Вечный. Черный легион

Мастер

– Мастер?..

Мастер, тот самый монах, который забирал Юджина из медицинского центра заштатного провинциального поселка, гордо именуемого городом, смотрел на Беннинга, монаха-наставника второго круга, стоящего в его кабинете, сложив ладони перед грудью, в ожидании разрешения войти. Кабинет представлял собой абсолютно пустое кубическое помещение с выкрашенными в белый цвет стенами и потолком. Источником света служила яркая узкая щель, идущая над верхним краем стен по всему периметру потолка. Пустоту помещения нарушали только его хозяин да еще короткий меч в ножнах, парящий на силовых кронштейнах в центре белого квадрата дальней от входа стены.

– Проходи.

Мастер Вагнер приглашающим жестом указал юноше на ковер для посетителей. Сам он, сложив ноги в позе лотоса, сидел напротив на голом полу. Когда Беннинг вошел, мастер отодвинул от себя силовую доску, служившую столешницей рабочего места, и по обыкновению не стал тратить времени на приветственные речи, сразу приступив к делу:

– Ты молодец. Я просчитал вероятности отклонения от основного вектора событий твоего сценария. Идеальная картина. Лучшего планирования и исполнения операции я, признаюсь, еще не видел. Поверь, это не пустые слова. Самым трудным было, видимо, найти живого уфропа?

Беннинг скромно кивнул и, демонстрируя признательность мастеру за высокую оценку, поклонился, чуть подавшись корпусом вперед. Было чем гордиться. Его воспитанник Юджин всего за год блестяще освоил начальную программу обучения, а месяц назад на «рыбалке» успешно сдал сразу два теста: на верность и на доблесть. При этом он продемонстрировал завидную эмоциональную стабильность. Лишь два раза за весь прошедший год непрерывно отслеживающий психофизиологические параметры мальчика искусственный интеллект обучающей системы зафиксировал критические дельта-отклонения и настоял на личном вмешательстве в ситуацию Беннинга, а такого за время своего служения в Ордене он припомнить не мог. Обычно психологические срывы у новичков происходили гораздо чаще, особенно первые полгода их присутствия в локации начального круга. И тем чаще, чем старше новобранец. Плюс ко всему, возможно, он питал к своему воспитаннику чувства более глубокие, чем долг наставничества. Мальчик стал для него младшим братом, хотя тем самым нарушалось одно из основных правил Ордена – «ничего личного». Монах служил только одному богу, точнее богине, и любая другая привязанность рассматривалась как нарушение догмата беспристрастности. Юджин был далеко не первым его воспитанником, но прежде Беннинг никогда не замечал за собой подобных отклонений от требований устава. Это могло сыграть как положительную, так и отрицательную роль в их дальнейших судьбах. Монах невольно предъявлял к своему воспитаннику более жесткие требования, исключая любые послабления, которые зоркий «глаз» обучающей системы мог трактовать не в его пользу. Но, похоже, пока удача была на его стороне.

Мастер, словно прочитав мысли монаха, посмотрел ему в глаза.

– Я признаю право мальчика на переход во второй круг. Мы отправляем его на Репнек, на базу начальной подготовки послушников второго уровня. Ты ведь, если я ничего не путаю, проходил подготовку именно там?

База на Репнеке специализировалась на подготовке бойцов. Конечно, все учебные центры Ордена обучали своих воспитанников боевым искусствам и немало времени тратили на их обучение выживанию в условиях дикой природы, но на Репнеке готовили бойцов Черного легиона. Там готовили элиту Ордена, способную убивать как голыми руками, так и посредством самых последних технических достижений, которыми овладело человечество. Далеко не все воспитанники затерянной на просторах никем не заселенной планеты соседней системы в конечном итоге попадали в Черный легион, но одно только упоминание, что монах побывал там и вернулся живым, делало его в глазах других членов Ордена человеком, способным на многое. Откуда появилось это название, никто не помнил, может, оно возникло потому, что только офицеры Ордена имели право носить на плечах черную кашаю? Может быть. Но наверняка на то имелись и другие причины.

Беннинг, как ни старался, не смог скрыть разочарования решением о переводе Юджина в другой лагерь.

– Значит, у мальчика будет новый наставник?

Мастер, обозначив в голосе вопросительные нотки, задал тот самый неприятный вопрос, от которого Беннинг старался по возможности уклониться, потому как утаить что-либо было невозможно.

