Черновед. Свежая кровь

Немногочисленные посетители рассматривали картины и тихо переговаривались. Белокурая женщина в темном пиджаке и длинной юбке подходила к каждому гостю и стремилась что-то объяснить. Затем ее взгляд упал на Козловского. Фраза, которую она начала говорить, так и осталась недосказанной; брови в удивлении взлетели вверх.

– Давно не виделись, Валя, – ухмыльнулся Козловский. – Я все еще живой. Удивлена?

– Что ты здесь забыл? – нервно поинтересовалась Валя, быстрым шагом направляясь к нему.

Внешне она постарела, хотя не так, как представлял себе Козловский: добавилось морщин вокруг глаз и на шее, сутулость стала заметна сильнее. Укоротилась стрижка, исчезла обтягивающая одежда. Впрочем, фигуру Вале удалось сохранить почти без изменений.

– Любуюсь картинами, как остальные гости, – невозмутимо ответил Козловский.

– Мне позвать охрану?

– Зачем?

Валя покосилась в сторону посетителей, которые явно предпочли стремительно разгорающийся скандал угрюмым лицам рабочих и пустующим троллейбусам.

– Даже не делай вид, что это простое совпадение, – понизила голос Валя. – Ты приперся из-за меня, и ежу понятно. Извинений хочешь? Чтобы я ползала на коленях? Не дождешься!

– За что тебе извиняться? Подумаешь, оставила человека без жилья. По современным меркам ты почти святая.

Ее лицо раскраснелось. Валя набрала полную грудь воздуха – для того, чтобы позвать охрану или покрыть Козловского отборными ругательствами, однако в тот же момент в зале появился администратор. С вежливой улыбкой он обратился к Козловскому:

– Глеб Иванович, ваши покупки будут доставлены уже завтра. Это немного против правил, так как мы предпочитаем оставлять их до конца выставки. Хорошо, что директор решил пойти на уступки. Понять его можно: гости редко скупают целый зал разом.

Валя закашлялась. Администратор сочувственно протянул ей носовой платок.

– Благодарю, – чуть поклонился Козловский.

– Ты покупаешь картины? – недоверчиво взглянула на него Валя.

– Ваши картины, – поправил ее администратор. – Все, до единой.

Трель телефонного звонка заставила его извиниться и отойти в сторону. После неловкой паузы Валя уточнила:

– Ты появляешься из пепла через тысячу лет, как разодетый и расфуфыренный феникс, а затем скупаешь все мои картины, так?

– Верно.

– Какого черта? – Она всплеснула руками. – Зачем?

– Собираюсь их сжечь. Не оставлю от картин ни следа. Ни воспоминания. Золу использую как удобрение для своих георгин, – Козловский изобразил задумчивость. – Мда, георгины действительно стоит завести.

– Деньги-то я все равно получу. Вижу, ты окончательно спятил.

– Картины стоят не так уж дорого. Плюс большой процент возьмет галерея, – рассуждал Козловский. – Столько лет ты добивалась известности и ждала персональной выставки, ждала восхищенных зрителей… Но с завтрашнего дня твои картины никто не увидит. Критики промолчат, в газетах не напишут и строчки, а зал оформят под другого художника. Годы кропотливой работы коту под хвост.

Он ожидал яростного выпада или истерики, которые Валя регулярно устраивала во время их брака. Может, пощечины, которая непременно вызвала бы множество слухов среди посетителей и работников галереи. К удивлению Козловского, Валя отреагировала сдержанно. Смерила его почти равнодушным взглядом – лишь дрожание губ говорило о кипевших внутри нее переживаниях. Поправила пиджак и тихо заметила:

– Деньги у тебя появились, а мозги и достоинство – исчезли. Вырядился в какое-то барахло, наверняка шляешься по злачным местам… Отомстить решил… – Она вытерла мокрые глаза. – Молодец какой. Все у тебя получилось. Ты ведь даже не подумал сделать что-то хорошее. Нет? Мог бы дать больным детям второй шанс, обустроить приюты для животных или пристанища для бездомных, каким был сам. А тебе лишь бы измазать всех грязью!

