Безотказная
Хватает за душу, до воя,
Тепла июльского уродство,
Где мы вдвоем идём с тобою
Под незаметным руководством
Судьбы, амуровых делишек.
Накрапывает мелкий дождик.
Ты нарожаешь мне мальчишек,
Девчонок, ясный перец, тоже.
Ну а потом, перед полётом
На небеса в ракетах красных
В промозглой парка позолоте
Ты скажешь мне: «Всё было классно!»
Игорь Вавилов
Катька была безотказной почти во всём, слабохарактерной.
Изворотливостью, коварством, изобретательностью и хитростью она не обладала – некому было научить жить в быстро меняющемся, агрессивном и жестоком мире.
Росла девочка, как сорная трава: изо всех сил за любую возможность выжить цеплялась всем, чем только можно.
Науку самосохранения она познавала не от учителей, от самой жизни, которую даже с натяжкой невозможно считать счастливой. Пучки ела, лебеду, крапиву с одуванчиками, гнилые овощи и фрукты с рынка, которые даже за половину цены не смогли продать хозяева. Часто вообще голодала по несколько дней. Сколько раз в подъезде ночевала, когда пьяная мать, забыв о её существовании, запиралась в квартире изнутри. Одевалась по большей части в чужие обноски, которые отдавали ей сердобольные люди.
Она не роптала. С десяти лет девочка начала подрабатывать на продуктовом рынке. Овощи перебирала, раскладывала товар. Сэкономленные деньги в стеклянной банке в подвале многоэтажного дома закапывала, чтобы мать ненароком не пропила.
Катин отец так ни разу за всё время и не объявился. Она бы нисколько не удивилась, узнай, что зачата от святого духа. Сколько раз мамашу спрашивала, каким образом в животике у неё очутилась. Ответа не услышала.
Впрочем, это не удивительно – у неё каждую неделю по несколько раз мужья менялись.
Непутёвую родительницу Катька жалела, по возможности подкармливала, кое-что из одежды, например – нижнее бельё, на скудные заработки покупала. Какая никакая – мать. Жизнь дала всё-таки, да и на улице не бросила, не дала сгинуть.
Правда, заботилась родительница о ней, кто бы знал – как, совсем в другой жизни, которая промчалась как один день – даже вспомнить толком не о чем.
Пять лет прошло, как схоронила её Катерина.
Выучиться девчонке толком не удалось. Нужно было на хлеб зарабатывать, одеваться во что-то. Хорошо хоть угол свой. Две комнаты, что от мамаши в наследство остались, Катька сдаёт, сама угол в общежитии снимает.
Теперь-то она обжилась: диван купила, стиральную машину, холодильник. Конечно, не новое, с рук брала, но ведь гожее ещё. Приоделась, хоть как-то прикрыла тщедушную худобу. Краситься научилась. Безвкусно, конечно, грубо, но, хоть какая-то яркость в невзрачном облике. Причёску раз в месяц делает. Деньги копит. О любви мечтает, грезит настоящую свадьбу когда-нибудь справить.
По выходным бегает смотреть на счастливых женихов и невест.
Жизнь, можно сказать наладилась. С рынка Катька так и не ушла – прижилась. Грузит, разгружает, мясо рубит, бакалею фасует, иногда продавцов подменяет. Ей все доверяют, но деньгами обманывают. На то она и безотказная.
Без дела Катька почти не сидит. С утра до вечера – то одно задание выполняет, то другое. Сегодня с подругой с утра фуру с арбузами корейцам разгружала, потом две машины с бакалеей, только что рефрижератор с мороженой рыбой. Устала насмерть.
Верка, её напарница, прямо на мешках заснула, хотя старше, сноровка у неё, и сил куда больше – на зоне мышцу накачала.
В Катьке, пигалице, дай бог метр пятьдесят роста будет, и килограммов сорок вес. Как выдерживает такую работу, непонятно.
