– Конфеты? А что с ними не так? – удивился Реджинальд.
– Всё так, – его величество упер руки в бока, – они были нашпигованы ядом, как огурец семенами. Замечательное лакомство!
– Неужели… – Реджи посмотрел на меня, – миледи хотела отравить милорда? Нет, я в это не верю. Она тоже любит меня, но на преступление бы не пошла.
Я вскрикнула от такого несправедливого обвинения, но король заставил меня замолчать, властно вскинув руку:
– Так значит, это леди Бланш собиралась отравить своего мужа? Неплохой ход, Оуэн. Только вы не учли одного – миледи никогда вас не любила и не любит. Я видел, как она оплакивала мужа – это горе невозможно подделать. Да и конфеты она приготовила особенные…
– Я сразу понял, что конфеты – это опасность, ловушка, – сказал Ален, прижимая меня к себе и целуя в висок. – Бланш предупредила меня.
– Предупредила? – спросил Реджи сквозь зубы.
– Она сделала их в форме лебедей, – Ален широко улыбнулся. – Она знала, что для меня лебедь – знак предательства. Так я понял, что в замке предатель, и что мне угрожает опасность.
– Тогда это ваш слуга… – начал Реджинальд, но в этот момент один из монахов шагнул вперед, тоже снимая капюшон.
Рыжие волосы так и засияли на солнце. Это был Пепе – вовсе не в тюрьме, а сопровождавший графа и короля в образе монаха.
– Мой слуга говорит, что не покушался на миледи и тем более не убивал леди Милисент, – сказал Ален. – Ты готов опровергнуть его показания, Оуэн?
– Разумеется, – Реджи пожал плечами. – Всё ложь. Графиня подтвердит это.
– Графиня? Женщина, которую ты запугал до смерти? – король пытливо посмотрел ему в лицо. – Что ж, я намерен провести тщательное дознание.
– Не надо дознания, – Ален отпустил меня и пошел по направлению к Реджи, хрустко разминая пальцы. – Вижу, этот тип от всего отбрешется, и язык у него без костей. Но есть другое средство – божий суд. Сэр Оуэн, как истинный рыцарь, ведь согласится на поединок? Только он и я. До смерти.
Реджинальд сорвался с места так быстро, что его не успели перехватить. Монахи, а за ними – король и Ален бросились в погоню, выхватывая из-под коричневых хламид длинные кинжалы.
Я бросилась за ними, но Пепе удержал меня:
– Ему некуда бежать, все выходы из замка перекрыты.
– Но они убьют его! – закричала я, вырываясь.
– Так будет даже лучше, – мрачно сказал Пепе.
– Нет! Не лучше! Не лучше! – я вырвалась и побежала следом за мужчинами.
Ален не знает главного… Не знает главного!..
Почему-то Реджи побежал не к воротам, а наверх.
Когда я догнала его и преследователей на вершине башни, Реджинальд стоял на самом краю стены.
– Остановите его! – завопила я, и от страха ноги стали словно каменные.
Встретившись со мной взглядом, Реджинальд расхохотался:
– Мой последний привет графу, графине и их счастливой семейной жизни! – он раскинул руки и повалился спиной с башни.
Король и Ален одновременно вскочили на парапет, глядя вниз.
Через несколько секунд они переглянулись и убрали кинжалы в ножны.
– Хороший полет, – заметил король, спускаясь со стены, в то время как его монахи толпились рядом, ругая за беспечность. – Я рад, что он избавил меня от необходимости придумывать ему казнь.
– А я бы попридумывал с удовольствием, – ответил Ален, следуя за ним. – Он хотел мою жену. Такое не прощается.
– Я думал, тут вселенский заговор, – продолжал король, – а всего-то – один сумасшедший!
– Вам не следовало утруждать себя, ваше величество, – ответил Ален. – Я справился бы и сам.
– Чтобы я пропустил такое веселье?! – изумился король. – Да я не испытывал подобного удовольствия с того самого времени, как мы брали Донжон!
– Славная была вылазка, – согласился Ален.
Мужчины пожали руг другу руки, потом запястья, потом опять руки – видимо, это был их условный знак еще со времен воинственной юности. Но сейчас я не могла умилиться подобным проявлением дружбы. Упав на колени, я стиснула ладонями лицо, понимая, что случилось то, чего я боялась.
