Милалика

Глава первая

Зовут меня Миленой, вот такое имечко получила я от дорогих покойных родителей, значит. Девушка я красивая, отбоя от мужиков нет, благо вокруг меня их всегда довольно много. Я особистка, в военной контрразведке работаю, а в свободное время истории разные пишу. Очень мне нравится это занятие – писать не рапорты, а книжки, хотя работа, конечно, сказывается, в том числе и на историях. Несмотря на обязательный счастливый конец, героям в них отнюдь не весело. Особенно мне нравится, когда в герои моих историй попадают разные сослуживцы – от прапорщика из хозроты до «великого и могучего» Грома. Это позывной командира разведчиков по имени Серёжа. Как раньше говорили, «люб он мне», да только…

Иногда думается, что было бы, если бы и я попала? Но, честно говоря, мне в героини историй попадать откровенно жалко. Себя жалко, а их чего жалеть? Они на бумаге, да и судьба у них такая – обычно очень непростая, с разными закидонами. Впрочем, сейчас речь не об историях разных, а о работе, на которую я как раз собираюсь.

Работа у меня интересная… Да кого я обманываю! Занудная у меня работа – бумажки перекладывать. Иногда в расследованиях участвовать, ну и всё. Спасибо разведчикам, хоть время от времени меня «в поле» вывозят, а то был бы совсем мрак. Так и захирела бы, как лютик от речи прапорщика из хозроты. А с Серёжей я куда угодно согласна, но даже мечтать не решаюсь. Эх…

Я сирота лет с пяти, по-моему. Отчего так вышло – не знаю, какая-то там история оказалась запутанная и очень тёмная, ну и времена такие были невесёлые. Само детство у меня прошло под знаком детского дома, в семью так и не взяли, будто и не видели меня. Я так старалась понравиться, а эти… опекуны смотрели, как будто сквозь меня, и всё. С самого детства и до сих пор мечта о маме стала самой главной моей мечтой, пожалуй, хотя я уже большая девочка, офицер.

Отчего-то мне сегодня грустно прямо с утра, что для меня необычно. Так-то я напоминаю себе, что я дама взрослая, с высшим военным образованием, между прочим, военюрист опять же – и всё получается. А сегодня отчего-то хочется к маме, которую я никогда не знала. Есть у меня в воспоминаниях о детстве странные моменты, не совпадающие с тем, что на самом деле происходило, но… Мало ли что было на самом деле?

Может быть, разведчиков куда-нибудь зашлют, и они меня прихватят? За возможность побыть рядом с Серёжей хоть чуть я много чего отдам. Не в объятиях, хотя за это я бы и душу продала, а просто рядом. Так, стоп, у меня сейчас истерика будет.

Тяжело вздохнув, надеваю бушлат и выхожу из своей комнаты офицерского общежития. Я живу одна, ни парня, ни мужа у меня нет, несмотря на красоту. Кому застит глаза красота, не принимают мой ум, а тех, кто смотрит не на попу, я пока не видела. Да, я – сирота с безрадостным детством. Не потому, что плохо было, хотя бывало, конечно, но просто не хватало мне… близких. Чтобы было кому выплакаться, чтобы обняли и погладили. И доченькой чтобы называли. Ладно, отставить саможаление! Здоровая кобыла вымахала, недавно старлея вот дали за красивые глазки, потому что больше, по-моему, не за что.

Спускаюсь по лестнице, чтобы вывалиться затем в морозный воздух военного городка. Можно транспорт подождать, но не хочется. На улице каких-то минус десять, одета я тепло, чего б не прогуляться? Белый снег лежит повсюду воспоминанием о детстве. О, как же я завидовала тем, кого возили на санках, а ещё обнимали, да и ругали даже! Зима – это моё время. Время, ставшее символом всей жизни – лёд, холод, снег. В точности, как и всё, что меня окружает – лёд отношений, холод в душе, снег несбывшихся надежд.

