#заметкидоброгодантиста. Хроники Ассоциации

Пакет с сыром

В самые важные, ответственные, судьбоносные моменты жизни со мной был он.

Засранный пластиковый пакет.

И содержимое этого пакета каждый раз категорически напоминало: как бы я далеко ни уехал, СНГ остается в моей душе.

2012 год. В Мадриде президент Ассоциации приглашает меня на встречу. Я не знаю еще об этом, но он будет предлагать мне серьезное повышение.

Иду я на встречу, в дорогущее заведение на улице Серрано, сносно одетый, но с пластиковым пакетом из ереванского супермаркета SAS.

Как человек, никогда в Ереване не живший, я не должен был встречаться с этим пакетом никогда, тем более в Мадриде. Но судьба и моя тогдашняя воспитанность сыграли свою роль.

Тогда я еще не вывел платиновое правило моей полетной жизни, которое заключается в том, что я никогда не передаю никаких посылок.

В тот раз какие-то малознакомые люди попросили отвезти с собой из Москвы в Мадрид флешку.

Так и сказали:

– Роберт-джан, нужно передать нашим друзьям в Испанию флешку.

Так и сказали. В Испанию.

– А где они в Испании живут? – поинтересовался я.

– Под Валенсией, – уточнили они.

Армянам другие страны представляются сжатыми во времени и пространстве точками. И наоборот, если ты привозишь передать что-то кому-то в Ереван, то человек, находящийся в двадцати минутах езды до твоего отеля, будет долго ныть и выискивать возможность встретится «в Шенгавите на повороте в сторону больницы». А ты объясняешь, что приехал по делам, пакет на ресепшне отеля, и в Шенгавите проездом не будешь. Предположительно никогда в ближайшие пятьдесят лет. Хотя, если все эти переговоры довели бы меня до инфаркта, возможно, меня отвезли бы в ту больницу, и на повороте я бы им передал посылку.

Вернемся к Валенсии. Я популярно объяснил, что Валенсию я посещать не буду, расстояние там как от Еревана до Сочи, если не считать грузинской таможни.

Моя надежда таким драматическим ходом отвертеться от флешки провалилась.

– Ничего страшного, – сказали армяне, – они приедут в Мадрид забрать.

Меня пугают люди, которые приезжают из-под Валенсии в Мадрид, чтобы забрать флешку. Разве только на этой флешке макеты противоракетных комплексов или фотографии президентов, снятых в home video актера Панина^[4].

Я согласился. Тут же люди, только что пренебрегавшие расстоянием между Валенсией и Мадридом, стали уточнять, не бываю ли я в Кузьминках, ибо до центра ехать – сами понимаете, пробки.

Флешку мне передали в итоге за два часа до посадки на самолет в аэропорту. Передали люди, которые все прошлые три дня терроризировали меня звонками с подробностями их жизни и передвижений по городу.

Мужчина по имени Грачья с утра информировал меня, что едет отвозить ребенка в школу, потом едет на встречу и по ее итогам будет мне звонить. Потом он звонил и рассказывал о сложностях на встрече и необходимости поехать на вторую встречу, чтобы перетереть подробности первой. Потом он забирал ребенка из школы. Потом звонила его жена Гоар и грозилась приехать ко мне на метро, но этим планам мешала то мигрень, то подозрения на простуду дочери, то носовое кровотечение у сына, то аритмия у матери. Я даже дал развернутую консультацию по кардиологии, стоматологии и телефон моих друзей из бакулевской больницы. На ночь мне звонил Грачья и докладывал, как же он устал и приедет, скорее всего, завтра. Я ему сочувствовал. Иметь такую болезненную семью – не каждый выдержит. Так продолжалось три дня.

Когда в итоге брат Грачьи по имени Арсен передал мне флешку в аэропорту, я был искренне счастлив и не стал уточнять, почему флешка в пакете, весящем три килограмма.

Чтобы флешка со стратегическими данными не повредилась и не вызвала подозрений у таможни, ее положили в пластиковый пакет прошлого десятилетия и обложили особо токсичными продуктами. Овечьим сыром, суджуком (армянский вариант чурчхелы) и сушеными травами, имитирующими марихуану.

В отличие от бионеразлагаемого пакета, сыр был вполне готов к разложению и начал это делать уже в самолете, оставляя на стенках пакета конденсат, пахнущий анальными выделениями больного дизентерией гиббона.

