Мама для…

Глава первая

Беда пришла внезапно, как и все беды, – из пучин космоса на нашу зеленую планету пало страшное излучение, убивавшее все живое. Впрочем, наши предки дожидаться полного уничтожения не стали, а соорудили огромный корабль, названный «Ковчегом», куда поместились все оставшиеся в живых. Земля-пять стала историей для более чем тысячи человек. Такой большой корабль не мог быть оснащен прыжковым двигателем, поэтому летел по старинке – с субсветовой скоростью и экипажем в гибернации.

Так как постоянный сон считался опасным, время от времени людей будили группами для учебы, работы по обслуживанию и ремонту корабля, ну и для простого общения. Так я узнала неофициальную историю, потому что сама родилась на «Ковчеге», а официальная история гласит, что он был всегда. Помню, как удивилась маминому рассказу.

Сколько времени мы в пути – неизвестно, потому что мама тоже родилась здесь. Даже почему корабль назван именно так, уже стерлось из памяти людей. Мы просто летим неизвестно куда.

Кораблем и всем здесь управляет центральный компьютер, он называется «Мозг», это его имя. У него есть железные слуги, поэтому нарушать правила чревато, нарушителю светит Комната Наказания, и о том, что там происходит, никому и никогда не рассказывают. От Мозга защиты нет, он здесь самый главный, все видит и никогда не ошибается.

Об этом я думаю, медленно выплывая из сна гибернации. Сейчас крышка капсулы отойдет в сторону, и шестнадцатицикловая Марина отправится на встречу с семьей, потому что после «первой крови» у девочек есть отдельная спальня. Как с этим у мальчиков, я не знаю, никогда не интересовалась.

Крышка капсулы отходит в сторону как-то очень быстро, и тут я слышу прерывистый гудящий звук. Насколько я помню, это аварийная тревога. Беспокойство колючей волной омывает тело, побуждая меня скорей поднять еще будто деревянное тело, чтобы скользнуть в платье. У мальчиков комбинезоны, а у девочек довольно короткие платья, это обычная форма, но вот только повзрослев начинаешь задумываться о причинах отсутствия комбинезонов у девочек. Когда начинается пора Первого Согласия… Хорошо, что хотя бы силу в отношении девочек применить нельзя – Мозг бдит.

Пошатываясь, я поднимаюсь и медленно еще двигаюсь к панели информера, которая почему-то остается темной. Откуда-то изнутри темной жижей поднимается страх, поэтому я спешу к родителям и братику. Брату четыре корабельных цикла, он еще живет с родителями, потому что даже в школу не ходит, маленький, значит. А я школу уже заканчиваю, и скоро Мозг назначит мне специальность. Мое мнение при этом значения не имеет, что, конечно, обидно, но такова наша жизнь.

Придерживаясь за стенку, под непрекращающийся звук я выхожу в коридор, полный девчонок в таком же состоянии, что и у меня. Мальчишки, видимо, не проснулись еще. Мне нужно пройти коридор до второго ответвления, повернуть направо и нажать кнопку спуска на три уровня вниз, где проживают сложившиеся семьи и маленькие дети.

Я медленно бреду по стеночке туда же, куда и большинство. Мысль отправиться к родителям приходит в голову многим. Мы пока еще не расходились – слишком рано были подняты, поэтому все силы уходят на то, чтобы двигаться, даже на разговоры нет сил. Чуть позже, когда отойдет ступор гибернации, тогда да, а сейчас мы походим на толпу зомби из старинных фильмов.

Вот и заветный поворот. Я прижимаюсь к стене, пережидая сердцебиение. Тяжело пока ходить, мне бы еще с полчаса полежать, но, видимо, случилось что-то из ряда вон, поэтому надо двигаться… Надо… Надо…

У заветной кнопки затор. Девочка… Кажется, это Марьяна из моего класса, уже почти в истерике: дверь лифта мертва, кнопка не реагирует. Лифт, что ли, сломался? Такое возможно, хотя я и не представляю себе как. Но на этот случай есть альтернативное решение – ручной спуск. Видимо, эта идея доходит еще до кого-то, потому что к спуску мы бредем компактной толпой. Серые обычно стены коридора вспыхивают отсветом синих и красных ламп аварийного освещения, а иллюминаторов наружу «Ковчег» не имеет.

Дойдя до спуска неожиданно первой, я нажимаю кнопку подъема крышки перехода и… не происходит ничего. Тогда, еще не поняв, что это значит, я падаю на колени, пытаясь открыть крышку вручную, но безо всякого успеха. Только тогда до меня доходит мысль спросить, что конкретно происходит.

