Травмирующие движения. Как освободить тело от вредных паттернов и избавиться от хронических болей

В книге изложены некоторые из глубоких предположений Фельденкрайза о нервной системе, которые я нахожу очень близкими мне по духу. Он поясняет, что его подход основан на признании того факта, что ключевая роль нервной системы заключается в установлении порядка посреди мира, наполненного хаосом. Я бы сказал (хотя сам Фельденкрайз так не говорил), что это также должно означать, что нашей нервной системе, которая нейропластична и, подобно мышце, функционирует по принципу «используй или потеряй», в действительности даже нужно некоторое воздействие хаоса. Она нуждается в воздействии случайных ощущений и движений, для того чтобы научиться выполнять свою работу, то есть упорядочивать хаос и выстраивать карты мира и множества различных областей нашего тела, движений и ощущений. Нам необходим этот опыт новизны и воздействия непредсказуемых событий и движений, чтобы создавать дифференцированные карты мозга. Затем, по мере того как они становятся все более дифференцированными, благодаря нашему стремлению к развитию, которое опирается на своего рода врожденное знание, мы уже можем спонтанно приобретать новые способности. И это именно то, что рекомендует Фельденкрайз. Он также предлагает этот подход для избавления от вредных привычек.

Нельзя не подчеркнуть, что работы Фельденкрайза предлагают совершенно иной образ мышления по сравнению со стандартным бихевиористским подходом к формированию и преодолению привычек. При этом идеи Фельденкрайза не исключают бихевиористский подход и свойственные ему идеи, но помогают нам обозначить границу их применимости и дают более богатое и широкое представление о самих себе.

В заключение я хочу отметить, в какой степени исходные принципы лежат в основе каждого из этих подходов и формируют его. Бихевиористский подход основывается на детерминистском, механистическом взгляде на человека. В качестве наилучшего подхода к устранению дурных привычек и автоматизмов (которые кажутся нам неподвластными, компульсивными, механическими, детерминированными и несвободными) здесь рассматривается лечение, которое само по себе является механистическим, поскольку предписывает предопределенный режим надлежащих реакций на стимулы, способствующий выработке лучших привычек. Таким образом, лечение проблемы автоматизма заключается в выработке нового, лучшего автоматизма.

Фельденкрайз же, напротив, подчеркивал, что мы способны на свободу, выбор и сознательное осознавание, и стремился использовать этот свободный выбор для изменения привычек. Он стремился полностью уйти от автоматизма, открывая другие способы действия, приводящие к более глубокой релаксации, увеличению спонтанности, скорости обучения, легкости, грации, роста и жизненной силы.

Более всеобъемлющая психология будущего поможет нам лучше понять, когда следует использовать классический бихевиористский подход, а когда – подход, основанный на осознавании, поскольку они оба работают, но в разных ситуациях. Это особенно важно знать именно потому, что, застревая в своих привычках, мы нередко действуем бездумно и автоматически. Но действительно ли это происходит потому, что мы машины, или же просто мы часто находимся в некотором подобии транса, не обращая внимания на то, что мы делаем? Без должного осознавания мы действительно можем начать вести себя как машина, которая порой не может выключиться тогда, когда должна это сделать. Однако этот факт не превращает нас в машины. Ни одна настоящая машина не знает и не думает, что она машина. И с этой точки зрения осознанность и самоосознавание играют важную роль. Можем ли мы теперь согласиться с тем, что хотя бы это является очевидным?

– Норман Дойдж, доктор медицины, Торонто, Канада, 2018 г.

Ссылки на литературу:

Норман Дойдж. «Мозг, исцеляющий себя. Реальные истории людей, которые победили болезни, преобразили свой мозг и обнаружили способности, о которых не подозревали»^[2]

Фельденкрайз М. «Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению^[3]

Предисловие к первому изданию

Удовлетворены ли вы своей осанкой? Довольны ли своим дыханием? А своей жизнью в целом? Есть ли у вас ощущение, что вы сделали все возможное, чтобы реализовать унаследованный вами потенциал? Научились ли вы делать то, что хотите, именно так, как вы хотите? Страдаете ли вы от хронических болей? Сожалеете ли о том, что не можете делать то, что вам хотелось бы делать? Я уверен, что в глубине души вы хотели бы не принимать желаемое за действительное, а жить именно так, как хотите. И главным препятствием на пути к этому является неосведомленность – научная, личная и культурная. Если мы не знаем, что именно мы делаем, мы не можем делать то, что хотим. Я провел около сорока лет, сначала обучаясь тому, чтобы понимать, как я делаю те или иные вещи, а затем обучая других учиться учиться, чтобы в итоге они могли воздать должное самим себе. Я считаю, что познание себя – это самое важное из того, что человек может для себя сделать. Как можно познать себя? Научившись действовать не так, как должно, а так, как нужно. Нам очень трудно отделить то, что мы должны делать с собой, от того, что мы хотели бы делать.