В Мадриде все оказалось еще проще. Пару дней мне просто звонили из Валенсии и разговаривали о жизни. Когда я был на встречах, операциях, совещаниях.

Финальный звонок с уточнением даты приезда случился на пятый день, и мужчина на том конце провода три минуты жаловался на дороги, стоимость бензина и правительство Сапатеро.

– Скажи, ты тут давно живешь, при Аснаре же было лучше?

Поскольку я все это воспринимал как часть послушания и Божьего испытания моего терпения, то я даже дал короткую историческую справку о деятельности правительства Хосе Аснара.

Передача флешки планировалась утром в день встречи с президентом. Поэтому я достал из холодильника пакет и вышел с ним из дома.

К слову, именно в это утро, с этим облезлым ублюдочным пакетом в руках, я встретил всех своих знакомых, коллег, друзей и недоброжелателей.

Пакет я при этом не перекладывал в более цивильный, считая это нарушением сакральной аутентики.

В итоге, начав переговоры со мной «на въезде в Мадрид» в 9:15, к 14:00 люди из Валенсии до меня так и не доехали. Они звонили раз сорок и по ходу разговоров перечислили около ста названий улиц, развязок и ориентиров в виде моек, магазинов и деревьев.

На встречу с президентом Ассоциации я пошел с пакетом. Роскошная публика думала, что я курьер, занимающийся доставкой из вьетнамского морга.

Как ни странно, встреча прошла успешно и меня повысили.

Пакет я положил на пол, рядом со своим стулом. Когда, уходя, я взял его, то заметил мокрое пятно, оставленное на шикарном ковре.

Сыр вошел в финальную стадию распада.

Виталич

Все совпадения с реальными людьми и событиями бессмысленны и жестоки.

Виталич был чиновником департамента здравоохранения всех созывов. Служил он третий десяток лет. Груди имел третьего размера, живот соответствовал третьему триместру, коррупцией он занимался через третьих лиц. Бог любит троицу.

В деле коррупции, а именно откатов и распилов, прохождения финансов через неведомые промежуточные фирмы и счета с постепенным их таянием, Виталич достиг уровня мастерства, равного мастерству Малышевой меня раздражать. То есть делал он это очень хорошо.

Виталич был похож на большую лысую удивленно-озадаченную рыбу и чем-то ностальгически напоминал губернатора Шанцева.

Основной отличительной чертой Виталича, которой он мне запомнился, было то, что он вскрыл тайный код русского языка и автоматически переводил русскую речь в рубли, а рубли, автоматом, в валюту.

Ведя с ним переговоры, я понимал, что сказанное мной он слышит, но не воспринимает, проводя в голове какие-то вычисления, в результате которых он либо растягивал все три подбородка в подобии улыбки, либо вытягивал губки и качал головой. Последнее означало непорядок и маленькие возможности для откатов.

Безынтересное предприятие, как он любил говорить.

Вот говорю я ему, что Ассоциация вместе с Еврокомиссией и всеми людьми доброй воли, дабы улучшить показатели заболеваемости у беременных…

А Виталич слушает и при этом корчит гримасу, будто через его уретру прямо сейчас выходит почечный камень в два карата. Потом так жиденько спрашивает:

– А выделено-то сколько?.. Ага… Ясненько. И нам столько же надо выделить? Ага.

И вычисляет. Сидит молча двадцать секунд, тридцать. Максимум до минуты. И все ясно.

Отдельную личную неприязнь вызывало у Виталича слово «безвозмездно», даже если это безвозмездно делали мы.

– Ну что вы, Роооерт Ааныч, безвозмездно! Мы же не сьексьом занимаемся, чтоб безвозмездно, – шутил он, намекая, что секс в его жизни бывал не за деньги. – Тем более, дорогой друг, нам-то с чего заниматься безвозмездно беременными, нам-то это не грозит, – продолжал он. Хотя с его елейным голосом, грудями и животом я не был бы так уверен в невозможности вынашивания и тем более вскармливания плода.

Так же омерзительно, как «сьексь», он выговаривал слово «письать».

– Где тут можно пописьать? – спрашивал он, создавая ощущение тяжелого простатита и мочеиспускания в час по чайной ложке.

В общем, иметь с Виталичем дело было ужасно. Но я много пил кофе, играл в Angry birds, чтобы абстрагироваться, и эпатировал его рассказами о подаренных детским домам деньгах и вещах.