– Мозг! – зову я. – Почему не открывается переход?

– За люком вакуум, – следует короткий ответ.

Вакуум – это значит нет воздуха, значит, там, где должны быть наши близкие, на самом деле сейчас только космос. Но, может быть, только переход поврежден, и я рано отчаиваюсь?

– Мозг, в каком состояние модуль «Диан»? Сколько живых? – спрашиваю я, почему-то формулируя вопрос более общо.

– Данных о живых модуля «Диан» не имею, – равнодушно отвечает мне речевой информатор. – Модуль отсутствует.

– Как отсутствует?! – вскрикиваю я, сразу же поняв на этот раз, что это значит для нас.

А значит это то, что на корабле сейчас живы только мы. Только мы – те, кто оставался в модуле «Бионис», то есть девушки и юноши четырнадцати-восемнадцати циклов. И больше совсем никого, но это нужно проверить. Видимо, мысль приходит в голову кому-то еще, потому что теперь задается конкретный вопрос, на который звучит убийственный ответ:

– Живые наличествуют только в модуле «Бионис», – информирует Мозг, ставя крест на всех надеждах.

– Сколько модулей отвечают Мозгу? – слышу я хорошо знакомый мне голос Андрея, пытавшегося за мной увиваться, но я его отшила еще… давно.

– Три, – приговором звучит ответ.

Три модуля – это мало того, что остались только мы и более никого, это еще и отсутствие энергии для гибернаторов, поэтому в них нужно будет укладываться, скорее всего, по очереди, но не это меня сейчас волнует. Мама, папа, братик. Их больше нет, как нет и модуля. То есть они, может, и живы, но мне от этого ни тепло, ни холодно, потому что родители потеряны в пучинах космоса.

Получается, сейчас в управляемой части «Ковчега» осталось что-то около полусотни человек. Все подростки, безо всяких знаний почти, да еще и почти никакой медицины, то есть в случае любой серьезной травмы… Любой из нас обречен.

Вокруг меня нарастает вой осознающих, что произошло, девчонок. Мгновение еще помедлив, я бросаюсь в пучину горя, присоединяясь к общему хору.

***

Нам поневоле приходится объединиться. Девчонкам, в смысле, потому что парни ситуации, в которой мы совсем одни, скорее, рады. Мне их никогда не понять, но они действительно говорят о какой-то «свободе», а я просто не могу представить себе, как это – мамы нет. И братика… И папы… Никого нет! Но парни начинают загонять девчонок, хватать за разные места, Мозг на это не реагирует, но…

Конечно, я сопротивляюсь и, когда меня бьют по лицу, отвечаю с ноги. Конечно, они сильнее, но и у нас нет тормозов, поэтому сейчас мальчишки осознают на себе ярость девчонок, которым нечего терять. Мы почти без разговоров объединяемся, чтобы затем с визгом накинуться на парней, а потом я ничего не помню. Одно только ясно – сейчас мы враги. Я не знаю, что на них нашло, нормально же раньше общались, но сейчас мы точно враги, поэтому надо придумать, как от них защититься.

Всей толпой мы медленно отступаем в сторону девчоночьих кают. У нас даже небольшой зал есть, куда парням можно закрыть доступ.

– Маринка, иди вперед! – командует Машка.

Я и хочу огрызнуться, но голова пустая – новости, а следом нападение парней вышибают все мысли из головы. Поэтому я киваю и крадусь вдоль коридора в направлении кают. Парни остаются позади, там самые сильные девчонки; еще где-то ножницы раздобыли и теперь выразительно пощелкивают ими. Парни почему-то не нападают. Боятся?

Я крадусь и запрещаю себе думать о том, что произошло. И о том, что я теперь совсем одна, и о том, что случилось с парнями. Может, у них так истерика выражается? Папа же говорил, что мальчики в основном писькой думают. Папочка… Звезды, больно-то как! Но пока думать об этом нельзя, потому что, если парни захотят напасть скопом, чтобы получить то, о чем постоянно думает любой парень, неизвестно, успеет ли Мозг. Опыты ставить не хочется, потому что, по слухам, это не просто больно…

Не буду думать… Вот и дверь. Она медленно, будто нехотя, открывается, впуская меня внутрь. Здесь безопасно, кажется. Сейчас девчонки дойдут, я спрячусь к себе и пореву от души, потому что не думать уже почти нет сил. Я делаю два шага и падаю в пустое кресло, а в сравнительно небольшое помещение набиваются девчонки.