Вон ребята на службу идут, у каждого второго – жена, дети… Я бы, наверное, всё на свете отдала за эту толику тепла, но – овощ мне, хоть стреляйся. Этого я делать, разумеется, не буду. Сморгну слёзы – благо макияжа нет, не положено мне – и пойду дальше. Помню, в детстве меня с лестницы столкнули – все думали, сдохну, а я ничего, даже без последствий отделалась. Так и не узнала, какая гнида это сделала. Наверное, потому и стала я тем, кем стала. Вариантов-то…

Сейчас поверну направо, а там и ворота наши. Комендатура, контрразведка, хозрота опять плац подметает не предназначенными для этого инструментами. Значит, скучно товарищу прапорщику. Часть у нас особая, и задания бывают особые, расспрашивать о которых не положено. Впрочем, мне-то что до этого? Мне сегодня надо бы рапорты разобрать, подшить их в соответствующие папки да передать архивным крысам. То есть занятие нудное, скучное и никому на фиг не нужное. Просто положено так.

Ну, положено и положено, мы люди военные, наше дело маленькое: «Есть», «Так точно» и «Виновата». Мимо склада иду – ребята из разведки кладовщика за пуговицу взяли, значит, хотят весь склад с собой унести, а он не даёт. То есть у разведчиков задача какая-то есть, везёт им, не то что мне. Краем глаза вижу Грома, делаю независимое лицо и прохожу мимо походкой «от бедра». А хочется… Хочется, чтобы он обнял и сказал, что я самая-самая, но такого не будет. Я отлично знаю: не будет, и надеяться не на что.

Вот и дошла. Здание военной прокуратуры типовое, такое же, как в каждом гарнизоне, а наш вход слева. Вот туда я сейчас, пожалуй, и залезу, потом погреюсь чаем и займусь делами. Открыв дверь, некоторое время смотрю на своего начальника, не понимая, что он тут делает. Вариантов на самом деле немного, потому что начальство спешит. А раз спешит, то либо выскажется «по существу», либо поставит никому не нужную задачу, чтобы зло сорвать. Вот угораздило же меня… В душе шевелится надежда на то, что Серёжа вспомнил обо мне, но кто я ему… Шансы на самом деле так на так.

– Ага, Ершова! – радуется товарищ майор. – Отлично! Бегом к Грому, прикрепляешься к его группе на всё время выполнения особой задачи.

– Есть… – ошарашенно отвечаю я. – Разрешите идти?

– Беги отсюда! – хмыкает он. – Тебя недели на две разведка отжала.

Серёже я зачем-то понадобилась. Не от чистого сердца же он меня у командира «отжал», логично? Хотя сердцу хочется надеяться на то, что он «отжал» именно за красивые глазки, ну, потому что я – это я, старший лейтенант Ершова. Я понимаю, что мои надежды тщетны, но я же девочка, могу я хотя бы про себя помечтать?

***

Интересно, в самом деле, девки пляшут… Нет, ребятам спасибо, конечно, но с чего вдруг меня-то? Судя по тому, что я видела у склада, собираются они куда-то, где тепло, а тепло в это время года у нас только на другом конце нашего шарика. Зачем им там особист? Любопытненько…

Но спорить я не собираюсь – во-первых, приказы не обсуждают, во-вторых, мне только в радость, потому что Серёжа же. Бежать я, правда, не буду, потому что ещё только не хватало в боулинг на обледеневшем плацу комендатуры собой сыграть. Солдатики комендантского взвода точно не оценят, ну а Гром никуда не денется, он интенданта трясёт, а это процесс долгий и очень интересный.

– Товарищ майор, – рука к шапке, тут не до игр, работа – не игрушки, – старший лейтенант Ершова…

– Отставить, – реагирует он. – Мила, мы летим в далёкую жаркую страну, потому твоя задача – получить всё, что нужно, у этого доброго дядечки, который тебя не обидит.

