Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея

Глава X
Опять у невесты

Стукин звонился у дверей квартиры Матильды Николаевны. Как и всегда, за дверями залаяли собачонки. Горничная отворила дверь и смешалась.

– Матильды Николаевны дома нет, – проговорила она.

– Дома нет? Как же, душечка, мне швейцар сейчас сказал, что она дома, – недоумевал Стукин. – Вы, верно, меня не узнали? Я Стукин, жених Матильды Николаевны. Для других, может быть, ее и дома нет, а для меня она дома. Не узнали меня?

– Нет, узнала-с… А только дома нет… Ни для кого дома нет.

– Странно… А как же я вот слышу голос самой Матильды Николаевны?

Из комнаты действительно доносился голос хозяйки.

– Слышите… Вот их голос… – сказал Стукин.

– Это не их голос-с.

– Как не их? Их. Может быть, душечка, у них гость сидит, так Матильда Николаевна ничего… Они и при гостях меня принимают. Я не Лавр Петрович Хрустальников. Им меня стесняться нечего. Подите и доложите, что, мол, «господин Стукин пришли, желают вас видеть».

– Никакого у нас гостя нет.

– А чья же это шуба-то? Вот шуба на вешалке висит, – указал Стукин.

Горничная не знала, что делать. Двери в гостиную были притворены. За ними слышались шаги.

– Матильда Николаевна! Это вы? Можно мне к вам? – крикнул из прихожей Стукин.

Дверь приотворилась несколько. Показалась голова Матильды Николаевны.

– Ах, это вы? – послышался ее голос. – Ля думала… Послушайте… Ведь вам говорят же, что меня дома нет.

– Я, Матильда Николаевна, только на минуточку. Меня Лавр Петрович послали передать вам поклон.

– Да разве Лавр Петрович не на охоте? Ведь он на охоту уехал.

– Нет, не уехали-с. У них поясница разболелась. Можно мне к вам?

– Пожалуй, войдите, если вы ненадолго.

– Я ненадолго… Я вам не помешаю.

Стукин сбросил с себя шубенку на стул и вошел в гостиную. Матильда Николаевна встретила его, надувши губы.

– Я ведь просила вас приходить только после шести часов, – сказала она, – а теперь еще и пяти нет. Теперь мне некогда. Я занята.

– Знаю, что у вас гость, но я на минуточку.

– Гость? А вы почем знаете, что у меня гость?

– А шуба-то в прихожей. Здравствуйте… Позвольте ручку поцеловать.

Матильда Николаевна скорчила недовольную гримасу, однако отвечала:

– Здравствуйте, – и протянула руку.

– Лавр Петрович вам кланяются и приказали вам сказать, чтобы вы сегодня вечером никуда не уезжали, – продолжал Стукин. – Они приедут к вам посидеть вечерок.

Гримаса сделалась еще больше. Матильда Николаевна терла себе лоб и задумалась.

– Он приедет… А я хотела в оперу. Ложу взяла… – проговорила она.

– Не знаю уж. А только сказали.

– Посидите здесь, мосье Стукин, а я сейчас…

Она вышла из гостиной в другую комнату. Там послышался мужской голос. Через минуту Матильда Николаевна вышла оттуда в сопровождении молодого гладко бритого человека, очень элегантно одетого. Тот легким кивком ответил на поклон Стукина и, обращаясь к хозяйке, сказал:

– Ну-с, прощайте…

– Даша! Заприте за Михайлом Гавриловичем! – крикнула Матильда Николаевна горничной.

– Актер Бабковский, кажется? – спросил про молодого человека Стукин, когда тот скрылся в прихожей.

– Да, он… А вы почему его знаете?

– Кто же их не знает-с? Видел. Их все знают. Сердцеед известный.

– Ну?.. А я не замечаю. Я знаю только, что он добрый малый и что с ним приятно проводить время. Он мне стихи читает, поет куплеты… Веселый… Только вы, пожалуйста, не болтайте Лавру Петровичу, что вы у меня его видели.

– Зачем же болтать-с? Я все это понимаю и чувствую, – отвечал Стукин.