Освободившись от трудов, получив скудную копеечку, девчонка купила палку колбасы, две буханки хлеба, бутылку самогона и блок сигарет. Помидоры и лук так взяли, в счёт оплаты. Без курева и выпивки разве выдержишь такую напряжённую жизнь!
Верка обрадовалась, проснулась мигом.
Захмелели разом, после первого глотка. Подняв настроение, шёпотом запели.
Хорошо!
Напарница так уморилась за день, что отрубилась прямо в подсобке, не успев последний стакан допить. Катька не обиделась, – такие люди нам нужны. Мне больше достанется.
Она давно научилась пить, не пьянея. Скажи сейчас Катьке, что машина с мясом или пивом пришла, побежит разгружать: деньги лишними не бывают. За это её и держат, что работать может сутки напролёт, и никогда за цену не торгуется: сколько дадут – столько и ладно. Всё одно крохи остаются, чтобы на свадьбу отложить.
Такие минуты, когда ничего не нужно делать, а деньги есть, Катька очень любит. Заберётся в самый дальний угол склада, ляжет на мешки или ящики, глаза прикроет и мечтает.
О чём может мечтать одинокая девчушка в девятнадцать лет? Понятно, о любви.
Иногда ей доводится прочитать что-либо на эту животрепещущую тему.
Катька лежит и представляет себя Кети, как Скарлетт О’Хара из романа “Унесённые ветром” . Из всех героинь эта женщина кажется ей ближе всех. Героине тоже пришлось не сладко. Да и зовут её похоже.
Катька-Кети как наяву видела себя в изысканных одеяниях того романтического времени, богатую и счастливую. Фантазии ей было не занимать. Она представляла себя блистающей в высшем свете дамой, умеющей за себя постоять, знающей себе цену юной красоткой.
Когда её изобретательность начинала буксовать, Катька вновь и вновь перечитывала книгу. Многие моменты девочка помнила наизусть, иногда настолько входила в образ, что начинала разговаривать фразами героини.
Женщины над ней подтрунивали. Зато мужики восхищались, но не умом и памятью, а Катькиными начинавшимися проявляться женскими формами. Парни тоже шептались, показывая на девушку пальцами, тайком мечтая о её благосклонности, которую понимали по большей части превратно.
Иногда Катьке дарили цветы и конфеты, просто так, ни за что. Порой приглашали в кино. Но чаще пытались зажать меж пыльных мешков и коровьих туш, ущипнуть за зад, нагло залезть под юбку.
Тщетно. Она была непреклонна относительно интимных отношений – исключала и пресекала любые поползновения на свою честь.
Это было тем более странно, что девственности Катька лишилась ещё в пятнадцать лет. Её единственным мужчиной был Витька Копылов, старшеклассник, сосед по подъезду.
Быть его подружкой мечтали чуть не половина девчонок в школе. Высокорослый стройный юноша имел атлетическую фигуру, пропорциональное мужественное лицо с игривой ямочкой на подбородке и удивительно выразительные глаза, которым нельзя было не верить.
Не влюбиться в такого мальчишку было попросту невозможно. Удивительно, что Витька выбрал именно её, Катьку.
Витька рядом с ней казался гигантом. Несмотря на разницу в социальном положении, и её кричащей бедности, Витька привязался к девочке всей душой.
Не оценить этот необъяснимый факт она не могла.
Ребята были вместе до окончания Витькой школы.
Потом дружок уехал в областной город поступать в институт, родители его тоже куда-то переехали. Найти следы любимого Катьке не удалось. След его потерялся окончательно.
Катька горевала, но не очень долго. Не до этого ей тогда было. А помнить – помнила.
Разве можно забыть такую любовь!
Витька ведь единственным был, кто с ней по-человечески обращался.
Мечтая в тишине, девушка представляла именно его сказочным персонажем, которого посылали ей грёзы. Не могла она предать те единственные в своей неприкаянной жизни настоящие чувства, никак не могла.