Интендант аж вздрагивает. Ну да, Гром – это Гром, тут без вариантов. Да и угроза в Серёжином голосе нешуточная, даже мне страшно становится, что уж о других говорить. Я медленно разворачиваюсь к духу склада, который принимает жалкий вид, того и гляди закричит «Насилуют!». Ну, не так уж он и неправ, честно говоря, ибо где я работаю, он в курсе.

Видимо, не желая дёргать контрразведку за хвост, мне сразу же выдают «всё, что нужно» в двух баулах, а я грустно думаю о том, как я их поволоку. Но вот в процессе этих размышлений в голову приходит мысль, заставляющая вспомнить, как меня назвал Гром. Немного не по уставу, но ласково, и от осознания этого факта сердце трепещет где-то в горле. Хочется дать себе по морде, чтобы привести в чувство, но пока нельзя – «дикари-с, не поймут-с». Сейчас надо попытаться выяснить, что мы забыли в «далёкой жаркой стране» и чего нам на летучемышиной базе не сидится.

Впрочем, это может подождать. А вот что не может подождать – так это трусы, носки и прочие радости современной женщины. Значит, нужен чемоданчик из моего кабинета, а то буду горько плакать в армейском белье и… м-да…

– Гром, мне бы до кабинета сгонять, – отпрашиваюсь я.

– Твой чемодан нам отдали, – информирует меня командир. – В шишиге стоит, так что не дёргайся. Сейчас упакуемся и поскачем на борт. Там и переоденешься, и поспишь.

Заботливый какой… Я как-то раньше не замечала, чтобы Гром был таким заботливым. Неужели он что-то чувствует ко мне? Да нет, не может быть, с чего бы вдруг? Просто я реагирую, как влюблённая дурочка, вот и интерпретирую в желаемую сторону нормальные человеческие отношения. Психология влюблённых, то, сё…

Задавив таким образом свои мысли, лезу в видавший виды кунг. Ну, думаю, пока ребята снаружи собираются, надо мне быстро перепаковаться, сложить всё, что нужно, в рюкзак, что не нужно – оставить. Я присаживаюсь на лавочку и, скинув бушлат, начинаю разбираться в выданном, что раздумывать мне не мешает. Странное у меня какое-то ощущение. Как перед переводом куда-то. Но я не хочу! Хотя кто меня-то спросит…

Достаю фотокарточку, на которой вроде бы мои родители. Тут вообще есть сомнения, я их не помню и не видела никогда, но вот в голове шевелится мысль, что это не они, иначе должна мама выглядеть, да и папа тоже, по-моему. Года идут, а это ощущение всё не проходит, и непонятно, с чего я вдруг так думаю. Но тем не менее остаётся у меня такая мысль… Фотографии в сторону, трусы, носки… летнее всё, в ближайшее время я буду в летней жаркой стране, полной насекомых и аборигенов, и неизвестно, что хуже. В какой конкретно стране, мне не сообщают, что и правильно, это ничего не изменит. Но вот антидотов в аптечку напихать надо.

– Ну как, готова? – слышу я Серёжин голос.

– Так точно, – киваю в ответ, и в ту же минуту вокруг становится шумно.

Ребята набиваются внутрь, как сельди в бочку, но мне от этого становится только теплее – я не одна. Если помереть соберусь когда, то пусть это будет в бою – так, чтобы сообразить ничего не успела… Какое-то у меня сегодня настроение минорное, необычно это совершенно. По крайней мере, для меня перед командировкой, ведь я же с Серёжей лечу! С Серёжей! Ну и что, что убить в любой момент могут, все мы смертны, зато с ним…

Борт нас уже, видимо, заждался, что ещё интереснее. Пилот не пляшет вокруг, а как приличный человек внутри сидит, только аппарель открыл. Я вываливаюсь из машины, чтобы потопать, куда сказали. Всё, как всегда, разницы никакой. С неба солнышко светит, снег под ногами… не лежит, потому что полосу расчистили, аппарель не скользкая, и вообще скоро загорать будем в тёплых краях…

– В общем, дело такое, – объясняет Гром, как только самолёт взлетает. – Машка заболела, а у тебя же с медициной всё в порядке?