– Я не боюсь Лавра Петровича, но, знаете, ведь из мухи слона можно сделать. А Лавр Петрович так ревнив… Могу вас заверить, что тут ничего нет такого… Решительно ничего. Бабковский ходит меня учить стихи читать. Вы знаете, ведь я готовлюсь в актрисы… Вот он меня и приготовляет.

– Не слыхал-с.

– Да, готовлюсь… Однако меня это ужасно удивляет, что Лавр Петрович не уехал на охоту. Вы его сегодня видели?

– Сегодня-с… Об вас был разговор, – прихвастнул Стукин. – Лавр Петрович расспрашивали меня, как я был у вас в гостях, кого видел.

– Ну и что же вы?..

– Про юнкера не сказал ни слова-с. Ни слова не сказал, что его у вас видел. А Лавр Петрович даже намекали. «Не видал ли ты, – говорит, – у нее молодых мужчин?»

Стукин врал.

– Ну и вы, разумеется, сказали, что никого не видали? – спросила Матильда Николаевна.

– Само собой. А только я вам скажу, Матильда Николаевна, они очень подозрительный человек. Это то есть Лавр Петрович… Только вы, пожалуйста, ему не говорите, что я об нем так выражаюсь.

– Вы-то вот об актере Бабковском ему ничего не говорите, а уж я не скажу. Ну, что ваша шуба? Шьется? – переменила Матильда Николаевна разговор.

Стукин вздохнул.

– Вообразите, тех ста рублей, что я у вас взял, не хватает. На мех и на покрышку хватило, а на воротник не хватает. Матильда Николаевна, не одолжите ли вы мне взаймы еще сто рублей?.. Пятьдесят рублей я употребил бы на воротник, а пятьдесят рублей к меху бы прибавил. Тогда уж шуба выйдет совсем хорошая…

Матильда Николаевна замялась.

– Вот видите… я теперь не при деньгах, – сказала она.

– Неужели? Как же это можно, чтобы дама при таком богатом человеке, как Лавр Петрович, и вдруг не при деньгах? Ведь я, Матильда Николаевна, взаймы прошу. Я отдам-с. И первые сто рублей отдам, и эти. Как только с Лавра Петровича получу в день свадьбы условленные тысячу рублей, так сейчас же вам и отдам.

– Делать нечего… Возьмите… – отвечала она со вздохом, отправилась к себе в будуарчик и вынесла сто рублей, прибавив: – Только вы об актере-то уж, пожалуйста, Лавру Петровичу ни слова…

– Матильда Николаевна! Да неужели я бесчувственный человек? Неужели я не понимаю? – воскликнул Стукин и прибавил: – Так ждите сегодня Лавра Петровича.

– Вы что же?.. Вы его у меня поджидать будете?

– Если позволите… Они хотя ничего не сказали, что я должен до них у вас оставаться, но ежели они приедут и скажут, чтобы я ушел, то я уйду от вас… Я вам, Матильда Николаевна, не помешаю.

– Ну что ж… Оставайтесь. Вот мы обедать будем. – Она взглянула на него и прибавила со вздохом: – Ах, и если бы вы хоть сколько-нибудь были позабавнее! Я вам прямо скажу: ведь с вами скучно. Вы женщин не умеете занимать.

– Дела не веселят, Матильда Николаевна, оттого это происходит, – отвечал Стукин. – Бедность… Жалованье маленькое получаю. Ежели бы мне поопериться немного, я совсем другим человеком стал бы. Вот вы попросили бы Лавра Петровича, чтобы он меня до свадьбы как-нибудь по оперил бы…

– Да ведь он вам обещал тысячу восемьсот рублей жалованья.

– Все это еще улита уедет, да когда-то приедет, а мне бы теперь хотелось. Мне бы хотелось теперь командировку от правления получить. Пускай они меня пошлют в два-три провинциальных отделения с каким-нибудь поручением. Ну, хоть для рассмотрения вексельных портфелей, что ли. У нас есть такие служащие. Они называются «служащие с отчетом». Они командируются в провинциальные отделения, получают кроме жалованья суточные, разъездные по первому классу, чтоб в первом классе ездить… Кроме того, могут брать в отделениях суммы и на другие нужды, с тем чтобы, разумеется, потом представить отчет в этих суммах. Так вот, Матильда Николаевна, попросили бы вы у Лавра Петровича для меня такую командировку.

Матильда Николаевна улыбнулась.

