Это был залп в честь первой моей победы
Маркус и отец завтракали, Лизель с кем-то говорила по телефону, встав у окна.
Ее чемоданы стояли в холле, что означало: она опять уезжает. А ведь только приехала! Не удалось даже толком поболтать. Я села на свое место, по сравнению с поисками стилиста и начатой войной, сам вечер был очень скучный.
Только Маркус оказался в своей среде и обсуждал какие-то политические течения. Марита вела светскую беседу, Ральф и Филипп обсуждали свои дела. Я тоже, конечно, с кем-то знакомилась, с кем-то говорила. Меня обучали и светским манерам, и ничего не значащей болтовне, но скука накатывала все жестче и вскоре я просто попросила подать машину.
– Доброе утро! – сказал епископ, сложив газету.
С четверти страницы бил в глаза уже знакомый слоган и яркий маревом восходила Жопа.
Что за дерьмо?!
Почему я не могла прославиться чем-нибудь достойным? Что не стыдно показывать родственникам и говорить: «Это – я!» Почему все, что выглядит Птицей Счастья, влетает в мое окно больничными «утками»?
Теперь еще и Марита решила со мной дружить, поскольку мы обе с ней согласились, что Штрассенберг – это Вегас. Необязательно выносить наши планы на всеобщий обзор. И я, пьяная от победы, не подумавши согласилась. За столом пустовало место, с табличкой «Коринна Кёниг» и Марита заговорщицки улыбалась мне…
…Совсем, как Лизель, которая вошла в столовую вслед за мной.
– Что за вид? – осведомилась она.
– Так… Сон приснился. Отвратный сон.
– Дружба с Маритой?
– А? Нет! Чуть лучше. Мне снилось, я занималась сексом с моим отцом, а ты нас застукала.
Отец, который явно слышал о снах похлеще, лишь улыбнулся. Прихожанки любят рассказывать свои сны, особенно когда священник хорош собой и не стар. А вот Маркус дернулся. Чуть кофе на себя не пролил.
– И что было дальше? Я присоединилась? – спросила Лизель, положив ладони ему на плечи и кончиком пальца обвела ухо.
– Нет.
– Это хорошо. Двоих он не потянет после инфаркта. Маркус, ты что ли покраснел?
– Можно в этом доме хотя бы позавтракать, не обсуждая секс?
– Можно, – она изящно скользнула на стул и подмигнула мне. – Мы обсуждаем не секс, а сон про него!.. Теперь, расскажи мне все, моя дорогая. Ты тоже послушай, Маркус. Поможешь растолковать!..
После завтрака Лизель велела подняться в ее салон.
Теперь она больше не улыбалась. И не пыталась притворяться, будто все хорошо.
Ковры в холле заменили, но всякий раз проходя то место, мы все ускоряли шаг. Джесс умерла, но так, что будет жить вечно. И мои дети будут пугать друг друга рассказами о сумасшедшей бабушке Штрассенберг, чей призрак бродит по Галерее, чтобы их утащить.
Мысль о детях была навязчивой. Навязанной мне извне. Но казалась личной.
– Что с Себастьяном?
– Мы поругались. Это считается?
Лизель мрачно закусила изнутри щеку.
– История повторяется, – я села и посмотрела на свою бабушку.
Я никогда не думала о ней так. Всегда считала ее подругой… Но Лизель была кем угодно, кроме подруги.
– Джесс мне рассказывала, но я не верила ей. Я верила всему, кроме правды… Теперь я вижу, что Джессика не врала. И если так, если я для тебя просто матка на ножках, я сэкономлю тебе усилия.
Она обернулась, смерив меня холодным обжигающим взглядом. Она никогда еще не смотрела на меня так.
– Вернешь мне годы, что я потратила на тебя?
– Потратила на меня?! Ты притащила сюда богатенькую девчонку, заставила ее залететь… Все только ради денег! А сейчас хочешь, чтоб мои деньги остались в этой семье. В угоду своему чокнутому любовнику. А где семья?! Он уже раз устраивал брак Себастьяна, что в итоге? Первенец покончил с собой, Филипп предпочел кастрацию, Фердинанд – гомик, а близнецы – кретины и слабаки. Рене, может что-то и смог бы, но корь поставила на нем крест. Какую семью он собирается возрождать?!
