Час червей

…И возопят Верхние мира сего в бессилии своём,

И с поклоном земным попросят нас в спасители свои,

И пробьёт Час Червей…

Автор обложки Валентин Беляков

© Валентин Беляков, 2020

ISBN 978-5-0050-5377-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Перенапряжение

1

Поезд метро – гигантский сегментированный червь. Он делает глубокий вдох, засасывая через поры потоки человеческого планктона, и несётся сквозь черноту межстанционного пространства, грохоча невидимыми параподиями. Людям это, несомненно приносит безмерную пользу, а ему какое в этом удовольствие? Мы никогда не узнаем…

Я с тоской вспоминал беззаботные времена, когда был способен дышать носом. Ну почему я не ценил этой возможности буквально вчера? Я устало вздохнул. Ртом. И тут же смутился, вспомнив, что запас мятной жвачки иссяк ещё сегодня утром, почти одновременно с запасом бумажных носовых платков. Кто-то облокотился сзади на мой рюкзак, – между прочим, тот и без того был далеко не лёгким, – и надостная мышца напомнила о своём напряжении ноющей болью. Мне тоже не хватает кислорода, госпожа мышца, но я вот что-то не ною. Я осознал, что пробормотал этот бред вслух, и меня лизнула своим наждачным языком новая волна смущения. Я нередко думаю вслух, а сейчас и подавно – повышенная температура даёт о себе знать, туманит рассудок. Меня лихорадит. Голова пульсирует, слегка выталкивая из орбит глаза, и без того вечно выпученные. Разряженный в ноль телефон сквозь поломанные наушники двумя тонкими струйками льёт мне в мозг тишину. Спать.

На куртке откуда-то взялась вульгарно-алая бусинка и лениво покатилась вниз, оставляя на ткани влажный багровый след. Я с вялым любопытством проследил за ней: сорвавшись с куртки, она шлёпнулась на грязный носок моего ботинка, превратившись в пыльную кляксу в форме морской звезды. Через секунду к ней присоединилась её сестра. Я близоруко прищурился и чуть наклонился, чтобы разглядеть их поближе. Кровавая капель участилась. Несколько капель расцвели на полу, пострадали также элегантные сапоги сидевшей напротив меня женщины, сверхъестественным образом сохранившие в такую погоду свой кремово-белый цвет. Я поднял глаза и встретился взглядом с обладательницей сапог. Несколько секунд она молча сверлила меня взглядом с нарастающим возмущением. Наконец, дама не выдержала и скрипично взвизгнула:

– Да ты это специально что ли?! Или спишь на ходу?! Ну и дятел!

Резкий окрик привёл дятла в чувство, он вспомнил, где находится, и с ужасом осознал, что красные капли – не что иное как кровь, льющая у него из носа. Рефлекторно прижал руки к лицу. Судорожно похлопал себя по карманам, вспоминая, что салфетки как раз закончились, заливаясь нервым румянцем и кровью, и ещё сильнее пачкая куртку измазанными в крови пальцами.

В этот момент поезд затормозил. Я пошатнулся, потерял равновесие и упал бы, если бы не схватился за чью-то руку, сжимавшую поручень и чью-то полу пальто. В результате этих действий, вышеперечисленные предметы тоже оказались бесцеремонно испачканы. Всё вокруг начало возмущаться. Я было начал булькать что-то извинительное, но краем уха услышал объявление названия станции. Моей станции. Я стал протискиваться вперед, чувствуя себя неуклюжим, мокрым и грязным, болезненно ощущая, сколько раздражения и неудобства причиняю окружающим. В последний момент один из наушников предательски выскочил из уха и не замедлил зацепиться за что-то в мешанине тел.

Я рванулся вперёд – наружу, червь-поезд с лязгом захлопнул челюсти дверей, выдрал у меня наушники и слабый вскрик и, рокоча, увлёк свою добычу в темноту туннеля.

Я остановился, с трудом переводя дыхание. Тёплые стуйки крови заливали губы, подбородок, пробирались за воротник. Давление и температура… Как не кстати… Наверное, всё же не следовало ехать на учёбу больным. Сгорая от неловкости и пытаясь зажать нос рукавом, я поспешил на пересадку.

Следующую часть пути я простоял, прислонившись к стене, запрокинув голову. На меня бросали беглые взгляды, не то недовольные, не то сочувственные. Впрочем, пожертвовать сидячим местом или салфеткой никто не соизволил, а сам попросить я категорически не мог – губы совсем слиплись от смущения и запёкшейся крови. Теперь она хотя бы текла внутри, тошнотворно обволакивая носоглотку. На вселенском чемпионате неудачников я бы занял второе место.

