Галактический человек. Фантастический роман

Автор и дизайнер обложки Кирилл Бредихин

© Николай Бредихин, 2020

ISBN 978-5-4490-9516-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Глава 1

Их было четверо. Сначала меня поразил именно этот факт. Не слишком ли много для меня одного? И что это за работа такая, если она требует столь тщательной проверки?

Впрочем, меня ничем нельзя было удивить. Я уже привык к отказам, воспринимал их как должное, хотя и вцеплялся в любую, даже самую ничтожную, призрачную возможность бульдожьей хваткой.

Хотя, признаться, вцепляться было особо не во что. Мне редко удавалось проникнуть дальше секретарш – эдакого универсального монстра, который мог иметь любое обличье – от куколки Барби до благодушной мисс Марпл с проседью в волосах, но которого ничем нельзя было разжалобить, невозможно преодолеть, обойти.

Иногда мне отдавали на растерзание какого-нибудь молодого парнишку, имевшего только одно задание: сказать мне «нет» в предельно вежливой и удобоваримой форме. Тут-то и начинался спектакль. Практически всех подобных сосунков подводило одно: ирония. Ну как не поиздеваться над старичком, попавшим в беду? Сам Бог повелел. Однако во мне они находили достойного противника. Я парировал каждый их довод: или словом, или какой-нибудь затейливой бумаженцией из великого множества всяческого информационного барахла, припасённого мной на все случаи жизни и хранившегося в кожаной, с золотым тиснением папке, с которой я никогда в своих поисках не расставался.

В конце концов им ничего не оставалось, как честно признаться: ваш возраст. Что ж, с этого надо было начинать. Потому что больше привязаться было не к чему, да и прежнюю свою работу я, в принципе, именно по этой причине потерял.

А тут целый консилиум!

«Что ж, ребята, – злорадно подумал я, – если вам хочется посмеяться надо мной, удовольствие я вам сегодня гарантирую. Не так уж много в последнее время Бог посылает мне возможностей для развлечений».

– Я полагаю, всё готово и ничто не мешает нам начать. – Худосочный брюнет с крючковатым носом обвёл взглядом своих коллег и затем уже обратился непосредственно ко мне: – Вам хватило времени, чтобы ознакомиться с теми материалами, что мы вам дали? Если нет, мы можем подождать ещё. Столько, сколько вам нужно. Очень прошу, не торопитесь, нам не нужны скоропалительные выводы.

Я кинул взгляд на лежавшую передо мной потёртую картонную папку, завязанную тесёмками. Сколько ей лет? Двадцать? Тридцать? Давно уже такие не выпускают. В ней три ученические тетради, испещрённые мелким, корявым почерком. Половину записей я так и не разобрал.

– Да, я уже вник в существо вопроса: богословие, – кивнул я.

Хороший ответ. Лаконичный. И в то же время – неполный, требующий дополнительных вопросов. И дающий небольшой выигрыш во времени, чтобы сориентироваться, перегруппироваться. Если понадобится.

– Как давно вы ищете работу? – спросил другой клерк, сидевший справа. Тоже брюнет, только смуглолицый. Меня поразили его руки: холёные, с длинными пальцами, как у пианиста.

Сложно, когда тебя опрашивают сразу несколько человек, реагировать нужно молниеносно. А у меня такой реакции отроду не было: я слишком углубляюсь в существо вопроса и слишком медленно из него выхожу. К счастью, вопрос был пустяковый, из тех, что мне задавали практически на каждом собеседовании.

– Полгода, – осторожно ответил я, судорожно соображая, где здесь может таиться подвох. От этого «пианиста», как я уже понял, можно было ожидать чего угодно.

– Причина? – вступил в разговор третий – патлатый улыбчивый парень с серебряной серьгой в ухе.

Пока ничего особенного, вопросы серее некуда. Наверное, для того, чтобы притупить мою бдительность.

– Возраст, – пожал я плечами. – Под пятьдесят карьеру уже не делают.

– Резонный ответ. Однако вернёмся всё же к тем рукописям, о которых мы только что говорили. Вы сказали – богословие. Для нас это слишком расплывчато, коротко. Не могли бы вы подробнее расшифровать нам то, что вы имели в виду?

Вот он, настоящий вопрос. Этот клерк, в отличие от трёх других, говорил без малейшего акцента. Видимо, русский. Я немного поколебался с ответом. Однако медлить долго нельзя было.

– Какая-то ересь. Не относится ни к одной из признанных мировых религий.

– Ересь? – настороженно переспросил крючконосый. – Какая именно?

Я отрицательно покачал головой.

– Не знаю.