Лизель не ответила.
– Нет уже никакой семьи! – продолжала я. – И я не стану рожать детей, как Марита. Она хотя бы имела титул, а что за свою испорченную фигуру получу я? Второе место при этой хнычущей размазне?! После вчерашнего я ее больше абсолютно не уважаю! Она – слаба! И я стану точно такой же!
– Ты не испортишь фигуру, если родишь сейчас, – вкрадчиво заговорила Элизабет. – Ты видела тело Джесс, ты видела мое тело… Один ребенок, Виви, всего один! И Мартин завещает ему все деньги.
– Миркалла тоже все завещала мне. И посмотри на меня! Я просто подыхаю от счастья!
Лизель вздохнула.
– Послушай, Ви. Возможно, я ни в чем особо в жизни не преуспела, но я смогла обеспечить достойное состояние своим сыновьям. И да, я привела богатенькую девчонку. Тебе, ее дочери, никогда не придется спать с мужиками, чья привлекательность лежит в банке. Тебе никогда не придется прятать свои драгоценности в пруд… Роди ребенка и деньги Миркаллы сразу же перейдут на твой счет.
– Всего лишь!
– Тебе только кажется, будто девять месяцев – это очень долго. Но ты заметить не успеешь, как они пролетят. Себастьян не просто граф, он – красивый мужчина. И у него рождаются красивые сыновья. Когда-то ты все равно захочешь ребенка. Так почему не того, который закрепит за тобой место в клане? Ты еще встретишь мужчину, которого ты полюбишь… Но это может случиться в тридцать, а то и в сорок. И будет поздно иметь детей. Да и зачем тебе в сорок дети?
– Мне лично, дети вообще не нужны! – отрезала я. – Пусть Маркус снизойдет со своего чердака и оплодотворит какую-нибудь земную женщину! Или, Фредерика заставь! Я не хочу рожать вам с Марти игрушку, которой вы что-то будете завещать!
Лизель подошла и села на стол.
– Оглянись вокруг. В этот дом я вложила всю свою душу. Вложила в надежде, что у моих сыновей будут дети, а у детей – еще дети. Но мои сыновья пошли в своего отца. И все это однажды отойдет детям Ойгена…
– За что ты так его ненавидела? – спросила я.
Элизабет рассмеялась, откинув голову. Безумным, почти что ведьминским смехом.
– Если не считать того, что он так и сяк засирал мозги Доминику, да пытался меня завалить всякий раз, когда я случайно оказывалась поблизости? В буквальном смысле: схватить за талию и опрокинуть на пол… Хм, дай подумать. Может, за то, что он буквально удушил долгами моего мужа? Или, скажем, за то, что он меня изнасиловал-таки, когда Доминик погиб? Где-то через полгода?
Я вытаращила глаза.
– Изнасиловал?..
– Ну, это я так всем говорила, – Лизель рассмеялась и ее глаза сверкнули от ярости. – На самом деле, это все была я. Сама его соблазнила. Ойген сказал, что я пыталась отсрочить платежи по долгам и предложила расплатиться натурой, а теперь пытаюсь его подставить за то, что он согласился. О полиции не было и речи. Ведь мы же Штрассенберги. И граф, который сам был в долгу у Ойгена, спрятал глазки и велел мне признать, будто так все и было.
Она вздохнула и на миг запрокинув лицо к потолку, умолкла.
– Мне было настолько погано, что я готова была признать что угодно. Лишь бы мне позволили встать и уйти. Мне позволили. А вечером Ойген сам пришел ко мне. И объяснил новые условия по долгам Доминика… Мария побежала к графскому дому, просить о помощи, но встретила по дороге Мартина. Он не мог вернуть Ойгену деньги, зато набить ему рожу он мог. И он набил, – Элизабет рассмеялась и ее глаза потеплели. – Когда мой Марти ворвался в комнату, я размахивала ножницами и орала Ойгену: «Я убью тебя, если ты подойдешь!» А через три минуты, уже орала: «Ты его убьешь!» и пыталась оттащить Мартина, который повалил Ойгена на ковер и махал кулаками, как ветряная мельница…
Я улыбнулась сквозь слезы. Помолчав, Лизель продолжила свой рассказ.