2

Я отпер дверь квартиры своим ключом, вместо того чтобы позвонить: Билла лучше лишний раз не отвлекать от зомбоящика, а Ида…

Она как всегда стояла в коридоре, поджидая меня. Интересно, она подходит, когда слышит звук поворота ключа в замке или, может, высматривает меня в окне? Впрочем, какая разница, если на этом всё и кончается. Я по привычке пытаюсь поймать отсутствующий взгляд болотных глаз (по оттенку они точь-в-точь такие как у меня – достались нам от матери вместе с редкими белёсыми ресницами), и сердце болезненно сжимается. Ида как всегда смотрит в пустоту.

– Как твой день? – привычно спрашиваю я и сам себе отвечаю: – у меня, как видишь, тоже не задался. Не подашь салфетку? Действительно, лучше пойду сразу в ванную, ты, как всегда, права.

Я обошёл сестру, торчавшую посреди коридора, словно низенький потухший торшер, и ввалился в ванную, тяжело опершись на раковину красными от аллергии руками. Помимо воли я бросил взгляд на своё отражение и успел подумать «ну и пугало», прежде чем всё поле зрения заволокло туманом цвета отсутствия ТВ-сигнала, ноги превратились в желе и заплесневевшие плитки пола прыгнули мне под щёку…

– В ванной кого-то пытали что ль? – ворчливо спросил Билл.

– Я вроде убрал там, – ответил я, хрустя печеньем и звеня тарелками.

– Ты заболел что ль? – все фразы Билла имели сходную синтаксическую конструкцию.

– Я и не выздоравливал, – что там ещё? Остатки вчерашней рыбы, пюре, лимонные слойки, шоколадка…

– М-м, – он, наверное, хотел ещё что-то добавить, но забыл. Окинул неодобрительным взглядом гору еды, с трудом помещавшуюся у меня в руках и презрительно скривился.

– К апокалипсису что ль готовишься? – ого, новый порядок слов.

– Ага, запасаюсь на чёрный день.

– Хватит называть ночь чёрным днём.

Я бы охотно показал, что думаю о его чувстве юмора, но мои пальцы были слишком заняты поддержанием составляющих продовольственной пирамиды.

Наша квартира – маленький огород или глубоководная заводь.

Билл со своим нескладным длинным телом и таким же вытянутым, словно куда-то стекающим лицом больше всего походит на баклажан или кабачок. Он часами лежит неподвижно, как выброшенный из воды морской огурец, лишь иногда подавая признаки жизни – шумно прихлёбывая пиво или переключая каналы.

Я сижу, сгорбившись громоздкой пупырчатой картошкой, обложенный упаковками снэков и банками шоколадной пасты, варенья или сгущёнки, которые с удовольствием поглощаю ложкой прямо из банки, как нормальные люди обычно едят йогурты. Синий свет монитора заливает моё лицо, придавая сходство с утопленником.

Ида напоминает чахлую тщедушную ботву неизвестного корнеплода. Невозможно узнать, что она на самом деле из себя представляет, потому что само растение скрыто слишком глубоко под землёй. А может там и нет ничего – всё сожрал ещё три года назад безжалостный крот. Иногда она покачивается на месте или перемещается в ту или иную часть квартиры без всякой видимой закономерности, словно влекомая глубоководным течением.

Несомненное достоинство еды в том, что она помогает отвлечься от всяких унылых размышлений. К счастью, у меня есть место, куда я могу перенестись из этого проклятого болота.

3

– Вслушайся в этот опенинг. У меня от него приятные мурашки по коже. Хочешь посмотреть вместе со мной или просто так тут стоишь? Можешь сесть, чтобы было лучше видно. Нет? Окей. Сюжет, кратко: это фантастическая история про команду учёных, которые бороздят галактику на космическом корабле и исследуют малоизученные планеты. Банально, согласен. Но это довольно старое аниме, так что когда оно выходило, эта тематика ещё не была так заезжена. Да и есть здесь нестандартные сюжетные ходы. Например, в арке, которую я смотрю сейчас им пришлось притвориться рок-группой чтобы попасть в мир, жители которого не пускают к себе исследователей. Зачем нужно было туда внедряться, поймёшь походу. Наверное… – я с надеждой вгляделся в лицо сестры. По крайней мере она уставилась в сторону экрана, что для неё является высоким уровнем заинтересованности.