– Не знаете, потому что недостаточно компетентны в данном вопросе? – воодушевился, обрадовался возможности зацепить меня неугомонный клювастый какаду.

Я вспылил, но сумел сдержать себя.

– Трудно уследить. Сейчас развелось столько тоталитарных сект, новомодных течений. Я в этом вопросе не специалист.

«Пианист» усмехнулся и положил передо мной несколько пожелтевших от времени номеров так и не пробившейся в «высший свет», ничем не примечательной региональной газетёнки (бумага ни к черту – лучше в то время было не достать, «издание» только начало выходить, и редактор ухитрился аж на девять номеров растянуть мой двадцатистраничный опус об одном русском ересиархе). Ну и, разумеется, тот злополучный номер «Науки и религии», достаточно известного в своё время, солидного журнала, – моё наивысшее достижение.

– Понятно, Святая инквизиция, – пробормотал я. – Долго же вы до меня добирались.

– Нет, мы не из прошлого – скорее из будущего, – ехидно улыбнулся «пианист» и присовокупил к тому, что уже лежало на столе, пачку писем. Я без труда узнал свой почерк.

– Всё ясно – «контора», так бы сразу и сказали, – уныло, на сей раз с оттенком безнадёжности протянул я.

Господи, до чего, оказывается, всё просто. «Любознательный читатель», заинтересовавшийся вашей статьёй, затевает с вами переписку, задаёт, изображая из себя полную наивность, самые разные вопросы, и вы, окрылённый, преисполненный доброжелательности, строчите на самого себя донос. Таких «читателей-почитателей» у меня в то время было трое: один мужчина из Нижнего Новгорода и две женщины из Москвы – одна из Богородичного центра, другая из неовениаминников. Я никогда не видел их, общался с ними только по переписке. Теперь вот так своеобразно мне всё это аукнулось.

– Не угадали, «там» их больше нет. В смысле, в «конторе», если пользоваться вашими терминами, – усмехнулся мой «соотечественник». – Даже копий. К чему мелочиться, мы изъяли досье на вас целиком. Кстати, весьма пухлое.

Я угрюмо промолчал. Было такое время, когда можно было напечатать, издать что угодно. Но мне и тут не повезло. Так что, когда они бросили на стол рукописи трёх моих книжонок по некоторым, на мой взгляд, весьма небезынтересным вопросам религиоведения, в своё время пошлявшихся по журналам и издательствам, но так и не нашедших спроса (Россия – не Запад, подобные вещи здесь до сих пор не в чести), я ничуть не удивился.

Однако настал черёд другому удивлению. Из четверых клерков трое были иностранцы и только один русский. Это было видно невооружённым взглядом. Сначала я просто подумал: какое-нибудь совместное предприятие – сейчас до меня дошло: настолько совместных предприятий не бывает. Разве что какой-нибудь нефтяной консорциум.

Я хотел было уже встать и уйти, как парень с серьгой в ухе подвёл итог нашему задушевному разговору:

– Так вы точно не специалист?

– Ну, может быть, отчасти, – сухо проронил я. – Однако когда это было? Таких «эрудитов», как я, сейчас пруд пруди.

– Не скажите! – помотал головой носатый брюнет.

– Ладно, – я всё-таки встал, чтобы откланяться. – Спасибо за содержательную беседу.

– Так что, вам уже не нужна работа? – усмехнулся «пианист». – Жаль. Пока что вы на нас произвели неплохое впечатление.

Он пододвинул ближе ко мне лежавший на столе кейс чёрного цвета.

– Откройте!

Я тут же снова сел и последовал его совету. Не пытайтесь уверить меня, что вам никогда в мечтах или снах не являлся этот маленький волшебный чемоданчик. Козырная карта каждого десятого кинодетектива. Навязший на зубах штамп. Великий Разрешитель Всех Жизненных Проблем.

Что там было? А как вы думаете? Ничего особенного: десять пачек купюр по сто евро, разной степени сохранности, аккуратно перетянутых резинкой.

Я ущипнул себя за бедро. Боль была вполне натуральной.

– Понятно, – сказал я. – Что нужно делать? Торговля оружием? Наркотики? Бизнес на человеческих органах? Я на всё готов!

Тут я на редкость быстро сообразил. Тысяча долларов в месяц – максимум, на который я как «специалист широкого профиля» мог рассчитывать. Десять-двенадцать лет за решёткой – та же работа, так в тюрьме меня ещё будут кормить. Но моя семья эти двенадцать лет, особенно если разместить лежавшие передо мной деньги в надёжном банке под хороший процент, ни в чём не будет нуждаться. Если всё это, конечно, не «подстава».