– Маленькая графиня всё ещё не пришла в себя, – заметил король. – На твоем месте, Конмор, я подхватил бы её на руки и унес утешать.
– Отличный совет! – согласился Ален и шагнул ко мне, широко улыбаясь. – Всё закончилось, Бланш. Теперь не надо слез.
Он помог мне подняться и подхватил на руки.
Его величество шутливо благословил нас:
– Идите, дети мои, и будьте счастливы!
Они не слушали меня, хотя я опять и опять пыталась объяснить им, что же они натворили.
Я порывалась сказать Алену обо всем, но как только начинала, он либо закрывал мне рот поцелуем, либо начинал уверять, что не хотел испытывать моего сердца столь жестоким зрелищем, как он сам в гробу, но так было нужно, и прочее, и прочее.
Мы оказались в спальне, в мгновение ока я оказалась в постели, и Ален стащил монашескую хламиду, сорвал камзол и принялся за рубашку.
– Теперь нам никто не помешает, – сказал он, склоняясь ко мне. – Но прежде, чем всё случится, скажи, что ты прощаешь меня за рыбный запах. Мне он самому противен, но ванной тут не поможешь…
– О! Я ненавижу ваше мужское самодовольство! – закричала я, перебивая его любовные песни, и он, наконец, услышал меня. – Что вы наделали?! Что наделали! Ведь у него Гюнебрет!
Ален тут же выпустил меня из объятий:
– Гюнебрет? Где она?
– Сэр Оуэн похитил её, выманил из замка, – объяснила я, снова начиная всхлипывать. – Он угрожал мне, что убьет её, если я не отправлю вам отравленные конфеты и не выйду за него замуж! Но я не знаю, где он её прячет!
Граф выбежал из комнаты, на ходу заправляя рубашку в штаны. Я бросилась за ним следом и остановилась на лестнице, на втором этаже, с отчаянием наблюдая, как Ален раздает приказания.
Замок Конмор опустел.
Все мужчины, да и некоторые женщины отправились на поиски Гюнебрет. Король распорядился отправить поисковые отряды в Ренн и ле-Анже, и мне оставалось лишь ждать.
Глава 32
Поиски Гюнебрет не приносили успеха. Один за одним возвращались слуги, чтобы поесть, отоспаться и снова отправиться искать дочь графа. На мои расспросы они отвечали односложно: «нет», «не нашли», «ничего не известно». Ален не возвращался, и единственное, что я могла сделать для него – это передать еду с нарочным.
Злодеи погибли, но вместе с ними погибла и моя счастливая семейная жизнь. Если случится страшное, сможет ли Ален смириться с этой потерей? Ведь так или иначе, но именно я оказалась повинной в этой трагедии.
Теперь мне не было нужды готовить завтраки, и обеды я тоже не готовила. Но удовольствия от отдыха не было, наоборот – пришла тягостная пустота. Ночами я не могла уснуть и всё молилась, молилась. Небеса не могут быть так несправедливы к нам – в это я верила всем сердцем. На четвертую ночь я задремала только после третьих петухов, когда пора было уже вставать. Проснулась я от движения воздуха и испуганно вскочила. Но это был Ален – он вошёл тихо-тихо, сел на край постели и стягивал рубашку.
– Прости, не хотел тебя будить, – сказал он.
– Нашли? – только и спросила я.
– Нет, – ответил он, стащил штаны и улегся на краю постели, отвернувшись от меня.
Я лежала без сна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить мужа. Мне хотелось прикоснуться к нему, проявляя тем самым участие и сочувствие. Разделить с ним его тревогу, но я не была уверена, что это нужно ему сейчас. После недавних событий мы впервые оказались в постели, но ни ему, ни мне было не до любовных утех.
Зимняя ночь тянется долго, а мне она казалась бесконечной. Ах, Реджи, Реджи… Зачем же ты сотворил всё-таки уснула и увидела себя во сне совсем маленькой. Рядом был Реджи – ещё обыкновенный мальчишка, в котором не было ничего демонического. Мы играли возле старой мельницы, и Реджи клялся, что в подполе мельницы живут страшные существа – с головой кошки и с телом крысы. А ещё он говорил, что если я кому-нибудь проболтаюсь об этом, он посадит в подпол меня.
