Солнечный нигилизм. Как отказ от поиска смысла может сделать нас по-настоящему счастливыми

Отвергая системы и предрассудки о морали, Ницше не считал, что они должны исчезнуть вовсе. Он полагал, что они должны стать объектом нашего личного поиска.

Кроме того, будучи критиком института религии (серьезно, Ницше был неописуемо антирелигиозен), философ беспокоился, что существующие идеи разума и морали слишком сосредоточены на том, что с человеком будет дальше, в будущем. Он не верил, что наши представления о Боге или загробном мире должны определять наши жизни и действия. Ницше беспокоился, что наше желание попасть в какой-то лучший мир, который часто описывают в религиозных текстах как некое раеподобное место, заставляет нас меньше ценить настоящее. Вся наша земная жизнь под влиянием такого мировоззрения становится лишь генеральной репетицией, тем, что нужно пережить и забыть. Ницше писал, что такие взгляды позволяют человеку занять позицию «судьи мира, который в конце концов кладет на свои весы само бытие и находит его чересчур легким»^[9].

Философа волновало, что такой подход поощряет апатию и разобщенность и снимает с нас личную ответственность за собственное существование. Это позволяло человеку, который стал свидетелем чьего-то страдания, успокоить себя мыслью, что в следующей жизни все будет лучше. Но если лишить эту идею смысла, поместить себя в реальность, которая разворачивается непосредственно сейчас, и принять отсутствие космического предназначения или вселенской доброты, вы сами становитесь ответственны за происходящее. В таком случае нельзя ожидать, что позже вселенная исправится.

Своим нигилизмом и своими трудами Ницше хотел помочь нам стать самими собой. Он не насмехался над смыслом, он понимал его силу и не хотел, чтобы этой концепцией пользовались наугад или принимали вслепую. Он устал от систем, которые предлагали удобные ответы и не позволяли задумываться, почему мы живем так, а не иначе. Почему так устроена власть? Соответствует ли окружающая действительность тому, во что я действительно верю? Есть ли у меня собственные представления о добре и зле?

В «Веселой науке» он писал: «Человек понемногу стал фантастическим животным, которое в большей степени, чем любое другое животное, тщится оправдать условие существования: человеку должно время от времени казаться, что он знает, почему он существует, его порода не в состоянии преуспевать без периодического доверия к жизни! без веры в разум, присущий жизни!»^[10] Ницше не умер нигилистом. Он использовал нигилизм как объектив, чтобы критично оценить свою жизнь и себя самого.

Именно такое прочтение нигилизма меня привлекает, когда я задумываюсь о новом взгляде на бессмысленность жизни.

Солнечный нигилизм отвергает разрушительную зацикленность на будущем и видит в бессмысленности возможность дышать и думать по-новому.

В конечном счете он дарит нам возможность начать с чистого листа, шанс насладиться этим моментом, этой секундой, хаосом вокруг и тем фактом, что нам повезло родиться на свет.

Несмотря на попытки Ницше представить нигилизм как многомерную и гибкую теорию, спустя сто лет после его смерти мы по-прежнему можем столкнуться со стереотипами о нигилистах. Но солнечный нигилизм тоже постепенно вступает в права. Я бы даже сказала, что сегодня он популярнее, чем когда-либо.

Когда я начала задумываться об этой книге, я поняла, что вижу нигилизм повсюду. Да, я много читала и говорила о нем, но самые запоминающиеся примеры мне встречались не в лекциях или статьях. Нигилизм почти незаметно, но очень глубоко укоренился в постоянно меняющейся поп- и интернет-культуре, которую я потребляла каждый день.

Нигилизм способен принять форму того, чего мы больше всего боимся. Сложный и адаптивный, он развивается, отражая меняющиеся с каждым годом проблемы и заботы. На протяжении XIX и XX веков современность отбрасывала на нигилизм свою тень: когда наука вытесняла Бога из человеческих умов и сердец, всех тревожило, как будет выглядеть пострелигиозный мир. Критики беспокоились, что общество делает шаг навстречу пустоте, которая в конечном счете приведет к власти фашизма, насилия и полному вырождению личной и общественной морали.