Однажды большой испанский меценат и небожитель приехал нас проведать. Предвкушая коррупционный оргазм, Виталич добился того, чтобы лично встретить «дорогого гостя» и вести с ним все переговоры от лица департамента.

Испанский меценат и небожитель от ужина с проститутками отказался сразу, что Виталича несколько фраппировало, но на переговоры пришел. Полчаса небожитель говорил про благотворительность, что вызвало у Виталича состояние, близкое к инсульту. Его явно тошнило.

Увидев загвоздку в наличии «третьих лиц», он выпроводил помощницу по какому-то дурацкому заданию и, интимно скрестив руки на столе, стал ждать, что меценат наконец заговорит про коррупцию, перевозку наркотиков и подставные фирмы.

Находясь на другом этапе эволюции, небожитель явно не понял, к чему призывает интимная поза собеседника, и стал еще более страстно говорить об искоренении болезней неимущих слоев населения, доступных лекарствах и просветительстве.

Виталичу физически стало плохо. Он смотрел на потолок и по сторонам, будто в поисках источника кислорода или ведра, куда можно вырвать.

Я все переводил на русский, но понимал, что в самом тембре собеседника Виталич уловил отсутствие нужных компонентов, делающих возможным перевод слов в рубли и далее в валюту.

Это был провал.

Меценат договорил речь, попрощался и ушел «наблюдать птиц Подмосковья», так как был большим бердвьетчером и натуралистом.

Оставшись вдвоем со мной, Виталич помолчал, отдышался, потом подытожил:

– Какой высокопоставленный человек! Такой умница! Красавец! – И безутешно покачав головой, добавил: – И так умом тронулся.

Ночь в борделе

В общем, занимались мы с Мигелем тем, что оказалось главной нашей задачей в работе в Ассоциации, – выгуливали и обхаживали гостей.

На этот раз нашей целью был мелкий в физическом и моральном смысле чиновник от медицины с таким огромным ЧСВ (чувство собственной важности), что от нахождения рядом с ним гудело в висках.

Чувак был похож на гениталию гиены, одетую в костюм, имел постоянно бегающие глазки и влажные ладони – к. м. с. по онанизму. Каждые пять минут в его речи звучало «человек моего статуса» и «вы же понимаете, я известный человек». Поскольку его известность была как у стихов Евлампия Котельникова, то это звучало не только омерзительно, но и смешно.

И вот, в тот самый момент, когда это обычно и происходило, подвыпивший гость сказал, что ему скучно и одиноко. И при этом улыбнулся улыбкой тайного поклонника японской порнографии. «Скучно и одиноко» на языке корпоративных гуляний означало тягу к коитусу, бессмысленному и случайному.

Поскольку чувак был очень похож на извращенца, мы задали пару уточняющих вопросов и были приятно удивлены, что он хочет эскорт-услуги гендера «женщина», а не транссексуала, бобра или дупло секвойи.

Ему сразу же было предложено проследовать в гостиницу системы «Мариотт» и согрешить в меру сил. На это предложение существо сообщило, что он слишком известный человек, чтобы заниматься коитусом в гостинице для высшего сословия. Его кто-нибудь да узнает.

После минут отчаяния, гнева и консультаций по телефону с особо ебливыми друзьями было принято решение снять номер в сети отелей на час под эротичным названием «Покрывалкин». Номеров оказалось аж тридцать штук, и их интерьеры, просмотренные на сайте, вызывали стойкую веру, что ад существует. Особенно один под названием «Ветка сакуры», где если и заниматься сексом, то только с сакурой.

Короче, поехали мы туда. Гость с девушкой пошли в номер люкс за 6000 рублей/ночь, а мы с Мигелем остались на ресепшне, полные экзистенциальной безнадежности. Дело в том, что через шесть часов нам надо было ехать в аэропорт. Наше положение в Пятигорске описывалось как «ни в рот, ни в жопу». Ехать домой бессмысленно, ехать в аэропорт и спать в лаундже – тоже. И тут мы посмотрели в покрасневшие глаза администратора и спросили о наличии свободных номеров.

Люкс нам не был нужен. Но поскольку платила Ассоциация, то взяли именно его. Внутри была тематика востока и качели. В целом это было идеальное место для самосожжения в знак протеста против попрания эстетики.