Я проснулась, как будто меня толкнули в бок, и села в постели с бешено колотящимся сердцем. Ален спал рядом крепким, тяжелым сном. Я затрясла его за плечо, но он проснулся не сразу, только забормотал что-то невнятное. Потом он посмотрел на меня мутными со сна глазами, но когда я начала рассказывать про то, как в детстве играла с Реджи возле заброшенной мельницы, сон с него сразу соскочил.
– Если ехать в Ренн, свернуть направо или налево? – спросил он, вскакивая и поспешно одеваясь.
– Если я поеду с вами, то мы доберемся туда быстрее! – сказала я.
Он посмотрел на меня с сомнением:
– Я собирался ехать в седле.
– Я очень хорошо держусь в седле, – заверила я его, хотя все внутри сжалось, едва я представила ночную поездку на лошади, верхом, да еще в мороз.
Ален посмотрел с еще большим сомнением, но сказал, чтобы я одевалась потеплее, и вышел.
Когда я спустилась вниз и выглянула из-за двери, утренний морозный воздух так и обжег легкие.
Во дворе стояли запряженные сани, и Ален бросил на сиденье одну медвежью шкуру, а вторую принес Пепе, чтобы было, чем укрыться.
– Садись, – коротко приказал мне муж, и я запрыгнула на сиденье, торопясь укрыться до самой шеи.
Ален, вооруженный длинным кинжалом, сам правил лошадьми, а Пепе, сидевший с ним на облучке с арбалетом наперевес, то и дело уговаривал хозяина пожалеть лошадей и не гнать так быстро. Мы добрались до загородных домов, когда совсем рассвело. Тут я вылезла из теплого гнездышка медвежьих шкур и указала дорогу – сначала мимо домов, потом к реке. Здесь лежал глубокий снег и к реке тянулись овраги – лошади не прошли бы. Ален натянул поводья и выпрыгнул из саней, сразу провалившись по колено.
– Подождите здесь, миледи, – посоветовал Пепе, отправляясь следом за хозяином.
Но как я могла усидеть на месте?
Занесенная снегом мельница возникла перед нами, как затаившееся чудовище. Я сразу поняла, что не ошиблась – дверь на мельницу была приоткрыта, и снег кто-то пригреб на одну сторону, чтобы можно было войти.
– Гюнебрет!! – заорал Ален во всю силу, врываясь внутрь.
Тишина… А потом откуда-то снизу донеслись яростные вопли и стук. Я добралась до порога, уселась прямо на пол, и силы оставили меня. Прислонившись затылком к косяку, я слушала дикие крики и проклятья, как самую лучшую музыку, потому что это означало, что Гюнебрет жива. Ведь так ругаться могла только моя падчерица.
Я слышала, как Ален и Пепе что-то с треском ломали, пробиваясь вниз, а потом голос Гюнебрет раздался совсем рядом:
– Этому хлыщу я сверну шею! Ну и намерзлась я там! Гадёныш! Вот ведь гадёныш! Неделю на одних сухарях! Неделю!
Поднявшись на ноги, я встретила освобождённую и освободителей, не зная, что сказать. Стояла и прижимала руки к груди, раздумывая, уместно ли будет обнять Гюнебрет. Моя падчерица шла, укутанная отцовским меховым плащом, бледная, с запавшими щеками, с синяком под глазом, но в остальном ничуть не потерявшая прежнего задора.
– И ты здесь, – с улыбкой сказала она, увидев меня. – Могли бы и пораньше за мной приехать!
– Как ты там оказалась, дурочка? – спросил её отец.
Она сразу присмирела и повесила нос:
– Твой гад-посыльный сказал, что ты меня срочно вызываешь. Я поверила и поехала.
– Очень глупо, – заметил Ален.
– Я поняла, что он врёт, когда свернули от Ренна, – продолжала Гюнебрет, пока мы шли к оставленным саням. – И тут он разворачивается и – бац! – мне прямо в глаз, с плеча! Как у меня тогда голова не раскололась – просто чудо.
– Он тебя ударил? – Ален произнес это сквозь зубы, и я поняла, что если бы Реджи не спрыгнул сам, то сегодня же он слетел бы с башни по чужой воле.
– Извини меня, – вдруг захлюпала носом Гюнебрет. – Я и правда перепугалась.
– Все, не реви, обморозишь нос, – Ален подсадил ее в сани, а потом помог забраться в них мне.
Я тут же принялась укутывать Гюнебрет. Она не возражала, продолжая рассказывать:
– Там были вода и сухари, и маленькая жаровня. Я ела и пила помаленьку, чтобы надолго хватило. Я же знала, что вы приедете за мной. Но, чёрт побери, почему так долго?!