На следующий же вечер, не достучавшись в дверь, Мартин залез в окно ее спальни, до смерти напугав Лизель и Марию, которая сидела с хозяйкой. Успокоив обеих девушек тем, что входить не будет, Мартин прям с подоконника передал Лиз конверт. Внутри были нотариально заверенные бумаги: отказ Ойгена от всяких долговых претензий к бедной вдове.
Отправив Марию к детям, Элизабет умолила пьяного Рыцаря сойти с подоконника и ни в коем случае не пытаться выйти через окно. Мол, пусть он лучше ее дискредитирует, чем убьется. Они с Марией снимут сейчас засовы и обратно за ним запрут.
Мартин заверил, что в этом уже нет необходимости. «Поверь мне, девочка! – заявил он с высоты их десятилетней разницы, которая показалась Элизабет смешной. – Если Мартин фон Штрассенберг берет кого-либо под свою защиту, засовы можно не запирать!»
Мария успокоила мальчиков, за которыми присматривала ее мама, и на цыпочках поднялась наверх. Убедиться, что у Элизабет все в порядке. У нее все было в порядке: Элизабет плакала, уткнувшись Марти в плечо, а тот обнимал ее, повторяя: «Ты в безопасности, Лиззи! Слышишь меня? Я никому не позволю пальцем к тебе притронуться. Ты в безопасности! Ну, не надо плакать! Ничего ты мне не должна!»
…Лизель еще раз глубоко вздохнула и повернулась ко мне.
– Это ты думаешь, будто я заставляю тебя рожать, чтобы угодить Мартину. На самом деле, это Мартин прогибает Себастьяна, чтобы я могла удержать наш дом.
– Граф никогда не женится, и ты это знаешь…
– Это не так уж важно. Даже лучше, для моего плана. Сам граф нам не нужен…
Лишь его сын
Ральф:
На вечер, который устраивала графиня, они пришли вместе. Как раз в тот миг, когда Марита жаловалась мужу на Ви.
– Она совершенно утратила ко мне уважение! Она не отвечает на мои приглашения! Все в семье шепчутся, что я теперь – ноль! Что главной будет эта девчонка!..
Себастьян молча слушал, молча кивал. Потом отвечал, – и каждый раз все более грубо, что главный – он и главным останется, а ее вечера – не то место, куда девчонки хотят попасть.
– Куда она хочет попасть это всем известно! – кричала Марита. – Мне ты не давал покоя с этой мерзостью!.. Почему ты не можешь заняться этим и с ней? Ты просто специально надо мной издеваешься. Только теперь через Верену!
– Зачем она тебе здесь?!
– Она обязана меня уважать! Существует этикет! Мы это обсуждали.
Осознав, что жену не переорать, граф яростно встал с дивана:
– Что ж, дорогая, твое слово – закон. Поезду и привезу ее. Только для тебя лично! – и хлопнул дверью.
Марита едва не расплакалась.
– Педофил! – прошептала она, подчиняясь какой-то логике, которую Ральф не мог объяснить.
И тут же вышла: начинали прибывать гости.
– Спорим, он не вернется? – спросил Филипп таким тоном, словно ему плевать, но голос был низкий и злой.
– А ты бы вернулся? – Ральфу совсем не хотелось успокаивать еще и его.
Все вечера, на которые он когда-то хотел попасть, оказались долгими и скучными. Ему претили люди «искусства», претило их внимание к его красоте… Особенно, желание, изучать его лицо пальцами. Его бесили их разговоры, сплетни, истерики и ханжеское вранье. О том, что люди перестали разбираться в искусстве. И каждый раз, когда ассистентка Мариты, – другая, не та, что покупала им лосось из морковки, – звонила, Ральф вспоминал Баварию. Свой собственный вопль: «Тогда почему он ни разу не пригласил меня в общество?!» и безудержный смех Верены.
«Он просто любит тебя, глупый идиот!»
– Спорим, она его сделает?
– Он не хочет.
– Не притворяйся кретином! Не хочет, потому что она сейчас прет, как танк. Но ты сам знаешь, как она это делает. Сперва истерит, а потом вся такая нежная: «Ой, а сто я такова сдевава? Ой, пвости!» И все, ты уже у нее в постели. Лежишь, такой, типа, укротил и понимаешь, что в самом деле, укротили тебя. И что это все – подсудное дело.