Сегодня люди все еще охвачены тревогой, когда думают о нигилизме. Та же тревога проявляется в наших разговорах об изменении климата, неолиберализме, промахах капитализма и засилье одиночества и разобщенности, в которых мы обычно виним интернет. Но за последние годы из укромных уголков идеи нигилизма постепенно вышли в свет, чтобы сформировать идентичность, вкусы, юмор и взгляды поколений Y и Z^[11]. Вместо немцев, строчащих свои труды при свечах, у нас есть подростки в TikTok, в шутку умоляющие вселенную убить их, мем-аккаунты с шутками о бессмысленности жизни, героиня книги «Год отдыха и релаксации»^[12], которая от безысходности решила заняться самолечением, и величественно мрачная музыка Билли Айлиш и Ланы Дель Рей.

Последние несколько лет я постоянно натыкаюсь на один и тот же вопрос в различных статьях под авторством разных журналистов. Иногда эти статьи про Twitter или Instagram, иногда про Netflix или YouTube. Журналисты часто обсуждают TikTok. Возможно, когда вы прочтете подобный материал, он будет уже о чем-то другом, но суть останется прежней. Все эти статьи объединяет одна и та же мысль. Авторов этих текстов интересует, почему контент миллениалов и зумеров такой мрачный и странный.

Я не виню людей за то, что они этим интересуются. Я уже давно замечаю изменения в контенте, который может меня рассмешить. Как и многие, кто полжизни провел в интернете и серьезно относится к своему цифровому двойнику, я довольно часто сижу в Instagram, отправляя своим друзьям мемы и отмечая их под постами с подписью «это мы». В повседневности я, на мой взгляд, выгляжу вполне полноценным и счастливым человеком, который обычно обсуждает новости, банальные сплетни и то, что недавно съел или собирается съесть в ближайшее время. Но если бы вы составили на меня досье по мемам, статьям, аккаунтам и видео, которые мне нравятся и которые я присылаю друзьям, вы, вероятно, подумали бы, что у меня какие-то проблемы.

Если взглянуть на мои профили в социальных сетях (чаще всего я бываю в Twitter и Instagram, изредка заглядываю в TikTok), там можно найти мешанину из юмора, политики, новостей, активизма, искусства и остроумных заявлений о сокрушительной силе меланхолии.

Пока я писала этот абзац, я проскроллила ленту в Twitter и Instagram, где меня встретили призывы к разгрому капитализма, вырванные из контекста скрины из реалити-шоу, цитаты философов и социальных теоретиков и одна и та же шутка в самых разных вариациях с примерно одинаковым посылом: «Я все время чувствую себя очень тревожно и плохо».

Кэт Коэн, музыкальный комик (клянусь, это на самом деле лучше, чем звучит), выложила видео в Instagram, где она репетирует песню о «пустоте». Она поет о том, что дыра внутри нее «раздражает», поэтому она пытается заполнить ее «горой блюд с расплавленным сыром, литрами тоника и джина, сексом с людьми, которые говорят «приветос», сигналами SOS, всем, что продается в Zara, фотографиями, по которым читают ауру, бесконечными приложениями с гороскопами». В комментариях под этим постом все смеются и оставляют кучу эмодзи, называют песню своим гимном по жизни, а я отправляю видео другу с пометкой «она шарит».

Потом кто-то выкладывает скриншоты из «Коня БоДжека»^[13] – мультсериала о жизни людей и антропоморфных животных, которые пытаются совладать с Голливудом, славой, амбициями и склонностью к саморазрушению. В нем мистер Пинатбаттер – милый глуповатый лабрадор и успешный телевизионный актер – утешает свою бывшую жену, нежно напоминая ей: «Вселенная – это жестокая, безразличная бездна. Ключ к счастью не в поиске смысла. Он в том, чтобы занимать себя бессмысленными глупостями, и в конце концов ты умрешь». Сцена задумана как смешная, и в комментариях под ней – вереница плачущих и смеющихся эмодзи.

Бодрый инструктор по пилатесу напоминает своим подписчикам в TikTok, что независимо от того, сколько воды они пьют, сколько спят и занимаются ли спортом, в итоге они все равно умрут. В ответ кто-то в комментариях интересуется, откуда она взяла свою бутылку для воды со звездочками.

