Фея в розовом сиропе. Как преодолеть тревожность, чтобы жить ярко и в удовольствие

Глава 3. Посмотреть в лицо тревоге

«Тревога имеет смысл. Хотя она может разрушать жизнь человека, тревогу можно использовать конструктивно. Сам факт, что мы выжили, означает, что когда-то давно наши предки не побоялись пойти навстречу своей тревоге», – писал американский психолог Ролло Мэй.

Действие тревоги – это готовность дать отпор, реагировать, способность защищаться, возбуждение, напряжение, когда ждешь, что вот-вот тебе понадобятся твои ресурсы. И это нормальная реакция хомо сапиенсов, когда есть возможная угроза. Например, на дворе ночь, а ты идешь одна по пустынной улице. Это тревожно, организм мобилизуется.

Но бывает так, что причины для тревоги уже далеко в прошлом, а внутреннее напряжение осталось. Постепенно накапливаясь, это состояние становится антидругом, демоном на левом плече, который заставляет сомневаться в себе. Он больше не друг, но его трудно выгнать, и он постоянно рядом. Таким образом нормальная тревога постепенно превращается в тревожное расстройство: беспомощность, ожидание неприятностей или катастрофы. Ты ждешь проблем, а демон шепчет, что они уже за углом, истощает физически. Тревога перестает быть адаптивным механизмом, и жизнь человека наполняется постоянным беспричинным страхом.

Есть несколько видов тревожных расстройств. Рассмотрим некоторые из них.

• Генерализованное тревожное расстройство – общая тревога, которая не связана с определенными объектами или ситуациями. Я подумала, что у меня именно она и была. Бывает, что начинаю чего-то бояться, и ни с чем это не связано, это чувство просто приходит ниоткуда.

• Панические атаки – приступы сильной тревоги или страха, чаще – страха смерти. После встречи с Костлявой я реально боюсь умереть. В частности, задохнуться или утонуть. Однако такого, что ни с того ни с сего забиваюсь в темный угол и трясусь, как осиновый лист, боюсь, что умру, нет. Надеюсь, у вас тоже нет. Все в мире относительно.

• Социальные фобии – боязнь негативной оценки, критики. Прочитала это определение и записала себя в ряды социофобов. Я как раз именно такая – нежная душа, которая может полночи реветь в подушку, потому что одному из пяти человек не очень понравился мой рассказ и он, редиска, имел наглость сказать об этом вслух.

• Агорафобия – боязнь открытого пространства; клаустрофобия – боязнь закрытого пространства. Страх остаться дома одному или выйти из дома одному, не справиться с ситуацией.

Образованные люди говорят, что эти не очень симпатичные и непривлекательные расстройства в течение жизни могут возникать вновь и вновь. Ну что ж, надо просто научиться их использовать наилучшим для себя образом.

Как проявляется тревога?

• Повышается давление. Наверное, как у свекрови, которая в этот момент содрогается, ни жива ни мертва. Только для молодежи это не очень-то солидно, не по возрасту такие ощущения испытывать.

• Сердце быстро колотится, как у испуганного зайца, если вы когда-нибудь такого видели. Лично я не видела, но могу представить напуганного ушастого пушистика.

• Потливость. Как на фитнесе, только в этом случае вы не приседали и не жали штангу. Кстати, это можно, наверное, записать в список способов похудения: «заведи» тревожность и отощаешь без диет. Шутка, это очень вредный способ.

• Ощущение, что сотни иголочек втыкаются в руки и ноги. Разочек окунитесь в прорубь – и поймете, что это за ощущения.

• Ощущение холода или жара. Ну тут все ясно.

• Нехватка воздуха.

• Ком в горле.

• Неприятное чувство в области желудка.

• Может подташнивать.

• Не можете усидеть на месте.

• Мышцы напряжены.

• Чувство страха.

• Чувство нереальности, словно выпадаешь из момента. Однажды я шла по улице и провалилась в пучину сознания, а когда очнулась, была очень удивлена: не понимала, где нахожусь.