– А тебя это расстраивает?

Монах каким-то шестым чувством понимал, что мастер по-иному трактует его смущение. Видимо, решил, что Беннинг не хочет расставаться с воспитанником по причине формирования личной карьеры в Ордене. Понятно же, что успехи учеников прямо влияют на продвижение наставника.

– Скорее да, чем нет.

Мастер удовлетворенно откинул назад бритую голову.

– Он останется на твоем попечении. А вот ты для меня больше не воспитанник…

Произнеся это, он снял с шеи амулет мастера, на котором был изображен уроборос, или шеша, – извивающаяся змея, кусающая собственный хвост. Тонкая серебряная цепочка с шелестом собралась на ладони, и Вагнер протянул ее бывшему ученику.

– Учись у тех, кого обучаешь!

– Оценивая воспитанника – оценивай себя!

– Не лги воспитаннику – не лги самому себе!

– Не жди награды – служение Ордену и есть награда!

Так сложилось, что этот отрывок избранной мантры наставник изрекал, прощаясь с воспитанником. Сам Беннинг много раз произносил его послушникам, которые получали право перехода во второй круг.

– Возьми это. Ты достоин перехода в третий круг. Ты теперь мастер-наставник, и этот кабинет тоже твой. Впрочем, ты, вероятно, предпочтешь обустроиться на Репнеке?

То, что Беннинга наконец перевели в третий круг, было вполне ожидаемо. Во втором он оставался гораздо дольше многих его однокашников. Почему? Он часто задавал себе этот вопрос. Беннинг успешно прошел подготовку на Репнеке и рассчитывал, что будет направлен в одно из подразделений Черного легиона, но наставник удерживал его рядом с собой на Стахе. Все его ученики-новобранцы успешно осваивались в Ордене, сдавали тесты и переходили во второй круг, оставаясь под его попечением в соседней секции локации на этой же планете, либо переводились в другие лагеря, но Вагнер как ни в чем не бывало продолжал подкидывать ему молодняк. Может, уже давно готовил его к роли мастера? Может, даже знал о своей собственной судьбе?

Беннинг был удивлен и, как бы ни были тренированы его эмоции, не смог удержаться от неуместного вопроса:

– А вы, мастер… Извините, не знаю теперь вашего статуса…

Вагнер улыбнулся уголками губ, прощая слабость бывшего воспитанника.

– Меня пригласили пройти посвящение. Но я не останусь на родине, улетаю и буду заниматься новым проектом.

В этой короткой, как бы невзначай сказанной фразе таилось столько потаенного смысла, что тело Беннинга чуть не потеряло равновесие и не привалилось к стене комнаты. Посвящение – высшая стадия устремлений для любого монаха – означало доступ к личному общению с богиней. Совет посвященных – группа монахов, управляющая Орденом, – формировался из самых достойных, полностью удалившихся от мирской суеты и отдавшихся служению. Говорили, что лишь монахи пятого, последнего, круга удостаивались чести посвящения, а уж для монаха, только-только перешедшего в четвертый круг, это было великой благодатью! Говорили также, что посвященный сам становится полубогом и ему открывается бесконечность истин, на которых стоит Вселенная. Теплая волна гордости за наставника переполняла Беннинга, и он в отчаянном порыве упал перед своим бывшим учителем ниц.

Вагнер положил руки на плечи нового мастера, благословляя его, и, легко поднявшись на ноги, двинулся к выходу из кабинета, не забыв, впрочем, забрать со стены именной меч.

– Служи с честью, брат монах…

Второй круг

– Почему? Может, я неправильно организую оборону?

Юджин опустил острый подбородок на ладони, упираясь локтями в загорелые колени. Эту стратегию начального уровня он провалил уже три раза подряд и был жутко раздосадован промахом. Зачем было учебной программе подсовывать ему непреодолимое задание? Ну зачем? Он быстро отстраивал поселок, рабочие заготавливали древесину, продукты питания, возводили корпуса фабрики по производству оружия, приступили к добыче руды. В перерывах между дежурствами на границе солдаты тренировались и повышали свой коэффициент эффективности. Как только противник совершал вылазку в сторону его владений, он выдвигал к границе войсковые части, а рабочих уводил с рудника и прятал за стенами крепостей, люди оставались целы и невредимы. Но натиск противника усиливался, и на каком-то этапе у него заканчивалась руда, переставало хватать оружия и солдат, поселки разрушались, и он проигрывал агрессору.

