Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход

© Николай Омелин, 2024

ISBN 978-5-0062-5636-1 (т. 6)

ISBN 978-5-4496-2361-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга 6. Исход

Иллюстрации автора

От автора: Любое сходство с реальными людьми, названиями и событиями является случайным.

Пролог

Тонкий луч январского солнца протиснулся сквозь узкую полоску чистого стекла в замерзшем окне и уткнулся Ваське в лицо. Тот поморщился, задергал ресницами и открыл глаза. От яркого света мальчишка прищурился, затем оторвал голову от подушки и осмотрел комнату.

– Мама, ты дома? – спросил он заспанным голосом и широко до слез зевнул.

Не услышав ответ, крикнул что есть мочи:

– Мама!

В соседней комнате что-то упало на пол, и тут же послышался голос матери.

– Ах, зараза, такая! – воскликнула та.

– Мама, ты чего!

– Ну, что? – отозвалась та после небольшой паузы. – Чугун с водой из ухвата вывернулся.

– Мам, а какой сейчас год? – спросил Васька.

– Ты, что! Приснилось чего? – в свою очередь спросила Катерина. – Сороковой! Какой еще-то! Вот уж седьмой день пошел!

– Рождество что ли?

– А ты будто с угора свалился! Или потешаешься над матерью?

– Сегодня же Кольке день рождения, – не обращая внимания на ее слова, произнес Оманов.

– Ох, и, правда! А я совсем забыла! – всплеснула Катерина руками, подходя к сыну. – Давай подымайся! Хватит валяться. Поешь, так к Агафье Кольку своди. Живот ему посмотрит. Я договаривалась вчера с ней.

– Воскресенье же, – протянул Васька.

– То у тебя воскресенье. А, Третьяков твой еще два часа, как в кузню ушел.

– Грех в Рождество робить, – буркнул Васька.

– Тоже мне праведник нашелся! То нонешное Рождество. А наше в декабре было.

– Ваше уж давно на январь перешло, а вы все до Нового года его продолжаете отмечать.

– Тебя не спросили. Вставай давай.

– Ладно, ладно, чего сразу ворчать-то. Свожу, – проговорил Васька, присел и свесил ноги с ленивки.

Катерина взглянула на сына и, заметив на лице небольшой синяк, спросила:

– С кем опять чего не поделили?

– А-а, – махнул рукой тот и спрыгнул на пол. – Упал.

– Упал он, – проворчала Екатерина.

– Ну, мать, тебе все не так. Правду скажешь и то не веришь, – недовольно проговорил Васька.

– А ты правду часто ли говоришь-то, – в свою очередь заметила Оманова.

Сын чертыхнулся и отступил.

Подойдя к дому Чуровой, Васька увидел, что на крыльце приставлено¹. Он уже собрался отвести Кольку обратно домой, как из хлева вышла жиличка Агафьи Мария Сальникова. Заметив ребят, она помахала рукой и пошла к ним навстречу.

– Здрасьте, тетка Мария, – произнес Васька, когда женщина подошла. – Бабки Агафьи нет что ли?

– Здравствуй, Вася, – ответила та, поправляя выпавшие из-под платка русые волосы. – Агафья видно в школу ушла. Собиралась к Пелагее сходить. Скоро придет. Можешь подождать. Или оставь Колю, а я сама его потом приведу. Мне все одно надо к Катерине.

– Ну, что? – Оманов взглянул на брата. – Останешься или со мной пойдешь?

Колька покачал головой и, шмыгнув носом, ухватил брата за руку.

– А у нас шаньги испеченные. С молочком, – Сальникова дотронулась до плеча мальчугана. – А, Коль? Оставайся.

В деревне знали, что женщине не хватает общения с детьми, и она рада малейшей возможности с ними побыть.

Но тот лишь сильнее сжал Васькину руку и прильнул к нему.

– Тот еще упрямец. Если чего не захочет, так хоть режь, делать не станет, – усмехнулся Оманов. – Ладно, тетка Мария. Мы пойдем бабке Агафье навстречу. Вместе и придем. Если разминемся, так скажешь ей, что приходили.

Они дошли до школы, но Чурову так и встретили. Потоптавшись у крыльца, Васька толкнул входную дверь и шагнул внутрь.

– Ну, что, пошли, поищем ее тут? – кивнул он Кольке и тот вбежал в сени следом за братом.