– Мозг! – зову я. – Абсолютно закрыть доступ в это помещение всех лиц мужского пола!

– Доступ закрыт, – лаконично отзывается Мозг, против обыкновения никак не комментируя мое указание.

Обычно у меня иногда возникает ощущение, что Мозг старается хоть как-то уязвить, указать на ошибки или что-то подобное, но сейчас почему-то нет. Я уже хочу встать, чтобы уйти в свою каюту, хотя бы ушибы смазать, когда Машка опять подает голос. Она обычно не злая была, хотя очень любила покомандовать, но я ее игнорила, поэтому мы почти и не пересекались.

– Слушайте все! – начинает Машка, а я медленно встаю, потому что в себя не пришла после гибернации. – Мы должны держаться вместе и распределить обязанности. Марина!

– Чего это мне тебя слушать? – интересуюсь я.

– Потому что иначе тебе будет больно! – оскалясь, произносит Машка, подходя поближе.

В этот момент девушка, стоявшая рядом с новоявленной командиршей, резко и сильно бьет меня кулаком в живот, отчего дыхание пропадает, и я падаю на колени перед Машкой. Силясь вдохнуть, упираюсь руками в пол, чувствуя, как немеют руки. Меня накрывает паникой, отчего я начинаю дрожать, а девчонки все только молча смотрят.

Наконец, мне удается сделать вдох, я заполошно дышу, пытаясь надышаться. О сопротивлении речь вообще не идет, потому что паника-то никуда не девается.

– Вот так будет с каждой, кто вякнет, – как сквозь вату слышу я голос Машки, но перед глазами становится темно, и я, кажется, падаю.

– Встала, тряпка! – я прихожу в себя от сильного удара по щеке, причем, судя по всему, не первого. – Встала, а то сейчас добавку получишь!

Я с трудом встаю на колени, а потом меня резко дергают вверх. В глазах стоящих вокруг меня девок нет ни капли сочувствия. Значит, надо будет подумать, как отомстить. В этот момент резко открывается входная дверь, в помещение входит робот – слуга Мозга. Он грубо хватает ту девку, что меня ударила, и куда-то уносит. Все замирают в молчании.

– Создавать угрозу жизни запрещено, – доносится с потолка голос Мозга. – Создавший угрозу будет наказан. Это последнее предупреждение.

– Значит, больно будет иначе, – Машка смотрит на меня так, что я чуть не падаю от какого-то липкого страха.

Такая тварь много чего придумать может, но пока надо хотя бы сделать вид, что я подчиняюсь, чтобы потом отомстить. Отомстить надо обязательно, потому что свое унижение и панику я ей не прощу. Машка внимательно смотрит мне в глаза и кивает на кресло, разрешает, значит, рыба тухлая. Ладно, еще посмотрим, кто кого. Еще узнаем…

– Идите все, – устало произносит Машка. – Нам всем нужно…

Тут она права. Еще немного, и я зарыдаю прямо тут, потому что как жить теперь я просто не знаю. Я не представляю себе жизни без теплых маминых рук, уверенности отца, без звонкого смеха братика… Как мне теперь жить? Вот как?

Не осознавая, что делаю, я вхожу в свою каюту, дверь за мной с шелестом закрывается, а я… Я просто падаю прямо у входа, чтобы разрыдаться. Здесь можно, потому что меня здесь никто не увидит, никто не услышит, как мне больно, как я вою от внутренней боли. Я вспоминаю своих родных и вою все сильней, почти срывая голос.

Не знаю, сколько проходит времени, мне кажется, что я просто плаваю в своей тоске и боли, но, когда слезы заканчиваются, у меня появляется еще один повод поплакать. Машка. Эта тварь и ее подпевалы… Надо будет посмотреть, как наказали ту сволочь, что едва не убила меня, может быть, наказание не такое страшное, и тогда я что-нибудь сделаю с этой Машкой. На корабле много мест, где можно споткнуться… случайно. Я эту тварь зубами загрызу за то, что она делает. Раскомандовалась, командирша, швабру ей в зад на всю длину.