– Юные леди не ругаются, – сказала я и наконец-то обняла её, пока Ален и Пепе разворачивали лошадей. – Очень много всего произошло, я потом расскажу тебе. Но сначала нам надо тебя согреть и напоить горячим молоком.
Мы завернули домой к моей матушке, чтобы позаботиться о Гюнебрет и дать отдых лошадям. Матушка была рада, хотя и испугана нашим странным появлением. В двух словах я рассказала про бесславную смерть Реджи.
– Кто бы мог подумать… – ахала матушка, суетясь о горячем питье и теплой одежде для Гюнебрет. – Такой милый мальчик… Кто бы мог подумать?!
– Яд проникает в сердца незаметно, – ответила я, обкладывая Гюнебрет горячими грелками.
Матушка уговаривала Гюнебрет полежать в постели дня три и хотела послать за доктором, но моя падчерица вскочила на ноги через два часа, чуть отдохнув и выпив горячего молока с пряностями. Если бы ей дали волю, она бы ещё и наелась до отвала, но мы побоялись, чтобы ей не стало плохо после недельного поста, и поэтому разрешали есть только небольшими порциями.
Наконец-то я рассказала мужу, что произошло после его отъезда. Коварство Милисент не особенно впечатлило его, а вот покушение на мою жизнь привело в такую же ярость, как и синяк под глазом Гюнебрет.
– Им повезло, что легко сдохли, – сказал он, темнея лицом.
– Не говорите так о покойных, – сказала я. – Лучше помолимся об их загубленных душах.
– Обойдутся без моих молитв, – ответил он ожесточенно.
Ален хотел вернуться побыстрее, потому что умчался из замка, оставив короля в неведении, и, несмотря на матушкины просьбы, мы отбыли в Конмор этим же вечером.
Сытая и умиротворенная Гюнебрет дремала, завернутая в меха, как младенец в пеленки, а мы с Аленом сидели по обе стороны от нее. За спиной Гюнебрет Ален взял меня за руку и нежно поглаживал ладонь и пальцы, поглядывая при этом так многообещающе, что у меня кружилась голова.
– Только приедем… – шептал он, – только приедем…
На половине пути нас встретили королевские гвардейцы во главе с его величеством.
– Конмор! – крикнул король, осаживая коня. – Какого чёрта ты исчез, не предупредив меня! – но тут он заметил спящую Гюнебрет и замолчал, молитвенно сложив ладони.
– Вот всё и закончилось, – пообещал мне Ален. – Теперь мы вместе, и нас никто не разлучит.
– Не будьте столь самоуверенны, – шутливо укорила я его. – Положитесь на волю небес, ведь небеса располагают, а вы только надеетесь.
– Сегодня мне никто не помешает, – зашептал он с обжигающей страстью. – Слишком долго я ждал!
– И я, милорд, – прошептала я в ответ.
– Ален, для тебя я – Ален.
И я послушно повторила его имя, потому что мне было радостно его повторять.
Во дворе замка нас встретили почти все слуги, и король, молодцевато присвистнув, объявил:
– Леди Гюнебрет спасена! По этому случаю каждый получит по две серебряные монеты! Устроим праздник и…
– Может, лучше подождать с праздником, мой король? – раздался холодный голос.
Слуги дали дорогу, и нам навстречу вышла женщина средних лет – полноватая, но с выразительным, породистым лицом. Ее подбородок дрожал, как будто она с трудом сдерживала негодование, а глаза метали молнии.
– Ригунта? – произнес король удивлённо. – Зачем ты здесь?
– Зачем?! – воскликнула она. – Затем, что мой супруг покинул меня, умчавшись куда-то совсем без охраны! Почему я узнаю о том, что вы обосновались в Конморе, от слуг, а не от вас лично?
– У меня не было времени, чтобы сообщить тебе, – примиряющее сказал король. – Не надо так гневаться, ваше величество.
Королева! Королева в нашем замке! Я выбралась из саней, чтобы приветствовать правительницу, как подобает хозяйке. Но мои поклоны и учтивые слова были восприняты без должной благосклонности.
– Так вот вы какая, – сказала королева, рассматривая меня с неудовольствием. – Такая маленькая, а от вас столько бед.
– Ригунта, – снова начал король.