Оманов шел по коридору и поочередно открывал двери классов, пока в одном из них и не увидел бабку Чурову. Та сидела за партой и внимательно следила за тем, что пишет на доске учительница. Наконец, Пелагея положила мел и повернулась к старушке.

– Анисим засеял три гектара пашни, а Николай на один гектар больше? – удивилась Чурова. – Только у нас же таких нет. Сеня Трошкич тот больше всех сеет. И то не боле двух. Бывало и четыре, если не хворал. А тут аж четыре. Неправильная какая-то задачка у тебя.

– Я же, Агафья Анисимовна, в качестве примера привела, чтобы счет объяснить, – улыбнулась снисходительно Родионова. – Не нужно все так буквально принимать.

– Ну, коли для примера, тогда другое дело, – успокоилась Чурова.

– В следующий раз объясню, как десятки складывать. Там не сложно совсем. Но без этого никак.

– Чего?

– Числа, что больше десяти. Я все расскажу, не бойтесь. У вас все получится, – успокоила возрастную ученицу Пелагея.

– А мне них чего бояться? Не медведи же. Да я и медведей не особо побаиваюсь.

В этот момент Пелагея заметила Ваську и чуть смутившись, проговорила:

– А вот и мой любимый ученик пришел. Проходи Василий.

Васька стянул шапку и, сделав несколько шагов, остановился рядом с учительницей.

– Здрасьте, – почти не разжимая губ, произнес он. – Мы, вот, бабку Агафью ищем.

– Кто, то – мы? – повернувшись, спросила Чурова.

И только тут Васька обнаружил, что брата нет рядом. Он обернулся, но и там Кольки не было.

– Брата привел к тебе, а дома нет никого, – заметил он. – Тетка Мария одна.

– А где Колька-то? – поднимаясь из-за парты, снова спросила Агафья. – Что-то кроме тебя никого не вижу.

– Тут только что был, – протянул Васька. – Где-то, видать, приотстал. Схожу поищу.

В этот момент в приоткрытую дверь протиснулся Колька и громко крикнул:

– Здласьте всем!

– Ну, вот и он! – улыбнулась учительница. – Проходи, потеряшка.

– Ладно, пойдем мы. Катерине обещала дома быть, а и забыла про то совсем, – проговорила Чурова. – Завтра зайду, коли ты не против.

– Конечно, приходи, Агафья Анисимовна. – Все у тебя получится.

Когда вечером Катерина ненадолго ушла к соседке, Колька подошел к брату и потянул его за рукав.

– Ну, чего тебе опять! – устало проговорил Васька. – Видишь, я занят.

Тот не отступился и снова дернул брата за руку.

– А я тоже ученик, – бодро заметил Колька. – Я настоящий ученик.

– Ага, мученик, – рассмеялся Васька.

– Не велишь? – проглатывая букву «р», спросил мальчишка. – Не велишь? – удивился он.

И не дожидаясь ответа, Колька сорвался с места и убежал в соседнюю комнату. Спустя какое-то время мальчуган вернулся, держа в руке черную коробочку.

– Вот. Я – ученик! – упрямо заметил он и протянул ее Ваське.

– Что это? Ты где взял ее? – открывая коробку, спросил Оманов.

– В школе взял, – протянул Колька.

– Ты знаешь, что это!

– Каландашница, – голос у мальчугана дрогнул.

– Карандашница, – передразнил Васька. – Это готовальня! Тут циркуль со всякими запчастями хранится, а не карандаши! Ты зачем ее в школе-то взял? А? Вот мать узнает, попадет тебе на задницу!

На лице Кольки появились слезы. Он шмыгнул носом и, поджав губы, заныл.

– Ладно, не реви! Не скажу я. И ты помалкивай от греха. Но чтобы больше такого не делал! Понял?

Колька подбежал к брату и в знак благодарности обхватил его за ногу.

– Да, ладно, ты. Чего ластиться-то теперь. Садись, молока налью.

Васька поднялся, прошел к себе в комнату и сунул готовальню под свой матрац. Затем подумал и достал коробку снова. Вынув оттуда циркуль, он сунул его обратно под матрац, а коробку положил в карман пиджака.