Представляя, что я сделаю с Машкой, неосознанно постепенно успокаиваюсь. Все-таки, что это такое было с парнями? Помешательство или истерика? Правда, теперь я им не доверяю и, что греха таить, боюсь. Может быть, имеет смысл пока подчиниться этой стерве, а потому улучить момент и решить этот вопрос, как говорил папа. Папочка…

Глава вторая

Несколько дней, не знаю точно сколько, я не выхожу из своей каюты. Вода есть в туалете, а есть мне не хочется. Я пытаюсь смириться с мыслью, что родителей нет, я совсем одна, зато есть садистка Машка, придушить которую я просто не успею – вмешается Мозг. Своей паники и невозможности вдохнуть я так просто ей не прощу. Но сдохнуть от голода мне не дает все тот же Мозг.

– Внимание экипажу, – раздается равнодушный голос с потолка, где у него динамик расположен, – всем необходимо приступить к обучению и выполнению служебных обязанностей. За уклонение последует наказание.

– Сволочь… – шепчу я, понимая, что не хочу знать, что это за наказание, потому что Мозг-то от своих правил свободен.

– Возрастная группа А: четырнадцать-шестнадцать циклов, проходит обучение и работает на обслуживании секции по расписанию, – продолжает Мозг, разбивая нас всех по прожитым годам. – Возрастная группа Б…

Это можно пока не слушать, для меня разницы нет. Тем временем Мозг озвучивает новые правила, гораздо более жесткие, чем существовали до сих пор, подтверждая тем самым факт отсутствия медицины для нас всех. Вирусов тут нет, а травмы делятся на три группы, при этом тяжелые травмы означают, как он выражается, «отбраковку», то есть фактически смерть. И если раньше инвалида могла кормить семья, то теперь… Ну и виновный в тяжелой травме разделит его судьбу, как за убийство.

Это плохая новость, и означает она, что Мозгу, в общем-то, сохранять численность колонии без надобности. То есть он решил, что мы нежизнеспособны и все равно вымрем так или иначе. Это-то я понимаю, принципы функционирования Мозга в нас еще и не так вбивали. Значит, нужно быть осторожной, потому что жить мне, в принципе, нравится, пусть даже и так.

– Группе А проследовать в помещение столовой, за уклонение наказание, – равнодушный голос меня практически выгоняет из каюты.

В нашей комнате ошарашенно оглядывающиеся девчонки. И Машка здесь, хотя она из другой группы. Выглядит наша командирша несколько растерянно, ну понятно почему. Я немного злорадно думаю о том, что теперь ей придется столкнуться и с парнями, а это не младших девчонок прессовать, парни сами кого угодно запрессуют. Нам, правда, тоже, но тут я не дамся, так что точно будет сегодня драка…

– Девчонки, держитесь вместе, – просит нас Машка. Не приказывает, а именно просит… Это что-то явно новенькое… Тварь она все-таки.

Ну, тот факт, что нужно держаться вместе, до нас и до самих дошел, поэтому выдвигаемся мы плотной толпой. Нас десяток всего, так себе толпа, конечно, но, если что, парням наваляем, конечно. Столовая недалеко находится, а классы просто на уровень выше. Работать нам, судя по всему, предстоит после уроков и до обеда, а где, я еще и не знаю.

Вот и парни… Увидев нас, один из них поднимает руки, показывая известный жест мира. То есть хочет сказать, что нападать не будет. Ну, попробуем поверить, хотя я спиной к этим письконосцам не повернусь. Опасные они. Не знаю, что это было и почему они сейчас тихие, но мне просто страшно. Другим девчонкам, насколько я вижу, тоже. Ладно, чем нас кормят?

Стандартный паек – каша серая непонятно из чего, кусок мяса. Эрзац, конечно, откуда тут мясо, но на вкус, говорят, похоже. Я натурального мяса никогда не ела, так что даже и не знаю. Но вкус вполне привычный, так что, кажется, склады не пострадали. Хоть одна хорошая новость за последнее время. Тоску по родителям я заперла в себе, как папа рассказывал, а вот девчонки не все справляются – плачут над тарелками.

Какой-нибудь выход должен быть. Все равно какой, но он должен быть, и я его найду. Сейчас надо выучиться и показать хорошие результаты, тогда, возможно, допустят в рубку. А в рубке обязательно будет протокол всего произошедшего, поэтому я смогу узнать, что случилось. Точнее, что именно случилось на самом деле, потому что у меня что-то не сходится. Возможно, что все, как папа говорил, не такое, каким кажется. Главное – не забывать, что Мозг все контролирует, а он нас уже приговорил всех. Ну, мне так кажется…

– Группа А, проследуйте в учебный класс, – подает команду Мозг.