Она выбежала из зала так быстро, что Козловский не успел ответить. Впрочем, он не успел бы ответить и минутой позже – слова будто застряли в глотке. Было стыдно, практически больно признаваться в том, что Валя оказалась права. Когда-то она поступила отвратительно. Теперь он поступил отвратительно в ответ. Кому стало лучше? Козловский рассчитывал на сладкое упоение местью, но ощутил только разочарование от самого себя.

Он поплелся к выходу, лениво отмахнувшись от навязчивого администратора. Картины привезут, никуда не денутся. Мысль о том, чтобы сжечь их, перестала казаться заманчивой.

Козловский вышел из галереи, принялся спускаться по лестнице, но посередине остановился. Он продолжал перебирать в уме встречу с Валей, а потом сообразил, что стоит, вцепившись в поручень. Причина осознавалась смутно – тело сигнализировало о присутствии угрозы навязчивым зудом. Похожие ощущения Козловский испытывал при виде стремительно приближающегося к нему автомобиля или путешествия на самолете. Он настороженно осмотрелся.

Дело было в подростке с собакой – золотистым ретривером. Подросток глазел в телефон, второй рукой поигрывая петлей от поводка. Собака гадила возле основания дорожного знака. Она повернула голову в сторону Козловского и открыла пасть, полную острых желтоватых зубов.

– Парень, убери собаку отсюда, – проворчал Козловский.

– Она еще не закончила, – ответил подросток, не отрываясь от телефона.

– И намордник ей, конечно, ни к чему, да?

Собака коротко гавкнула. Угрожающе вытянула шею ближе к лестнице. Козловский отшатнулся и заорал:

– За-за-а… А, стерва! Забирай свою паршивую псину и вали прочь! Если она укусит меня, если у-укусит…

Он вновь стал заикаться, как вечно случалось с ним во время нервного напряжения или испуга. Простые слова превращались в сложные конструкции, преодолеть которые позволяло лишь волшебное выражение «А, стерва!».

Подросток разочарованно сунул телефон в карман и вытаращился на Козловского:

– Джеки не кусается. Чего привязались? Обойти не можете?

Видимо, он разглядел на лице Козловского нечто такое, что заставило его натянуть поводок и поспешить дальше по тротуару. На прощание ретривер дважды гавкнул и махнул хвостом. Козловский выдохнул. Он повел себя слишком резко из-за проклятой псины. Она вывела его из равновесия. Не рычала, не пыталась напасть, и все же ничто не мешало ей сделать это в любую секунду.

«Кто знает, что могло взбрести псине в голову, – попытался найти оправдание Козловский. – К тому же она была без намордника».

Он дождался такси и остаток пути провел в полном молчании.

9

Впервые за полтора года Ольга взяла отгул. Не записалась в спа-салон, к парикмахеру или своему мастеру маникюра, а осталась дома, где чувствовала себя спокойно и в безопасности. Она любила эту квартиру, приобретенную всего пару лет назад. Красивый, малоэтажный дом. Просторные, светлые комнаты. Дорогой ремонт из «качественных европейских материалов», как повторял дизайнер, прежде чем сообщить, что его услуги вновь выросли в цене.

Вместе с Юркой они долго и мучительно подбирали мебель к каждой комнате. Вернее, Юрка в основном поддакивал, так как пойти против воли жены для него было равносильно каторжным работам. «Да, милая, отличный стол», «Да, милая, ты выбрала потрясающий шкаф», «Милая, твой вкус безупречен» и так далее. Хотя массивный клетчатый диван попал в гостиную именно стараниями Юрки, ведь он отлично в этом разбирался. За годы «поисков себя» – годы безработицы, обучающих курсов, мотивационных тренингов и попыток открыть свой бизнес – диван для Юрки стал настоящей тихой гаванью. Некоторые просто не способны к длительному, напряженному труду. Зато он никогда не отказывался от уборки или готовки, за что Ольга была искренне благодарна.

Вот и сейчас Юрка вызвался сбегать в магазин за продуктами. Поначалу Ольга собиралась воспользоваться доставкой, но мысль о том, что заказ привезет незнакомый человек, бросила ее в холодный пот. Ради Бога, он ведь может оказаться маньяком, извращенцем или накачанным наркотиками!