Оманов проснулся. От неподвижности затекла шея. Он приподнял голову от сена и покачал ею из стороны в сторону. Совсем рядом бесшумно текла Нижняя Тойга. «Надо же такому присниться, – подумал он. – Будто заново все прожил. По-глупому как-то все тогда вышло. Колька паразит маленький. Когда подрос, спрашивал его, не помнит, как готовальню в школе прихватил. Надо было тогда матери сказать или в школу отнести, а то пожалел братишку, что попадет от матери. В кузнице спрятал, чтобы не нашли. А нашли. Про циркуль, что зачем-то под матрац сунул, совсем забыл, пока мать не наткнулась. Не соврал бы матери, может, все по-другому бы и сложилось. Мог бы и на суде сказать. И раньше еще. Хотя кто бы поверил. Готовальню-то в кузне нашли. Решили бы, что на младшего брата все свалить хочу». От старых воспоминаний отвлек всплеск крупной рыбы. Васька дождался, когда круги на воде разойдутся, и, зевнув, снова уткнулся в пахучее сено.

А сон, словно его дожидался. И вот уже видит себя Васька рядом с трактором, что заглох в поле и не хотел заводиться. «Если ты не заведешься, я же из-за тебя срок получу! – кричал он железному исполину, но тот стоял неподвижно. Постепенно его очертания стали расплывчатыми, превращаясь во что-то иное. И вот уже на месте трактора появилась тюремная камера. Дверь в нее открылась, и Васька шагнул в проем. Но внутри ничего не было. Отсутствовал даже пол. Оманов посмотрел вниз и увидел себя с пистолетом на той злосчастной демонстрации. Он смотрел на него и никак не мог понять, зачем его взял. Рядом увивается какая-то собака. «Там же не было собаки, – подумал Васька, а та, повернувшись к нему, громко залаяла и исчезла из виду».

Он приоткрыл глаза. Совсем рядом тявкала собака. Не поднимая головы, Васька посмотрел по сторонам и, никого не увидев, присел. И только тогда заметил в траве маленькую бесхвостую собаку. Та беспрерывно лаяла, то и дело норовя ткнуться носом в его ногу. Васька прикрикнул на нее, но та не унималась. Он посмотрел вокруг в надежде найти что-нибудь, чем можно было в нее бросить. И в этот момент заметил у озера повозку и суетившихся рядом с ней мужиков. Те что-то грузили в телегу, время от времени озираясь по сторонам. Присмотревшись, он узнал в них своих знакомых и, в очередной раз прикрикнув на рыжую собачонку, поднялся и направился к ним.

Часть первая

Август 1959 года

От деревни Гавзов отъехал едва забрезжил рассвет. Дорога предстояла долгая, и Митька, развалившись на охапке пахучего сена, удобно устроился в телеге. Теперь, когда все преддорожные хлопоты остались позади, бессонная ночь и утренняя каша напомнили о себе. В утренних сумерках глаза у него то и дело смыкались, а из рук нет-нет да и выпадали затертые от частого использования вожжи. Уснуть он не боялся. Да и чего опасаться, если лошадь была смирная и в дороге всегда вела себя спокойно. К тому же кобыла и на Смильском бывала не раз и хорошо знала весь путь. Она уверенно тянула телегу по влажной от утренней росы дороге, когда он все-таки задремал.

Спустя какое-то время подул приземистый ветерок. Выхватив из сенной постели пушинку-соломинку, он покрутил ее над телегой и опустил прямо на лицо Митьке. Вероятно, травинка доставляла ему какие-то неудобства и Гавзов, не просыпаясь попытался смахнуть ее рукой. Но стебелек надежно прилип ко лбу, и чтобы смахнуть его с лица, Миттке пришлось открыть глаза.

– Вздремнул, называется, – проговорил он, избавляясь от травинки.

«И чего городские восхищаются запахом сена? Обычный прелый и какой-то затхлый. Ничего такого, чтобы думать и мечтать поваляться на нем. Свежескошенная трава и то лучше пахнет, – подумал Митька, разминая затекшую шею. – Особенно после дождя». И тут ему вспомнилось, как когда-то проснулся в лагерном бараке на Колыме от того, что непонятно откуда взявшийся сухой листочек попал за пазуху и также помешал его сну.

Он так и не понял тогда, почему ничем уже не пахнувший с обломанными краями засохший листочек был милее ему в тот момент всего на свете. «По родительскому дому скучают, потому для них запах сена и приятнее городской суеты, – сделал он для себя простой вывод. – Городские-то жители нынче по большей части, бывшие деревенские босяки. Большинство из них сельской местности и приехали». А вслух произнес:

– Что имеем, не храним….

