает в феерическую достоевщину. Особенно ближе к ночи. Как будто из-под лавок упыри вылазят - Зоя и фельдшер Клюгин.А потом настает утро и восторженный Роман-дурак вновь обводит мир своими наивными и восторженными зенками. Какая-то неконтролируемая шизофрения: все сводится к тому, что все пьют, жрут и болтают (это же "Нааааастя"). Ну, собственно, как в любом нормальном русском романе.

"— Я люблю тебя! — прошептал Роман ей в губы. — Я жива тобой! — ответили ее губы".

Потом мне надоело делать по ходу чтения заметки, потому что мы с нетерпением ждали, когда же наконец в этом болоте будет обещанное КРОВЬ КИШКИ РАСПИДОРАСИЛО. Забавная такая метафора непорочной дефлорации. А затем повествовательную машину начинает заедать. Прямо как Мартина Алексеевича в "Норме": короткие простые предложения, складывающиеся в каталоги действительности - как переход из комнаты в комнату из пьесы "Дисморфомания" (они уменьшались там, ежели помните).

"Роман толкнул дверь. Она была заперта. Роман сошел с крыльца, подошел к окну и постучал. Ему не ответили. Роман постучал в окно. Ему не ответили. Он постучал в окно. Ему не ответили". (а началось все с рефрена "Я люблю тебя" - "Я жива тобой").

А потом все как-то закольцовывается и как будто начинается по-новой. Вариаций мало. Снова, по второму-десятому кругу, сундуки у окна, Черновы, самсоновы, твердохлебовы, колокольчик и т.д. Ну и там еще потом кишки и кирпичи, головы в церкви появляются. В общем, все прелести свободной сочетаемости, телесная деконструкция, замешанная на одной музыкальной петле (это же секвенция и jaaaazzzz!), и религиозный ритуал-сублимация. 44 веселых чижа, короче. Чиж тю-тю-тю. Хармс. В конце мы наблюдали эффект чешки (повторите это слово раз 30. Улавливаете смысл?): роман то. роман се. роман пятое. роман десятое. О комчем речь? Кстати, осмелюсь предложить альтернативную концовку "романа": вместо "Роман умер" еще страниц на 30 "роман. роман. роман. роман. роман. роман. роман.роман." Ну вы понели.

А ведь забавно, что схожим же образом растягивает время-телесность в своих произведениях Жан Жене, прустова повторюшка (преломление модерна в постмодерне? хи-хи-хи).

От романиста в Сорокине мало что есть, и то что данное произведение входит в сотню лучших романов всех времен и народов в принципе тоже спорно. Ну а в целом в данной книге уж слишком много места занимают рутинные описания русской природы: а-ля речка, травка, березки, окушки, в общем, уныло-созерцательных моментов в излишек. Зато нужно отдать должное Сорокину за его героев не по херне переживаешь. Итак, после трехлетнего отсутствия в село “Крутой ЯР” приезжает главный герой сего произведения Роман, уставший от серой и размеренной жизни в столицы. Тут он придается страстным воспоминаниям о прошлом, и встречает свою первую, детскую любовь Зою. Именно из-за неё он подсознательно и припёрся в эту глушь в надежде на возобновление старых отношений. Но увы, от прежней Зои остался с гулькин нос, она ждавшая его все эти годы переменилась, и уже не разделяет взглядов Романа на совместную жизнь здесь, в этой глуши, в этой перде. Вместо этого она уговаривает Романа увезти её отсюда в Париж, в Англию, в Германию – куда угодно и зажить уже там в любви и согласии

Роман спросил: – Почему ты решила уехать? – Мне все здесь опротивело, надоело. Я, понимаешь ли, совсем недавно поняла, что я в душе не русская. Не люблю я Россию. – Не любишь? – Не люблю. Какой-то серый мир. Пьяный, темный. И скучный. Мне так здесь скучно, Рома…

И так в непонимании они и расстаются. На Романа постепенно нахлынывает хандра и всяческие болезненные переживания о любви.

Да и что такое любовь? Влечение сердца? Страсть? Желание совместной жизни? А может, просто сиюминутное удовлетворение своего ego, требующего сердца другого человека, как дитя требует игрушки? Требует. А после, наигравшись вдоволь, ломает ее и бросает… И это называется любовью. Но, с другой стороны, есть те, которые любят всю жизнь одного и не бросают. Но, может, тогда это уже не любовь вовсе, а привычка или привязанность, что-то наподобие близости родственников? Зачем же называть это любовью? Как глупо читать в романах: “Они любили друг друга все эти сорок лет”. Как это пошло…»

Пожалуй эти последние сточки и является ключевой мыслью в книге. И не смотря на то что у героя Сорокина впереди новая любовь и новые маленькие радости, автор протестует против литературных клише в лице эпилогов заваленных банальщиной и данный его “роман” как вы уже поняли заканчивается далеко не свадьбой. Автор идет дальше. Ну а дальше колокольчики, топоры, разрубленные виски и вспоротые кишки. Если убрать последнее “Сорокинское” то произведение несомненно сильное, но это уже был бы не Сорокин побири его....

Отлично ж, отлично! Русский классический роман, по началу чуть избыточный в деталях, перерастает в каталог типичных сюжетов русского классического романа. Приезд главного героя из мрачных столиц в свежую провинцию-завтраки-обеды-ужины-рыбалка-охота-церковь-прежняя любовь-любовь к родине-разговоры о русском мужике-болезнь-встреча новой любви чистой и непорочной-подвиг-свадьба...Персонажи русского классического романа тут также каталогизированы, типичны: громкогласный дядюшка, утонченная тетушка, педант-учитель, мизантроп-врач, юродивый юродивый и далее (уверяю, никто не забыт). Стилизация превосходна - догадаться (не зная о творчестве Сорокина) о том, что это подделка, можно по чрезмерным перечислениям, "случайным" тавтологиям, невзначай повторяющимся действиям (например, Роман все время подцепляет и отправляет в рот шляпки белых, подберезовиков, подосиновиков в интервале 20 страниц) или биографиям (половина жителей Крутого Яра пережили трагедь с потерей жены/богатства/детей) героев. Концовка шокирует. Роман умер.