Кто не успел поесть, тот уже опоздал, правда, я успеваю схватить с собой кусочек хлеба. Это нарушение Мозг не фиксирует – слишком мал кусок, но я-то знаю, как вовремя он бывает. Впрочем, это неважно. Спрятав хлеб в карман, поднимаюсь со стула. Теперь надо двигаться так, чтобы не находиться рядом с парнями. Боюсь я их, потому что не могу объяснить нападения. Просто пощупать? Какой в этом прок? А сделать то, о чем они думают, им не даст Мозг. Тут нужно добровольное согласие. По крайней мере, озвученное самостоятельно и громко. Заставить, конечно, можно любого… Сейчас накручу себя, вообще на стенку полезу. Лучше думать об уроках.

По старым планам у нас общая подготовка, но сейчас, наверное, все изменится. Мне хоть и шестнадцать всего, но я, конечно, не дура. Людей с низким интеллектом отбраковывают намного раньше. Не думать, не думать… Спокойно войти в класс, усесться поближе к двери. Класс – это просто большая каюта, в которой расставлены индивидуальные рабочие места. Каждое такое место – вариант капсулы, потому что каждого учат чему-то своему, отличия есть всегда. С чем это связано, не знаю.

Усаживаюсь так, чтобы замкнуть собой сенсоры на кресле. Эти сенсоры служат для контроля обучающегося, ну и бьют током, если отвлекаешься, поэтому перед уроком лучше всего сходить в туалет, а то можно и не сдержаться, дерутся они больно. Зачем это сделано, я не очень понимаю, но не обдумываю – оно есть, и все. И всегда было, поэтому можно считать нормой, хотя папочка говорил, что это варварство.

Капсула закрывается, оживает основной экран. Что это? Ой, похоже, меня будут обучать обслуживать навигационное оборудование, значит, есть шанс попасть в рубку! Вот это приятный сюрприз! Теперь надо показать, что не зря Мозг выбрал именно меня на эту роль. Покажусь нехорошо и сразу же отправлюсь в ассенизационную службу, а оттуда до рубки так просто не доберешься. Я сосредотачиваюсь, стараясь запомнить с первого раза, но для верности нажимаю кнопку повтора. Мне очень нужно этот модуль курса пройти именно сегодня, включая полусертификат. То есть половина сертификата. Можно сдавать так, можно за весь курс, но так-то проще!

***

Как добираюсь до общей комнаты, даже и не помню. После завершающего теста я как выжатый овощ – совершенно ничего не понимаю и едва двигаюсь: все-таки наказание за ошибки очень болезненное, так что мне бы сейчас полежать. В таком состоянии я парня от столба не отличу, да и парни из класса выползают буквально, Значит, и им не сильно весело. Впрочем, сегодня стычек почему-то нет, нападать они не стремятся, ну и хорошо.

Зайдя в общую нашу комнату, наблюдаю странную картину – рыдающая та сама девушка, которая меня так сильно ударила, и гладящая ее Машка. Девушка лежит на диване на животе и льет слезы в три ручья. Тут я вспоминаю, что утром ее не видела. Ее что, только сейчас отпустили? От этой мысли волосы на голове, кажется, хотят встать вертикально.

– Марина, подойди, пожалуйста, – просит меня Машка каким-то странным голосом.

От такого контраста между тем, что ожидаю, и реальностью я теряю дар речи, но затем подхожу, конечно, а «командирша» просто без слов задирает подол платья лежащей. Вот теперь я лишаюсь дара речи по-настоящему – зрелище действительно страшное. Кровавые полосы чередуются с какими-то черными, да еще заметна кровь там, где ее быть не должно при любом наказании. Страшное подозрение заставляет сердце почти остановиться, а девушка все рыдает, поэтому я делаю то, чего от себя не ожидаю: опускаюсь на колени рядом с диваном, обнимая рыдающую так же, как это делала моя мама.

Несмотря на то, что девица меня чуть не убила, я считаю наказание чересчур жестоким. Ее мучили почти неделю, получается. Как только с ума не сошла? Сейчас я очень хорошо понимаю, что душить Машку не буду, я не хочу подобное на себе испытать, просто совсем не хочу. А командирша наша сама смотрит на это расширенными глазами.

– Нужно, чтобы все увидели, – объясняю я ей. – Чтобы никто не повторил…

– Нужно, – кивает Машка, а затем вдруг садится на корточки и начинает плакать. Это настолько для меня неожиданно, что я замираю в очередной раз, почти физически чувствуя, как куда-то испаряется злость на нее.