• Головокружение, легкость в голове, ощущение парения, предобморочное состояние, как после двухдневной голодовки.

• Пугливость. Ну про ушастого я уже говорила.

• Нетерпеливость. Вот, кстати, тоже обо мне. Иногда нет никаких сил терпеть. Невозможно усидеть, надо бегать, двигаться, переставлять что-нибудь.

• Трудно сконцентрировать внимание. Вы в сотне разных мест и одновременно нигде. Это обо мне. И суп варю, и по телефону разговариваю, и книгу читаю, и проверяю уроки, а еще думаю о том, что потерялась любимая розовая ручка. Где бы она могла быть?

Причины появления тревожности

В развитии тревожных расстройств играют роль три группы факторов.

• Психосоциальный стресс (социальные стрессы и межличностные конфликты).

• Биологические причины (генетически обусловленная подверженность стрессу). Например, мой папа очень неспокойный человек, а мама склонна загоняться по каждому поводу…

• Поведенческие механизмы (подкрепление и социальное научение в возникновении ряда симптомов тревожных расстройств).

И если верить мнению людей, которые восемь лет зубрили науку, медицину и прочие полезности, я не одна слегка не в себе. Этим расстройством страдает много тысяч людей – от 5 % до 24,5 % от всех хомо сапиенсов в мире. Чаще всего этому недугу подвержена прекрасная половина человечества.

Так что же такое тревога?

Это внутреннее переживание, когда у человека нет четкого понимания, что его ждет.

Все те же самые белые халаты говорят, что вылечить ее можно с помощью психотерапии, медикаментов или комплексно, как уж пойдет. Я не была на психотерапии, это дорогое удовольствие, антидепрессанты сама себе не назначала, хотя мысли были. Но вообще у меня другая история.

Часть 2. Раненая птица

Глава 1. Когда тебе больно

Живи так, как хочешь ты, а не как ожидают от тебя другие. Не важно, оправдаешь ты их ожидания или нет, умирать ты будешь без них. И свои победы одержишь сам!

Конфуций

Философия жизни. Этот день отмечен шрамами на моем теле. Такой не забудешь.

«Где дефибриллятор?» – первая мысль, которая посетила мою голову, когда я пришла в сознание. Такое чувство, словно я – героиня фильма, только предпочла бы быть по ту сторону экрана. Белый свет, четкой картинки нет, нечем дышать, голоса людей вокруг. Нахожусь как под толщей воды, кручу головой и пытаюсь увидеть аппарат, который сейчас точно понадобится, потому что скоро будет остановка сердца. Я это четко ощущала, так кто же его готовит? С ужасом понимаю, что никому нет до меня дела. Что происходит? Мой запас воздуха закончился, должны же мне помочь… Животный страх, паника, осознание того, что это не сон, моя жизнь вот-вот оборвется… Я стала дергать руками в попытке дотянуться до своего горла. Совершенно пустая затея – они привязаны.

Днем ранее

Мне снится сон: я захожу в подъезд дома, где выросла. Пятиэтажная серая хрущевка, желто-оранжевые стены, немного потрескалась краска. Ноги еле переставляю, они тяжелые, словно свинцом налитые, через усилие и боль поднимаюсь, лестницы начинают двигаться, искривляться и рассыпаться. Я пытаюсь идти дальше, но между мной и следующей лестницей – пропасть… Этот сон мне снится время от времени, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту и ужасе: никак не могу дойти до квартиры, добраться домой… Хоть и живу уже отдельной жизнью, и это уже давно не мой дом.

Лежу в позе эмбриона, обнимаю свои ноги, тихонечко содрогаясь от слез. К полуночи почувствовала себя плохо, а к утру уже выпила около шести таблеток болеутоляющего, но режущая боль внизу живота растеклась по всей брюшной полости, терпеть уже почти невозможно.