– У вас, как посмотрю я, губа-то не дура… – проговорила она.

– Эх, Матильда Николаевна! А у кого она дура-то? – спросил Стукин и прибавил: – Вот на эдаком месте мне ежели бы и месяц пробыть, то и к свадьбе поотдышаться можно. Похлопочите-ка.

– Пожалуй, я его попрошу. Только ведь он меня не послушает.

– А вы поприналягте хорошенько. Ведь обоим нам хорошо будет: и мне, и вам. Ведь после свадьбы-то, Матильда Николаевна, все-таки мне и вам жить вместе придется. Есть у меня деньги – я тогда совсем другой фасон буду иметь… А буду иметь другой фасон, тогда и вам будет приятнее… Из-за этого стоит вам похлопотать за меня и поналечь на Лавра Петровича.

– Вы на сколько же времени в командировку уехать желаете? – спросила она.

– Да на сколько вы прикажете. Хоть до самой свадьбы.

– Хорошо. Вы, стало быть, и после свадьбы хотите по командировкам ездить?

– Да отчего же-с? И вам-то приятнее, чтоб я перед вашими глазами не очень мотался. А впрочем, как вам угодно. Мне только бы на место служащего с отчетом попасть, а там…

– Нет, я не прочь, чтобы вы и после свадьбы ездили в командировки. Я буду за вас просить Лавра Петровича, непременно буду.

– Вот и мерси… Ручку-с… Позвольте еще раз ручку поцеловать. – Стукин так и прилип к руке Матильды Николаевны. – Добрая вы моя, добренькая, ангел Божий… – твердил он. – Вот как в такую командировку я съезжу, то не только двести рублей долгу вам сейчас возвращу, но и подарочек хорошенький вам привезу.

– Кушать подано, – доложила горничная.

– Пойдемте обедать, – сказала Матильда Николаевна.

Они отправились в столовую.

Глава XI
Сам приехал

Раздался звонок. Залаяли собачонки. В будуарчик Матильды Николаевны вошел Лавр Петрович Хрустальников, взял хозяйку за голову и влепил ей в щеку сочный поцелуй.

– Ба! Стукин! Какими судьбами? – воскликнул он, увидав сидевшего Стукина.

– Сами же, Лавр Петрович, вы изволили сюда меня послать.

– Ах да… забыл. А я сейчас от Бореля… Обедали там в маленькой компании. Пили много… Вино хорошее… Но скучно… Кислота…

– Хоть бы и не говорили, что пили много, так и то видно, – отвечала Матильда Николаевна.

– Ну так что ж из этого? Жизнь наша так коротка… – бормотал Хрустальников.

– Ну а мне хочется, чтоб она была подлиннее, поэтому вам надо беречься и поменьше пить. Поясница болит, из-за этого не поехали на охоту, а сами кутите.

– Ну что ж, умру – похоронят.

– Как это хорошо! Духовного завещания не составили, меня не обеспечили, а сами умирать сбираетесь. Кроме того, вы забываете, что есть еще третье существо… Это третье существо хотя еще не родившееся, но об нем нужно больше, чем о ком-нибудь, подумать.

– Обеспечим, обеспечим… Молчи только. Вели, пожалуйста, Матильдочка, подать зельтерской воды… Мне что-то не того… На желудке как-то… Да кстати уж и коньяку… Коньяк со мной чудеса делает.

– Даша! Дайте зельтерской воды и коньяку… – приказала хозяйка горничной и, обратясь к Хрустальникову, прибавила: – Мне странно, что вы взяли себе за правило приезжать ко мне пьяным и продолжать у меня пьянствовать…

– Пьяным… Пьянствовать! Какие выражения!.. Где же я пьян…

– Пожалуйста, не оправдывайтесь. Ну что мне за приятность – видеть вас всегда в таком виде! Только нервы раздражаете. Незачем было и приезжать, если так. Присылаете сказать, что приедете провести вечер… Я сбиралась в оперу… осталась для вас дома!.. И вот вы приехали проводить вечер с графином коньяку…

Матильда Николаевна надула губки и отвернулась.

– Те-те-те… Смотри, как раскудахталась… Ах ты, моя курочка!.. – проговорил Хрустальников, покачнулся слегка на ногах, подошел к Матильде Николаевне и хотел пощекотать по шейке, но она ударила его по руке.