«Ни один из курьеров, которых ты вызывала раньше, не пытался тебя убить», – прозвучал в голове отголосок той ее части, которая отличалась упрямством, твердостью и авторитарностью.

– Но может попытаться именно сегодня, – возразила Ольга сама себе. – Одного раза будет более чем достаточно.

С утра ее телефон разрывался от звонков. Она не ответила ни на один. Отправила сообщения по самым срочным вопросам, грустно поглядела на пропущенные звонки… То, что раньше давалось ей легко, без малейших усилий, теперь повергало в панику. Куда только делась прежняя уверенность? Через телефон никто не смог бы ударить ее или попытаться изнасиловать, но оскорбления или непристойные предложения были бы немногим лучше. Один или несколько звонивших точно хотели выкинуть какую-нибудь пакость. Ольга это чувствовала. Ненормальные придурки.

«Ты понимаешь, что сама ведешь себя ненормально? – вновь послышался голосок ее слабеющей «железной» части. – Возьми себя в руки! Используй логику и здравый смысл!»

Час назад Ольга рассматривала из окна толпы людей, спешащих по своим делам и совершенно не боящихся того, что кто-нибудь из них окажется безумным маньяком или террористом-смертником. Они ездили на автобусах, спускались в метро или обедали в кафе каждый день без всяких трагических инцидентов. Совсем недавно Ольга отличалась от них лишь тем, что могла с легкостью управлять целым отделом продаж. Ей нравилось отдавать команды и наблюдать за результатами их выполнения. Нравилось – что уж скрывать – заискивание в глазах подчиненных. Почему все изменилось?

«Нечто подобное с тобой уже происходило, – настаивал голосок. – Ты справилась. Помнишь?»

– Но ведь это было так давно! И так же давно закончилось! – Ольга закрыла глаза.

Воспоминания обрушились на нее. Над Олей в школе постоянно смеются: она носит огромные очки, сутулится, плохо одевается, а ее мама в ларьке торгует водкой, пивом и сигаретами поштучно. За это одноклассницы наделяют ее кличкой «Кэмел». И Оля не может возразить – тихая, скромная девочка, которая не понимает, почему с ней так грубо обращаются. Она ждет, когда одноклассницам надоест, и насмешки сойдут на нет. Ждет учебный год и летние каникулы, но в седьмом классе появляется новенькая – дылда с короткой стрижкой и грубыми руками – и все становится хуже. Дылда не любит смеяться – она любит унижать. Дылда не настолько тупа, чтобы бить Олю в школе – она выжидает ее на улице, возле гаражей или на узких дорожках в парке. Дылда не действует одна – ей нужна публика. Она избивает Олю палкой или толкает в кучу собачьего дерьма («жри, Кэмел»), или плюет в лицо, или рвет одежду и повторяет это до тех пор, пока Оля не начинает шарахаться от людей и устраивать истерики перед школой. Мама водит ее к мужчинам в белых халатах или в костюмах с галстуками, а иногда – к старухам, живущим на отшибе и пахнущими травами, но все эти специалисты оказываются бессильными. Все, кроме одного молодого психиатра, который выписывает ей таблетки, погружающие ее мозг в вязкое, мутное болото. И все же после курса лекарств и перевода в другую школу Оля вновь возвращается в мир людей. В каком-то смысле она становится лучшей копией себя, поскольку клянется, что больше не позволит кому бы то ни было угнетать ее. До недавнего времени клятва остается нерушимой.

Ключ заворочался в дверном замке. Ольга бросила испуганный взгляд в сторону прихожей, не сразу вспомнив о том, что Юрка должен был вернуться из магазина с продуктами. И когда вспомнила, успокоиться не смогла.

Любил ли он ее на самом деле? Или притворялся, что любит, лишь бы сидеть на шее? Ради этого вполне можно стерпеть готовку, уборку и властные указания Ольги. А теперь она слаба, очень слаба и зависима от него. Кто знает, как Юрка это воспринял? Например, вместо продуктов купил наручники, кляп и ножовку по металлу.