Ральф рассмеялся, хотя и не очень весело.
– Ей семнадцать, не беспокойся. У него разрешение от Лизель и кардинала.
– Да, заткнись ты! – вскипел Филипп и в его глазах плескалась такая ярость, что Ральф едва не дал ему в морду. По инерции, чтобы усмирить свою боль.
– Ты сам ее бросил, – напомнил он.
– Потому что ты этого хотел!
– Я этого не хотел! Это ты сперва психанул, что ты не единственный, а потом вдруг вообразил, что вы Джесс сгубили. Хотя все что было, только твоя вина. Это ты нажрался и не закрыл дверь!
Филипп махнул на него рукой и отошел на зов матери.
Ральф проводил его взглядом и закрыл дверь.
Он навсегда утратил вкус к вечерам Мариты. Он, вообще не пришел бы, если бы не отец.
Ральф никак не мог взять в толк, что Филипп совершенно не ревнует его к Себастьяну. Будь он его старшим сыном, он никого бы с ним рядом не потерпел. Филипп только пожимал плечами, словно отец утратил для него смысл.
А Ральф преклонялся перед ним. Почти так же пылко, как в детстве, когда слушал сплетни тети с товарками и только воображал тогда, что Себастьян – его отец.
Себастьян платил ему той же привязанностью. Он представлял Ральфа, начиная со слов «мой сын», он спрашивал его мнения, занимаясь финансовыми делами семьи и первому, наравне с Филиппом, показывал лучших жеребят. Родственники, которые в самом начале, в его отрочестве, едва замечали подростка, теперь присылали приглашения на семейные вечера, и дети называли его «сын графа».
И да, он в самом деле был его сын. По вкусам, мировоззрениям и характеру. Они с отцом разговаривали часами! Они обсуждали все: лошадей, строительный бизнес, политику, религию, церковь…
Единственное, чего Себастьян с ним не обсудил, был новый проект «Ребенок».
Ральф провел много часов пытаясь собраться с силами и предпринять хоть что-нибудь, но так и не смог. Он не хотел опять оказаться за стенами Штрассенберга. Невзирая на неясную глухую тоску, Ральф не собирался покидать место, которым бредил всю свою жизнь. Лучше уж смириться, что его девочка уже давно не так девочка, которую Ральф знал и любил. Что она уже взрослая и лишь ей решать, когда она заведет ребенка.
Что толку опять за нее цепляться? Верена все равно его не простит. Она не принимала наркотики, но на сексе торчала даже сильнее, чем Джесс на коксе. И не нужна ей была ни его любовь, ни преданность, ни готовность, если потребуется, отдать за нее жизнь.
Его член, – вот что ее интересовало. А в койке он ее не хотел. По крайней мере, так часто и таким образом.
– «Золотая» молодежь, – пожал плечами Раджа. – Типично… Легкий кайф и дитячья ярость, если кайф не дают. Оставь ее, ты не достучишься.
И Ральф оставил. Хотя теперь, когда объектом ее истеричной привязанности был другой мужчина, его член вставал, как только…
Она входила
Верена:
Когда вода в третий раз остыла, я вылезла из ванны и встала под душ, так и не решившись принять таблетку, которую дал мне Раджа. Даже вынуть из блистера не решилась; такое вот слабонервное я была говно. Совсем, не как Джессика…
В дверь громко постучали.
– Что, мама? – я бросила блистер в кружку со щетками и закрыла шкафчик.
– К тебе пришли! – сказала Мария. – Господин граф!..
Я провела рукой по запотевшему зеркалу и скептически посмотрела в него. Краска давно уже смылась, ресницы и брови пугали пепельной сединой. Без бойфренда, я окончательно на себя забила и большую часть времени проводила в доме. Рыдала в Герцога или собиралась с духом, чтобы самоубиться.
– Скажи ему, что я занята.
– Сказала! – проворчала Мария. – Но он сказал, что он подождет.
– Ну, и пусть ждет, – ответила я. – Принеси ему выпить. Яду!
Я вышла из ванной и тут же столкнулась с гостем.
– Господин граф! – торжественно возвестила Мария и сложила руки перед собой. – С визитом!