Беннинг вышел на связь не сразу, но ему хватило несколько секунд, чтобы разобраться в проблеме.

– Задача очень проста, но если я расскажу тебе, в чем дело, это не продвинет тебя в понимании собственной ошибки. Но я попробую дать тебе нить к ее постижению. Ты грамотно начинаешь разворачивать базу, но на определенном этапе путаешь приоритеты. Вот представь, ты – защитник улья с пчелами, на который напали шершни. Ты силен, но не всемогущ. В любой, но только в одной опорной точке этого улья ты можешь дать отпор шершням. Например, защитить один из входов в улей. Ты сможешь спасти его?

Юджин представил себе, как он отмахивается коротким острым мечом от наседающих на него жирных полосатых монстров, вооруженных ядовитыми жалами.

– Нет, конечно. Они проникнут через другие входы и перебьют моих пчел…

– Тебе жалко пчел. Но если ты спасешь улей, ты сможешь восстановить поголовье рабочих особей. Так кого тебе нужно спасти, чтобы в итоге не погибла вся колония?

Юджин бросил на голограмму своего наставника недовольный взгляд.

– Нужно защищать матку. И тогда шершни убьют всех, разграбят припасы и уйдут. Так? – Изображение Беннинга покрылось легкой рябью, но Юджин разобрал, что тот кивнул в ответ. – Но ведь люди не пчелы. Разве можно посылать их на верную смерть? Разве их жизни – не высший приоритет для меня?

Наставник восстановил связь.

– Их жизни являются для тебя ресурсом. Таким же, как вода, продукты, металл, топливо. И сам ты являешься чьим-то ресурсом. В конце концов, исполнить высшую волю – это наше с тобой предназначение, наш долг. Разве ты еще не понял? Неужели результат, в котором благодаря тебе выживут единицы, не удачнее результата, когда погибнут все?

Все имеющиеся в наличии рабочие под огнем противника таскали руду. Некоторые не успевали донести ее до завода, но той, которую все-таки доставляли, вполне хватало для производства оружия. Войска прикрывали только значимые стратегические центры. Крестьян никто не защищал, и их безжалостно резали, а деревеньки жгли. Но времени, выигранного за счет того, что враг был увлечен уничтожением населения, хватило на формирование сильной группировки, которая, уклоняясь от масштабных стычек с противником, смогла взять под контроль рудники на своей территории и еще несколько за ее границей. Постепенно противник ослабил атаки, а потом полностью прекратил их. Да, территория Юджина лежала в руинах, население сократилось в десятки раз, но он выстоял и, увеличив армию втрое, вторгся на территорию агрессора. Выиграл сражение и задумчиво отключил дисплей консоли.

«Результат, когда погибнут все…» Юджин сбросил одежду и пошел в душевую кабину, скоро идти на ужин, а он вновь и вновь прокручивал в голове фразу наставника. Как странно, ни он, ни Беннинг даже не попробовали представить себе сценарий, в котором конкуренция двух противостоящих друг другу кланов не предусматривала тотального уничтожения соперника. Кто и когда, на каком этапе и как установил это правило и накрепко зафиксировал его в голове? Юджин, уже сидя в столовой и медленно ковыряясь в тарелке, наполненной отборным рисом, перемешанным с поджаренными кусочками сочного мяса, вспомнил, что шершни никогда не уничтожают улей полностью, их задача грабить, а не убивать. Пчелам от этого не намного легче, но приведенный наставником пример приобретал в этом ракурсе совершенно иную окраску…

Коммуникатор Юджина пискнул принятым вызовом, и он непроизвольно активировал линию контакта. Голограмма Беннинга выглядела гораздо ярче и не рябила, как два часа назад.

– Хочу тебя поздравить. Ты больше не послушник, а монах-курсант второго круга. Доедай ужин и возвращайся к себе. Я жду тебя в твоей келье.

Юджин одним глотком опрокинул в себя полстакана компота, вскочил с лавки и собрался было со всех ног припустить в жилую секцию, но потом осадил себя и вышел степенно, как это подобает человеку в его новом статусе, важно шлепая по плитам коридора кожаными подошвами сандалий.

– Ух ты!

На его кровати лежало несколько аккуратных свертков. Там были новая бледно-оранжевая кашая, короткий обоюдоострый клинок и ножны вместе с нательными ремнями, к которым пристегивалось оружие. Беннинг отвесил ему легкий дружеский подзатыльник и приказал переодеваться.