– Не желаю я с пьяными!..

– О, как ты во гневе прекрасна! Боже, как ты прекрасна!

– А я у Матильды Николаевны обедал, – начал Стукин, чтобы переменить разговор.

– Ты? Ах ты, рожа! Да как же ты смел? – шутливо спросил Хрустальников.

– Сами Матильда Николаевна меня пригласили.

– Будто? Удивляюсь… Ну а как же нос-то? Ведь у тебя нос утюгом, глаза как у рака, вихор как у клоуна в цирке.

– Оставьте, оставьте… Игнатий Кирилыч в сто раз вас приличнее, – перебила Хрустальникова Матильда Николаевна.

– Каково! Ну, брат Стукин… Теперь я начинаю тебя ревновать…

– Хи-хи… Что это вы, Лавр Петрович, говорите… – захихикал Стукин.

– Нет, в самом деле… Ведь иногда понравится и сатана лучше ясного сокола. Положительно, синьор Стукин, я тебя ревную к Матильде…

– Успокойтесь, Лавр Петрович… Да разве я посмею?..

– Ну, выдь в другую комнату… Мне нужно с Матильдочкой поговорить… Иди к горничной Даше и посиди у ней…

– Сидите тут, Стукин… Не надо, – сказала Матильда Николаевна.

Стукин поднялся уже с места и недоумевал.

– Сидите, сидите, – продолжала хозяйка. – Останьтесь…

– Да ежели Лавр Петрович приказывают?

– Ну сиди… А только теперь уж я тебя положительно начинаю ревновать. О, женщины, женщины! Как у них вкус капризен!

– Лавр Петрович! Хотите, я побожусь? – встрепенулся Стукин.

– Игнатий Кирилыч! Да что это вы, в самом деле… – перебила его Матильда Николаевна. – Он над вами глумится, а вы за настоящую монету принимаете. Послушайте, Лавр Петрович… Вы хоть за глумление ваше должны его обеспечить… – кивнула она на Стукина. – А то человек бьется как рыба об лед…

– Я и обеспечу его, когда он женится.

– Он вот просит перед свадьбой хоть немножко поопериться. Ему хочется в командировку съездить… Пошлите его куда-нибудь…

– Поопериться… Ведь я дал ему денег на две пары платья… Дал на белье.

– Пошлите его в командировку…

– Но как же свадьба-то? Ведь ему жениться надо. Нельзя же это заочно…

– К свадьбе он вернется. Свадьба еще не раньше как через месяц. Подите сюда… Подите… Я вам кое-что сказать хочу… Пардон, мосье Стукин… – Матильда Николаевна взяла за руку Хрустальникова и вывела его в гостиную. – Послушайте, – сказала она ему тихо. – Вы его непременно должны куда-нибудь услать из Петербурга перед свадьбой. А то он мне ужасно надоел… Ходит через день… Ходит и только нервы мне раздражает. Дайте ему командировку… Мосье Стукин! Вы какого места желали? О чем вы мне давеча говорили? – крикнула она в другую комнату Стукину.

– Места служащего с отчетом… – отвечал тот.

– Ну вот… – шепнула Хрустальникову Матильда Николаевна.

– Друг мой… Да ведь это место инспекторское. Оно сопряжено с окладом в две тысячи четыреста рублей кроме суточных, разъездных по первому классу и прочих разных разностей.

– Оклад вы можете ему оставить тот же самый, а суточными и разъездными пусть он попользуется. Пожалуйста, пошлите в командировку… Он мне ужасно надоел.

– Хорошо, я скажу управляющему.

– Да поскорее.

– Завтра же скажу.

Они вернулись в будуар.

– Получите это место, – сказала Стукину Матильда Николаевна.

Стукин вскочил со стула.

– Лавр Петрович! Да за эти благодеяния я за вас на смерть готов! – воскликнул он.

– Сиди, сиди… Выпей вот лучше рюмку коньяку.

– После такого обещания можно и не рюмку выпить, а целую бутылку!..

– Ну-ну-ну… – остановила хозяйка. – Теперь один пьяный, а уж тогда будут два пьяных.

– Я, Матильда Николаевна, только рюмочку…

Хрустальников и Стукин выпили по рюмке.