Я фыркнула, Себастьян хмуро посмотрел на нее. Без Лизель эта женщина была мне как мать, но все же не могла указывать Себастьяну, как моя бабушка. Она отрывалась, преувеличивая торжественность. Видимо, в память о тех временах, когда мой отец, его брат и граф были еще мальчишками и Мария развлекала их историями о графе Дракуле, герое ее народа.
Не вампире, а господаре.
– Ты так Дракулу представляла туркам? – съязвил Себастьян мягким елейным тоном.
И уставился на Марию, словно в самом деле надеялся, что именно так.
Мария улыбнулась, не выдержав. Он мог вести себя по-мудацки, но его шарму, если уж Себастьян задавался целью пустить его в ход, противостоять было невозможно.
– Ох, Басти! – ответила она укоризненно и, прыснула со смеху, не сдержавшись. – Как скажешь-скажешь! Оставить вас, дорогая? Или не оставлять?
Я молча потрепала ее по плечу и кивнула, не желая отсылать ее на словах, словно обычную горничную.
– Все хорошо…
На кол уже не сажают…
– Ничего не напоминаю? – спросил Себастьян, когда Мария ушла.
Я присмотрелась.
Граф был надушен, выбрит и причесан явно профессиональной рукой. На нем был черный костюм с белоснежной рубашкой, и я подумала: неужто, я устроила тут такой театр, что он заявился в смокинге?
– Сегодня у нас премьера? – спросила я, забыв озвучить первую часть шутки, но Себастьян не возражал.
Я плюхнулась на кровать, вся облезлая, в старом шелковом халате и молча стала обдирать маникюр. Пока мне не хватало духу перестать брить ноги, но я планировала освоить это к зиме.
– Я вроде, сказал тебе, что вечером будут гости, – напомнил Себастьян.
– Я заболела, – сказала я.
Лизель, понятное дело, была на связи несколько раз в день. Пыталась заставить меня настроиться и ни в коем случае не сдаваться, но я не хотела настраиваться. Мне надоело до чертиков бегать за мужиками, выпрашивая любовь.
Я начинала рыдать за миг до того, как она ругаться. Кричала, что так мы не договаривались. Что я покончу с собой. Что если бы она хоть каплю меня любила, не обрекла бы на ту же участь, на которую нечаянно обрекла Джесс. Я голосила, что просто хочу любить и, если меня не любят, зачем мне это Западное крыло? И дом Доминика мне тоже не нужен. Пусть они меня лучше сразу живьем сожгут и выбросят пепел в мусорку.
Даже без таблички, как с Джесс.
Лизель, наслышанная о Гремице, покорилась.
– Дай мне и Мартину пару дней. Только пару дней, обещаю. Пожалуйста, не ругайся с ним и ничего не предпринимай. Просто подожди, хорошо?
Со дна безысходности я молча согласилась. Ну, дам я им пару дней: что дальше? Они заставят графа прийти ко мне и сделать все, как он заставляет Цезаря? Ну, что мне даст эта пара дней?
– Чем ты опять заболела? – Себастьян опустил ладонь мне на лоб и тут же, яростно убрал руку. – Температуры нет!
– Я повредила спину!
– Свалилась со стенки, пытаясь отыскать кокаин?
– Свалилась с дурацкой лошади, на которую ты вынудил меня сесть!
– Это было сто лет назад.
– А мне по-прежнему больно!
Себастьян яростно закатил глаза и по-мужски, как Фил, сменил тему.
– Марита мне уже плешь проела. Кричит, что ты не уважаешь ее.
– Она права, я не уважаю! – сказала я. – Я посещала ее сраные вечера в надежде, что выйду замуж за Фила. Теперь пусть Иден пухнет на них с тоски.
– Речь уже давно не о Филиппе, а о нас с тобой.
– О нас с тобой?! Я, видно, от счастья в процессе вырубилась и утратила память!
– Что?..
– То! Филипп спал со мной, я терпела Мариту. С тобой… Все это дерьмо, что мы с тобой обсуждали, просто полный бред! И я скажу это Мартину, как только его увижу.
– Я говорил им с Лизель, что это бред, – подтвердил Себастьян устало. – Надеюсь, ты сумеешь объяснить лучше.