Ярко представив себе безумные глаза Юрки, его покрытые кровью пальцы и скрежет пилы по кости, Ольга метнулась в спальную, захлопнула дверь и закрыла замок. Завертела головой, вытаскивая из вороха мыслей хоть что-то полезное. Восьмой этаж перечеркивал возможные попытки бегства через окно. Не настолько она отчаялась.

«Какая еще ножовка? – простонал слабый голосок. – Юрка даже нож подточить не может как следует».

– В тихом омуте черти водятся, – парировала Ольга, двигая тяжелый стол к двери.

Из прихожей послышались шум шагов и недоуменные возгласы Юрки. Ольга распахнула дверцы стеллажа и принялась перерывать его в поисках средства защиты. На глаза попалась коробочка с косметическими принадлежностями. Ольга перевернула ее и открыла крышку. Содержимое со звоном вывалилось на пол. Пилочка для ногтей удобно легла в одну руку, маникюрные ножницы – в другую. Ольга отошла от двери и вжалась в угол спальной. Первой она нападать не станет… если не заметит ножовку по металлу или садистское выражение лица Юрки.

– Милая, ты где? – прозвучало из глубины квартиры. – А я тебе вкусненького купил. Сегодня о диете предлагаю забыть! Сто раз говорил о нехватке витаминов. Питание должно быть каким? Разнообразным.

Ольга не ответила. Она разрывалась между желанием забиться в какую-нибудь щель подальше от злобных глаз и тем, чтобы попросить Юрку о помощи. Он никогда не делал ей больно, не повышал голос, а любил, угождал и лелеял. Он совершенно не такой, как остальные. Мягкий и отзывчивый. Наверняка принес ее любимый меренговый рулет лишь для того, чтобы порадовать.

Когда дверная ручка затряслась, Ольга издала слабый писк. Хотелось закричать во всю мощь легких, но самоконтроль не оставил ее окончательно.

– Вот ты где! А я ищу, ищу, – прозвучал ласковый голос Юрки. – Дверь почему-то не открывается. Ничего не понимаю. Замок защелкнулся, что ли?

– Не защелкнулся. Дверь закрыта.

Для того, чтобы понять степень недоумения Юрки, вовсе не нужно было видеть его лицо.

– Милая… – он запнулся, подбирая слова. – Если я где-то провинился, то так и скажи. А сам не припомню. Ставками больше не увлекаюсь, честно. Все равно постоянно проигрывал. И однокурсницу из друзей удалил, как ты просила.

– Что у тебя в руках?

Ольга обреченно уставилась в потолок. Вопрос прозвучал странно даже для нее.

– Пакет с едой. – За дверью послышалось шуршание полиэтилена. – Немного фруктов, мясо для сочных стейков и меренговый рулет. Еще я принес розы, чтобы тебя подбодрить. Красные, твои любимые.

Ольга возненавидела себя за то, что сомневалась в Юрке. Он не был способен ей навредить. Вовсе не из-за чувств, некогда казавшихся ей прочнее стального каната. Из-за природной мягкости. Иной раз Юрка переключал канал или останавливал видеоролик, если в нем показывали слишком много крови, насилия и прочей мерзости. Он постоянно выносил дворовым кошкам еду, лишь бы они не голодали. Трудно было представить столь кроткого человека в роли убийцы или насильника. Полная противоположность Дылды из школы.

– Так ты откроешь? Или могу отправиться готовить обед, пока тебе не полегчает? – расстроенным голосом спросил Юрка.

– Знаешь… – неуверенно начала Ольга.

– Да, милая?

– У меня что-то не так с головой. Тяжело говорить, но это правда. Я боюсь людей, почти каждого встречного. Такой беспричинный страх, который приходит откуда-то извне. Его будто засадили внутрь с помощью таблеток или каких-нибудь препаратов, распыленных в воздухе. Глупо, да? Глупо. Я чувствую, что мне хотят сделать больно. Знаю, что на самом деле не хотят, наверное. Но ничего не могу с собой поделать.

Ольга отбросила от себя пилочку для ногтей и маникюрные ножницы. Подумать только, она готова была вонзить их в собственного мужа!