Сейчас у нас гости – не простые, а клиенты, которым мы помогаем привести самочувствие и физическую форму в порядок. Уже семь месяцев как мы закрыли офис и принимаем на дому. Обычно к ним выхожу я, но не сегодня. Муж берет на себя приятные хлопоты пообщаться с ними, накормить коктейлем, узнать, как у них дела и настроение.

Когда наши подопечные уходят, мы вызываем скорую помощь: совершенно очевидно, что само ничего не пройдет. К тому же меня выворачивало наизнанку несколько часов подряд, организм обезвожен, я чувствую слабость и вялость. Было бы здорово получить глюкозу и восстановить уровень электролитов, а еще какое-нибудь ядреное болеутоление.

Скорая приехала довольно быстро.

– Тошнота, рвота, головокружение? – посыпался стандартный набор вопросов. – Операции были, аппендицит удаляли?

Лежу, корчась от боли.

– Вчера мы ходили на день рождения – наверное, отравилась, – говорю, чтобы ускорить медработников. – Мне бы капельницу с глюкозой и укол.

Красивые изогнутые брови взлетели вверх: женщина услышала, но оставила без комментария мою просьбу и начала ощупывать живот, подавила на разные его участки. Чем усерднее она давила, тем больше я морщила лицо и постанывала. Было ужасно больно, куда бы она ни нажимала.

– Надо ехать в больницу, – сказала она. – Может, и отравление, а может, и аппендицит. Точно скажут только после тщательного обследования; провести такое дома, конечно, не получится.

Я поднялась из лежачего положения, и у меня закружилась голова, тошнота подкатила к горлу. Могу представить, что и цвет лица стал зеленым. Кое-как сползла с кровати и направилась к шифоньеру, пытаясь найти подходящую одежду. Но больной мозг не хотел быть сейчас полезным. Я взяла первое, что попалось (к сожалению, эту одежду сложно было назвать функциональной), с трудом натянула тесную кофту и обтягивающие лосины.

Все движения давались с большим трудом. Собрала черный рюкзак, документы, тапочки свекрови (своих нет, босиком дома хожу), целлофановый пакет. Из соседней комнаты раздались вопли младшей дочери, муж ушел к ней. Не знаю, как так вышло, но по велению непонятно чего свекровь уехала еще вчера в гости, старшая дочь тоже осталась с ночевкой у моей мамы. И сейчас я буду вынуждена ехать в больницу только в сопровождении медработников. Не знаю, как справлюсь одна. Мозг плохо соображает. Надеюсь, что мне помогут ориентироваться в пространстве. В компании врача и медбрата поплелась к лифтам.

– Я слышала, что больницы сейчас перегружены, вряд ли там будет место для молодых девушек с болящим животом, – пытаюсь завязать разговор, а то неуютно ехать в абсолютной тишине в маленьком пространстве лифта.

– Если понадобится операция, найдут, – бескомпромиссно сказал молодой человек.

Вот и поговорили. Я очень сомневалась, что понадобится оперативное вмешательство. Только не мне: я веду здоровый образ жизни, занимаюсь спортом, сбалансированно питаюсь. Да я же людям помогаю улучшить качество жизни. Я не могу заболеть чем-то, что потребует операции. Мои бы слова да Богу в уши…

Запах хлорки, обшарпанные зеленые стены, приемное отделение – городская больница. Меня завели в кабинет, положили на кушетку и попросили ждать. Я смотрела на желтый свет лампы на потолке. Женщина из скорой сидела рядом на стуле, уткнувшись в телефон, периодически тяжело вздыхая и хлюпая носом.

– А что вы ели на празднике? – не знаю зачем спросила она – наверное, устала сидеть в тишине.

Я сказала, что тортик с желтыми цыплятами, салаты, мясо… Впрочем, скоро подошел врач, и мой эскорт отпустили. Снова ответив на 500 вопросов, я получила стопку бумажек: на анализы, рентген, УЗИ. В какой-то момент боль уменьшилась, и я уж было подумала, что быстренько сейчас пробегу по кабинетам – и домой.