– Это моя любимая героиня, Хотару. Во время этого фарса с рок-концертом она играла на ударных, но вообще-то она астрозоолог. Я сам не увлекался биологией, пока не начал смотреть… Глупо, наверное, да. О чём там я?.. В общем, получилось так, что команда разделилась, и единственная возможность спасти друзей – пригнать корабль в другую планетарную систему, за много световых лет. Но для управления кораблём, даже таким небольшим, требуется пилот с очень мощным мозгом. Или несколько пилотов. Например, достаточно двух землян. Я думаю, Хотару найдёт себе помощника из местных, так что введут нового персонажа. Ида, ты меня слушаешь?.. Уже утекла куда-то. Ну и ладно…

Я почти что нахожусь здесь: слышу эхо твоих торопливых шагов, чувствую масляно-металлический запах натёртых до блеска корабельных внутренностей. Индикаторы попискивают как беззащитные новорожденные крысята. Я всё это время незримо присутствовал на корабле, на всех планетах, где вы побывали, поучаствовал, пусть совершенно пассивно, во всех приключениях. Как думаешь, Хотару, если я попрошусь, капитан примет меня в команду хотя бы на испытательный срок? Я понимаю, что ты спешишь, но подожди меня.

Стой, зачем ты бежишь в центр управления? Вывела корабль на орбиту, точнее, дала команду, ведь это он может сделать самостоятельно. Но теперь требуется нейронное подключение, и тебя не пропустит система безопасности, ведь ты землянка, в отличие от твоего обожаемого пилота-полуальдебаранца. Как его вообще взяли в команду, если единственный его талант – сносно управлять кораблём. Наверняка это тёплое местечко выхлопотала его сводная сестра. Что ты вообще нашла в этом лётчике-мизантропе, проведшим своё отрочество в плену космических пиратов?

«Нейронная мощность Вашего мозга недостаточна для управления данным кораблём. В связи с риском для здоровья и жизни пилота, доступ к управлению запрещён» – возвестил бесстрастно-дружелюбный голос искусственного интеллекта. Так-то, я же говорил. Проклятье, я бы пол жизни отдал, чтобы стать твоим вторым пилотом.

«Хорошо, что он показал мне, как обойти блокировку. Друзья, я спешу изо всех сил!» – услышал я мысли Хотару. Что ещё ты задумала?! Это может быть опасно! Но мне остаётся лишь наблюдать, как миниатюрные бледные пальцы что-то напряжённо мудрят с виртуальной клавиатурой, пытаясь обмануть искусственный разум корабля. Несколько неудачных попыток, затем (кто бы сомневался) успех. Не нравится мне это. Вздохнув удовлетворённо и нервно, девушка отвела со лба прядь белоснежных волос. «Начать синхронизацию» – голос звучал неестественно ровно, так что меня ощутимо кольнуло скрытое в нём напряжение.

Тысячи серебристых проводков, толщиной едва ли превосходящие нити паутины, обвили всё тело моей возлюбленной Хотару. Всё остальное помещение погрузилось в полумрак. «До окончания синхронизации осталось пятнадцать процентов… Десять… Пять… Синхронизация успешно завершена», – бодро вещает автомат. Не нравится мне всё это.

«Понеслась» – шепчет Хотару и корабль прыгает в гиперпространство. Это некая абстракция, которую человек не может осознать, но входя в симбиоз с корабельным компьютером умудряется в ней ориентироваться. Бесстрашный астрозоолог совершает отчаянный поступок во имя своей команды, приняв на себя непредназначенную для неё роль пилота. Как это банально… И как иронично, если учесть, что всё это время она была почти аутсайдером в компании друзей.

Сложно изобразить в псевдотрёхмерном мире анимации гиперпространство, которое толком и представить нельзя, но ещё сложнее описать словами. В первую очередь напрашивается сравнение с бесконечным калейдоскопом. Моя бесстрашная Хотару уверенно ведёт по нему корабль. Я вижу отражение разноцветного сияния гиперпространства в её красных глазах. Лицо выражает крайнее напряжение. Постепенно красными становятся не только радужки – белки окрашивают в розовый лопнувшие капилляры. « Внимание! Опасный уровень нагрузки! Выйти из гиперпространства?» – спрашивает корабль. «нет» – уверенно отвечает Хотару. «Да, да!» – мысленно умоляю я. корабль бороздит бесконечный радужный океан, в котором проплывают силуэты сложных стереометрических фигур.