– Вы заблуждаетесь, мы не преступники, – укоризненно покачал головой парень с серьгой в ухе. – Хотя наш разговор и ваша работа, безусловно, должны оставаться в тайне. Здесь как раз и заключается для вас главное неудобство, а может быть, и неодолимое препятствие. Вашей жизни постоянно будет угрожать опасность. Серьёзная опасность. Поэтому вам необходимо будет исчезнуть. Навсегда. Мы понимаем, вам нужно время, чтобы подумать. И охотно предоставим вам его. Как уже сказал мой коллега, – он кивнул в сторону крючконосого, – столько, сколько вам понадобится. Единственное условие – не покидать этот офис, кроме того мы отберём у вас планшет и смартфон.

– Подумать? Почему бы и нет? Но вы не сказали самого главного, – сурово напомнил я, – в чём будет заключаться моя работа?

– О, для вас это не составит большого труда, – рассмеялся Пианист. – Привести в порядок записи этого человека, – он кивнул на папку. – Буквально – сделать на основе них книгу. Ну а ещё ваши комментарии, мысли. Раз в год вы будете сдавать нам накопленную информацию и забирать в банках, которые мы вам укажем (всякий раз они будут разные), такую же сумму, какую вы только что имели удовольствие созерцать. Если информация не будет удовлетворять нас, считайте, что год вы проработали бесплатно. Первый ключ лежит в кейсе, с содержимым которого вы только что ознакомились. Хоть вы и никогда не бывали во Франции, полагаю, что здание банка Сосьете Женераль в Париже вы как-нибудь сумеете отыскать. Контракт – на десять лет. По истечении срока он может быть продолжен. Но, так или иначе, вы на всю жизнь остаётесь в нашем распоряжении: закончится эта работа – найдётся другая. Без работы – я знаю, это ваше самое больное место, – вам никогда больше не бывать. Забудьте о своём возрасте: вы в любом возрасте будете для нас интересны, лишь бы не закисли ваши мозги. Итак, сколько времени вам нужно на раздумье?

– Три часа, – ответил я. – При условии, что вы угостите меня обедом.

– Какие проблемы? – фыркнул парень с серьгой в ухе. – Попотчуем по-королевски. Это всё, – он окинул взглядом то, что лежало на столе, – мы вам оставляем. Ваше решение должно быть окончательным, пути назад не предвидится. Вы поняли, что я имею в виду?

Глава 2

Оставшись один, я минут десять сидел, бездумно уставившись остекленевшим взглядом в противоположную стену. До тех пор, пока в комнату не вплыл крючконосый, катя перед собой ресторанный столик-поднос.

– Черепаховый суп, икра чёрная, икра красная… – терпеливо разъяснял он, для наглядности открывая крышки и показывая, что там внутри.

Понятно, выпускать меня отсюда никто не собирался. Обедом меня во всех случаях должны были накормить. Всё было готово заранее. Никаких монстров-секретарш, офис унылый, запущенный – по всей видимости, снят на сутки, якобы для ознакомления. Я так рассудил: час на обед, час на переваривание пищи и тщательный анализ всех разложенных передо мной на столе документов, ну и ещё час – на принятие решения.

Обед был великолепен во всех отношениях, хотя почему-то напоминал мне последнюю волю человека, приговорённого к смерти. Кто бы ни были эти люди, они играли по-крупному и рисковать никак не могли. Я, конечно, обещал им держать язык за зубами. Но ведь отказ мой мог означать только одно – мою смерть. Странное дело: совсем недавно мне было всё равно – жить или умереть, до такого я дошёл отчаяния. Сейчас я был исполнен решимости бороться за свою жизнь до конца.

Я придвинул ближе к себе лежавшие на столе бумаги.

Моё резюме, которое я составил аж на четырёх страницах.

Объявление в журнале «Работа для вас» с моей фотографией и весьма (!) неплохо составленным текстом. Пришлось изрядно потрудиться и потратиться. Результат, как и во всех предыдущих случаях, – ноль.

Да, конечно, если умерить амбиции, что-нибудь совсем завалящее я давно уже мог бы подыскать. Но как прожить вчетвером на какие-нибудь жалкие гроши? Дать образование детям, хоть немного отложить на старость? Для этого нужна была та злополучная тысяча долларов (а лучше три!) в месяц, и я хорошо знал, что стою этих денег, но работодатели думали иначе, мне никто не давал и половины.

Я снова открыл кейс и уже не закрывал его. Деньги, лежавшие там, ничем не пахли: ни потом, ни кровью, но от них исходило удивительное тепло. Как я уже сказал, мой двенадцатилетний заработок, возможно, с такого же срока отсидкой. Опять же, если повезёт.