Однажды её завалил на мешках татарин гигантского роста – Ринат Акчурин, владелец двух десятков торговых мест. Катька отбивалась от насильника насмерть.
На его прокушенной насквозь щеке на вечную память остался грубый след от её зубов.
Теперь мужчина сам Катьку защищает от непрошеных любовников, а тогда чуть голову не оторвал, настолько взбесился от обиды и злости.
Катька вытащила из Веркиного кармана деньги, зная повадки рыночных работяг, чтобы не стащили ненароком. У напарницы дома парализованная мать и сын – инвалид с детства. У неё каждая копейка на счету.
Катьке женщина доверяет, сразу смекнёт, что к чему.
Сегодня должны прийти под разгрузку ещё две машины, но работать совсем не хочется. И без того неплохо заплатили. По-хорошему, можно было бы неделю дома сидеть.
Катька переоделась в чистое, пошла домой, всё ещё находясь под впечатлением большой мечты. Так и брела, пока не разбудил визг тормозов едва не сбившей её машины.
Катерина даже испугаться толком не успела, как из раздолбанной шестёрки выскочил огромный бородатый мужик.
Девушка встала в защитную позицию, предполагая, что придётся дать отпор. Мозг лихорадочно намечал план немедленных действий, – коленом между ног, головой в подбородок, – иначе уроет. И бежать… бежать без оглядки, пока не очухался.
– Катька, господи, это же ты, – обрадованным басом прогудел бородатый здоровяк, – неужели не узнала! Витька я, Витька Копылов. Я же искал тебя. Квартиранты сказали, что за полгода авансом с тобой рассчитались, где живёшь – понятия не имеют.
– Искал-то зачемЁ Исчез на четыре года, ни слуху, ни духу. Зачем я так срочно тебе понадобилась, – недовольно буркнула Катька, которую так некстати отвлекли от приятных мыслей.
– Катька, моя Катька! Да садись скорее, пока нас менты не загребли. Отъедем, расскажу всё по порядку. Поехали уже, голова садовая. Идёт, по сторонам не глядит. Я грешным делом подумал, что ты счёты с жизнью свести собралась.
– Ага, так я тебе и поверила. Сейчас сяду, а ты… езжай уже, нечего лапшу на уши вешать. Наша с тобой любовь быльём поросла, даже воспоминаний не осталось.
А у самой ноги тряслись, в животе всё перевернулось и голова кругом пошла.
Не знать дружка, не узнать. Мужик!
Катька, как была пигалицей, так и осталась. Ей до сих пор никто не верил, когда говорила, что совершеннолетняя. А он – косая сажень в плечах, улыбка шире плечь. Смотреть на него пришлось снизу вверх. Да и поймать его взгляд было отчего-то страшно.
– Да люблю я тебя, дурочка. Помню и люблю.
– Чего тогда дурой кличешь! Кажется, ничего я тебе не должна. Поезжай с миром. Разошлись наши пути-дороженьки. Раньше нужно было искать, когда я одна на всём свете осталась, когда поддержать некому было.
– Не мог я раньше, Катюха, не мог. Христом Богом прошу – садись. Не вынуждай сильничать. Я ведь не отступлюсь.
– А ты попробуй. Не таких лихачей обламывала. Ринат покруче тебя будет, так и он не одолел.
– Ну, чего ты, право слово. Сказал же, люблю. Ты у меня первая, ты и последняя.
– А бороду какого лешего наклеил, от закона бегаешь, ментов чего боишься!
– Никого я не боюсь. Тебя потерять лишний раз не хочу, а борода – потом расскажу.
– Ладно, поверю. Поехали. Но знай – силой меня не взять. Меня веерка таким штучкам выучила – любого злодея могу на колени поставить.
– А как ты разбойника от хорошего человека отличаешь. Вот я, например, опасный, или нет?
– Странный ты! Не по себе мне рядом с тобой садиться. Только любопытная я.