«Жизненные показатели пилота на критическом уровне, – бесстрастно вещает машина, – ввести стимулирующие вещества?»

«Вводи»

«Температура тела пилота сорок один градус по Цельсию и продолжает подниматься. Понизить температуру в салоне корабля?»

«Да, чёрт подери, да!» – хриплым шёпотом кричит девушка. На корабле становится холодно, как в могиле. Изо рта девушки при выдохе вырывается пар. Из носа и ушей начинает идти кровь, напряжённое выражение лица постепенно превращается в страдальческую гримасу. Я бы отдал что угодно за возможность взять на себя хотя бы часть твоей боли, но мы существуем в разных реальностях. Запёкшимися от крови губами она шепчет имя этого злогребучего пилота. Полёт длится целую вечность. Но наконец, корабль сообщает, что мы на подлёте к нужной планете и предлагает включить автопилот и запустить программу приземления.

В следующем кадре я вижу команду в окружении врагов, и корабль прибывает в последнюю минуту. Но мне не до того, чтобы ликовать об их счастливом спасении – покажите мне Хотару! Пилот-полуальдебаранец вбегает в рубку. На его вечно равнодушном лице видны проблески беспокойства (малолетние анимешницы – его фанатки – всегда бурно умиляются в такие моменты). Он врывается в рубку и видит Хотару – девушка сползла на палубу из пилотского кресла, руки её безжизненно раскинуты, лицо залито кровавыми потёками, а застывшие глаза смотрят в пустоту.

Я залпом досматриваю три последние серии, не следя за сюжетом, в надежде найти хоть намёк на воскрешение любимой героини. Но безуспешно. Истекли последние секунды последней серии. Это был последний сезон. Я медленно закрываю лэптоп, откладываю в сторону и опустошённо смотрю на свои руки. Зрение расфокусируется, глаза заволакивает влажная солёная пелена. Всё кончено – я остался совсем один.

Глава 2. Черви на клавиатуре

1

Я чувствую себя рыбой. Глубоководной рыбой, плавающей совсем близко ко дну океана – там, где всегда тёмно, очень холодно и почти нет кислорода. Давление здесь колоссально – рыба никогда не сможет подняться повыше. Все её силы уходят на то, чтобы не погрузиться ещё глубже, остаться хотя бы на том уровне, на котором она сейчас.

У рыбы нет шеи. Поэтому она не может поднять голову и разглядеть наверху хоть что-нибудь, что придаст ей сил на попытку подъёма. Ей остаётся лишь закатывать подслеповатые глаза, чтобы изредка проследить взглядом быстрое и грациозное движение рыбок, обитающих ближе к поверхности. Их плавание легко и свободно, как полёт, а чешуя сверкает и переливается на солнце. Радость, красота, активность, любознательность – для них это естественно, как дыхание. И из-за этого глубоководная рыба неописуемо завидует им. Она ненавидит их, но и себя никогда не сможет полюбить. И едкая смесь стыда, зависти, безмерной усталости и злости пробуждают в ней желание содрать свою мерзкую склизкую кожу.

Да, вот так я чувствовал себя. Но до вчерашнего дня у меня по крайней мере был луч света, державший на плаву. Я действительно любил Хотару, и для меня она была реальнее многих людей. В её словах я находил вдохновение и ободрение, её поступки подсказывали правильный выбор. Именно её я представлял, когда хотел выговориться о своих проблемах или просто слишком нервничал, чтобы заснуть. Образ Хотару заполнял мои фантазии и сны. Как только последний луч света погас, рыба в изнеможении опустилась на дно.

У меня есть по крайней мере одна хорошая черта – я умею плакать беззвучно. За ночь я выплакал все слёзы, давясь беззвучными рыданиями, и к утру заснул беспокойным болезненным сном. Сквозь сон я чувствовал, как Билл предпринял попытку меня разбудить, но вскоре он оставил меня, видимо, поняв, что я болен. По ощущениям, температура у меня снова поднялась очень высоко: кости ломило, болела голова, а глаза горели под веками. Вернулась боль в горле, отпустившая пару дней назад. Раньше я не позволял болезни растерзать себя, силой воли держа организм под контролем, ведь иначе мне пришлось бы остаться дома, пропустить несколько дней в школе, а за это время… Подумать страшно, сколько накопится долгов, которые потом придётся разгребать.