– Утром вылетаешь на Репнек, это твой новый лагерь для монахов второго круга. Мне он хорошо знаком, и кураторов там тоже знаю. Поверь, там будет еще интереснее, чем здесь. В этом лагере готовят бойцов Ордена…

Юджин сбросил серую накидку и начал аккуратно подгонять на себе ремни.

– А ты боец? В смысле, солдат? Ты бился с врагами?

Наставник помог подтянуть «сбрую» на спине и подал ножны.

– А ты сомневаешься? Орден не ведет регулярных войн, но работа для монаха, владеющего боевыми навыками, всегда найдется.

Мальчик закончил одеваться и, сделав пару шагов туда-сюда, упал в упор лежа, вновь подпрыгнул вверх, скрутил сальто и наконец замер перед наставником, убедившись, что одежда не мешает движениям.

– А далеко лететь?

– Да нет. В соседнюю систему Парма, через ее астероидный пояс и пространственную аномалию…

Юджин медленно раскрыл рот и, не веря своим ушам, захлопнул его, громко щелкнув зубами.

– Лететь в космос?! Лететь на швертджампере…

Посвящение

Сея-Урта-Нага-Флоо придирчиво рассматривала претендента на посвящение через полупрозрачное панорамное стекло смотровой комнаты и наслаждалась видом его обнаженного, покрытого рельефными мышцами тела. Даже если сравнить его с каждым из тех, кого она «посвятила» или кому успела «посвятить» себя на протяжении всех своих нескольких сотен жизней, мальчик был хорош. Лет двадцати – двадцати двух, наверное…

Она легко вспорхнула с антикварной позолоченной кушетки и, шлепая босыми пятками по теплому гранитному полу, подошла к стоящему в углу огромному зеркалу в литой бронзовой раме. Шелковый полупрозрачный халатик скользнул с плеч и с шелестом опадающей листвы, обнажающей голые сучковатые ветви деревьев, упал к ее ногам.

Не то чтобы было чем особенно гордиться, но неплохо для этого сорокапятилетнего тела. В былые годы, точнее сказать, в былые эпохи где-нибудь на невольничьем рынке Северной Америки ей бы не дали и тридцати. Длинные упругие черные волосы, скрывающие высокий лоб, узкое тонкое лицо, чуть тронутое косметикой, плотно сжатые губы, прекрасная высокая грудь с небольшими розовыми сосками, узкие бедра, покрытый легким темным пушком лобок, длинные прямые ноги… Все это добро, возможно, послужит ей еще не один год, в конце концов не факт, что сразу родится девочка. В прошлой жизни пришлось рожать три раза, прежде чем удалось достичь нужного результата. Правда, никакого удовольствия от секса тогда она не испытывала. А сегодня все должно было сложиться по-другому, она это знала, чувствовала, помнила. Подняла и резко встряхнула серебряный колокольчик. Мелодичный звук, активирующий внутреннюю циркулярную связь во дворце, звенящим перекатом наполнил смотровую залу.

– Стацин! Свежих фруктов и бокал воды…

Вагнер оделся в чистое белье, еще пахнущее озоном клинингового реактора. Старый немой монах со сморщенным, словно прошлогодний клубень картофеля, лицом, который встретил его возле входа в храм богини и с тех пор неотступно следовал за ним по пятам, жестом пригласил пройти из душа в следующее помещение храма. Он передал гостю прозрачный бокал с водой, и Вагнер сделал несколько глотков. Вкус у напитка был терпкий, чуть кисловатый и прекрасно утолял жажду. Старик, махнув рукой на барельеф с изображением юной красавицы, окутанной воздушным покрывалом из облаков, протягивающей посетителю белоснежную руку, дал понять, что настало время молитвы. После чего «картофельный клубень» шаркающей походкой скрылся за огромной двустворчатой дверью, все полотно которой было покрыто фресками сцен из жизни бессмертных.