– Смотря что порядком считать, – замечаю я, потому что квалификация у меня фельдшерская.

– Ну там забинтовать или пристрелить, – шутит командир группы армейской разведки. – Мы и решили взять тебя, всё равно ты над бумагами пылишься.

– Впервые особист в качестве медсестры выступать будет, – вздыхаю я, а потом поднимаю голову. – Спасибо, Серёжа.

– Только осторожненько, Милена, хорошо? – неожиданно мягко произносит он, а у меня от скрытой, почти незаметной ласки в его голосе встаёт ком в горле, потому я просто киваю.

Ребята организовывают мне уголок, чтобы переодеться, чем я и занимаюсь, потому что термобельё и всё то, что на мне надето, при плюс тридцати – это перебор. А там, куда мы летим, время летнее, жаркое, и дикие аборигены с автоматами. Видать, случилось что-то интересное за это время, раз дёрнули наших. То есть вероятно, что и для меня работа по специальности найдётся.

Лететь нам долго, вполне можно и поспать, но мысли одолевают разные, поэтому для самоуспокоения я ещё раз перебираю Машкину медицинскую сумку. Судя по набору, кстати, готовилась она именно в этот рейд, потому, получается, заболела случайно. То есть повезло мне. Ну, и такое бывает, время нынче такое, что ни год – новый вирус, и не самый добрый, так что понять можно. Зато меня ребята взяли с собой, значит, недели две не буду предоставлена собственным мыслям о бренности бытия. На задании всегда есть чем заняться. А тут и Серёжа рядом, а за возможность к нему хоть иногда случайно прикасаться я и душу продам кому угодно.

Глава вторая

Ко всему быть готовой невозможно, поэтому я просто слушаю своего Серёжу, думая об истории, которую пишу. Да, я знаю, что не мой он, но помечтать-то можно? Вот и мечтаю, и в своей книжке тоже, ведь там мы вместе… Имена изменены, конечно, там многое изменено, но я-то знаю… Себя не обманешь. Вот и выливаю свои мечты на страницы.

– Мила, отдохни, – вспоминает обо мне Серёжа. – Ну-ка, сдвинулись!

Мне расчищают место, чуть ли не принудительно заставляя лечь, при этом Сергей остаётся на месте, и моя голова оказывается совсем близко к нему. Так близко, что кажется, ещё чуть-чуть – и обнимет. Но это, конечно, мне только кажется, потому что до объятий мне – как до Луны пешком. Эх, Серёжа…

Тем не менее я сладко засыпаю, и снится мне, что гуляем мы с Серёжей за ручку по берегу какого-то озера. Озеро это странное, как ртуть по цвету, и пар от него такой же серый поднимается. Но меня не озеро волнует, а только он. Серёжа смотрит на меня с такой нежностью, что я плачу, просто плачу, не в силах удержаться. Он обнимает меня, и я растворяюсь в этом тепле…

Сквозь сон слышу, как кто-то очень ласково зовёт меня. Я не хочу просыпаться, но ведь интересно, кто же меня так зовёт. Поэтому приходится открыть глаза, чтобы сразу же натолкнуться на взгляд Серёжи, какой-то необычный… или непонятный? Но думать некогда – я чувствую идущий вниз самолёт и вскакиваю, чтобы присоединиться к преобразившейся группе. Все собирают оружие, рюкзаки, тем же самым занимаюсь и я. Всё, время для отдыха и веселья закончилось, начинается работа. Обычная военная работа.

– Нас вертолётом подкинут километров на тридцать, может, больше, как выйдет, – сообщает командир. – Места там дикие, так что ходим аккуратно. Милу бережём, другого врача у нас нет.

– У нас вообще врача нет, – комментирую я. – А змеиный яд отсасывать сами будете.