Гавзов хотел подвести итог своим неожиданным размышлениям, но не договорил. Взгляд остановился на неподвижных макушках деревьев. Митька приподнял голову и обнаружил, что повозка никуда не едет, а стоит на месте. Лошадь, почувствовав движение в телеге, громко фыркнула и потрясла головой.

– Ты, чего, мать твою за ногу, – выругался Митька, заметив, что дуга упала, а оглобли повисли на чресседельнике.

Он слез с телеги и осмотрел упряжь. Гуж, на котором держалась левая оглобля, лопнул и дуга оторвался от нее. Ему еще ночью, когда запрягал лошадь, показалось, что одна из кожаных петель на хомуте значительно протерлась. Но понадеявшись, что на одну поездку ее хватит, он тут же о ней и забыл. «Запрягал бы Емельяныч, такое никогда бы не случилось. Надо было все-таки другой хомут взять. Тем более, что тот рядом же висел, – ругал себя Гавзов».

Оглядевшись по сторонам, он увидел, что повозка стоит недалеко от берега в месте, где дорога пересекает Нижнюю Тойгу. Выше по течению шумел перекат, взбивая на поверхности реки утренние пенные хлопья. Митька потрепал кобылу по холке, бросил взгляд на часы и пошел к реке. Глядя на плывущие пузыри, постоял там какое-то время, пытаясь понять, что делать дальше. Затем вернулся к повозке и, порывшись в телеге, нашел небольшой кусок пеньковой веревки.

Он попытался привязать ее к хомуту, пытаясь сделать что-то наподобие гужа, но на весу этим заниматься было неудобно и ему пришлось выпрягать лошадь. Освободив кобылу от сбруи, Митька отвел ее в сторону. Затем взял небольшую охапку сена из телеги и бросил под ноги лошади. Сам же положил хомут на телегу и стал привязывать к нему конец веревки. Сделав из него нужную петлю, с удовлетворением посмотрел на результат своей работы.

Митька уже собирался снова запрягать лошадь, как со стороны Нижней Тойги послышался громкий всплеск. Обернувшись, он посмотрел на реку и в свете лучей выглянувшего из-за леса солнца увидел, как по ее поверхности расходятся большие круги. Гавзов хотел было снова запрягать кобылу, как всплеск повторился. «Хариус. Расплескался паразит. Словно дразнится. Крупный, видать, зараза. Не меньше килограмма будет, – подумал он, подходя к кобыле».

Митька взял лошадь за узду и на какое-то время задумался. Затем отпустив повод, вернулся к телеге и достал из вещевого мешка дергалку². Из практичных соображений он брал ее с собой всегда, когда отправлялся на реку. По крайне мере с рыбой с голоду не помрешь. В этот момент плеск раздался снова. «Точно мережник³, – подумал Митька, нащупав в мешке коробок с сушеными оводами, – Сейчас мы тебя поймаем и дальше поедем». Митька прошел вдоль берега чуть выше места, где плеснулась крупная рыба. Сколько позволяли сапоги, забрел в воду и стал распускать леску с насаженным на крючок кровососом. Течение сразу подхватило наживку и понесло вниз по течению.

– Ну! – не выдержал Митька, когда овод поравнялся с местом стоянки хариуса.

И тут же раздался всплеск. Не легкий и звонкий, каким обычно дает о себе знать всякая мелочь, а не громкий глухой звук. Плывшее по поверхности реки насекомое тут же исчезло и привязанная к крючку леска, стала быстро уходить под воду. Митька сжал дергалку в руке и не сильно, но очень резко дернул ею в сторону и тут же почувствовал упругий рывок на другом конце лески.

«Есть! – воскликнул он про себя, чувствуя, как бешено заколотилось внутри сердце». Понимая, что крупного хариуса ухватить стоя в реке практически невозможно, он заранее присмотрел пологое место на берегу, куда в случае удачной поклевки будет вываживать рыбу. Удерживая хариуса на натянутой леске, он сделал в сторону берега несколько шагов, когда на противоположном берегу из кустов с громким визгом выскочили два медвежонка. Река в этом месте была не широкая, и Митька прекрасно рассмотрел резвившихся зверьков.