– Позволено будет спросить, почему ваше величество такого мнения обо мне? – спросила я, чувствуя, как к моим щекам приливает кровь от подобных обвинений. – Разве я совершила что-то плохое, за что вы меня укоряете?
– Вы еще и нахалка, – королева прищурилась. – Моя крестница была совершенно права, описывая вас.
– Сожалею о кончине вашей крестницы… – начал Ален, но королева не дала ему договорить.
– Сожалеете?! В самом деле? Вы клялись ей в любви и верности, но забыли про клятвы спустя месяц из-за… этой, – она смерила меня холодным взглядом.
– Это моя жена, ваше величество, – сказал Ален очень спокойно, встал рядом со мной и обнял за плечи. – И мне очень не нравится, когда о ней говорят неуважительно.
– В самом деле, Ригунта, не надо об этом перед всеми, – король спрыгнул с коня, бросая слуге поводья. – Сейчас мы расположимся у камина, выпьем чего-нибудь горячительного, ты поговоришь с миледи графиней и найдешь, что в Конморе никогда не было хозяйки лучше её.
– Хозяйки?! – королева не двинулась с места. – Я знаю только одну хозяйку этого замка – мою дорогую крестницу, с которой обошлись несправедливо.
– Ваша крестница погибла, потому что чёрные сердца всегда получают по заслугам, – сказал Ален.
– Слишком рано ты меня похоронил, милый, – раздался вдруг знакомый хрустальный голосок, и перед нами появилась леди Милисент – живая, такая же красивая, как была, если не считать царапин на щеках. – Ваше величество, – она обратилась к королеве, и стало понятно, что речь её была заучена и тщательно отрепетирована, – я взываю к вам о милости и прошу о справедливости. Я была обманута этим мужчиной, – она указала на Алена, – и оскорблена этой женщиной, – она указала на меня. – Всем известно, что граф де Конмор обесчестил меня, опозорил и дал слово жениться на мне, чтобы искупить своё преступление. Прошу вас заставить его выполнить клятву. Этот мужчина принадлежит мне, а я принадлежу ему. И пусть наш брак будет заключен как можно скорее.
Счастье, казавшееся таким близким, постоянно ускользало – как песок сквозь пальцы.
Не прошло и получаса, как мы с леди Милисент сидели по краям лавки, которую поставили в центре зала, а напротив нас расположились в креслах король и королева, окружённые придворными и гвардейцами. Там же стоял Ален, которому королева запретила подходить ко мне, пока не закончится дознание. Слуги тоже были приглашены и толпились у стен.
Я чувствовала себя преступницей, и мне казалось, что взгляды всех устремлены лишь на меня. Я старалась держаться спокойно, но то краснела, то бледнела, и у меня мучительно чесались то локоть, то висок, то колено, а почёсываться слишком часто перед венценосной четой было бы крайне неприлично.
Время от времени я косилась в сторону Милисент, которая сидела с видом печального ангела – горестно изломив брови и бессильно уронив руки на колени.
– Мы могли бы разобраться и при закрытых дверях, – сказал король досадливо. – К чему было устраивать это напоказ?
– Оскорбления моей крестницы происходили напоказ, – ответила королева. – Поэтому я желаю, чтобы справедливость восторжествовала публично.
– Удалим хотя бы слуг, – королю не хотелось ссориться с женой, но было видно, что он уже с трудом сдерживает гнев.
Только королева оставалась непреклонна:
– Слуги должны знать, кто является их настоящей хозяйкой.
– Для всех и так понятно, кто здесь хозяйка! – вспылил король. – Посмотрите на графа де Конмора, посмотрите на замок – и всё станет ясно!
– С этим справилась бы любая простолюдинка, – возразила королева. – Вы хотите поставить благородной девушке в вину её утонченное воспитание?
– Ваша «благородная девушка» пыталась убить мою жену, да и меня заодно, – сказал граф громко. – А теперь вы подсовываете её мне в жены?
Я посмотрела на Милисент. Лицо её приобрело страдальческое выражение. Оправдываться она не стала, но грустно и укоризненно покачала головой. Это выглядело впечатляюще – прекрасная леди, невинно обвиненная, отвергнутая, у которой не осталось никого из защитников, кроме её величества.
И королева не пожелала отдавать на поругание свою крестницу:
– Голословные обвинения! – воскликнула она. – Чем вы докажете свою правоту?