В начале вспышки COVID-19 многие люди ретвитили новость о японских тематических парках, сотрудники которых запрещают кричать. Вместо этого гостям предлагают «кричать в глубине души». Почти все пользователи добавляли к ретвиту саркастичные фразы вроде: «Японцы, как всегда, на шаг впереди».

Все это кажется очень серьезным и вместе с тем напоминает нескончаемую шутку.

Самые яркие примеры черного юмора я обычно встречаю у обыкновенных и ничем не примечательных интернет-пользователей. Они как бы невзначай желают себе смерти или обращаются к знаменитостям через Twitter с просьбой убить их или искалечить. Странно писать эти строки, сидя у себя дома, пока мой парень пылесосит в соседней комнате. И непонятно, почему это все так смешно и так близко мне.

Я часто не раздумывая прошу любимого человека убить меня.

А еще иногда беззаботно заявляю, что хочу, чтобы какая-нибудь очаровательная знаменитость медленно раздавила меня до смерти. Я желаю такого взаимодействия ровно так же, как несколько лет назад могла мечтать сходить с какой-нибудь звездой на фермерский рынок.

В своей статье для New Yorker 2019 года «Любовь, смерть и мольба к знаменитостям с просьбой об убийстве»^[14] Джиа Толентино проанализировала это явление. Она предположила, что так проявляется не только феномен фанатства. Мы «настолько отчаянно жаждем личной связи со знаменитостями, что примем ее даже в форме убийства (ну и, возможно, мы просто сами хотим умереть)». Некая @alwayssaddaily, которая написала в Twitter, что хочет умереть под колесами автомобиля, задумалась над чувством бессмысленности, объединяющим весь подобный контент: «В жизни столько всего перемешалось, что я бесконечно повторяю про себя эту мысль – сбей меня на машине, убей меня нахрен, – и психологически мне становится намного лучше».

Несколькими месяцами ранее Габриэлла Пайелла обратилась к тому же феномену в статье с невероятным заголовком «Почему все хотят, чтобы их краши сбили их на машине?»^[15] в журнале The Cut. Габриэлла интересуется: «Возможно ли, что популярность этой шутки навеяна самим духом времени? Ведь нам постоянно напоминают, что к концу века Земля станет практически непригодной для жизни, что капитализму осталось совсем недолго и что от ядерной войны нас отделяет одно нажатие кнопки». Она приходит к выводу, что «напряженный призыв «сбей меня» перекликается с нашими нынешними фаталистскими настроениями».

Нигилизм в поп-культуре явление не новое.

В 80-х фильмы «Американский психопат»^[16], «Меньше нуля»^[17] и «Смертельное влечение»^[18] показывали нам персонажей, которые погружались в бездну и упивались отказом от традиционных моральных принципов и ценностей. 90-е также изобилуют поп-нигилистами: братья Коэн, Хармони Корин, Ларри Кларк и Квентин Тарантино снимали фильмы про опасных и жестоких нигилистов. Но это казалось скорее чем-то мимолетным и беспрецедентным. Нигилисты были архетипическим воплощением чистого зла или отчаяния. Они были злодеями в «Большом Лебовски» и «Смертельном влечении» и символом культурного упадка в «Криминальном чтиве».

Но современные поп-нигилисты отошли от этого излишнего драматизма и страшилок. Их поступки можно расценивать не как урок нравственности, а как разумную реакцию на текущее состояние мира.

Хармони Корин^[19] снимает фильмы о нигилизме всю жизнь. В своих ранних работах он в основном исследует разочарование молодых отбросов, которые не вписываются в системы, формирующие современную американскую жизнь. Его персонажи (часто подростки) смотрят на взрослый мир, к которому неизбежно приближаются, и провозглашают его бессмысленным и продажным, предпочитая хаос и разрушения. В беседе с Guardian в 2016 году о своем творчестве он сказал: «Я хочу оставить после себя развалины. Меня не волнует течение, и я не собираюсь по нему плыть».