– Думаешь, я могу тебе навредить? – спросил Юрка.

– Нет… Да… Не знаю! Разве не слышал, что я сказала?

– Милая, да я скорее сделаю больно себе, чем тебе. У меня полно недостатков: нет нормальной работы, нет внешности кинозвезды, и я никак не могу избавиться от храпа, который тебя раздражает. Перечислять можно бесконечно. Но я никогда, никогда не подниму на тебя руку.

После этих слов Ольга почувствовала, как к ней медленно возвращается тонкое, почти призрачное ощущение безопасности. Тревога никуда не делась. Нет, она по-прежнему сидела глубоко внутри, но голос ее стих.

– Юр? – слабо произнесла Ольга после долгой паузы.

– Да, милая?

– Мне нужна помощь. Сама я не справлюсь.

10

Пепел мрачно уставился на окно, задернутое тяжелыми льняными шторами. За плотной тканью скрывался захватывающий вид на Волгу, зеленый горизонт и новостройки Бора. Риэлтор трижды упомянула об этом, когда продавала квартиру. Видимо, боялась, что Пепел передумает из-за семнадцатого этажа. Вид и в самом деле был роскошный, лифты в доме – грузовой и пассажирский – работали превосходно, а техническое помещение сверху давало какую-никакую гарантию от протечки крыши. Из-за этажа квартира продавалась с приличной скидкой, что порадовало Пепла еще больше. То, что их группа давно выбралась из андеграундных клубов – еще не повод переплачивать за пустую бетонную коробку.

Бетонная коробка с тех пор превратилась в уютную берлогу в стиле «лофт». Может, кому-то и не нравились необработанные кирпичные стены или голые лампочки под потолком, но Пеплу было наплевать. Излишне раскрепощенные фанатки «Частиц пыли» обычно изображали бурный восторг по поводу дизайна, так как боялись впасть в немилость у рок-звезды. Их реальное мнение оставалось загадкой, поскольку Пепел редко видел одну и ту же поклонницу дважды.

Из-за штор в комнате царил полумрак. Пепел не мог заставить себя подойти к окну и впустить в квартиру солнечный цвет. Или хотя бы добраться до кнопки выключателя. Утром ему пришлось ползать на карачках, лишь бы ненароком не кинуть взгляд на крохотные домики, машины и людей-муравьев, снующих где-то далеко внизу. Пеплу казалось, что стоит подняться чуть выше подоконника, и он непременно выпадет наружу из-за неловкого движения. Его ноги дрожали до тех пор, пока шторы не перекрыли вид наглухо. После этого Пепел передвинул кресло к противоположной от окна стене, упал в него, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Мысль о том, что сидит он на высоте в семнадцать этажей, удерживаемый тонким, сомнительного качества перекрытием, едва не выворачивала желудок наизнанку. Бутылка пива, стоящая на подлокотнике, служила в качестве строительного уровня: горизонтальная полоса пены свидетельствовала о том, что дом не переворачивается и не рушится.

До погружения в мир музыки Пепел не раз встревал в драки с переменным успехом: побеждал или проигрывал, но все равно боролся до конца. Однажды угодил в больницу, защищая одноклассницу от пьяных тупоголовых гопников. Не сбежал, не струсил. А теперь трясся от страха, стоило выглянуть из окна собственной квартиры. Не мог исполнить знаменитый «пепельный прыжок» с низенькой сцены. Просто бред какой-то.

Нет, не бред. На позапрошлом концерте все было нормально: фанаты поймали его и долго носили по залу, не желая отпускать обратно. Страх высоты появился внезапно, будто в голове что-то щелкнуло – деталь сдвинулась с места и не могла встать обратно в механизм. Не исключено, что это нелепое помутнение пройдет со временем само собой.

Мощными глотками Пепел допил «Сибирскую корону», задумчиво повертел пустую бутылку в руке. Можно ведь притупить страх известным способом. Он направился на кухню и тут же вернулся с двумя полными бутылками. В холодильнике оставалось еще пол-ящика пива, и этого должно было хватить до завершения эксперимента. Тут главное не перебрать экспериментатору.