– Мечом, если вам будет угодно, – ответил граф. – Выберете любого, кто согласится защищать эту… благородную леди. Даже если за нее вступится великан с волшебной булавой – я уверен в своей победе.
– Вам все бы решать силой! – рассердилась королева. – Я желаю знать правду. Леди Бланш! Встаньте! Я хочу, чтобы вы ответили, за что сбросили леди Милисент в пропасть.
Я поднялась медленно, чувствуя дурноту. Взгляды всех были устремлены на меня – любопытные, подозрительные, осуждающие. Но среди этих глаз были и добрые, любящие, и сочувствующие. Гюнебрет, Барбетта, Пепе и остальные слуги, король и его рыцари, а самое главное – Ален, все они были на моей стороне. А взгляд графа я ощущала, как нежное, ласковое поглаживание.
– Расскажи всю правду, Бланш, – сказал он, подбадривая меня. – Расскажи всё, не бойся.
Вздохнув, я начала свой рассказ. Сначала я думала, что дело обойдется последними событиями, но королева проявила дотошность, задавая вопросы, и постепенно мне пришлось рассказать о том, как был заключен брак на год, как мне стало известно о зелье, что распространял Сильвани, медном браслете и смерти леди Эстер, о похищении Гюнебрет и шоколадных конфетах, напитанных ядом, которые приказал сделать Реджинальд.
Один из вельмож что-то зашептал на ухо королю.
– Кстати, о Сильвани, – его величество оперся о колено, заглядывая в лицо жене. – Мне тут сказали, что он пойман по доносу корпорации королевских аптек за сбыт ядов. И стали понятны очень многие скоропостижные смерти, хотя не об этом сейчас речь. Так вот, среди тех, кто часто захаживал в дом к Сильвани, был сэр Оуэн. Интересное совпадение, верно?
– Не понимаю, как все это относится к леди Милисент? – произнесла королева высокомерно.
– Так именно ваша крестница посоветовала мне обратиться к Сильвани, – сказал граф. – Чтобы получить чудодейственное лекарство – избавление от всех болезней. Я знал, что происходит с теми, кто его употребляет, но был слишком измучен болью, чтобы противиться.
– Что ты говоришь, Ален? – вздохнула Милисент и укоризненно покачала головой. – Я мечтала найти лекарство, чтобы излечить тебя, но никогда не стала бы советовать что-то тебе во вред.
– То, что ты хорошо лжешь, я уже понял, – усмехнулся граф.
– Ведите себя прилично! – осадила его королева. – Пусть выйдет леди Гюнебрет, я хочу допросить и её.
Мне позволено было сесть, и пока Гюнебрет рассказывала собранию, как Реджинальд Оуэн ее похитил, Милисент наклонилась, поправляя расстегнувшуюся пряжку на башмаке, и сказала мне еле слышно:
– Какая же вы упрямая, леди Бланш. На что вы надеетесь? Ален – мой, поэтому не пытайтесь удержать то, что никогда вам не принадлежало.
– А как же Реджи? – выпалила я. – Мне показалось, вы питали к нему более чем нежные чувства!
Красивое лицо Милисент на секунду исказилось, превратившись в уродливую маску.
– Я бы утопила тебя еще раз, соплячка. За то, что он сказал тебе тогда, в беседке в саду, – сказала она, а потом улыбнулась так печально, как мог бы улыбаться ангел, которого несправедливо обвинили.
– О чем это вы там говорите? – немедленно спросила королева. – Я запретила вам общаться.
– Простите, ваше величество, – Милисент в отчаянье заломила руки, губы ее задрожали. – Я не решаюсь повторить вам те ужасы, что услышала сейчас от леди Бланш! Она грозит мне смертью, говорит, что закончит то, что не довел до конца её любовник – сэр Оуэн.
Королева схватилась за сердце, дамы из ее свиты испуганно заахали, а я вскочила, горя праведным гневом от такой чудовищной лжи:
– Это всё неправда!
– Сядьте, леди Бланш! – приказала королева. – Вас я уже выслушала. Теперь хочу, чтобы все послушали мою крестницу.
Я медленно опустилась на лавку, стараясь успокоиться.
Сейчас гнев сыграет против меня, и чем больше я буду возмущаться и кричать, тем более убедительной будет печаль и кротость Милисент.