Гавзов понимал, что встреча с ними не сулит ничего хорошего, если появится их мать, но и с хариусом расставаться не хотелось. Добравшись до суши, он стал сматывать леску на дергалку, стараясь подтянуть рыбу. Прошло немного времени, и не уступчивый хариус был уже буквально в нескольких метрах от берега. Рыба пыталась освободиться от крючка и делала сильные тугие рывки в разные стороны, но уда крепко держала добычу, не позволяя ей сорваться. В азарте забыв о стоявшей неподалеку Броньке, Митька вспомнил о ней лишь, когда рядом с медвежатами возникла встревоженная медведица.

Он вытащил хариуса на берег, ухватил его руками и только сейчас посмотрел на лошадь. Та беспокойно топталась на месте. Крепко сжимая рыбу, он поспешил к повозке. В этот момент зверь громко рявкнул и направился к реке. И тут произошло то, чего Митька опасался, но надеялся, что все-таки не произойдет. Лошадь захрипела и громко заржав, бросилась прочь от реки.

– Стой! Стой, Бронька! – закричал Гавзов, прекрасно понимая, что этим вряд ли что изменит.

Добежав до телеги, он бросил добычу на соломенную подстилку и снова стал звать лошадь. А медведица и не думала успокаиваться. Он прыгнула в реку и, поднимая огромные брызги, ринулась в сторону Митьки. Глядя на мать, следом устремились и медвежата. В месте, где дорога пересекала реку, было достаточно мелко, и вся троица без особого труда достигла противоположного берега. Заметив бегущих к нему зверей, Гавзов дернулся было к лежащему в углу телеги ружью, но вспомнив, что оно не заряжено, отказался от затеи и бросился следом за убежавшей лошадью. Пока он суетился у телеги, Бронька уже скрылась за дорожным поворотом, оставив на песчаных местах глубокие следы от копыт.

Пробежав пару сотен метров, Митька понял, что погони за ним нет, и остановился. Постояв в нерешительности какое-то время, он посмотрел в сторону, куда убежала Бронька и присел на лежащее вдоль дороги дерево. Выждав какое-то время, Гавзов поднялся и аккуратно ступая, направился назад к повозке. Остановившись в нескольких шагах от нее, он поискал глазами медведей и увидел их на противоположном берегу. Малыши продолжали резвиться и вскоре скрылись в прибрежных кустах. Их мамаша, повернув голову в сторону реки, долго втягивала носом воздух, но наконец, опустила голову и пошла следом за медвежатами.

Незваные гости ушли, оставив после себя основательный беспорядок. Похозяйничали они на славу. Все, что нельзя было съесть, оказалось перевернуто и разбросано по земле. А то, что было съедобным, было съедено. Телегу и ту, казалось, сдвинули с места. Хариус тоже исчез, будто его и не было. Мешок, в котором лежала провизия, тоже был основательно разорван и пуст. Лишь рассыпанная рядом с ним крупа напоминала, что совсем недавно все было иначе. Не тронутым казалось было лишь ружье. Его как оставил Митька в телеге, так оно там и лежало.

Он взял ружье, и осмотрел. Внешне одностволка выглядела без поломок. Нажав на рычаг запирания, Митька с удивлением обнаружил в стволе патрон. «Откуда он тут? Ведь, вроде не заряжал дорогой, – удивился он. – Или было уже заряжено?» Гавзов вынул патрон. «Еще и пулей заряжен, – вновь удивился он. – Ну, и, Слава Богу, что не схватился за ружье. Пуля одна. А если бы не по месту попал?» Он поднял сброшенный на землю патронташ и сунул патрон в свободный кармашек.

Митька поискал глазами слитки и увидел их в траве рядом с телегой. На одном из них Митька заметил характерные царапины и усмехнулся, представив, как зверь пытался попробовать его на вкус. Косолапые не поленились и выпотрошили все свертки. Тряпки, в которые он завернул дома золотые кирпичики, были сильно разорваны и валялись тут же. Митька быстро собрал их с земли, сунув часть в карманы, а остальные в пустой мешок, в котором до этого лежали продукты.

Недолго думая, Гавзов поднял валявшуюся под телегой лопату и углубился в лес. Через несколько минут небольшая ямка была готова. Он выложил в нее слитки из карманов. Затем вернулся к мешку и волоком перетащил его туда же. Присыпав их землей, Гавзов аккуратно замаскировал схрон ветками и листьями. Переведя дух, он навел порядок в телеге после непрошеных гостей. Затем перекусил случайно обнаруженным в кармане куртки сухарем и, закинув за плечо ружье, пошел в деревню.