Наконец, в последнюю очередь, я открыл картонную папку с тесёмками, но голова уже плохо соображала – и я так до конца и не разобрался, о чём в тех записях шла речь.

Как я уже сказал, выбора у меня не было. Я не знал, какие «размышления» имели в виду мои потенциальные работодатели, но знал точно, что размышлять было не о чем. Я должен был исчезнуть. С одной только разницей: либо сразу улететь на небеса, либо потоптать ещё определённое количество лет нашу грешную землю. То есть, в принципе, я недостаточно точно выразился: какое-то подобие выбора у меня всё-таки было.

Я задумался. Мне всегда казалось, что Бог любит меня. Ну зачем ему обижать кроткого, когда вокруг столько злых, хищных, бесстыжих и бессовестных людей? И Он действительно в трудную минуту всегда выручал меня, приходил на помощь. Устроилось бы дело и на сей раз наверняка. Подвернулось бы в итоге что-нибудь стоящее. Так в жизни постоянно бывает.

Да можно было в конце концов и пересилить себя, попроситься опять на прежнее место. На правах старого друга, зная прекрасно, что я уже в чёрном списке из-за седины в волосах, я что-то ляпнул своему начальнику (такой уж у меня характер), почему бы не поползать у него сейчас в ногах, покаяться? Можно было бы даже согласиться где-нибудь и на нижеоплачиваемую должность, а затем обвешаться всякого рода подработками. Тоже какой-никакой вариант. А тут сразу – небеса.

Я даже успел немного вздремнуть прямо на кейсе, когда они явились вновь. Молодые, энергичные, исполненные рвения, и какой-то типчик напротив, с помятым лицом и осоловелыми глазками, еле удерживавшийся от того, чтобы не рыгнуть.

– Вопросы, задавайте вопросы, – кивнул крючконосый в ответ на моё безрадостное «я согласен». – Теперь мы можем быть с вами предельно откровенными, так как с этой минуты, по сути, вы один из нас.

– Кто вы? – всё так же лениво спросил я. – Довольно многонациональное общество.

Пианист рассмеялся.

– Да уж, прямо в «яблочко» угодили! Вы действительно должны быть важной птицей, коли ради вас собрались вместе католик, православный, мусульманин и иудей. Что ж, попытаюсь, как смогу, удовлетворить ваше любопытство. Хотя это будет нелегко. Если по положению, мы клерки, простые исполнители. Те люди, что доверили нам это поручение, находятся так высоко, что до них не дотянуться и не докричаться. Ну, а в общем-то, мы – гелекси, галактические люди, слыхали что-нибудь о таких?

Я отрицательно покачал головой.

– Надеюсь, не инопланетяне?

– Нет-нет, – с улыбкой, вроде как оценив по достоинству мою шутку, поспешил успокоить меня мой «соотечественник». – Просто эту тетрадь, четвёртую, учение о нас, мы изъяли отсюда. Вообще-то мы вполне бы удовлетворились ею (соответственно, великолепно обойдясь без вас), но беда в том, что без первых трёх она мало чего стоит. Речь идёт о новой религии, как вы, наверное, уже догадались. Для того чтобы быть гелекси, совершенно не обязательно её исповедовать: вполне можно оставаться и в своей вере. Но её обязательно нужно знать. «Комментарии, мысли» – слишком расплывчатое понятие. Расшифрую подробнее: от вас требуется то, что по-русски называется «толкование». То есть разъяснение. И чем оно будет глубже, достовернее, тем действеннее от него предполагается для вас отдача. В том числе, естественно, и материальная.

Он замолчал, видя, что я из его слов так ничего и не понял. В дело вступил мусульманин-«пианист».

– Может, вам что-нибудь прояснит мой пример. Я хочу умереть в своей вере, вере моих предков, вере моих многочисленных родных и близких. Но моя жизнь там, наверху, по моей религии, во многом зависит от того, как я жил здесь, на Земле. Не совсем так, как у вас. Я имею в виду верблюда и угольное ушко. Чем я буду богаче, тем больше страждущих я смогу одарить воздаянием, пусть и небольшим, тем будет богаче мой род, тем больше людей будут за меня молиться, тем скорее я вознесусь на небо, а не буду дожидаться своей участи, кормя червей в земле и ожидая, когда Аллах призовёт меня. Положение гелекси открывает мне колоссальные возможности достигнуть больших высот здесь, на Земле, и уже с гораздо более значимым (как материальным, так и духовным) багажом предстать перед Всевышним, когда придёт время. Не говоря уже о ключевой позиции, которую мне сейчас с тремя моими товарищами повезло занять. Опять непонятно?