Сейчас Корину почти 50, он – общепризнанная икона поколения X^[20], но его фильмы (особенно «Отвязные каникулы»^[21] 2012 года) стали знаковыми для многих, кто родился уже после выхода его ранних, определивших карьеру противоречивых картин. «Отвязные каникулы» по-новому выражают его старые нигилистические взгляды и говорят на языке нового тысячелетия, поскольку речь там идет о банде симпатичных студенток, куда затесались и бывшие звезды Disney. Эта банда готова на все, чтобы отправиться во Флориду на весенние каникулы. В начале фильма они весело грабят ресторан, чтобы достать деньги на поездку. С этого начинается череда преступлений, которые они совершают, утопая в водовороте наркотиков, вечеринок, секса и решимости жить на полную. Главные персонажи движимы лишь потреблением, и они не знают ничего о чувстве вины или морали. Они не извлекают никаких уроков, никто их ничему не учит. На их пути встречаются более традиционные профессиональные преступники, которые при виде наших героев в ужасе содрогаются.

В рецензии на «Весенние каникулы» для New York Times Манола Даргис объяснила, что в фильме погоня за счастьем «доведена до нигилистических крайностей, но [Корин] превращает свое исследование в возмутительно веселую гонзо-вечеринку. Поэтому нам требуется время, чтобы понять, что картина больше похожа на фильм ужасов, чем на комедию». Короче: нигилизм – это весело, но опасно.

В следующем фильме Корина «Пляжный бездельник»^[22], который вышел семь лет спустя, накал страстей поутих. Но это все еще безумная и яркая история, полная излишеств и гедонизма. На этот раз мы наблюдаем за Лунным Псом (Мэттью МакКонахи) – эпикурейцем, некогда культовым писателем из Флориды, который проживает несколько все более и более безумных ночей. Он пьет, употребляет наркотики, избегает настоящей работы или ответственности, занимается сексом со всем, чем можно, и избегает любых последствий своих действий, в том числе собственных чувств. Вы смотрите, и кажется, будто вы уже видели этот фильм раньше и знаете, что для Пса все это закончится плохо – отказ от ответственности рано или поздно ему аукнется, и система его настигнет. Но этого не происходит. Во время короткой судебной сцены обаяние и репутация Лунного Пса очаровывают даже судью.

После просмотра «Пляжного бездельника» на фестивале South by Southwest кинокритик Хазем Фахми написал: «Этот фильм не просто не решает заявленные проблемы, он изо всех сил старается убедить нас, что ничто в этом странном измерении не имеет смысла». Лунному Псу на все (и на всех) наплевать, он живет ради удовольствия. Ближе к концу фильма он делится с репортером своей мантрой:

«Мы пришли в этот мир для того, чтобы хорошенько тут оттянуться».

Весь этот хаос, разрушения и явное пренебрежение правилами, ценностями и последствиями остаются для Лунного Пса безнаказанными. Более того, к концу фильма он случайно получает Пулитцеровскую премию и несколько миллионов долларов. Хотя, как и следовало ожидать, в них от тоже не видит особого смысла (обойдемся без спойлеров).

«Пляжный бездельник» – самый веселый нигилистический фильм, который я когда-либо видела. Мне он очень понравился. Как и многим моим знакомым, чего не скажешь о кинокритиках. На момент написания этой книги его оценка на Rotten Tomatoes составляла 56 %. Оценка аудитории еще ниже – 29 %. Несколько рецензентов назвали его одним из худших фильмов, которые они когда-либо видели. Ухмылка безразличия в этом фильме возмутила их не меньше, чем гламурное насилие «Весенних каникул». Пусть в фильме не было призывов убивать аристократов, как было на рубеже двух предыдущих веков, картина продемонстрировала свойственное нигилизму восприятие хаоса. И по прошествии стольких лет оно все еще многих пугает.

Нигилизм отражает наши страхи и питается ими. Но также он указывает на сбои в наших ценностях и системах власти. Сам Ницше не был большим поклонником социальных норм и конструктов. Он считал их золотыми клетками, которые ограничивают наш потенциал, создают иллюзию смысла, будто нам есть что терять. Хотя он не считал себя нигилистом, он все же призывал представить мир, где эти системы оказались иллюзией, не обладающей никаким авторитетом, кроме того, что мы сами им отвели.

Это интересная теория для миллениалов и зумеров. Нам довелось вырасти в реальности, где структуры, которые должны были наполнять жизнь смыслом, стабильностью и чувством общей цели, объединять и помогать почувствовать себя частью чего-то большего, оказались в состоянии угасания и распада. Государственные институты – авторитет нескольких предыдущих поколений – утратили наше доверие. Новостные программы, некогда достоверные источники информации, превратились в наших врагов. Науку вытесняют конспирология и велнес^[23], а религией интересуются все меньше. И мы понимаем, что наши представления о благополучии и успехе физически и морально нас разрушают.