– У нас в каютах есть аптечки, – припоминаю я. – Надо ее хотя бы дезинфектором смазать, а то… – Я пытаюсь подняться, но девушка вцепляется в меня намертво.

– Лика почти с ума сошла, – сообщает мне «командирша». – Сюда на четвереньках вошла и упала. С тех пор плачет.

– Мы погладим Лику, – сообщаю я девушке, имя которой узнала только что. При этом я полностью копирую маму. – Погладим, а потом возьмем красный тюбик с обезболивающим и поможем маленькой.

– Я не понимаю, – признается мне Машка. – Она же тебя убить хотела, ты же сдохла почти – Мозг не ошибается – а сейчас ты с ней так ласково говоришь! Не радуешься ее боли! Почему?

– Мама… – я всхлипываю. – Мама говорила, что всегда надо оставаться человеком, а то, что с ней сделали, – это слишком, по-моему.

– Да понятно, почему именно так сделали, – вздыхает Машка. – Для устрашения, чтобы не было больше мыслей…

Мне понятно как раз, что такое жестокое наказание было проделано для того, чтобы, как говорил папа, «неповадно было». Мама, папа… Я сейчас опять заплачу, потому что это просто невыносимо. Вот, не удержалась…

– Иди сюда, Маша, – негромко прошу я, пользуясь тем, что другие девчонки почему-то до общей комнаты еще не дошли.

Она смотрит на меня недоверчиво, потом прямо так, на корточках, буквально подползает ко мне. Я обнимаю и ее, отчего она прижимается ко мне и плачет уже в голос. Сейчас я себя чувствую намного взрослее, наверное, потому что копирую маму. Как она меня успокаивала, как объясняла, как… И я плачу вместе с девочками. Кажется, я понимаю, почему Машка себя так повела – просто от страха. В тот день мы все были испуганы, поэтому каждый повел себя… кто-то впал в ступор, кто-то хотел только плакать, кто-то командовал, а парни вообще с ума сошли, по-моему. Сегодня они уже были сравнительно нормальными…

Нас тут не больше полусотни человек под абсолютной властью Мозга, который нас всех явно уже приговорил своими нейтронными мозгами. Очень хорошо показав, каким бывает наказание, он вызывает только страх. Мне страшно теперь, и я знаю, что большинству девчонок будет страшно.

В комнату тихо заходят другие девчонки и замирают, глядя на нас, хотя диванов тут достаточно, а Лика начинает рассказывать о том, каким было это наказание. И дело вовсе не в океане боли, в которую ее погрузил Мозг на очень долгое время, а в невозможности даже пошевелиться и увидеть, что с ней делают. Перед лицом у нее был экран с детскими мультфильмами, а сзади накатывала буквально разрывающая на части боль. Ей давали передышку, но сам рассказ оказывается таким жутким, что спустя несколько минут плачут уже все. Мозг своего добился – нам очень страшно.

– Девочки, пожалуйста, принесите зеленый и красный тюбики, – мягко прошу я негромким голосом, чтобы не напугать еще сильнее Лику, намертво вцепившуюся в меня.

– Хорошо, – кивает одна из старших, Катя, по-моему, ее зовут. – Я помогу тебе.

Она приносит дезинфектант и болеутоляющую мазь, обрабатывая затем вместо со мной ноги и тыловую часть Лики, чтобы не занести инфекцию, потому что инфекция в наших условиях – это приговор. Я знаю, что моей уверенности на долгое время не хватит, но стараюсь продержать это состояние как можно дольше, притворяясь моей мамой.

Отмершие девушки, у кого есть… были младшие братья и сестры, и сами соображают, что нужно делать, поэтому старшие вскоре успокаивают младших, а я глажу Лику. Взявшая себя в руки Машка снова становится нашей командиршей, потому что кому-то надо взять на себя эту роль – почему бы не ей? Я не против уже, понимая, что мы совсем одни.

Если бы существовал шанс перехватить управление у Мозга, тогда можно было бы развернуть огрызок корабля и отправиться на поиски мам, пап и младших, но у нас нет этих знаний, да и перехват управления невозможен. Папочка, помню, объяснял, почему именно это невозможно. Строители учли все, даже массовое помешательство, поэтому Мозг и всесилен здесь. У взрослых с инженерными дипломами есть право вето, но ни у кого из нас инженерного диплома нет и вряд ли когда-нибудь будет. А это значит – надо искать другие пути.