Машину отогнали до ближайшего скверика. Остановились.
У Катьки сердце из груди выскакивает, поверить не может, что Витька и есть Витька. Да не нужен ей никакой Ретт Батлер, будь он трижды миллионер. Только о Витьке девушка и мечтала долгие годы. Только о нём одном.
– Ну, рассказывай, коли грозился, отчего тогда бросил, а теперь вдруг вспомнил, – грубовато, больше, чтобы себя успокоить, провоцировала она старого дружка.
– Соври чего-нибудь правдоподобное, чтобы разжалобить.
– Как на духу, Катенька. Всё расскажу. Только скажи сначала – ты меня хоть немножечко любишь!
– Сначала байки хочу послушать, тогда поговорим.
– Ну, скажи, не томи! Я ведь почему до сих пор жив – о тебе помнил, каждую ночь с тобой разговаривал.
– С чего бы мне в тебя влюбляться! Витьку Копылова любила, а тебя… тебя не знаю. Может ты не тот, за кого себя выдаёшь. На Витьку ты совсем не похож.
– Побреюсь – узнаешь. Я себе зарок дал – не бриться, пока тебя не найду.
– Брешешь. Вот провалиться мне на этом месте – брешешь. Ко мне ещё и не так клеились. Дальше ври.
– Зуб даю. Я ведь никуда в тот раз не поступил, а родителям сказать боялся. Получил повестку в армию и сбежал. Около года на севере бичевал, чтобы не призвали. Тебе не писал, потому, что боялся, что военкомат по писульке сыщет. Потом устал скрываться, сам пришёл на призывной пункт. Из учебки меня отправили в Эфиопию в составе ограниченного контингента группы войск, как бы на помощь братскому народу.
– Сказки рассказываешь. И чего ты там делал, в той Эфиопии?
– Как что – воевал. Не представляешь – сколько там нашего брата полегло, сгинуло.
Витька скинул рубашку. На плече и груди были круглые шрамы, – пулемётная очередь. Еле выходили.
У Катьки на глаза навернулись слёзы. Она прижалась губами к ранам и заплакала.
– А потом… потом, – захлёбываясь слезами, спросила она.
– Потом реанимация, реабилитация, куча операций, больничная койка. Письма из-за границы писать не разрешали. Нас ведь там как бы и не было. У меня в военном билете место службы – Рязань.
– А теперь… теперь ты куда?
– К тебе, Катюха, к тебе, родная. Вот, глянь, – Витька достал из внутреннего кармана колечко, – примерь, должно подойти. Какая же ты красивая стала. Работаешь, учишься?
– На рынке тружусь… грузчиком.
– Кем-кем! То-то я смотрю, от тебя перегаром пахнет. Мамочки родные, это же я во всём виноват! Всё, теперь твоё дело отдыхать.
– Разве я что-то пообещала! Ну, слеза выкатилась, что с того. Я же как-никак девочка.
– Ты же кольцо примерила, грудь целовала… плакала… и вообще. Не морочь голову, Катька, давай лучше поцелуемся. У меня от твоего родного запаха крышу сносит.
– Вот ещё, пока бороду не сбреешь, пока не пойму, что это ты, даже думать не смей. Жить-то где собираешься?
– Само знамо – у жены. Мы же с тобой сколько лет как повенчаны.
– Что-то не припомню такого мужа… и под венец не ходила.
– Так я напомню. Ты же мне самая родная. Ладно, не трепыхайся, я не в претензии. Дурак был, с этим не поспоришь. Это же надо было придумать – от любви на край света свалить. Поехали обновки тебе покупать. У меня денег полно, на всё хватит. Где теперь у вас шмотками торгуют?
– Какие покупки, сказала же – пока не побреешься, пока не признаю – ко мне не подходи.
А сама припала к бородачу, зарылась у него подмышкой, и ревёт.
Кажется, в этот миг она была по-настоящему счастлива.