– Да нет, почему же? – уклончиво пробормотал я. – Об этом как-то не принято распространяться, но и у христиан в раю тоже разные небеса. Слуге, рабу и там не стать хозяином. Что до верблюда и игольного ушка, то большинство исследователей склоняется к тому, что «игольное ушко» – это просто ворота в Иерусалиме (ну, знаете, наверное, даже если не бывали там) и верблюд с трудом, конечно, но может при большом желании в них протиснуться, вот только без поклажи и излишнего жирка.

Я вдруг понял, что, если я решил бороться, мне дорога сейчас каждая секунда.

Потому что этих ребят, скорее всего, я вижу первый и последний раз.

Потому что, хоть они и мелкие сошки, но только от них отныне будет зависеть вся моя жизнь.

И я должен хорошо изучить эту четвёрку, чтобы потом, в будущем, уметь предвидеть реакцию каждого из них на те или иные свои поступки, ну а в особенности то, чьё из них мнение окажется в той или иной ситуации решающим.

Любой из них, если понадобится, не колеблясь, прихлопнет меня как муху. Они уже сейчас, рассматривая меня как под микроскопом, без сомнения, удивлялись, зачем это их заставляют так распластываться перед каким-то жалким старикашкой. Они не верили мне, не верили в меня. Ни на грош. Но им хорошо платили. Да ещё сулили блестящую перспективу. Достаточный повод для того, чтобы поковыряться в любом куске дерьма.

Разумеется, я знал, что их смущало больше всего: мой характер. Да, действительно, так всегда бывало: в какой-то момент терпение моё иссякало и тогда я мог выкинуть любой фортель. Я так устроен: просто не способен долго выносить унижение над своей личностью. А эти ребята сразу настроили меня против себя своей спесивостью. Да кто они есть? Молокососы! Ни жизненного опыта, ни знаний, один только цинизм в голове. Достаточно для того, чтобы заработать кучу денег, но маловато, чтобы закабалить свободного человека.

Они что-то чувствовали, разумеется. И вели себя в достаточной степени настороженно. Но в их руках были жизни моей жены и детей, и это их в какой-то мере расслабляло. Мне же не оставалось ничего другого, как только им подыгрывать, и я терпеливо, старательно прикидываясь дурачком, задавал и задавал свои вопросы.

– Кто он, этот человек, рукописям которого вы придаёте столь большое значение?

– Пока мы называем его так, как он предпочёл назвать себя сам, – Ведомым Влекущим (вы же видели заголовок: «Ведомый Влекущий „Книга Вечной Жизни“»), но если понадобится, подберём другое имя.

– Мы не знаем, кто он, этот человек, и не можем сказать, чтобы нас это слишком интересовало.

– Он жив? Где он находится сейчас?

– Он умер. Каков бы ни был интерес к нему самому, мы в состоянии явить миру только его мысли.

– Он русский?

– Конечно, иначе, зачем бы мы приехали в Россию? Перед вами первоисточники – на каком языке они написаны? Но кем он будет окончательно явлен миру, мы не знаем, это не наша прерогатива. Быть может, итальянцем, в Италии всегда были достаточно богатые религиозные традиции.

В конце концов моя фантазия стала иссякать, хотя, надо признать, ребята были ко мне на редкость снисходительны.

– Хорошо. Как говорят у вас, русских: делу время, потехе час, – сурово кивнул наконец Пианист. Как будто до этого я нёс полную околесицу. – Мы возвращаем вам то, что у вас отобрали, вы будете ждать нашего звонка и должны быть готовы явиться в назначенное место по первому зову. Там вам выдадут флешку с копиями рукописей и других, необходимых вам материалов, новые документы; вам сделают также операцию по изменению лица. Одно из основных условий – вы никогда больше, до конца дней своих, не должны появляться в России. Эта страна навсегда будет закрыта для вас. Единственное, что мы оставляем вам сейчас, – деньги. Я так понимаю, что у вас должна быть хоть какая-то гарантия, что с вами и в самом деле заключён контракт. Нам не нужно вашей подписи, достаточно того, что мы обговорили всё до мельчайших деталей на словах. Это для того, чтобы лишить вас даже видимости иллюзии: у вас никогда, ни при каких обстоятельствах не будет возможности расторгнуть либо оспорить наш договор. Куда бы вы ни обратились, вам нечего будет предъявить. У вас есть ещё какие-нибудь к нам вопросы?

– Нет, – покачал головой я, хотя вопросов у меня было предостаточно.

Поразмыслив, я решил не все деньги оставлять в кейсе: часть их рассовал по карманам.