***

Оманов проснулся от стука в уличную дверь. Он полежал какое-то время, надеясь, что может звук ему приснился, но стук повторился.

– Сейчас открою, сейчас!

Васька попытался рассмотреть, который час, но ходики, видимо, стояли, показывая толи полночь, толи полдень. Он подхватил валявшиеся на полу штаны и пошел открывать, пытаясь на ходу одеться. На мосту⁴ Оманов запнулся о стоящее на пути ведро и едва сдержался, чтобы не выругаться.

– Открыто же! – откидывая щеколду, произнес он и распахнул дверь.

На крыльце стояла Зоя. Увидев заспанного хозяина дома, улыбка сошла с ее губ.

– Ой, я, наверное, не вовремя… Здравствуй, Василий.

– А сколько сейчас? – поинтересовался окончательно проснувшийся Оманов.

– Два…

– Сколько? – удивился он, услышав ответ.

– Ага. Я на минуту. Вот, – она протянула небольшой сверток. – Тут яблоки. И пирожки с ягодами. Мама пекла утром. А яблоки нам в лесопункт в магазин привезли.

– Ну, ничего себе! Обед уже… А я все дрыхну. Забыл, когда днем спал, – усмехнулся Оманов, не обращая внимания на то, что сказала девушка.

– Ты яблоки-то возьми, – ткнула в Ваську пакетом Зоя и собралась уходить.

– Ага, спасибо. А ты чего тут?

Девушка остановилась и взглянула на Ваську.

– Я же еще неделю назад… да утром же говорила, что в выходные приду матери картошку выкопать. Вчера не могла. Хотя и суббота была, а начальник попросил выйти на работу. Конец месяца. Итоги подводили в стройучастке. Сегодня еще темно с Шольского вышла. Я же тебе утром у озера говорила. У мамы скоро занятия в школе начнутся. Она все готовится, – протараторила девушка.

Тут Васька вспомнил утренний разговор и что обещал Зое помочь управиться с огородом. Но промолчал.

– А-а! – протянул он. – А я вот что-то заспал. Утром, как пришел с озера. Прилег и вот.

– Засоня! – улыбнулась девушка. – Главный пловец тоже копает картошку.

– Кто? – не понял Васька.

– Да Гришка! Кто еще! Он же в озере утром купался.

– А, ну да.

– Я пойду. Картошки маленько осталось докопать, а еще в сарайку занести надо. Да и обратно в Шольский пойду, пока не стемнело.

Васька, наконец, взял у девушки пакет. Заглянув внутрь, вытащил оттуда пирожок и откусил половину.

– Ты, это, того… Погоди маленько, – жуя, пробубнил он. – Я сейчас рубаху надену и помогу. Погоди.

Оманов сунул пакет обратно девушке и пошел в избу. Вернулся быстро с мокрым лицом, на ходу запихивая рубаху в штаны. «Видимо успел, и умыться, горе луковое, – добродушно заметила про себя Зоя».

– Пошли.

Он прошел мимо девушки, успев сунуть ноги в стоящие на ступени крыльца сапоги.

– Ты без портянок? – удивилась Зоя.

– С ними не налезут. Ты идешь или что? – Васька обернулся и зашагал дальше.

В этот момент из-за угла хлева выбежала Дамка и громко залаяла на Зою.

– Ну, вот и охранник, – растянул губы в улыбке Оманов.

Они отошли от дома всего ничего, как из-за соседнего дома им навстречу вышла запыхавшаяся Клавдия Уткина.

– Клавдия Николаевна, ты, куда так торопишься? – поинтересовалась Зоя. – Случилось что?

Женщина остановилась, промокнула вспотевший лоб кончиками платка и тяжело вздохнула.

– Здорово те вам. Старость не радость. Как на пенсию вышла, так совсем что-то стала худо ходить. К Митрию Гавзову тороплюсь. На телефон в читальню ходила зятю звонить в Шольский. Граня просила узнать, почему Витька в Ачем в выходные не пришел. А у них выходной. Никто так и не ответил с лесопункта. А тут звонок. Думала с Шольского, а то оказалось с колхоза, с Нижнее Тойги. Поручение дали, вот и иду, тороплюсь к бригадиру, чтобы упредить его.