Мечтать расхотелось сразу.
– Витька, мой Витька. А это точно ты, не обманываешь?
– Вот же я, трогай. Можешь документы проверить.
Дурёха
Покупаю вакцину от чувств – и внутри не болит,
Только изредка щемит в груди, не давая забыться,
И бесстыже раздета весною душа-инвалид…
Ей замёрзнуть не страшно…
Намного страшнее влюбиться…
Только твоя девочка
Знаете, что такое настоящая, выкручивающая из живого тела суставы души тоска-кручина?
Фёдор Михайлович тоже до поры не знал и вот…
– Дурёха, право слово, это как, это почему? Я же тебя… можно сказать первый раз за всю жизнь по-настоящему влюбился. Ну и что, что мне пятьдесят три, а тебе вдвое меньше, девочка моя. Ага, моя… держи карман шире. К экстрасенсу сходить, в церковь? Свечку поставлю, помолюсь, глядишь услышит Создатель, мать его ети… если существует нечто подобное в природе. Где ты, любовь моя!
Мужчина был безутешен, потерян настолько, что подчинённые стали поговаривать о том, что босс по всей видимости стал вдовцом. Кто-то из активистов бегал по этажам со списком – кто сколько готов пожертвовать на печальную церемонию.
Слухи расползались, множились. Люди прятали от начальника глаза.
Все в компании знали, что Фёдор Михайлович – отменный семьянин, каких поискать, что Ильза Викентьевна для него – свет в окошке.
Начало печальных событий было положено в обычной командировке.
Заканчивался формальный срок действия контракта на поставку комплектующих для сборки пылесосов. Нужно было обновить договор.
Можно было послать одного из замов, но захотелось развеяться, хоть на несколько дней отойти от монотонных будней, от постоянного нервного напряжения.
Фёдор Михайлович даже от водителя отказался, сам сел за руль.
Никаких планов строить не было желания. Если честно, он просто хотел отдохнуть ото всех и выспаться.
Рулить делами фирмы был приказом назначен Веретенников, единственный по-настоящему преданный человек, но даже ему была озвучена завуалированная версия переговоров.
Телефон был отключен, жена и зам заранее предупреждены, что переговоры будут ответственными и сложными, что лучше его не беспокоить.
В живописном пригороде был с соблюдением мер секретности снят на неделю уютный домик, где его никто не сможет отвлечь от созерцания природы и чтения, на что в реальной жизни не оставалось ни сил, ни времени.
Вопрос с поставщиками был предлогом для поездки, но его тоже необходимо было решить, с чего и начался побег от самого себя.
– Верочка, – позвал директор завода невзрачную как моль, чересчур серьёзную молоденькую секретаршу, – возьмите документацию, подготовьте договор. Меня ни для кого нет. И кофейку, кофейку нам, милейшая.
– Константин Андреич, где вы выкопали такую “очаровашку” с печальными глазами? Неужто жена выбирала, чтобы соблазнить было нечем, – хихикнул посетитель, намекая на известное всем пристрастие собеседника к слабому полу.
– Не скажите, Фёдор Михалыч, Верочка – такая умница, такая очаровашка. Достоинств у неё немерено. Если бы она не была моей сотрудницей… женщина-огонь, честное слово, на скаку кого угодно остановит. Сражает наповал. Работает, учится, прыгает с парашютом, сплавляется на байдарке по горным рекам. Когда всё успевает?
– Ладно, не суть важно. У меня просьба. Обеспечь алиби на неделю, чтобы комар носа не подточил. Что-нибудь предельно правдоподобное.
– Понимаю, понимаю, дружище, – сам, бывало, грешил. О, женщины!
– Ты не так понял. Зря возбудился. Хочу уединиться, помечтать, покопаться в памяти.
– Одобряю. Самому всё обрыдло. Но подружка не может помешать. Могу поспособствовать.
– Не стоит.