Сижу в очереди на УЗИ и возмущаюсь про себя, что тут умрешь быстрее, чем окажут помощь. Во рту пересохло, в спешке забыла взять с собой бутылку воды, огляделась по сторонам – кулера нигде не видно, да и вряд ли он здесь есть…

«Вода из-под крана, что еще остается…»

– Я отойду ненадолго, – предупредила женщину справа.

Сгребла рюкзак и куртку в кучу. Встала, в глазах потемнело, голова закружилась, но медленным шагом, придерживаясь за поручни у стены, пошла. Я бы хотела бодро шагать, но получалось только ползти, как слизняк, преодолевая головокружение. Я видела, что люди с беспокойством поглядывают в мою сторону, но молчат. Вот уже дошла до кабинета, где меня принимали, осталось еще чуть-чуть и буду у туалета, но… в глазах резко потемнело, меня затянуло в какой-то густой и вязкий дурман. Я забываю, где нахожусь. Мое обмякающее тело успела подхватить врач, которая оформляла меня, она усадила меня на стул, дала стакан воды и нашатырный спирт на ватке. «Какая гадость, словно в погребе побывала, где овощи лет 200 уже гниют», – пронеслось в сознании. Какой же он вонючий… Теперь понятно, почему это средство используют, чтобы приводить в сознание. Пробрало до самого мозга.

По результатам обследования меня направили на лапароскопию^[3].

– Вот, подпишите бумагу, – мне дали ручку и документ на подпись.

– Это я за свою смерть расписываюсь? – пытаюсь пошутить, успокоиться и сохранить лицо, а самой страшновато.

На самом деле так и есть: официальные бумаги снимают почти любую ответственность с врачей, никто не дает гарантий, что все будет отлично. Бегло прошлась взглядом по горячей бумаге, которая несколько секунд назад вылезла из принтера, и действительно – никто ни за что не несет ответственности, если что – сама слабачка и не справилась. С надеждой на лучшее и большое везение черкнула в конце документа свою закорючку. Конечно, никто не согласился с моей формулировкой. Да и вообще заверили, что это мини-вмешательство в организм даже за операцию не считается, а бумага… так, формальность. На языке врачей может и не считается, но вот надрезы будут и следы останутся, а я всю жизнь боялась шрамов.

– А может, я домой поеду все-таки? – делаю попытку образумить их.

– Можете ехать, но вернетесь. Анализы у вас очень плохие, – вот так меня отбрили.

Перед тем как сдать все свое добро – рюкзак, деньги и телефон – в гардероб, позвонила маме.

– Мам, – звоню почему-то ей, а не мужу, надо ведь предупредить, что меня не будет на связи часа четыре. – Позвони Марату, скажи ему тоже.

Мама обещала, что так и сделает.

И поехала на третий этаж в каком-то огромном квадратном лифте – большая скрипящая металлическая коробка. Еду я в сопровождении все той же тетечки, которая со мной тут возится уже несколько часов. Она посмотрела на мои тапки и маленькую дырочку на большом пальце, покачала неодобрительно головой. Ну я же не в отпуск собиралась, куда должна была взять свою самую лучшую одежду и обувь, чтобы блеснуть.

Проходим мимо палат.

– Фу-у, как воняет, – говорит моя провожатая, – неужели нельзя помыться или хотя бы влажными салфетками обтереться?

Понимаю ее негодование, на этаже действительно пахнет пóтом и немытыми телами. Обращаю внимание, что здесь есть ванная комната, и думаю, что, если вдруг здесь надолго, есть где привести себя в порядок. Мы остановились у ширмы, которая стояла в коридоре.

– Все снимай, – говорит она, – вот, наденешь халат и бахилы.

Сглатываю вязкий ком, начинаю дрожащими руками стягивать кофту.

– А все – это докуда? – решила все-таки уточнить степень оголения.

– Все – это все, трусы тоже.

«Ну просто супер, – думаю про себя. – Сейчас буду тут голая в голубом одноразовом халатике и синих пакетах на босу ногу».