– Знаете что, Лавр Петрович… – начала Матильда Николаевна. – Ехали бы вы лучше домой, а я – в оперу… А то у меня билет пропадает. Насилу добыла ложу, и вдруг оставаться… А то оставайтесь здесь и ложитесь спать. Я приеду, вы отдохнете – и вот тогда мы после оперы будем вместе чай пить.

– А Стукин?

– Мосье Стукин отправится домой и проведет вечер в радостных мечтаниях о новом месте.

– Нет, я его от себя не отпущу. Он забавен сегодня, он меня веселит. Послушай, Стукин! Что у тебя за рожа сегодня, так это просто восторг, мне клоуна не надо. Ну спой что-нибудь…

– Я, Лавр Петрович, не пою.

– Послушайте… Уж ежели хотите, то можете и Стукина при себе оставить… Вы ляжете отдохнуть у меня в будуаре, а он может у Даши в комнате на диване отдохнуть, – сказала Матильда Николаевна.

– Нет, уж если ты непременно хочешь в оперу ехать, то я поеду домой, – отвечал Хрустальников. – Поеду домой и его с собой возьму. Пусть он меня позабавит. Он забавный.

– Вы, Лавр Петрович, приезжайте потом часу в одиннадцатом ко мне. Я дома буду.

– Нет, уж я лучше завтра… Лучше завтра буду у тебя обедать.

– Ну, как хотите…

– Пей, Стукин, на дорожку посошок, и поедем…

– Лавр Петрович, вам вредно… – останавливала его хозяйка.

Они выпили. Хрустальников начал прощаться.

– Впрочем, может быть, и приеду к тебе… – начал он опять.

– Только пьяным не приезжайте…

– Я, может быть, приеду на тройке, и мы отправимся за город.

– С трезвым я куда угодно… Ну, идите… Если ехать, то мне пора одеваться.

Они отправились.

Через пять минут они садились в карету.

– К Борелю! – сказал кучеру Хрустальников. – Я тебя, утюг, представлю там кой-кому. Пусть знают, какой такой есть синьор Сукин – нос утюгом, – сказал он Стукину.

Хрустальников отяжелел от вина и начал дремать. Вышла пауза. Ухаб вывел его из дремоты.

– Куда мы едем? – спросил он. – Ах да… к Борелю… Но что мы там будем делать? Нет, Стукин, я лучше представлю тебя одной танцорочке… Прелестное существо! Матильда Николаевна – дама крупная, а это такая субтильная, маленькая, тоненькая… А глазенки… Ах, глазенки! – Хрустальников дернул за звонок к кучеру и открыл переднее окно кареты. – На Московскую! К Битюговой… Оберни и поезжай… – отдал он приказ кучеру. – Знаешь?

– Знаю-с…

Кучер обернул лошадей, и карета помчалась.

– А ты, Стукин, смотри, ни гугу Матильде Николаевне, что мы были у Битюговой. Ни слова, ни полслова… – предупредил его Хрустальников.

– Лавр Петрович! За кого вы меня считаете? – был ответ.

– Ну, то-то… А если ты хоть одним словом обмолвишься – прощайся со всеми моими благодеяниями.

– Лавр Петрович! Да разве я смею? Даже запечатаны будут уста мои.

Карета остановилась у подъезда.

Глава XII
Во втором гнезде

Лавр Петрович Хрустальников и Стукин входили в подъезд, где жила танцовщица Еликанида Андреевна Битюгова.

– Еликанида Андреевна дома? – спросил Хрустальников швейцара, распахнувшего ему двери.

– У себя-с… Пожалуйте…

– Одна?

– Кажется, никто к ним не приходили. Мамаша там их собственная со вчерашнего дня гостят.

Хрустальников и Стукин поднимались по лестнице.

– Однако, я того… устал… – говорил Хрустальников, слегка покачиваясь на ногах. – Давай-ка, брат Стукин, руку… Ты все-таки помоложе меня.

Хрустальников был пьян. На воздухе развезло его еще больше.

– Сейчас… Сейчас, Лавр Петрович… – суетился около него Стукин и бережно взял его обеими руками под руку, как какой-нибудь хрупкий сосуд.