– Так он же на Смильское уехал за телятами, – проговорил Оманов. – Вместо Гришки Ретьякова.

– Уехал… Как уехал, так и приехал, – вздохнула Третьякова, схватилась за сердце и пошатнулась.

Но Васька успел ухватить ее за плечи и удержать.

– Ну, тетя Клава, тебе присесть нужно, – участливо проговорила Зоя. – С этим не шутят.

Оманов подвел женщину к лежащему штабелю чьих-то бревен и аккуратно опустил ее на одно из них.

– Нужно Митрию сказать, чтобы не ездил на Смильское. Отбой сказали. Пусть завтра позвонит в колхозную контору. Там все скажут, что и зачем.

Васька открыл, было, рот, но Клавдия упредила его.

– Вернулся он обратно. Не доехал чего-то. Причины не знаю, но пришел пешком. От Плоского вроде как вернулся. Без лошади. Вот дела.

Зоя бросила взгляд на Оманова, потом наклонилась к женщине и проговорила:

– Ты посиди. Вася сходит и скажет. А я к Клавдии Пластининой схожу.

– Нет, не нужно. Я посижу и пойду. Вы только Митрию скажите. Не забудьте.

– Ну, смотри, а то я сбегаю к ней.

– Не нужно говорю тебе, – повысила голос Уткина.

– Тогда я, Вася, домой, – проговорила Зоя и с сожалением посмотрела на Оманова.

Было видно, что ей не хотелось с ним расставаться.

– Да я же не долго. Не успеешь до дому дойти, как нагоню, – выпалил Оманов и быстро зашагал в сторону, где жили Гавзовы.

Митьку он увидел еще издали. Тот стоял у забора в окружении детей и, оживлено жестикулируя, что-то говорил. Тут же стояла лошадь с перекинутыми через спину мешками. Заметив Оманова, Гавзов замолчал и после короткой паузы, произнес:

– Все. Давайте в дом. Завтра в школу. Приеду, отметки первым делом проверю.

Он дождался, когда за детьми закроется дверь и повернулся к подошедшему Ваське.

– Привет, Дмитрий Павлович. Все никак не уедешь? – поинтересовался Оманов и протянул руку.

Гавзов поздоровался и покачал головой.

– Да, уж. Так вот получается.

– А я думал ты с утра пораньше уехал. Ретьяков сказывал, что вроде видел, как ты поехал.

– Уехал, да недалеко. Медведица с медвежатами встретилась. Бронька, – он кивнул в сторону лошади. – Испугалась, зараза. И обратно в деревню. Вот, снова собрался. А ты, что не слышал еще о том?

– Нет. Откуда. Как с озера утром с Гришкой пришли, так сразу спать завалился.

– А чего на озере-то делали? Рыбачили что ли? – спросил Митька.

Васька зевнул и, стараясь быть как можно более убедительным, произнес заранее придуманное объяснение их сегодняшнего купания в озере:

– Ага. Только вот Григорий блесну хорошую зацепил, так пришлось в воду лезть.

– Бывает. Нашел?

– Блесну-то? Да, нет. Может, снова пойдет искать.

– Ну, ну, – усмехнулся Митька.

– А ты не смейся. И вот что… Сейчас встретили эту… Ну, вылетело из головы. С детства все не могу запомнить, как зовут… Ну, мамаша Граньки, что за Витькой Ларионовым.

– Клавдия Уткина что ли?

– Ага. Она самая, – согласился Оманов.

– И чего?

– Говорит, что на телефон ходила. Ну, и позвонили в тот момент. Трубку сняла, потому, как никого не было больше. С конторы колхозной позвонили. Сказали, чтобы ты на Смильское пока не ездил. Вообщем, чтобы в контору сам позвонил, – как мог доходчиво объяснил Васька.

– Вот, в рот им компот, – протянул Митька. – А сама-то она где? Тебя чего отправила?

– Так это… Худенько что-то ей стало. Мы с Зойкой Пелагеиной ее усадили на землю, а то за сердце стала хвататься. Зойка за Клавдией побежала, а меня к тебе отправили.

– Не врешь?

Васька пожал плечами и кивнул в сторону, откуда пришел.

– Иди сам с ней и поговори. Она у дома Зеновых осталась. А то не ровен час…

– Типун тебе на язык.

– Ну, я сказал, а ты уж сам теперь как-нибудь.