Однако, теперь мне было абсолютно всё равно. Было ли такое спокойствие приятным облегчением? Скорее оно напоминало ситуацию, когда по руке бьют молотком настолько долго, что она просто перестаёт чувствовать что-либо. Несколько суток я пролежал, вставая с постели только чтобы сходить в туалет или принять лекарства, которые Билл соизволил купить. Мне даже ни разу не захотелось есть за всё это время.

Интересно, существуют ли иные стимулы вставать с постели, кроме тревоги и стыда? Наверное нет, ведь я даже не могу их представить. Спустя несколько дней совесть и нервозность проснулись, и я заставил себя встать, включил своему сознанию автопилот и продолжил делать всё то же, что обычно. Я часто применяю этот приём: если становится совсем невмоготу, начинаю играть, что я зомби или робот, отсекаю все лишние мысли и просто делаю то, что должен без всякой мотивации или удовлетворения от результата. Теперь эта полезная игра стала моей реальностью.

Когда-то давно, в детстве, когда я ещё был способен формулировать свои мысли, по крайней мере письменно, я пробовал писать истории. Переносил на бумагу события с планеты моего воображения, от которого сейчас не осталось даже жалкого астероида. Уже тогда я совершенно не понимал людей, пишущих фанфики. Сама идея настрочить что-то по чужой вселенной, с чужими персонажами вызывала во мне лёгкую брезгливость, всё равно что пользование чужой зубной щёткой или донашивание пижамы. Но сейчас мне было совершенно необходимо хоть ненадолго нарушить правила игры в робота и сделать себе приятное – найти фанфик, где Хотару остаётся в живых.

Я провёл за монитором весь вечер, выискивая альтернативные сюжеты, но натыкался на смерть своей вайфу снова и снова. А если и попадались истории, где она не погибала, они звучали так фальшиво, что я не верил им. На секунду у меня появилась идея написать что-нибудь самому, но я знал, что сам себе тем более не поверю. Несмотря на затёкшие и ноющие от неподвижности мышцы, резь в глазах и головную боль, я решил продолжить мучительные поиски. Но внезапно заметил краем глаза подошедшую ко мне почти вплотную сестру. От неё исходил странный земляной запах. Глядя поверх монитора, она протянула мне через плечо руку, сжатую в неплотный кулак.

– Какого тебе надо? – раздражённо спросил я. Она разжала руку.

Прямо на клавиатуру шлёпнулся склизкий серо-розовый комок. Я даже не понял сначала, что это такое, но он зашевелился, разделившись на множество извивающихся дождевых червей. Они тут же стали расползаться в разные стороны, судорожно вытягивая и сокращая свои влажные тела. Я так резко подался назад, что опрокинулся навзничь вместе со стулом. Из-за сдавившего глотку рвотного спазма, я поначалу даже не смог закричать. Не отрывая взгляда от стола, я с лихорадочной поспешностью попятился назад, пока не упёрся спиной в угол комнаты. В панике вжавшись в стену, я наконец нашёл в себе силы сделать вдох и издал пронзительный, рыдающий вопль. В глазах всё поплыло, и моё сознание, парализованное нестерпимым страхом, перенесло меня в одно из воспоминаний почти восьмилетней давности.

2

Безлюдный тенистый уголок парка дышит прохладой. Именно на этой поляне, где столько хороших ветвистых деревьев, куда взрослые не приводят выгуливать своих детсадовцев, ребята чуть постарше решили построить шалаш. Трое мальчишек и две девочки, (два моих одноклассника, девочка на класс старше, и двое незнакомых ребят лет по двенадцать) организовали настоящее тайное общество – уже третий день подряд они приходили сюда, деловито шушукались, чертили на земле чертёж будущей базы, таскали палки и картонки. И мне страсть как хотелось присоединиться к их интригующей игре. Но меня в тайное общество не принимали: кому понравится водиться с таким неповоротливым молчаливым недотёпой. Однако, я не сдавался.

– Привет!

– О, снова ты. Достал.

– Но можно всё-таки…

– Нет!

– Но я буду помогать! Могу таскать самые тяжёлые палки… И кое-что полезное вам принёс, – я нервно пошарил в порванном кармане, – вот! Это – скотч! Он сделает вашу базу крепче.

– Хм… – самый высокий из мальчиков (должно быть, он здесь за главного) как бы нехотя приблизился ко мне, выхватил скотч, небрежно рассмотрел и процедил сквозь зубы:

– Ладно, так и быть. Помогай. Иди и собери… Ровно двадцать червей.