– Кольца есть?

– Есть… – говорю и тянусь к нему, инстинктивно поглаживая.

Это не обручальное кольцо, хоть и на безымянном пальце, – подарок родителей на день рождения, который был неделю назад. Обручального у меня нет, у мужа тоже, потому что и свадебного ритуала не было. Так… скромная регистрация брака за три дня до рождения старшей дочери. Почему не купили кольца? А зачем? Это ведь часть свадебной атрибутики, карнавала; коль не было этой феерии, тогда и ни к чему ее детали. По крайней мере, мне это не нужно.

– Тоже надо снять, иначе потом резать придется.

Да что же это… Снимаю кольцо, оно цепляется за складочки кожи, царапаюсь, его закутывают в кофту.

– Потом все вернут, я оставлю вещи в операционной.

Как же жутко и омерзительно, иду по ледяному бетону, ступни ног сводит от холода.

Дрожащей рукой толкаю белую дверь. Захожу в холодное помещение, окна настежь открыты, ветер свищет. Кожа покрылась мурашками, я задрожала от холода и страха еще сильнее. Пальцы ног уже онемели. Тело пробивает озноб, страх накатывает вместе с тошнотой, поглощает сознание.

«Я не боюсь…»

Глава 2. И грянул стол

– Добрый день, – здороваюсь и вижу только молодого мужчину, сидящего в конце зала вполоборота за компьютером.

«Господи, – думаю, – меня будет оперировать студент… Так, ладно, соберись, он профессионал своего дела».

Сжимаю и разжимаю потные ладошки, чтобы немного успокоиться. Оглядываюсь в попытке понять, насколько это помещение совпадает с моим пониманием операционной. И то, что я вижу, удручает. Где софиты, медицинские аппараты, белые простыни, инструменты, стеклянные и металлические покрытия и предметы? Передо мной только сиротливый коричневый стол и одинокая круглая лампа сверху.

«Мне совсем не страшно…»

Подхожу к этому сироте, он длинный и очень узкий.

«Как они сюда людей с лишним весом кладут? – мелькает мысль. – А-а, так, наверное, поэтому в приемном отделении уточняли мой вес – чтобы в правильный кабинетик определить. Не о том думаешь, Юля, не о том, – одергиваю свой поток мыслей, – тебя сейчас в состояние овоща погрузят, дырок в животе наделают, а тебя заботит такой странный вопрос. Да вот даже о возрасте врача беспокоиться сейчас логичнее, но мы с логикой не всегда дружны».

– Проходите, ложитесь, – слышу в ответ, но полностью лица не вижу.

Спустя минуту молодой врач уточнил, что халатик придется снять.

«Да что же сегодня такое – перед всеми разденься, я в стриптизерши не записывалась…» – мысленно возмущаюсь ситуацией. Но это все нервное. А еще я все-таки переживала, как этот «мальчик» один-одинешенек будет проделывать все сложные манипуляции…

Обнажая тело, прикрываясь руками, пыталась залезть на узкий стол, стараясь совсем уж не сверкать своими прелестями. Почему-то носилки из военных фильмов вспомнились – мне кажется, этот стол очень их напоминает. Легла, как сказали, тело ровное, как струнка, руки по швам. Он подошел и попросил вытянуть правую руку, обтер место сгиба спиртовой ваткой и стал вводить иглу от капельницы.

«Я не дрожу…»

– Это местная анестезия, вы будете в сознании, но словно в сонном состоянии, не переживайте, боли не будет.

Я переживала все равно: вдруг анестезия не сработает и меня будут резать заживо…

– Говорят, общий наркоз хуже, – не успокаиваюсь и продолжаю вести диалог.

«Боже, нет, я до чертиков боюсь, мне очень страшно…»

– Да, наркоз много забирает.

Замолкаю.

– Так, всех вызвали.

«Кто это?»