Мы были настолько уставшие, что, не особо раздеваясь, легли на кровать и заснули сном грешников.

Зазвонил будильник. Мы стряхнули с себя липкий сон и вышли из номера. На ресепшне, к сожалению, была новая женщина. Не та, что сдавала нам номер и понимала по ситуации, что мы, скорее всего, идем туда спать.

Женщина посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел всю гомофобию Вселенной и Северного Кавказа в особенности. Она посмотрела на мятого меня, на опухшего Мигеля и безынтонационно сказала:

– Хорошо отдохнули?

Я вам желаю, чтобы никто и никогда так не интересовался, как вы провели ночь. Даже на фоне всей той психоэротической жути, что мы творили в Ассоциации, такое чувство неловкости я испытывал впервые.

Мигель. СМС

Мигель был чемпионом мира по отправлению сообщений не тому, кому нужно.

Многие видели причину в его рассеянности либо многозадачности – он обычно параллельно переписывался с пятью десятками контактов. А по моему субъективному мнению, истинной причиной всего этого была его тяга к психоделическим путям приобретения телефонов.

Какие-то колумбийцы привозили ему айфоны гватемальской сборки, которых нет в продаже, которые изготовлены по личному приказу Джобса в 999 экземплярах для американской полярной экспедиции и которые имеют неоспоримые и животрепещущие преимущества перед обычными айфонами. Такие, как управление лодкой через GPS, замеры плотности почв, определение толщины льда под собой, а также диаметра труб или округлости туши кита. Как человеку, не занимающемуся никакими замерами, походами и погружениями, Мигелю это все нужно было так же, как мне абонемент на встречи групп поддержки для больных мастопатией. Но тем не менее желание иметь нестандартные телефоны в нем было неистребимо. Я даже спрашивал его, нет ли у него родственников с Кавказа.

Последний раз он купил у каких-то геев-гопников с Филиппин, работающих в бразильском ресторане напротив нашего офиса посудомойщиками, какую-то рацию со светящимся дисплеем, которую, по словам гопников, привез их брат-бортпроводник из Сингапура, мол, это последняя разработка сингапурской разведки, производство которых курирует сам сын Ли Куан Ю.

Вот.

Преимущества этой рации-телефона были в том, что ее нельзя было сломать, ее нельзя было украсть, потому что она на хрен никому не сдалась (на вид никто бы не сказал, что за нее отвалили больше штуки евро), ею можно было колоть орехи-пекан, использовать как трубку для высасывания сока из дерева гевея и брать ее с собой в сауну. Хоть какая-то радость. А то последний раз в сауне без рации было экзистенциально пусто.

По причине постоянно сменяющих друг друга наидебильнейших телефонов, Мигель не успевал привыкнуть к их ублюдочным интерфейсам, рассчитанным на борьбу с партизанами в джунглях, замеры почвы, высасывание каучука, но не на отправку сообщений гражданского назначения обычным здоровым людям в Европе, посему его сообщения часто отправлялись не тем, кому нужно.

А если брать в расчет тягу Мигеля к долгим и многословным эротическим перепискам, к разнообразным и разнузданным пикап-сессиям через разные приложения и мессенджеры, то грядущие казусы можно было бы считать неотвратимыми.

Для начала он, вместо очередной дамы, отправил сообщение «Я скучаю по твоей заднице» не кому-нибудь, а одному из наших лекторов, знаменитому исследователю из Италии. Все бы ничего, но, как назло, тот был обладателем совершенно безынтересной худощавой задницы, на которой висли все брюки. Скучать по такой заднице было в принципе невозможно, разве только очень любить человека, скрытого внутри.

Понимая свою оплошность, Мигель обычно принимал самое неправильное решение из всех возможных, а именно – отправлял несчастному адресату сообщение с абсолютно шизофреническими объяснениями. Так, фраппированному откровениями о своей заднице итальянцу он через двадцать минут (в течение которых тот, к счастью, ничего не ответил, а мог бы написать: «Я тоже» – и иди потом выкручивайся), написал: «Извините, это не вам, мы просто шутили с друзьями». С друзьями? Шутили? Кто так шутит с друзьями? Даже не с одним другом, а с группой друзей? Это каким же больным извращенцем надо быть, чтобы так шутить с друзьями. И как теперь выглядит наша Ассоциация в глазах бедного итальянца?