– Ладно. Спасибо. А то я уж чуть было не уехал. Семь пятниц у них тоже на неделе-то.

***

На следующий день Гавзов придя в контору, первым делом позвонил в Нижнюю Тойгу. Однако на том конце провода отвечать не торопились. Он положил трубку и, раскрыв складскую книгу, занялся подсчетом остатков зерна и хозяйственного инвентаря, хранившихся на складе.

– Овес… 350 килограмм, – считая количество кормов для деревенской конюшни, перечислял он вслух.

«Совсем ничего. На пять голов на месяц-полтора хватит. Может Проня опять напутала? Вроде навскидку больше должно быть. Проверить нужно, – размышлял Митька». Он перевернул страницу толстой амбарной книги и в этот момент зазвонил телефон.

– Слушаю! – схватив с аппарата трубку, крикнул Гавзов и машинально вскочил со стула.

– Здравствуй, Дмитрий Павлович! – донеслось с противоположного конца провода.

К удивлению Митьки слышимость сегодня была такая, что голос разнесся по всему помещению.

– Здравствуйте! А кто говорит? Не узнал!

– Пластов Виктор Петрович. Председатель колхоза, – послышалось в трубке.

– Витька, ты что ли? – удивился Гавзов. – Откуда ты там взялся?

С внуком первого председателя Ачемского сельсовета они были погодки, да к тому же и родственниками. Мать Митьки доводилась Витькиному деду племянницей, и даже какое-то время сразу после революции работала в сельсовете вместе с дядей.

– Он самый, родственник!

– Ты откуда там? Ты же, вроде, в Котласе жил?

– Партийные приказы не обсуждаются. Сам понимать должен. О том еще поговорим. А я вот чего звоню. Хорошо, что успели тебя упредить, и ты за телятами не уехал.

– Ты серьезно или голову мне дуришь?

– О чем ты? А-а-а. Да, в пятницу лишь в Тойгу приехал. Сам не ожидал такому повороту.

– Никто не говорил, что будет новый председатель, – в голосе Митьки все еще слышались нотки недоверия.

– Ну, это не ко мне.

– А Семеныч где?

– Его в Верхнюю Тойму перевели. Там планируют новый леспромхоз строить. Ну, его в качестве директора. Если честно, то это его инициатива, чтобы со Смильского телят пока не гонять. Тут для них еще место не готово.

– Понятно тогда.

– Я к вам через недельку-другую приеду. Обсудим все вопросы. А пока… Да, вот еще что. Ты на лесничего никого не присмотрел? Шаньгин Петр Семеныч с тобой же говорил по этому вопросу. Себя не предлагай. Не отпущу. Кольку-то помнишь?

– Сына что ли его?

– Ну, да. Его старшим лесничим с полмесяца, как назначили. В Ачеме себе помощника ищет. Помоги.

– Да, есть кандидатура. Парень толковый. Недавно в Ачем вернулся. Я с ним уже переговорил.

– И что?

– Согласен. Правда, судимость имеет, но то все ерунда. Воевал. Ранен был. А судимость. Так я же тоже на Колыме был.

– Знаю, знаю. Кто такой?

– Оманов Василий. Тридцать с небольшим годков.

– Оманов, Оманов… Знакомая фамилия, – задумчиво проговорил Пластов. – Он из Ачема?

– Да, но ты, наверное, про стрельбу на демонстрации слышал. Так там глупость получилась, да и он свое за нее отсидел, – как можно убедительнее произнес Митька.

– Ладно, передам. Колька, то есть Николай Петрович, на днях к вам приедет. Думаю, согласует кандидатуру, раз ты рекомендовал. Все, пока. Совещание у меня уже начинается. И вечером мне позвони.

После разговора с председателем сюрпризы понедельника для Митьки не закончились. Едва он положил трубку после разговора с ним, как дверь распахнулась и в кабинет вбежала запыхавшаяся Евдокия Ларионова. Едва отдышавшись, рассказала, что бык-производитель рано утром отчего-то не на шутку разошелся, сломал стойло и теперь разгуливает по всей ферме. Делать было нечего, и Митька отправился утихомиривать беспокойного бычка. Однако минутное, как ему казалось дело, заняло почти весь день. Пока ремонтировал сломанное стойло, пока гонял быка по ферме, стараясь загнать того туда, времени прошло немало.