– Что за женщина эта Битюгова – восторг! – продолжал Хрустальников несколько заплетающимся языком. – Глазки так и бегают. И вся она живчик, совсем живчик. Каждая жилка, каждый мускул… Теперь-то только она немножко поосела, пообабилась, потому что ждет себе… первенца. В это время женщины, как бы они бойки и оживленны ни были, всегда уж… Ну да ты понимаешь…

– Ах, и эта так же, как Матильда Николаевна?.. – вырвалось у Стукина.

– И эта. Хорошо бы, если у Матильды сын, а у этой дочь. Или наоборот: у Матильды дочь, а у Битюговой сын. Все-таки, знаешь, разнообразие… Только ты смотри, Матильде ни гугу… И этой ни гугу про Матильду. Спросит: где были? Прямо от Бореля. Понял?

– Будьте благонадежны, Лавр Петрович, будьте благонадежны… Я все понимаю. Верьте, что во мне вы встречаете самого верного друга.

– Друга… Ну, положим, что другом-то ты моим не можешь быть, ну а все-таки, если я тебе такое доверие оказываю, что везде с собою вожу, в каждое сокровенное место вожу, то ты должен оправдать это доверие и быть нем как рыба. Здесь, брат, у меня второе гнездышко, здесь я отдыхаю от Матильды. Ты знаешь, Матильда подчас капризна, несносна. Конечно, женщина в таком положении всегда капризна, но… Звонись, звонись, Стукин.

Стукин позвонился у дверей. Отворила пожилая женщина в чепце и в пуховом платке.

– Наконец-то, наконец-то… – заговорила она при виде Хрустальникова. – А уж Еликанидушка за вами посылать хотела.

– Занят, по горло занят… – отвечал Хрустальников. – Каждый день сюда сбирался, и то то, то другое… Здравствуйте… Елочка здорова?

– Подите, подите к ней… Она вас проберет. Да и стоит, как еще стоит. Ах вы, изверг, изверг!..

Хрустальников и Стукин снимали в прихожей шубы.

– Маменька, рекомендую… Позвольте вам представить… Это Стукин, – сказал Хрустальников. – Стукин, железнодорожник. Вы любите богатых людей, и вот вам первостепенный богач. Кланяйся, Стукин… Это мамаша Еликаниды Андреевны, мадам Битюгова. Придворная дама… Супруг их был истопником во дворце…

Стукин поклонился.

Они вошли в небольшую гостиную. Из следующей комнаты вышла маленькая, худенькая пикантная женщина с несколько цыганско-еврейским типом лица. Она куталась в пунцовый шелковый платок.

– Откуда это, наконец? Откуда? – встретила она Хрустальникова. – Послушайте, где вы это пропадали? Ведь вы, я думаю, забыли, как и двери ко мне отворяются. И не стыдно? Нет, скажите, не стыдно?

Хрустальников сложил руки на груди, наклонил голову набок и произнес:

– Слагаю мою повинную голову у ног прелестной феи. Виноват, тысячу раз виноват. Дела… Дел столько, что и… Да вот и он подтвердит. Он знает. Рекомендую… Позвольте вам представить… Стукин… Золотопромышленник, фабрикант…

Стукин вскинул на Хрустальникова глаза.

– Лавр Петрович… – проговорил он застенчиво.

– Что «Лавр Петрович»? Конечно же, ты золотопромышленник. Деньги промышляешь – ну и золотопромышленник, папиросы себе делаешь – ну и фабрикант. Ну-с, Елочка, угощайте нас чаем; велите подать коньячку… – обратился Хрустальников к хозяйке.

Та сморщила гримаску и сверкнула глазками.

– Сколько раз я вам говорила, Лавр Петрович… – начала она.

– Что? Что Елочкой-то назвал? При нем можно, при нем ничего… Он человек походный. С ним церемониться нечего. Он сам нам сейчас все покажет, расскажет… Стукин! Расскажи Елочке, как ты собаку из проруби спасал и как она лапками… Расскажи и покажи, как она лапками… Он покажет… А вы, Елочка, распорядитесь, чтобы коньячку…

– Хорошо ли будет коньяку-то?.. Насколько я вижу, вы уж и так много пили… – отвечала хозяйка, вводя их из гостиной в следующую комнату, составляющую маленький будуарчик. – Хорошо ли, я говорю? – повторила она, усаживаясь на диван и поджимая под себя ножки.