– Я-то сумею, – сказала я; в конце тоннеля впервые что-то забрезжило. – Это не мою комнату починили на миллион. Когда дядя Мартин с тобой покончит, ты станешь посмешищем, Себастьян. Даже твои крестьянки не захотят больше под тебя ложиться. По крайней мере, бесплатно. Слабость чувствуется. Ты это знаешь наверняка!
Он рассмеялся, но без особой уверенности.
– Лизель рассказала тебе про мою Лулу?
– Лулу, что сбежала, не останавливаясь, как сделала бы Агата, если бы не была на сносях? Нет. Ни слова не обронила!
Я с вызовом уставилась на него, притворившись, что я блефую и он поверил. Хотел поверить! Тогда, на пляже, Лизель была права: он был разбит, со слабостью я попала в точку.
И тем не менее, решив, что я ничего не знаю о них с Лулу, Себастьян заметно приободрился.
– С Агатой это получилось случайно, и я ни капельки не жалею! – заявил он, меняя тему. – Благодаря этому, у меня есть Ральф.
– Замечательно! – отозвалась я. – А что до Мариты, она обещала мне, я стану игрушкой в постели. Скажи ей, я не хочу водиться со лгуньей!
Он коротко скорчил гримасу, мол, ха-ха-ха! И снова стал смертельно серьезным.
– Я соврал только то, что хочу тебя. Остальное – в силе. И ребенок, и Западное крыло и…
– Да, хрен тебе! – заорала я. – Я думала, вранье как раз про «все остальное»! Очередное твое вранье из серии: «Где вы были, когда я не был женат?» Себе оставь свое «остальное»!
– Ты точно такая же, как твоя мать! – Себастьян презрительно раздул ноздри и сузил глаза. – Столько истерик было, с битьем посуды и мебели. А толку? Как говорит мой очаровательный сын: проще было бы просверлить дырку в холодном, сухом полу!
– Да, это я много раз слышала. Но дрель он не приносил.
– Он спал с тобой, – ответил Себастьян и посмотрел на часы. – Совершенно не способен к ручной работе.
Я пропустила колкость мимо ушей и тут же атаковала.
– Тебя никто не просил спать с Джессикой, но раз уж мы об этом заговорили, это «все остальное» было бы интересно ей!.. Ты сам с чего-то вообразил, что нужен ей ради удовольствия!
Вздохнув, Себастьян снял пиджак, бросил в кресло и сел на кровать.
– Это Филипп тебе рассказал? – спросил он через плечо и опершись локтями на бедра, наклонился вперед. – Про меня и Джесс?
– Я сама догадалась! – взвизгнула я, – Когда ты стал врать, будто не было никакого выкидыша!
– Не ори, ладно? – повысил голос и он. – У меня уже есть жена, отравляющая жизнь. Второй такой мне не надо.
– Вот и чудесненько! Возвращайся к своей жене! Сказать, что она – единственная!
– Твоя бабушка сказала, что объяснит, что от тебя требуется.
– Она соврала тебе, что все объяснит, но все остальное – в силе! – парировала я.
Себастьян даже веком не дрогнул.
– Что ж, тогда я тебе объясню! Твоя задача – не любовь мне доказывать, а рожать детей, которым Мартин согласится завещать деньги, которые еще не успел подарить Лизель.
– А где, прости, моя выгода? Лизель – моя бабушка. Меня в любом случае деньгами не обойдут.
– Не факт. Тебя очень даже обойдут, если ты не родишь ребенка. Не веришь, спроси у Маркуса.
– Не нужны мне такие дети.
– Да? А я после смерти своего брата сразу сказал: дядя, детей хочу! Подбери жену, срочно! Фригидную, мелкую, чтоб больше, чем полчлена не влезало!.. А если тебе покажется, что ее выводок никуда не годится, то я попробую еще раз! У меня просто нет других интересов в жизни, кроме, как плодить никчемных детей!
– Ты – граф! Тебя никто не может заставить делать, что ты не хочешь.
– Никто не спрашивает графа, чего он хочет.
– Отлично: тогда вставай, раздевайся! Я расскажу тебе, чего хочу я.
– Наверное, исполнить свой женский долг и родить ребенка. Тебе семнадцать. Давно пора.