Мне стоило огромных трудов выдержать ее рассказ – лживый от первого, до последнего слова. Если послушать ее, то выходило, что я со своим любовником – Реджи, замыслила получить все богатства Конморов. С этой целью воспользовалась тем, что граф искал жену на год, и затем попыталась убить его, а когда бесстрашная леди Милисент застала меня за уничтожением бракоразводного документа, пригрозила ей смертью, а потом и вовсе попыталась лишить её жизни.
– Небеса хранили меня, – закончила свой рассказ Милисент, – я зацепилась юбками за дерево и только поэтому не разбилась. Меня нашли егеря и сообщили о моей печальной участи вашему величеству, – она поклонилась королеве, и ее глаза, преисполненные признательности, наполнились слезами. – Мой отец всегда был преданным вассалом короны, неужели я могу быть настолько неблагодарной дочерью, чтобы осмелиться лгать вашим величествам?
– Все это ложь на лжи… – начал граф, но королева приказала ему замолчать и вперила взгляд в меня.
– Теперь отвечайте вы, – потребовала она. – Какие отношения связывали вас с сэром Оуэном?
– Мы всего лишь жили по соседству в детстве, – торопливо принялась объяснять я. – Я не видела его много лет, пока не встретила на балу у милорда де Конмора, и нас связывали… связывали только приятельские чувства, до тех пор, пока он не открыл свою ядовитую сущность!
– Она говорит неправду, – кротко промолвила Милисент. – Как раз в тот день, когда меня пытались убить, я застала леди Бланш и сэра Оуэна в спальне, они предавались прелюбодейству. Потешаясь над милордом графом, который как раз был в отъезде. Они называли его рогоносцем, у которого рога такие ветвистые, что для них и сам замок Конмор покажется тесным, как лачуга дровосека.
– Подло врёшь, змея! – крикнул Ален, бросаясь вперед, но королевские гвардейцы удержали его.
– Нет, милый, я говорю правду, – сказала Милисент, глядя на него с жалостью. – И еще они говорили, что отправят милорду отравленные конфеты, которые леди Бланш обещала изготовить самолично. Она сказала, что у милорда будет самая вкусная смерть на всем белом свете.
Слыша это, я потеряла дар речи от такого бесстыдства и закрыла пылающее лицо ладонями.
– Посмотрите! Ей стыдно! – крикнула Милисент звенящим голосом.
По залу прошел приглушенный ропот, а я испуганно опустила руки и замотала головой:
– Нет! Нет! Все не так! Сэр Оуэн просил меня стать его женой, просил дважды, но я отказала! Поверьте мне, ваше величество, я не смогла бы поступить так грешно и подло!
– Пустите! – граф оттолкнул гвардейцев и повернулся к королеве. – Ваше величество, – сказал он страстно. – Я готов поклясться чем угодно, готов пройти любое испытание, чтобы доказать, что моя жена – самая чистая и добродетельная женщина на свете. Кроме меня её не касался ни один мужчина, и выслушивать подобное от развратницы – вашей крестницы, для неё мучительно. Я никогда не женюсь на леди Милисент, даже если мне будут грозить казнью, а если заставите расстаться с Бланш… это будет хуже смерти.
– Уйдете в монастырь? – холодно осведомилась королева.
– Если это заставит вас поверить нам – Бланш и мне, то готов принять постриг немедленно, – произнес Ален в звенящей тишине.
– Не слишком ли далеко ты зашла, Ригунта? – спросил король мрачно. – Мужчина сказал, кого он выбирает – законную жену, добродетельную женщину. Чего ещё ты хочешь добиться?
– Значит, добродетельную? – переспросила королева, что-то обдумывая.
– Почти святую, – сказал Ален.
– Вы в этом уверены?
– Я верю ей больше чем самому себе, – ответил он просто.
Слезы подкатили к горлу, когда я это услышала. Наверное, никогда я не любила мужа так сильно, как сейчас.
– Хорошо… – протянула королева. – Вы почти убедили меня. Раз желание графа – этого камня преткновения для двух женщин – быть мужем самой добродетельной, я предлагаю испытание…
– Что угодно, ваше величество, – Ален преклонил колено перед креслом королевы. – Требуйте – и я исполню.
– …испытание не для вас, Конмор. Для ваших леди.
Граф вскинул голову, не понимая.
– Что вы так уставились на меня? – королева скупо улыбнулась. – Они пройдут испытание, мы выясним, кто из них – самая добродетельная, и вы получите жену. Согласны?