А где-то в Айове … творил в своей мастерской известный в малых кругах художник Джошуа Морелли. Из динамиков мощными волнами выплескивался хард-рок, а он с азартом прямо-таки выливал на холст густую темно-синюю краску. Его рабочее место находилось в полнейшем беспорядке, и только он один мог углядеть в нем какую-то систему. На полу валялись разных размеров тряпки, все до единой перепачканные и скомканные. На стенах и на полу висели и стояли, облокотившись друг на друга законченные картины. В припадке творчества он мог показаться человеком безумным, но увлеченным до того, что это восхищало. Он неизменно слушал музыку за работой. Она была настолько разной, что тяжело поверить, что ее мог слушать один и тот же человек. Обычно она отражала то, что было у него на душе и что он собирался вложить в новое творение. Он любил использовать разные стили и осваивать новые техники. Он не боялся, оставляя старое, идти в неизведанное будущее и поддерживал новаторство в искусстве. Нахождение нестандартных путей и экстраординарных решение и обеспечивало ему удовлетворенность проделанной работой.
Но вот он закончил: вырубил музыку, закрыл тюбики с краской, прибрал кисти и, перешагивая через картины, тряпки и палитры на полу, направился к выходу, чтобы сесть в машину и через полчаса воссоединиться с семьей. Он появился в дверном проеме, когда она, склонив голову над гитарой, с обаятельной улыбкой пела какую-то песню, а дети вслед за ней подхватывали мелодию. Она не заметила его. Как же любил он моменты, когда мог приехать пораньше и застать эту восхитительную картину, полную энергии мимолетного счастья.
Шарлотта работала детской учительницей и преподавала музыку. Сегодня она отпустила учеников ровно в три часа, когда родители уже ожидали их у выхода. Она считала своим долгом обращать их внимание на то, на что она сама его обращала, особенно когда наблюдала у своих воспитанников выраженные способности. Вот и сейчас ей потребовалось буквально десять минут, чтобы поговорить с миссис Зеглер, чей сын из раза в раз проявлял неподдельный интерес к флейте. Потом она уехала, она, Луи и Джошуа. Дорога до Милуоки занимала около четырех часов.
Она взбежала на крыльцо, держа в руках большую картонную коробку с домашним тортом. После третьего звонка дверь открыл одичалый профессор. Выглядел он так, как если бы работника Пентагона оторвали от выполнения его обязанностей. Увидев перед собой дочь, низкорослый заросший мужчина как бы о чем-то задумался, а потом стал кивать сам себе головой, припоминая, что сегодня день его рождения. Он совершенно не хотел отмечать этот праздник и, казалось, вовсе забыл о нем, пока ему не напомнили. Но он был занят, как всегда, слишком занят. Он просто помыслить не мог о том, чтобы впустить в свой мирок ученого этих людей, ведь они нарушат бесценный неосязаемый баланс его рабочего процесса. Он сосредоточенно перебирал варианты альтернативных возможностей. Конечно, все эти действия его мозг выполнил за секунду, не больше. Старик вышел навстречу гостям и прикрыл за собой дверь. «Давайте мы лучше сходим в ресторан», – подытожил он, сказав перед этим еще что-то. Шарлотта пыталась протестовать: она испекла торт, проехала с ним столько миль, хотела посетить родные места детства, но вот, ее почти что выталкивают с порога. «Ничего-ничего, торт тоже поедим в ресторане». С упрямством мистера Брендона спорить было бессмысленно, и все четверо направились в ресторан.
«Надеюсь, он не по итальянским рецептам?» – осведомился старик, с подозрением разглядывая кусок торта и переводя взгляд на Морелли. «Нет, папа, по нашим традиционным». Тогда виновник торжества в ресторане, удовлетворившись ответом, продолжал чаепитие. Он не стал расспрашивать, чем же занимается итальянец, какие пишет картины и пользуются ли они успехом среди общественности – это не интересовало его. Но его огорчило, что его внук увлекается музыкой, равно как и изобразительным искусством. Подражает родителям, конечно. Но ничего, это может измениться, не все еще потеряно.
Наступил вечер, Айзек Брендон был сыт по горло обществом самовлюбленного итальянца, но это означало и то, что свой долг он выполнил, и увидятся они не скоро. После такого ужина отдыха ему требовалось больше, чем после недели напряженной работы в подвальной лаборатории. А работа в колдовской лаборатории продолжалась и днем и ночью. Бывало, кошка жалобно мяукала, а крысы надрывно пищали, но потом им назначался отпуск и обильная кормежка, схожая с ними судьба была и у отчаявшегося бездомного Дэнни.
И, наконец, в один прекрасный день дрожащими руками он в трепете поднял пузырек с голубовато-бесцветной жидкостью к светодиоду, чтобы полюбоваться своим творением. В нем не было ничего особенного, но он, Айзек Брендон видел в нем все, весь смысл жизни. Опыты были успешно проведены: сначала на животных, затем и на Дэнни. Было ли это законно? Вряд ли. Но Брендон добился феноменальных успехов. Сначала он изобрел так называемые «жидкие линзы» – капли, которые улучшали зрение часов так на пятнадцать. Просыпаешься утром, по капли в глаз – и до вечера ты свободен от очков словно узник от цепей.
Но это было только началом великих изобретений Айзека Брендона. Он придумал, как можно побороть куриную слепоту, но эффективность препарата наверняка не знал. Наконец он добрался и до дальтонизма. Добился того, чтобы мир Дэнни из черно-белого стал хотя бы малоокрашенным. Путем долгих бессонных ночей, безрезультатных экспериментов и многих страданий он сумел вывести формулу, подарившую Дэнни жизнь, полную красок. И пусть это было ненадолго, но оно все же было! И притом было совершенно безвредно для здоровья.
Соседи считали его глубоко несчастным стариком, но если бы они только знали! Мистер Брендон жил жизнью полной и насыщенной и ни в чем не имел нужды. Дело пошло. За почти полным отсутствием рекламы оно не встало, покупатели, фигурально выражаясь, вставали в очередь. Мэр и губернатор стали его постоянными клиентами. И откуда только повылезали все эти люди с проблемным зрением?! Малый круг ценителей его чудотворных препаратов ширился с каждым днем. Он установил монополию на свою продукцию и не допустил бы ее массового производства ни за какие богатства этого мира. Его банковский счет постоянно пополняло количество нулей на конце. Айзеку Брендону пришлось бы махать перед вашим носом тряпочкой с нашатырем, если бы он вдруг сказал вам, сколько стоил один пузырек его фантастических капель.