Интересно было то, что история, рассказанная по секрету двум друзьям и нашей секретарше, каким-то чудом стала известна всему сообществу врачей, ученых и чиновников, и во время следующего выступления нашего итальянского гостя каждый раз, когда тот поворачивался к проектору, было видно, как зал отвлекается от смартфонов и следит за ним. Никогда еще доклады о поведении остеобластов не слушали с таким вниманием.

После того как Мигель упал, катаясь на лыжах, и вывихнул лодыжку, он ходил на курсы физиотерапии (так в Европе называют лечебную физкультуру), и его лодыжку приводил в порядок тренер Александр (или Александрос), накачанный грек, который воевал в Афганистане и Ираке, болел посттравматическим синдромом, потом снова качался, подсел на гормоны, болел красным плоским лишаем, лечился гормонами, как результат – удалял и пришивал себе разные органы эндокринной и репродуктивной системы, болел нарушениями пищеварения, гормональными нарушениями, боролся с импотенцией, бесплодием… В результате, из-за переизбытка вкачанных в него взаимоисключающих гормонов, психика Александра так расшаталась, что он всем, кому возможно, рассказывал свою долгую тридцатилетнюю военно-спортивную эпопею с жуткими медицинскими подробностями. И часто плакал. То на моменте, когда ему диагностировали бесплодие, то когда он узнал, что ему удалят щитовидку из-за узлов, то просто рефреном ко всей истории. Плакал Александр от души. Мигель говорил, что это из-за гормонов, но тем не менее ходил на занятия, потому что грек привел его лодыжку в норму за двенадцать сеансов тренировок и сморканий в оранжевый платок, что особенно настораживало.

И вот именно Александру он по ошибке отправил сообщение: «Может, ты начнешь пить противозачаточные. Мало ли что». Хотя сообщение предназначалось явно не ему, оно тем не менее, по мнению Мигеля, могло ранить человека с гипофункцией яичек. «Он подумает, будто я считаю, что он как женщина… это… это некрасиво». Некрасиво, ага. Ситуация была настолько дебильной, что Мигель даже не стал писать объяснение. Так, не закончив курс терапии, с не до конца вылеченной лодыжкой, Мигель от греха подальше перестал ходить на занятия к Александру.

Когда гости нашего шефа, чопорная семейная пара пожилых шотландцев, прибыла в Мадрид, я сразу почуял неладное. Нам поручили показать им город, отужинать с ними и развлекать их пару дней. С задачей мы справились, хотя наши гости почти не разговаривали, были очень сдержаны и все эмоции выражали одной и той же модификацией протестантской улыбки.

Я умолял Мигеля не записывать в телефон их номера во избежание всяческих инцидентов.

Однако именно в последний день пребывания наших шотландских гостей в Мадриде, посчитав работу завершенной, а победу несомненной, Мигель настолько увлекся одновременным пикапом восьми разных женщин, что написал супруге нашего шотландского гостя, леди Элизабет, в десять часов вечера, когда приличные протестантские дамы надевают ночной колпак и ложатся спать: «Я очень сильно хочу поиграть». Сообщение, полное католической чувственности, распущенного папизма и барочного распутства, к счастью, было на испанском. Леди Элизабет перевела его, видимо, через гугл-транслейт, без тех нуарных интонаций, которые в нем имелись, и, посчитав это братским призывом о помощи человека, страдающего бессонницей, ответила: «О! Сэр Валентин как раз в баре сидит за своим виски, можете присоединиться к нему, я спущусь позже, и можем поиграть в карты».

Самое ужасное, что минут десять Мигель реально думал над перспективой поехать в отель «Веллингтон», где остановились наши гости, и провести время до полуночи, играя в карты с парой шотландских пенсионеров. Однако реанимировав остатки разума, а также вспомнив, что по материнской линии у него есть предки из шотландцев-якобитов, он написал леди Элизабет одно из своих упаднических объяснений, что, мол, пока вы писали, я успел выпить успокаивающие капли календулы с феназепамом и, пожалуй, пойду спать, доброй ночи и всяческих благ. На этом все благополучно и завершилось.

На следующий день рождения Мигелю подарили нормальный, обычный телефон и ультимативно потребовали писать только с него – по крайней мере, по работе.

Все имена и названия, естественно, изменены. Все совпадения говорят лишь о вашей тяге к конспирологии.