– Ничего, Елочка, ничего!.. Пьяный проспится, дурак – никогда… – отвечал Хрустальников, сел близ хозяйки в кресло и кивал Стукину, чтобы и тот садился.

– Ну, смотрите!.. Мне кажется, что уж вам довольно бы пить. Велите, маменька, поставить самовар и подать коньяку, – сказала она матери и, обратясь к Хрустальникову, прибавила: – Где вы это пропадали, в самом деле? Я вам две записки писала вчера и третьего дня, и ни ответа, ни привета.

– На охоте, Елочка, был, на охоте… Сегодня только вернулся, увидал ваши милые каракульки и вот у ваших ног…

– Как на охоте? Сейчас сказали, что у вас дедов было по горло, а уж теперь: на охоте…

– Ну да… Дела делами… а охота охотой… Ручку, Елочка, дайте ручку поцеловать…

– Не стоите… Я таким лгунишкам руку целовать не даю. Я здесь вас жду, пишу записки, а вы черт знает где пропадаете…

– Да что такое случилось-то? Что случилось? Ведь приехал же все-таки.

– Как «что случилось»? Тут ко мне извозчик пристает, за лошадей просит, тут ко мне портниха… А я нездорова, я раздражена, нервы у меня расстроены…

– Извозчик, портниха… О, это такие пустяки! Сколько надо? На, возьми…

Хрустальников схватился за бумажник.

– Что вы! Что вы!.. Потом…

Хозяйка кивнула украдкой на Стукина.

– Я тебе уже сказал, что при нем можно… При нем все можно. Этот человек – невменяемый человек, я его не считаю ни за мужчину, ни за женщину. Правда ведь, Стукин?

– Совершенно справедливо, Лавр Петрович, – захихикал Стукин.

– Ну, вот видишь, Елочка, он даже сам сознается. Сколько тебе надо извозчику отдать, сколько портнихе? Говори прямо.

– А вот маменька ужо вам подаст счеты. Счеты у ней. Она даже хотела сама идти к вам со счетами.

– Маменька! Сколько там по счетам? – крикнул Хрустальников.

– Да давайте больше… Давайте тысячу рублей, так с нас будет и довольно, – отвечал из столовой женский голос.

– Уж и тысячу! Я полагаю, что там не более пятисот рублей.

– А остальное Елочке пойдет на булавки. Кроме того, вы мне сколько уже времени на лисью шубу дать обещались.

– Когда же это я обещался?

– Как когда? Вы три раза обещались. Да и стоит. Кабы не я с моим кротким характером, разве бы Елочка так на вас сердилась за вашу ветреность?

– Ну, обещался, так получайте сегодня сто рублей на лисью шубу. Сегодня я добр.

– На лисью-то шубу сто рублей? Что вы! Да разве можно на сто рублей?..

– Отчего же?.. Вот эдакие миленькие Елочки не могут ходить в сторублевых шубах, – проговорил Хрустальников, взяв ручку Еликаниды Андреевны и целуя ее, – а матерям Елочек сторублевые шубы за глаза…

– К чему такой тон? К чему такой тон с маменькой? – перебила Еликанида Андреевна и отдернула руку. – Я не люблю этого.

В дверях показалась старуха Битюгова.

– Ну давайте сто рублей на шубу, – сказала она. – Уж ежели сказали, то давайте сейчас, а то потом и от этого откажетесь.

– Маменька! Как вам не стыдно? И при постороннем человеке! – остановила ее Еликанида Андреевна.

– Э! Что тут стыдиться! Стыд – не дым, глаза не ест! Давайте… А у меня уж старая-то шуба ой-ой как плоха.

Хрустальников полез в бумажник и вынул сторублевую бумажку.

– Спасибо. Доброму вору все впору. Ведь вот вы теперь немножко подшофе, а с вас только тогда и взять, когда вы подшофе. А от трезвого от вас, как от каменного попа, железной просвиры не допросишься, – говорила она. – Ну-с, чай готов… Идите в столовую чай пить, – прибавила она.

– Сюда подавайте, сюда. Здесь теплее и уютнее. Да наконец, мы уже и уселись так хорошо, – отвечала Еликанида Андреевна.

Чай был подан в будуарчик.