Потягивая холодное, освежающее пиво, Пепел включил смартфон и открыл страницу новостных изданий. Ничего примечательного: в городе отремонтировали новую школу, в московском районе случилась вспышка кишечных заболеваний, очередного чиновника поймали на взятке. Пепел лениво просматривал статьи, пока не наткнулся на ссылку под названием «От них остались лишь частицы. Унылое возвращение музыкантов в родную гавань». Запустилось видео. Энергичный музыкальный блогер с ником «Куролес» поздоровался и стал вещать:

– Привет, народ! Вчера вечером в «Пожарский холл» состоялось выступление обожаемой многими нижегородской группы «Частицы пыли». На всякий случай напомню, что ребята давно играют чумовой гранж, а за последние пару лет успели провести несколько гастролей по России и ближнему зарубежью. Как же я был огорчен тем, что концерт в родном городе вышел попросту унылым!

Лицо Куролеса сменили кадры с концерта, снятые на камеру телефона одного из фанатов. «Частицы пыли» как раз начали играть «Назло всему миру». Пепел знал, что его несостоявшийся прыжок тоже покажут. Чужие неудачи благотворно сказывались на количестве просмотров.

– Парни (к барабанщице совершенно нет претензий) играли без вдохновения. Походу, отрабатывали повинность, – хохотнул Куролес. – Грязное звучание – норма для гранжа. Вспомним хотя бы «Нирвану». Но неужели нельзя было постараться и сделать так, чтобы гитара не перекрывала вокал? Кстати, о вокалисте. Александр «Пепел» Пепеляев так и не исполнил свой коронный прыжок, несмотря на призывы фанатов. Как вам такое? Все равно, что «Кока-Кола» без газиков! Возможно, для этого были веские причины, но я-то прекрасно помню – лично видел – как он прыгал даже с ногой в гипсе. Привет, разочарование. А теперь о сет-листе. Новых песен мы не услышали. Они есть вообще? Казалось бы, за два с лишним года…

Пепел выключил смартфон. Долбанный блогер! И звук ему не понравился, и концерт получился унылым, и прыжка не было… Пепел помнил эйфорию, охватившую его во время выступления, и восторженные лица поклонников. Помнил слаженную игру Лося, Чихача и Лиры. Они ведь старались, черт возьми! А прыжок… Что ж, хорошо бы всегда выкладываться на сто процентов, но, извините, так не бывает.

Пиво принесло приятное расслабление – недостаточное для отважного похода к шторам, но близко к тому. Пепел скользнул взглядом по плакатам, висящим на стене: «Nirvana», «Pearl Jam», «Пионерлагерь Пыльная Радуга» и последний, конечно же, «Частицы пыли». Огромные красные буквы и четверо ребят с серьезными лицами. Старенькая фотография, ей уже лет семь, не меньше. Пепел на ней выглядел совсем молодым: худым, гладко выбритым и с длинными осветленными волосами, как у Кобейна. Теперь он предпочитал стричься коротко и чуть поднабрал вес, хотя грустный и пронзительный взгляд карих глаз не потерял. А еще набил серию татуировок от живота до шеи: в основном, узоры в духе народов маори.

В чем-то Куролес был прав. Можно обойтись без «пепельных прыжков» – ломать гитары, звать фанатов на сцену или даже опуститься до лазерного шоу. Скучнее не станет. Но группа движется в направлении дна, это точно. Скатывается в небытие. За два года они не написали ни одной новой стоящей песни. Выходило либо вторичное дерьмо, либо оригинальное, но все равно дерьмо. Вот и приходится теперь паразитировать на старом творчестве, из которого лишь одна песня стала признанным хитом. Такими темпами конец группе придет через несколько лет. И что дальше? Сольная карьера? Новый состав? Безысходность.

«Назло всему миру» когда-то вонзилась в голову острым клинком. Мелодия пришла почти целиком готовой, слова складывались в рифму точно и емко.

«Ты был на пике вдохновения», – заметила Лира, услышав песню.

Точно, был. Будет ли снова?