Это я в ответ на шуточки по поводу того, почему медработник – обязательно женщина. Из старого анекдота это растёт об укусе змеи в мужское средоточие разума. Но, во-первых, не обязательно, во-вторых, дотуда змея не достанет. Шуточек при этом, конечно, полно, куда же без них. Змей привычно хихикает, мы усаживаемся поудобнее и ждём посадки. Молча ждём, потому что случаи бывают разные, и вот тут мне опять кажется, что Гром меня страхует. Может ли такое быть?

Самолёт садится довольно штатно, насколько я могу судить. Ну, подпрыгивает несколько раз, конечно, но оно и понятно – места дикие, качество полосы – так себе, если она вообще есть. Хорошо, что птичке нашей всё равно, куда садиться. И я с нею попрыгала, судорожно цепляясь за что угодно, и мне это удаётся – на месте удержалась, в боулинг собой не сыграла – и ладненько.

Медленно открывается аппарель, машина и остановиться не успевает. Теперь надо бежать – и довольно быстро – к вертолёту. Вон он, виден немного в стороне. Вполне такой обычный восьмой «Ми». Сейчас поднимет и понесёт нас, куда сказано. Нам сегодня много чего сделать надо, поэтому я стараюсь, бегу вместе со всеми, хоть и отстаю немного, физподготовка у меня всё-таки не на том же уровне. Ребята-то каждый день занимаются, а я на стульях жопу отращиваю. Вот пояс по самбо – да, разряды по пулевой стрельбе и – не пойми зачем – по фехтованию. Ну, это как раз понятно – лишь бы в детдоме не сидеть, а чувствовать себя хоть как-то живой.

Машина сразу же идёт на взлёт, едва не оставив меня на земле. Но ребятам очень нужна медицина, так что меня затаскивают внутрь. Вертолёт летит куда-то – куда, мне не видно. Часа полтора летит, я от звука двигателя чувствую себя, как внутри барабана. Голова гудит, ничего уже не соображаю. Но вот вертолёт идёт на посадку, мы выскакиваем, и… Зелёные насаждения типа «пальма» и «какая-то хрень» наблюдаются, куда ни кинь взгляд. Взгляд кидать не хочется, хочется сдохнуть, но не дадут, потому что приказ.

– Мила, вперёд! – приказывает Гром, и тут до меня доходит: мне позывной сменили. Ла-а-адно, сменили так сменили, не в первый раз.

Послушно очень быстро бегу вперёд. Нам сегодня долго бежать, потому надо беречь дыхание и чередовать шаг с бегом. Десантура регулирует дыхание за счёт задорной песенки о Винни-Пухе, а мы бежим молча. Молча, но быстро, потому что севший вертолёт привлечёт аборигенов, как открытая банка мёда не скажу кого. А привлекать нам сегодня никого не надо, надо бежать.

Аборигены тут не только с луками и палками, хотя стрела в задницу – то ещё удовольствие. Они ещё и с автоматами, гранатомётами и прочей гадостью встречаются, то есть могут наделать много противных дырок, что никому понравиться, разумеется, не может. Потому и бежим.

Вот и джунгли, то есть обилие зелёных насаждений. Это значит, что скорость наша снижается, – надо и вверх посматривать, чтобы на голову никакой Чингачгук не свалился, но, с другой стороны, мы и не светимся, как три тополя на Плющихе. То есть уже полегче. Но физуху подтягивать надо, а то я так сдохну.

– Стоп, привал! – командует Гром. – Милу уложите покомфортней.

Действительно заботится. Интересно почему? И ещё интересно – я так реагирую потому, что это Гром, или потому, что мне просто тоскливо без ласки? Не знаю, да и думать просто никаких сил нет. Сейчас просто сдохну, и всё, такое у меня ощущение. Но сдохнуть опять не дают – меня, вцепившуюся в дерево, аккуратно укладывают на что-то мягкое, командуя отдыхать, и я отрубаюсь.