– Не стОит или не стоИт? Шучу. Какие наши годы. Хотя… у меня реально уже два внука. Верочка, у тебя всё готово?
Контракт оформили мимоходом. Выпить за дружбу Фёдор отказался, сославшись на то, что за рулём, а вину за нелицеприятное мнение о Верочке, хотя она о нём даже не догадывалась, решил загладить, чтобы совесть не мучила.
В портфеле нашлась пара совсем не дешёвых безделушек, подаренных некогда компаньонами по бизнесу для супруги, но так и не нашедших применения. Ими и отдарился, поблагодарив девушку за профессионализм и исполнительность.
– Вы, Верочка, прелесть! Был бы немного моложе – пригласил бы на свидание. Благодарю!
Девушка приняла презенты с восторгом: бижутерию тут же примерила, брызнула на тонкое запястье духами.
– Восхитительный букет, Фёдор Михайлович. У меня тоже кое-что для вас есть. Ароматизатор для автомобиля. Авторский дизайн флакона. Не поверите, моделью для эскиза была я.
– Именно в таком неожиданном виде? Не жалко расставаться с шедевром?
– Вовсе нет. Наброски были сделаны на пляже. Художник был очарован моей фигурой.
– О, да! Судя по формам – было чем восторгаться. Позвольте откланяться. Масса, знаете ли, дел.
– Понимаю.
Фёдор Михайлович вышел на свет, зажмурился: романтическая неделя одиночества началась.
Он чувствовал себя счастливым.
Покрутив в руках подарок, Фёдор многозначительно ухмыльнулся, сунул статуэтку в бардачок, – достоинств у девочки действительно хватает. Пусть даже художник приукрасил. “Где мои семнадцать лет…”
Заселившись в арендованный домик на берегу живописного озера, мужчина достал из багажа бестселлер, занимательный триллер, обещавший путешествие в молодость, в благодатные времена романтической молодости.
Прочитать удалось с десяток страниц, когда раздался звонок телефона.
Фёдор поморщился, но посмотрел на экран, где высветился незнакомый номер.
Немедленно был дан отбой. Захотелось совсем выключить аппарат, но привычка – вторая натура: без связи он чувствовал себя неуютно.
Звонок возобновился.
– Мне некогда. Перезвоните позже.
– Не бросайте трубку, Фёдор Михайлович, – прозвучал смутно знакомый весьма приятный женский голос, – это Вера, референт и секретарь Константина Андреевича.
– Говорите.
– Вы забыли папку с документами.
– С какими ещё документами… договор? Ах, да. Я про него даже не вспомнил. Обрадовался свободе. Оставьте пока у себя. Заеду позже.
– Но здесь ваш паспорт. Права и всё такое. Вы ещё не уехали?
– Бред, как права могли оказаться… ах, да, точно. Рассеяный с улицы Басейной. Не могли бы вы привезти злополучную папку? Такси оплачу. Моральные издержки компенсирую.
– Диктуйте адрес.
Через час Вера приехала в уединённую обитель.
– Не откажите отужинать со мной. Право, так неудобно получилось.
– Ну что же, пожалуй, соглашусь. Здесь так мило. Вековечные сосны, хвойный воздух, цветы, озеро.
– Да-да. Стоит протянуть руку с орехами, как со всей округи сбегутся белки. Совсем ручные создания. С веранды видно лебедей. Здесь действительно мило. Я долго выбирал уединённую обитель. Сейчас отпущу водителя, закажу чего-нибудь вкусненькое. Какие блюда предпочитаете, что любите? Не обидитесь, если на столе будет вино?
– Вы один здесь живёте?
– Абсолютно один. Мечтал несколько лет убежать от всех сразу.
– И тут я… уничтожила нечестивым присутствием мечту. Извините! Вот ваши документы. Поеду, пожалуй.
– Нет-нет. От вас я не предполагал убегать, поскольку мы даже незнакомы. Весьма признателен за заботу. Представляю, если бы меня остановили по пути. Так мило с вашей стороны.