Пепел прикончил очередную бутылку. Встал с кресла и едва не рухнул обратно, ощутив сокрушительный удар по мозгам, который вскружил голову, точно циклон. Глаза ни за что не соглашались смотреть в одну точку. Глубоко изнутри поднималось беспричинное и дурашливое веселье.

– Вот теперь полный порядок, – заплетающимся языком произнес Пепел. – Сейчас мы с тобой поиграем, детка.

Он двинулся к окну, зацепив плечом металлическую стойку с одеждой. Она с грохотом ударилась о стеклянную дверцу шкафа, осколки посыпались на пол. Пепел не обратил на них внимания. Его пальцы коснулись штор, замерли, затем рванули в сторону, впуская в квартиру яркий солнечный свет. При виде машин, проезжающих далеко внизу, Пепел ощутил поднимающуюся волну паники, которую с трудом сдерживали три выпитые бутылки «Короны».

– Я могу больше, – упрямо пробормотал Пепел, нащупывая и поворачивая оконную ручку.

Порыв ветра щекотал кожу. Звуки улицы доносились ярко и чисто. Ничто не могло навредить Пеплу, ничто не пыталось вытащить его из окна и сбросить на асфальт или крышу машины, и все же нечто в его голове умоляло убраться как можно дальше: сесть на кресло, переехать в землянку или залезть в темный подвал.

– Я могу больше, – повторил Пепел, залезая на подоконник.

Получилось не с первого раза. Алкоголь путал движения, незримые лучи ужаса гнали прочь. В конце концов Пепел умудрился встать в оконном проеме, расставив руки в стороны. Никто из прохожих внизу не замечал человека, в одних трусах застывшего на подоконнике семнадцатого этажа. Никто не знал, насколько тяжело для него опустить голову и взглянуть страху в лицо.

Порывы ветра усилились, как будто пытались выхватить тело Пепла из оконного проема и кинуть его навстречу неизбежной смерти. Ладони покрылись каплями пота, скользили по гладкой пластиковой поверхности. Пепел решительно опустил голову и едва не разжал пальцы – пятьдесят метров чистого пространства кружили голову, гипнотизировали и манили. Последний коронный прыжок – вот потеха! Сколько секунд пройдет перед столкновением?

«Я могу покончить с этим прямо сейчас, – вспыхнула соблазнительная мысль. – Простое решение всех проблем. К тому же творчество мертвецов всегда продавалось лучше».

Он не сразу заметил, что высунулся почти по пояс. Склонился вперед, как спринтер, готовый к стартовому сигналу. Медленно, избегая резких движений, Пепел двинулся назад и слез с подоконника. Ощутив под ногами холодный паркет, он шумно выдохнул. Что на него нашло? Чуть было себя не прикончил!

Шатающейся походкой Пепел вернулся к креслу. Смартфон известил о двух пропущенных звонках от Чихача. Наверное, насчет следующей репетиции. Еще пришло сообщение от Лося: «Смотрел обзор на концерт? Куролес проехался по нам знатно. Вот лажа-то».

«Видел бы ты меня минуту назад, Лось, – усмехнулся Пепел. – Вот где настоящая лажа».

Страх по-прежнему маячил на задворках. Не угас окончательно, но и не разгорался, пока окно (пусть даже открытое) находилось на почтительном расстоянии. Неожиданно Пепел почувствовал себя легче от того, что нужен хоть кому-то. Поклонники могли имитировать радостные эмоции, но Лось, Чихач и Лира всегда были к нему искренни. Он открыл список контактов и принялся просматривать его, задаваясь вопросом, кто из этих наборов имен, фамилий и прозвищ пожалел бы о его смерти.

Добравшись до буквы «Н», Пепел завис, так как думал, что давным-давно удалил этот контакт из памяти телефона. Поколебавшись немного, он ткнул в кнопку звонка. Может, и хорошо, что не удалил. Может, есть какой-то закон природы, согласно которому после трех бутылок пива следует позвонить бывшей.

– Тебя я ожидала услышать меньше всего на свете, – раздалось в динамике телефона после пары гудков.

Ее голос не был недовольным. Скорее, усталым.