Ненадолго отрубаюсь, конечно. Мне в этом состоянии, правда, и получаса хватает, чтобы хоть как-то расслабиться. Сквозь сон чувствую погладившую меня по волосам руку и замираю от этой незнакомой, но такой желанной ласки. Хочется верить, что это Серёжа, просто очень хочется.

– Подъём! – звучит команда. – Просыпаемся и бежим.

Бежим мы не сразу, сначала морду умыть надо, а вот потом – да, рюкзак на спине, ствол к нему приторочен, медсумка-укладка – и бежим. С медициной смешно получилось – я дверь перепутала как-то, когда зачёты сдавала. Зашла случайно туда, где медики тусовались. Уж не знаю, что они у нас забыли, но мне неожиданно понравилось, вот и получила ещё одну специальность. Что смогла в теории – сдала, но параллельную медицинскую просто не вытянула. То есть, по идее, я почти доктор, но именно что почти…

***

Бежали, бежали мы – и прибежали. Гром карту достаёт, на местности ориентируется, и вижу я, что не нравится эта самая местность нашему командиру. Ну а кому такое понравится – степь, чахлые кустики, не пойми что… Мы что, сюда бежали? А на… зачем в смысле? В джунглях, как-то резко оборвавшихся, кстати, комфортнее.

– Не понял, – констатирует Гром. – По карте – джунгли, а тут…

– Термобарической бухнули, – предполагает Змей, выковыряв что-то из дёрна.

– Возможно, – кивает командир, рассмотрев протянутое ему. – Ну, тогда бежим дальше, здесь-то не встанешь.

– Вопросов не имею, – отвечает ему Тис.

Это штатный сапёр группы. У него полный рюкзак не самых весёлых предметов, если детонируют, взлетим так, что позавидуют птицы. Я поднимаюсь на ноги – надо бежать дальше, хотя с какого… зачем надо было выжигать джунгли, я не понимаю. На всякий случай выдёргиваю из кармашка дозиметр, но он молчит, значит, точно не ядерной бумкнули. Интересно, это с нашим заданием связано, или местные просто бомбочку интересную нашли и решили узнать, что будет?

Бежим дальше, на горизонте уже и искомые джунгли показались. Там у нас привал будет, можно будет пос… оправиться, значит. И пож… принять пищу. Я же девушка, надо прилично выражаться. Главное – следить, чтобы во время похода в туалет змея за жопу не куснула, а то будет несмешно. А несмешно нам не надо, ибо та же чёрная мамба, которая тут вроде бы не водится, – тот ещё подарочек. А вот рассказывали, один деятель лепестковую мину не заметил. И оправился прям на неё. Байка говорит, что хоронить было нечего, и хоть не верится, что она от такого сработала, но проверять ни у кого желания нет.

Дыхалки не хватает, конечно. Надо чаще бегать, но у нас бегать негде особо. Вернусь – буду форму возвращать, а то разленилась совсем, скоро разжирею, оплыву и котиков заведу. Трёх. Тьфу, какие мысли идиотские в голову лезут! Ещё кое-что непонятно мне – тихо слишком. Не скажу, что так не бывает, но что-то меня эта тишина беспокоит. Даже слишком беспокоит, можно сказать, потому что всё-таки настолько тихо не бывает. Тут не Невский, конечно, но должно быть хоть немного оживлённо, хоть звери какие, что ли…

Несмотря ни на что, бежим дальше – а что делать? Правильно, делать нечего. Командир сказал бежать – бежим. Скажет прыгать – буду прыгать. Скажет… хм… нет, этого он, пожалуй, не скажет, но тоже выполню. С радостью. Даже думать получается только короткими фразами, потому что мыслей нет. Мужикам-то проще, за них сопроцессор думает, а что женщине делать? Даже, можно сказать, девушке… Вот и заросли. Хочется упасть и не двигаться, но пока нельзя. Пока Серёжа не разрешил – падать совсем нельзя.