Политический и моральный нигилизм предостерегает нас от принятия на веру каких-либо принципов и представлений об истине и лжи, правильном и неправильном. Когда Ницше утверждал, что «всякая вера, всякое признание чего-либо за истинное неизбежно ложно, ибо вовсе не существует истинного мира»^[24], он, возможно, имел в виду нашу надломленную реальность пост-правды.

Добавьте ко всему этому осознание, что навязанные нам цели (дом, стабильная и справедливо оплачиваемая работа, планы на пенсию) не только недостижимы, но и способствуют развитию капиталистической системы, основанной на личной жадности и стремлении к успеху любой ценой. И именно эта система подорвала экономику, разорила семьи и задушила планету.

В ситкоме Netflix «В лучшем мире»^[25] главные герои много размышляют о смысле жизни. В одном из эпизодов персонаж по имени Чиди, который, кстати, занимается философией морали, переживает экзистенциальный кризис и ни в чем не видит смысла. В этом состоянии он знакомит своих студентов с основными направлениями, по которым человечество ранее пыталось отыскать смысл и понять, как вести «этичную жизнь».

Сначала он объясняет этику добродетели, в рамках которой Аристотель и его последователи отстаивали главные «добродетели» вроде честности, смелости и сострадания. Именно к ним должны стремиться люди, чтобы жить осмысленной жизнью в здоровом обществе.

Затем он переходит к консеквенциализму^[26], согласно которому вы можете судить о правильности или неправильности действия по его результатам. Короче говоря, правильные действия – это те, которые делают мир лучше.

Наконец, он переходит к деонтологии, согласно которой общество в целом руководствуется набором универсальных моральных законов, которым мы все соглашаемся следовать. Это учение охватывает и Десять Заповедей^[27], и законы государств.

На первый взгляд, это весьма достойные методы поиска жизненных смыслов и ориентиров. Но дальше Чиди заявляет, что все эти теории ошибочны по причинам, в которые я не буду вдаваться, потому что они связаны со сложными сюжетными линиями и проще будет просто посмотреть сериал. Нетрудно понять, почему молодежь часто винит себя в неспособности жить согласно традиционным представлениям о смысле и цели. Сами по себе они хороши, но едва ли применимы в реальной жизни.

Сильные мира сего редко обладают подобными добродетелями. Более того, кажется, что именно их отсутствие обеспечило им успех. Очень редко такие люди принимают благородные решения, например, в пользу пригодной для жизни планеты, а не в угоду горстке богачей-добытчиков ископаемого топлива.

В какой-то момент универсальные концепции добра и зла, жертв и преступников, защитников и угнетателей исказились и стали дискуссионными в нашей реальности, где один тренд быстро сменяет другой.

Некогда фундаментальные принципы добродетели и цели окончательно потеряли свою незыблемость. Неудивительно, что порой нас тоже называют потерянным поколением.

Когда исследователи и журналисты что-то пишут о поколениях Y и Z, чаще всего они рассуждают об огромных долгах, отсутствии постоянной занятости и кризисе психического здоровья. Даже если бы мы захотели довериться традиционным мифам о смысле и цели, пути к ним – через честный труд, создание счастливой семьи, уход за телом – не всегда нам доступны. Для тех из нас, кто достиг совершеннолетия в туманное десятилетие между 11 сентября и мировым финансовым кризисом, указатели к стабильной и осмысленной жизни кажутся весьма расплывчатыми.

В своей разгромной статье для журнала Atlantic «У миллениалов нет шансов»^[28] Энни Лоури объясняет: «Миллениалы начали трудовую деятельность во время худшего кризиса со времен Великой депрессии. Обремененные долгами, лишенные возможности к накоплению и застрявшие на низкооплачиваемой бесперспективной работе, они так и не достигли финансовой стабильности, некогда доступной их родителям, бабушкам и дедушкам и даже старшим братьям и сестрам. И сейчас, в свои лучшие для заработка годы, они оказались в эпицентре экономического катаклизма, не уступающего Великой рецессии».