– Привет. Только не подумай, что я напился и вновь воспылал к тебе горячими чувствами. То есть напился, но не воспылал. – Пепел закрыл лицо ладонью, понимая, какую чушь несет. – Короче, я не собираюсь, стоя на коленях, умолять тебя начать отношения сначала.

– Весьма разумно с твоей стороны, – спокойно ответила она.

– Ты как вообще? Без проблем? Жизни радуешься?

Боже. Почему всякий тупизм лезет в голову в первую очередь? Пепел попытался сосредоточиться.

– Уверена, что ты позвонил не для обсуждения радостей жизни, – хмыкнула она в динамик.

– Да. Точно. Забавный вопрос: в психологии все еще разбираешься?

– Учусь разбираться, – оживилась она. – Почему ты спрашиваешь?

– Похоже, у меня возникла проблема как раз по твоей теме. Я могу обратиться к кому-нибудь другому, но ты… – Телефон выскользнул из рук. Пепел успел поймать его в последний момент перед столкновением с полом. – Прости. Я хотел сказать, что ты меня знаешь. Включая все мои недостатки и косяки, которых, я не отрицаю, довольно много. Не хочу рассказывать о своей ситуации по телефону. Если не можешь встретиться лично, я пойму.

– Встретимся с одним условием.

– Легко. Говори.

Тяжелый вздох.

– Ты принесешь кофе, а затем выслушаешь меня, – сказала Ника. – Ты не единственный, кому нужна помощь.

11

– Слово «черновед» мне ни о чем не говорит, – признался Егор, оглянувшись на сумку с торчащей из нее книгой. – Немного напоминает «чернозем», но на фермера вы не тянете. Еще приходят ассоциации с Черным морем. Вы же не предлагаете мне стать водолазом?

– Водолазом? – хохотнул Мечников. «Фольксваген» под его управлением чуть вильнул в сторону. – Прости, меня это позабавило. Никто мне такого не говорил. На самом деле, общего у меня с водолазами лишь то, что иногда приходится погружаться в беспросветные глубины. Как из них выбраться – та еще история.

Мимо промелькнул знак: «Нижний Новгород – 170 км». Через каких-нибудь два с лишним часа начнется новая жизнь, о которой грезил Егор. Жизнь без пьяных скандалов, грязи, въедливого запаха табака и тупых упреков. Без отчима, высшей точкой удовольствия которого было нажраться и провести всю ночь, шляясь по квартире и разговаривая с самим собой. Иногда Егор спрашивал себя, действительно ли отчиму нравилась такая жизнь? В чем прелесть накидаться до животного состояния, а потом разбить руки в кровь о дверной косяк или сломать телевизор, купленный на свои же деньги? Себя-то Егор спрашивал, а отчима – никогда. Мама говорила, что лучше хоть такая поддержка, чем тащить все в одиночку, поэтому не нужно выводить ее мужчину вопросами, ответы на которые никому не понравятся.

Если бы отец не умер, все было бы совершенно иначе. Может, не пришлось бы бежать из города – бежать от тоски, безысходности и обреченности.

И вот результат: Егор получает предложение о работе в первый же день. Правда, суть работы еще предстояло выяснить. Он терпеливо ждал, пока Мечников вновь начнет говорить.

– Представь себе любого человека с самым обычным образом жизни: семья, дом, работа. Иногда хобби, если остается свободное время. Он вполне доволен. Никому не желает зла, старается поступать по совести, – продолжил рассказывать Мечников. – Трудяга, семьянин – основа любого общества. Но однажды с ним случается какая-то напасть. Например, он начинает видеть пугающие образы, которые в действительности не существуют: пауков с человеческими лицами или крапивников в зеркалах.

Егор решил спросить о том, кто такие «крапивники», позднее. Сначала стоило узнать насчет работы.

– Или тело бедолаги чернеет и покрывается пульсирующими отростками, – непринужденно говорил Мечников. – Или он теряет сознание, днем позже просыпается покрытый кровью с ног до головы, а рядом лежит мертвое, изувеченное тело. Иногда эти приступы проходят сами собой. Чаще же всего нашему трудяге-семьянину становится только хуже.