– Стоп, привал! – командует Гром, и я просто сажусь, где стою. Трава, прелые листья, корни какие-то…

– Мила, жива? – интересуется он.

– Жива, Гром, – отвечаю командиру. – Но лучше б сдохла.

– Ничего, – хмыкает Гром. – Самая сложная часть пройдена, теперь интересная начнётся.

Интересная – это значит непосредственно работа. Но пока на дворе день, разведчики наши никуда не пойдут, они у нас «летучие мыши», то есть «летают» по ночам, что вполне логично. Именно поэтому сейчас будет еда, здоровый сон и планирование. А после «мыши» двинутся «летать», а я с кем-нибудь буду тыл подпирать. Тоже интересное это дело – тыл подпирать, да. Полежать можно, помечтать, пока глаза смотрят и уши слушают.

Официально, судя по отсутствию опознавательных знаков на форме, нас здесь нет. Значит, в случае чего, наши от группы открестятся. Ну да это не в новинку – каждая вторая задача такая, так что всё просто: в плен попадать нельзя, и точка. Для девушек плен будет очень занятным приключением, но я не любитель именно таких игр, поэтому никакого плена. Для этой цели в кармане граната. И у меня тоже, а как же! Ну да это лирика.

Мне протягивают парящую банку саморазогревающегося пайка. Он, разумеется, не наш, а у заклятых друзей утянут – для осложнения идентификации. На нас и форма, и бельё – от заклятых наших, с которыми мы формально не воюем, а на самом деле… На самом деле ещё как, но это считается тайной. Так сказать, секрет Полишинеля: формально – всё секретно, на деле же – каждая собака в курсе. И метки, и бирки, и я вообще не знаю что. Даже номер части – тот, который, по идее, может где-то рядом быть.

Вкусный паёк у заклятых друзей, комфортно, гады, воюют. Нет у них, значит, невзгод, с головотяпством связанных… На самом деле есть, и похлеще, чем у нас, да. Причём если у нас галетой можно гвоздь вбить, то у них ножи ломаются, например. Несоизмеримые проблемы – без галеты жить можно, а без хорошего ножа – очень трудно. В сон с устатку тянет, тёплая вкусная еда после такого марафона…

– Мила, ложись, отдохни, – как-то очень мягко говорит мне Серёжа.

– Есть, – коротко отвечаю, потому что я – послушная девочка.

Снится мне бред какой-то, будто я маленькая ещё – лет восемь, что ли. Ну вот, и бабка какая-то меня при этом ведовству учит. Заговоры там всякие, в общем, бред сивой кобылы в тёмную сентябрьскую ночь. Повторяет бабка мне всё по нескольку раз – как глаза отвести, как боль снять, ещё что-то. Чудной сон, и реальный какой-то, как у психов. Неужели я с ума потихоньку схожу? Надо будет в книжке своей такую бабку прописать, колоритная она, прям баба Яга.

Будят меня резко, а вокруг – темень. Что с закрытыми глазами, что с открытыми – одна хрень. Настроение после такого сна не очень, даже, наверное, очень не. Но ничего не поделаешь, надо вставать, цеплять гарнитуру радиостанции, приходить в себя и держать тыл. Ну, это дело знакомое, так что отходим вместе с группой подальше от импровизированной базы, поднимаем кулак, провожая ребят, и ложимся.

– Мила в канале, кто со мной? – интересуюсь я.

– Тис, – коротко отвечает лежащий рядом. – Безработный я сегодня.

Ага, значит, чистая разведка у «мышек» сегодня. Может быть, и обойдётся всё, чего б не обойтись-то? Ребята ушли в ночь, но я их слышу, да и Тис тоже, пока наконец не пропадает сигнал. Значит, далеко отошли, или глушит чего. Скорей, глушит, потому что обрезается он резко, а так не бывает.

– Тис, сигнал рубанули, молчим, – выдаю я предложение.

В ответ – щелчок, значит, принял он и подтверждает. Ну вот и хорошо, теперь нужно только ждать.