У Фёдора Михайловича странно кружилась голова. Перед ним стояла всё та же Верочка, но удивительно привлекательная, фантастически соблазнительная.
Мужчина невольно загляделся, пытаясь сопоставить видимую графику соблазнительной фигурки с теми пропорциями, которые акцентировал в статуэтке художник.
– Не смотрите на меня так, словно хотите съесть. Можете потрогать – я живая. У вас здесь есть лодки? Так хочется покачаться на волнах.
– Не знаю. Должны быть. Сейчас выясню.
– Какой же вы, Фёдор Михайлович… пригласили, а ведёте себя как мальчишка. Расскажите о себе.
– Так нечегорассказывать. Родился, женился…
– С этого места подробнее.
– Учились на одном курсе. Пару раз танцевали. Поцелуйчики, то-сё… Софочка забеременела.
– Брак по залёту. Обидно, досадно. Никакой романтики. А любовь?
– Не помню. Честное слово, не помню. Лирика как-то быстро превратилась в прозу. У меня идеальная жена, прекрасная работа.
– Но чего-то не хватает. Именно поэтому вы здесь. Забавно. Я тоже одна, но мечтаю влюбиться.
– Я здесь неделю буду жить. Составите компанию?
– У меня накопились отгулы. Это так, мысли вслух. Роскошный домик, природа. Мечта! Мы втроём с подругами комнату снимаем. С удовольствием пожила бы в такой изысканной обстановке.
– Вот и чудненько.
– Что насчёт лодки? Катаемся или как? Да, интим исключён. На всякий случай предупреждаю.
– Безусловно, Верочка. Что ты такое говоришь. Даже в мыслях не было.
Одета девочка была слишком скромно. Несправедливость эту Фёдор Михайлович исправил на следующий день: заехали в бутик, купили то, сё… на его взыскательный вкус.
Верочка не кокетничала, не притворялась, вела себя с достоинством, но очень просто.
С ней было так легко, так щекочуще приятно, как ни разу не было за почти три десятка лет семейной идиллии.
Днём они гуляли, беседовали буквально обо всём, даже спорили, вечером вслух читали ту самую книгу, после чего эмоционально обсуждали каждый эпизод за ужином со свечами, делились рассказами о том, чем жили, о чём мечтали.
Ночами Фёдора Михайловича посещали нескромные мысли, но позволить себе приблизиться на более интимное расстояние к ставшей вдруг родной девочке не посмел.
Верочка действительно была умница: она всё видела, всё чувствовала, всё понимала. Её не было нужды завоёвывать.
В предпоследнюю ночь девочка после ужина пришла в его комнату, без рисовки, очень обыденно, словно это было привычным семейным ритуалом, сняла пижаму, нырнула под одеяло и прижалась, прожигая мужское тело нагой грудью, словно так было всегда.
– Почему… Вера?
– Захотелось прислониться, почувствовать живое тепло, поделиться своим. Просто так. Не ищите подвоха, Фёдор Михайлович. Я взрослая. Мой поступок ни к чему вас не обязывает. Мужчина и женщина наедине. Воздух вокруг наэлектризован до предела. Я чувствую ваше желание. Разве можно быть рядом и не заразиться?
– Не хочу, чтобы в последствие тебе пришлось пожалеть. Цветок, который сорвали, быстро вянет. Я стар… для тебя. У нас нет, не может быть счастливого будущего.
– Его ни у кого нет. Есть только иллюзии. Вот вы… у вас есть всё, о чём только можно мечтать: положение, семья, успешная карьера, достаток… а вы от всего этого убегаете. Образ идеального будущего не сложился. Пока оформляли пейзажный фон, антураж, потеряли несколько самых важных элементов, здоровье и молодость, например. Утратили безвозвратно.