– Так точно! – радостно воскликнул я и побежал исполнять указание, лосем проламываясь сквозь кусты.

– А зачем нам червяки-то? – услышал я писклявый девчачий голос.

– Да просто так, чтоб под ногами не путался.

Я не понял, кто должен не путаться под ногами, поэтому рьяно приступил к поискам. Не так просто было выкапывать дождевых червей без лопаты, тем более, что дождя давно не было. Тем не менее, через пару часов я управился с этим. На полянку я вернулся весь потный, с грязными коленками и обломанными ногтями, но чертовски довольный. В горсти у меня копошились отборные червяки.

– Фух, принёс! Тут целых двадцать два, а не двадцать, и я выбирал покрупнее!

– Припёр-таки? Ого! Фу…

На меня смотрели с неподдельным удивлением и раздражением. Но тут на лице главного мелькнуло злорадство, которое я, по детской наивности принял за улыбку одобрения.

– Это было лишь первое испытание на пути в тайное общество.

– Я готов к следующим!

– Хорошо. Тогда подойди к этому дереву, встань спиной и протяни руки назад.

Я так и сделал. Затем позволил туго стянуть себе руки моим же собственным скотчем. От этой новой захватывающей игры мне было слегка не по себе, но я так гордился осознанием своей храбрости!

– Теперь открой рот.

Я открыл.

– И-и-и… Принимай доставку! – с этими словами он попытался засунуть червяка мне в рот. Ну уж нет! На такое я не подписывался – это же просто издевательство какое-то!

– Не буду я! Убери!

– Как так! Каждый член нашего клуба обязан пройти вступительное испытание! – осклабился парень, нависая надо мной. Остальные строители прервали свои дела и обступили нас, предвкушая новую потеху.

– Тогда… – едкие слёзы обиды и разочарования сдавили мне горло, – не нужен мне ваш дурацкий клуб! Я и сам шалаш построю, лучше вашего!

– Ахаха! Этот малолетка сам построит базу! Только фиг ты отсюда уйдёшь! Вот сейчас начнёт темнеть – нас всех домой позовут. А ты тут стой! Стемнеет, и тебя волки с маньяками съедят.

Я тут же попытался вырваться – не тут-то было. Руки были склеены очень крепко, и мои попытки ослабить путы только причиняли боль. Они покатывались со смеху. Я разрыдался. Клуб продолжил свою бурную деятельность, а я всё плакал и плакал, надеясь, что меня услышит какой-нибудь взрослый, и справедливость восторжествует, пока не получил увесистую затрещину. Опасаясь новой боли, я лишь тихо всхлипывал, поникнув головой.

Тени деревьев сгустились и удлинились, став похожими на плоских чудищ с когтистыми кривыми пальцами. Ребята собрались уходить. Я окрикнул их срывающимся голосом.

– Х-хорошо! Я это сделаю! Только, умоляю, не о-оставляйте меня здесь одного!

– Только чур не жульничать!

Возможно, если бы я мог зажать нос, мне было бы хоть немного легче, но так как руки мои были связаны, я был вынужден ощущать их затхлый почвенный запах. Примерно на половине экзекуции меня стошнило.

– Фу-у-у! Так и быть, это снова можешь не есть. Но то, что осталось – будь добр!

Я мечтал потерять сознание, да хоть умереть ни сходя с места, но этого не произошло. Пытка была доведена до конца. Они зашли за дерево, и я уже напряг ноющие руки, ожидая, что меня вот-вот развяжут… Но шумные шаги моих мучителей стали быстро удаляться.

– Вы же обещали! Отвяжите меня!

– Ты просил не оставлять тебя одного. Ты и не будешь один – здесь же волки и маньяки! – засмеялись голоса из темноты.

– Пожалуйста!

– Засунь себе своё «пожалуйста»!.. И учти: расскажешь кому – будешь каждый вечер так питаться, уж не сомневайся!

Я кричал и плакал, пока их насмешливые голоса не растворились в вечерней тишине лесопарка. Потом эхо собственного голоса так напугало меня, что я не мог больше выдавить из себя ни звука, только корчился иногда от рвотных позывов. Заломленные за спину, перетянутые, исцарапанные корой руки нестерпимо саднило. Начал накрапывать дождь. Меня нашли родители (тогда они ещё жили вместе), но то было уже под утро.

С того случая я боюсь всего, что двигается червеобразно. Но ещё больше я боюсь людей.