Стацин вот уже более ста лет бессменно занимал пост Тени богини. Как и когда он лишился языка, знала, наверное, только она сама, поскольку древнее этого сморщенного старика во дворце не было никого. Сея родила его пять поколений назад, он был первым ребенком ее тогдашнего тела и, как многие ее дети мужского пола, стал монахом, а со временем занял свое место среди посвященных. Оставив претендента в молельне, он сноровисто прошуршал в покои матери (с одной стороны) или, может быть, пра- (несколько раз) праправнучки (с другой) и поспешил выполнить ее распоряжение. Если кого-то в Ордене и можно было назвать посвященным в самой полной мере, так это его. Потому что такое количество родов, которые он принял на своем веку, не привидится даже опытному акушеру. Сколько ему было лет? Может, сто семьдесят, может, сто восемьдесят… По крайней мере, никому и никогда не приходило в голову спрашивать его об этом. Сам он родился в смутные времена Конкисты, когда Алые Князья перли на человечество, как голодный крот на запах тухлятины. Но, может, этот факт и сыграл в его судьбе роковую роль, определив на тот пост, который он занимал уже столь долго. Ведь тогда никакого Ордена не существовало и в помине…

– Все готово? Он выпил настой?

Сея, стараясь не запутаться в подоле длинной ритуальной накидки, вскарабкалась на трон, венчающий собой мягкое, пружинящее под ногами огромное ложе, усыпанное свежими лепестками цветов. Стацин коротко кивнул, вытащил из кармана допотопный инфракрасный пульт и нажал на кнопку. Где-то под сводами зала зазвучала тихая музыка, больше напоминающая обычные лесные звуки – смешение шелеста листвы, щебетания птиц и тихого журчания лесного ручья.

– Ну, запускай!

Двустворчатые двери, ведущие в центральный зал храма, распахнулись перед продолжавшим стоять на коленях Вагнером. Он поднялся и, уверенно преодолев длинный коридор, вошел в зал. Размеры помещения поражали. Монахи Ордена не привыкли к столь грандиозным и вычурно украшенным сооружениям, всю свою сознательную жизнь стремясь к рациональной простоте, но жилище богини не могло выглядеть иначе. Золото, дорогие меха и массивные скульптуры заполняли огромный купольный зал. Макушка купола была прикрыта не то силовым полем, не то прозрачным стеклом, на таком расстоянии было не разобрать, и оттуда по всему залу разливались теплые, ласковые лучи полуденного светила. В самом центре этого великолепия на нелепом монументальном троне, вырезанном из монолитного куска желтого в розовых прожилках мрамора, восседала обмотанная какой-то воздушной тканью женщина. Она несколько минут пристально смотрела на вошедшего монаха, остановившегося на почтительном расстоянии, потом вытянула вперед тонкую руку, почти так же, как на фреске в молельной комнате, и поманила мужчину к себе.

Пятнадцать лет, все время, которое Вагнер провел в пределах Ордена, он боролся с собственными эмоциями, подчиняя их разуму, и достиг в этом немалых успехов. Но здесь, в центре мира, его мира, он чувствовал, как ничтожны его усилия. Он физически ощущал, как в его кровь выбрасываются десятки, сотни различных химических соединений, как они штурмуют его сознание, как переворачивают волю и взрывают разум. Он даже не понял, как оказался подле основания трона богини и как его руки осмелились коснуться лодыжки ее обнаженной ноги, а губы прильнули к теплой бархатистой коже. Сея, медленно разматывая и сбрасывая с себя ритуальный шарф, сползла с каменной глыбы трона на мягкое ложе, схватила монаха за гладкую, идеально выбритую голову и, прижимая к груди, теряя равновесие, потянула мужчину на себя. Ее дыхание участилось, и из горла вырвался хрип, не имеющий ничего общего с ее обычным тонким, но глубоким меццо-сопрано.

– Иди ко мне…

Стацин, проверив качество оцифровки видеоряда, бросил не слишком заинтересованный взгляд на пульсирующий клубок живой плоти, образованный двумя обнаженными телами. Те то сливались, то отталкивали друг друга на широком ложе, усыпанном раздавленными бледно-фиолетовыми лепестками ночного уворотня и тонко выделанными белоснежными шкурами северной шумихи. Старик вышел из операторской. Похоже, как минимум неделю богиня будет занята делом, требующим от ее окружения только своевременной кормежки и напитков, восстанавливающих силы. Морщинистое лицо монаха искривилось в ироничной улыбке, и он плотно прикрыл за собой металлическую звуконепроницаемую дверь кабинета. Его губы пошевелились, будто он хотел что-то сказать, если бы не отсутствие языка во рту. Впрочем, сенсоры систем наблюдения и интерпретации прочитали по губам только одно слово: «Ведьма!»