Где-то вдалеке слышу звонкий женский голос, и операционная постепенно наполняется людьми. Я тихонько выдыхаю и успокаиваюсь. «Слава Богу». Вижу людей постарше. Ко мне подошла женщина, чей голос я только что услышала, и стала покрывать мое обнаженное тело халатом, потом привязала ноги и руки к столу. Правда, правую еще оставили.

– Поставьте подпись за наркотические вещества, – попросил бодрый мужской голос справа.

Пытаюсь повернуть голову, чтобы увидеть его хозяина, а еще надо приспособиться взять ручку, лежа не очень-то удобно автографы раздавать.

«Я же ставила подпись, зачем еще?»

– Героин, что ли? – спросила я.

Он хмыкнул. А что, в моем представлении это и есть наркотики. Над моим юмором тихонько посмеялись присутствующие, а потом люди в белых халатах продолжили методично выполнять свою работу. Запах спирта и медикаментов ударил в нос. Вспомнился анекдот: спирт, скальпель, огурец…

– Считайте от десяти до одного, – сказал медбрат.

Теперь мне стало понятно, что он не врач, а его помощник.

«Все хорошо, успокойся и считай…»

Начинаю счет – десять, девять, восемь. Голову повело, я еду в поезде, целая куча вагонов, они в каком-то диссонансе, и что-то странное в голубом говорит мне: «Юля-я-я, Юля-я-я…» Что за чертовщина? Ничего не понимаю, я где?

Сознание потихоньку проясняется, лежу в палате, рядом со мной сидит гинеколог, которая меня осматривала сегодня при поступлении.

– Я забрала вас в свое отделение, – сообщила она.

У меня поток слез никак не останавливается.

– Я не могу перестать реветь, – слезы все катятся и катятся, мне кажется, что подушка уже мокрая насквозь.

– Это действие анестезии, скоро пройдет, – услышала перед тем, как все расплылось, и снова отключилась.

– Тебе плохо?

Это еще кто? Пытаюсь сфокусировать взгляд, активно моргаю, вижу женщину лет сорока с короткой стрижкой.

– Рядом с тобой пеленочка, справа, если будет тошнить.

Откуда столько доброты и внимательности от чужого человека?

– Я Лариса, твоя соседка.

Теперь вижу ее четче и, кажется, уже совсем вернулась с Марса на Землю. Вот это галлюцинации… Сейчас мне совершенно ясно, что я в больнице, за окном темно, значит, уже вечер, сколько времени – не знаю, но явно пролежала здесь больше, чем предполагалось. Надо позвонить маме, очевидно, я останусь с ночевкой. Пусть принесет нормальную одежду, тапочки и желательно белье.

– Лариса, можно от вас позвонить?

– Да-да, конечно, у меня безлимит, звоните кому надо.

Пытаюсь приподняться – больно, а еще замечаю, что я без одежды. Лариса словно считывает немой вопрос и пододвигает мои пожитки ближе. Вот и вышла боком обтягивающая кофточка, которую надо каким-то образом надеть на торчащую из руки иглу от капельницы.

Пока изощряюсь продеть руку в узкий рукав, замечаю нечто странное. Та-ак, а это что еще такое? Тонкая трубка опускается вниз на пол, а рядом – прозрачный мешочек с какой-то жидкостью. К горлу подкатила тошнота, откидываю одеяло и вижу, что ЭТО торчит из моего живота, аккуратно прижатое пластырем. А-а-а, что за… твою ж… Миллион бранных мыслей проносится в сознании. Они говорили «два прокола», о трубках ничего не было сказано. Пока билась в ментальной истерике, соседка дала мне свой телефон.

Раза с четвертого, наверное, получилось набрать мамин номер телефона, потому что руки тряслись и я не могла сосредоточиться. Постоянно попадала не на те цифры. А когда собралась наконец и дозвонилась, разговор был исключительно по делу. Мама уточнила часы работы больницы, этаж и номер палаты. И я осталась тихо страдать от несправедливости жизни и оплакивать свое истерзанное тело. Мало мне проблем, так еще добавили.