– Мой дед покончил с собой, чтобы не иметь дела с детьми, – притворившись, что не расслышала, протянула я. – И моя мать тоже. Отец, как всегда, натянул на себя сутану, чтобы ничего не решать. Дядя торчит в мастерской и вряд ли хоть раз спал с женщиной. С чего ты взял, я стану отдуваться за весь этот зоопарк? Твой собственный сын и тот предпочел сделать вазэктомию!
– Мне казалось, семья для тебя значит больше, чем для Филиппа.
– Так было до того, как ты сказал: «Нет, он на ней не женится!»
Себастьян какое-то время молчал; затем вздохнул и заговорил:
– Когда я стал графом, мне привели девушку с хорошим приданным и объяснили, это – твоя жена. Ты наградишь ее титулом и детьми. И я честно выполнил свою часть сделки. Я думал: худшее позади, дети выросли и теперь очередь за ними… Но тут мой дядя понял, что ненавидит эту мою жену и не желает завещать что-либо ее детям. Когда мне велели идти к тебе, меня не спрашивали, меня просто известили.
– Если я так противна тебе как женщина, ты должен был отказаться! – рявкнула я.
– Лучше бы ты была мне противна. Я не был бы тогда противен себе.
– Но почему тогда… почему, если я тебе не противна, ты не хочешь даже попробовать?
– Потому что это не сказка про любовь, Виви! – перебил Себастьян, повысив голос. – Это грустная быль о второй жене! Ты слышала, что я сказал тебе? Дети? Верена. Дети. Рожать.
Я села на пятки и обняла его за шею, как в детстве. Уткнулась лбом в аккуратно выстриженный висок и спросила:
– Мне тоже нельзя любить тебя?
Его рука тотчас накрыла мою. Какое-то время, Себастьян явно игрался с мыслью убрать ее, но потом передумал и крепко сжал.
– Можно, – сказал он со вздохом. – Если тебе так хочется, можешь меня любить. Только не трепи нервы.
– Ладно, – сказала я, поцеловав его гладко выбритую щеку и отодвинулась. – Я больше не буду.
– И все?
– Да, все. По завещанию моей другой бабки, достаточно просто выйти замуж за аристократа. Ферди – аристократ и он будет просто счастлив свалить отсюда. Если моя другая бабушка попросит Марти благословить наш брак, я рожу ей наследников для ее драгоценного мавзолея: Фердинанд – Штрассенберг.
– Опять начинаешь?..
– Я не начинаю! Я собираюсь заканчивать этот долбаный цирк! Ты хочешь, чтобы я девять месяцев носила в себе ребенка, а сам даже десять минут не можешь побыть во мне! Когда ты решишь завести детей, я, наверное, должна буду вводить в себя сперму шприцем.
Какое-то время Себастьян молча ждал. Не знаю чего. Возможно, что я пойму, что идея – правильная. Но я молчала. Вспоминала, как горничные жаловались, что все еще находят на стенах «частички» Джесс.
– Ну, с Фердинандом тебя ничего другого не ждет. Только шприц со спермой.
– Ты постоянно упускаешь из виду один момент: мне лично не нужны дети. Я получу наследство, просто надев кольцо. И Фердинанд уж точно позволит мне заводить любовников!.. Господи, Себастьян! Даже твоя фригидная жена понимает, почему я за тебя ухватилась!
– Ладно, – сказал, наконец, Себастьян и вынул свой телефон. – Передохни минутку, я скажу своей фригидной жене, что ты не придешь и ты продолжишь истерику.
Я переместилась за его спину, и снова стала обдирать ногти искоса рассматривая графа. Его лицо, без единой морщинки, его бицепсы под тонкой белой рубашкой, его длинные пальцы с ухоженными ногтями.
Он нравился мне с тех пор, как я себя помнила. Но что я могла поделать? Себастьян всем сердцем ненавидел первую навязанную жену. С чего ему, вдруг, любить вторую?
– …говорит, что болезненные месячные!.. – орал он тем временем на графиню. – А с чего ты так уверенно заявляешь, что она врет? Сама неделями из постели не вылезала!.. Тоже врала мне?.. Ну, вот и все… Когда вернусь, принесу тебе образцы крови!.. Приду, как только освобожусь… Нет, я не знаю, когда я освобожусь!