– Не научился я жить малым. Стремился быть кем-то значительным, расширял личное пространство, в итоге оказался в лабиринте, из которого нет выхода: слишком много токсичных обязательств.
– Кризис среднего возраста. Самая большая в жизни переоценка ценностей. Женщинам за пятьдесят ещё сложнее. Многие сходят с ума. Моя мама, например, эмигрировала в личное пространство и не вернулась оттуда. Вы мне нужны. Сегодня, сейчас. Вы первый, кто отнёсся ко мне как к девушке, а не как к самке. У меня нет ничего, кроме молодости и стремлений, у вас – ни того, ни другого. Хочу поделиться.
– Щедро.
– Зря вы так, Фёдор Михайлович, я искренне, безвозмездно.
Эта ночь была территорией бесконечного счастья.
Неземное блаженство растянулось на сутки.
Увы, время невозможно остановить, даже когда для этого есть серьёзный повод.
– Верочка, поехали со мной.
– Зачем, Фёдор Михайлович, предлагаете руку и сердце?
– Хотел бы, но… не могу оставить семью. Жена не заслужила такую кару. Назначу тебя замом, введу в совет директоров. Помогу с квартирой.
– Торгуетесь, назначаете цену. Предлагаете роль фаворитки, любовницы. Боюсь, знаете ли, продешевить. Шучу! Просто не хочу превратиться в стерву. Вы мне ничем не обязаны. Расслабьтесь. Мне было хорошо, вам, как я понимаю, тоже. Не нужно ничего придумывать. Я от поцелуя не забеременею, а жизнь… сама всё расставит по местам.
– Я привязался к тебе. Хочу и могу упростить, раскрасить твою жизнь. У меня большие возможности. Хочу быть рядом.
– Будь, пока нас обоих такие отношения устраивают. Мне моя жизнь нравится. Ты – тоже.
– Как ты себе это представляешь? Ты здесь, я – там. Между нами сотни километров.
– Думай.
– Я тебя… люблю! Позволь попробовать сделать тебя счастливой.
– Смело. А там, в кабинете Константина Андреевича, смотрели как на привидение.
Фёдор покраснел, – большое, девочка моя, видится на расстоянии. Не разглядел сразу.
– Я не в претензии. Не вы первый. Внешность у меня неброская. Не стремлюсь выделиться. К богатству тоже равнодушна. Люблю движение, энтузиазм, страсть. Моя широта вам не по силам.
– Поехали, не пожалеешь.
– Не обещаю, но подумаю.
– Я уже всё решил…
– Всё, – заулыбалась Вера, – это очень… очень много. Боюсь, не осилю.
– Где же ты раньше была?
– В какой период времени?
– Когда я был молод.
– Вот вы и ответили на свой вопрос. Домой отвёзёте?
– Хоть на край света.
Верочка всплакнула, когда прощались.
– Сдавай дела, рассчитывайся. Жду звонка. Отказ не принимается. Королевой жить будешь.
Фёдор Михайлович вновь обрёл желание жить, был полон энергии и энтузиазма, сразу по приезду развёл бурную деятельность.
Была снята, со вкусом обставлена квартира, расчищена вакансия зама, продуманы до мелочей нюансы конспирации.
Днём Фёдор Михайлович думал о Верочке, ночами о ней мечтал и грезил, вызывая в воображении объёмные голограммы. Он был счастлив, что такая девушка согласилась быть рядом.
Прошла неделя, затем вторая.
Вера как в воду канула: не звонила, не отвечала.
Пришлось ехать. Но на месте ждало ещё большее разочарование: Верочка уволилась и куда-то уехала, оставив в съемной квартире у подружек лаконичную записку: “Прости и прощай. За меня нельзя решать, тем более всё. Не хочу стать ещё одним токсичным обязательством”
– Дурёха, я же фигурально! Где… где тебя теперь искать!
Впервые в жизни Фёдор Михайлович был по-настоящему влюблён, впервые бессилен перед обстоятельствами.