Независимо от поколения, люди в большинстве своем перестают расти при наступлении половой зрелости, с того момента, когда их считают взрослыми и когда они сами ощущают себя взрослыми. После этого преобладающая часть приобретаемых навыков связана с тем, что важно с социальной точки зрения, а личная эволюция и развитие имеют в основном случайный характер. Чаще всего мы изучаем ту или иную профессию из-за наличия такой возможности, а не в результате непрерывного генетического развития и роста. Лишь творчески настроенные люди – будь то сапожники, музыканты, художники, скульпторы, актеры, танцоры и некоторые ученые – продолжают и дальше расти как в личном, так и в профессиональном и социальном плане. Другие растут преимущественно в социальном и профессиональном плане, и при этом остаются подростками или детьми с эмоциональной и чувственной точек зрения, что, в том числе, отражается в задержке развития их двигательных функций. У них ухудшается осанка и постепенно исключается из репертуара ряд движений и действий, таких как, например, прыжки, кувырки и скручивания (в любом порядке). Подобное исключение, в свою очередь, приводит к тому, что спустя короткое время выполнение этих действий становится для них невозможным.

Люди, занимающиеся искусством, посредством искусства продолжают совершенствовать, дифференцировать и варьировать свои двигательные навыки до самой старости. Они продолжают расти, постепенно достигая результатов, соответствующих их намерениям. Очевидно, что художники встречаются на всех поприщах, но, к сожалению, их крайне мало среди рядовых людей.

Чтение этой книги может помочь вам пойти по более счастливой тропинке, ведущей к вашей индивидуальности, а не по шоссе, на котором вы обычно оказываетесь. Здесь нет никакого намерения вас исправлять. И ваша, и моя беда в том, что мы пытаемся вести себя правильно, так, как следует, ценой подавления – с нашего же согласия – своей индивидуальности. В результате мы настолько плохо знаем, чего мы хотим, что искренне верим, будто то, что мы делаем, действительно является тем, что мы хотели бы делать; более того, раздражающий статус-кво становится для нас более привлекательным, нежели чем то, во что мы верим или чего хотим. Очевидное решение – направить внимание не на то, что мы делаем, а на то, как мы это делаем. Именно «как» является отличительной чертой нашей индивидуальности; это исследование самого процесса действия. Если мы посмотрим на то, как мы делаем те или иные вещи, мы можем найти альтернативный способ того, как это можно делать, тем самым приобретая некоторую свободу выбора. В то время как, если у нас нет альтернативы, у нас вообще нет выбора. Мы, конечно, можем обманывать себя тем, что выбрали уникальный способ выполнения тех или иных действий, в то время как в действительности он является всего лишь необходимостью, вызванной отсутствием альтернатив.

Не так просто понять, как в решении вашей задачи вам может помочь книга или что-то еще. Мыслительный процесс может будоражить, однако даже сама необходимость облечь мысли в слова может стать камнем преткновения. Говорить – это далеко не то же самое, что думать (хотя иногда так оно и есть). В любом случае, давайте попробуем. Я наслаждаюсь вашей компанией и очень надеюсь, что вы насладитесь моей.

Это четвертая из написанных мной книг на данную тему на английском языке. Она была создана по просьбе Питера Майера и в ответ на обращение моих студентов написать работу, в которой кратко изложены четыре года преподавания, которое я проводил в период летних каникул, результатом которых стал их выпускной и создание Гильдии Фельденкрайза в Сан-Франциско. Большую часть содержащегося в этой книге материала нельзя найти в моих прежних публикациях: он абсолютно новый, лишь автор стал старше.

ул. Нахмани, 49

Тель-Авив

Предисловие

Читателю

Эта книга посвящена тем простым, фундаментальным понятиям нашей повседневной жизни, которые в силу привычки становятся неуловимыми. Очевидно, что установка «Время – деньги» хорошо подходит для бизнеса или работы. При этом совсем не очевидно, что, например, в любви та же самая установка становится причиной глубокого несчастья. Мы часто совершаем ошибки. Мы переносим присущие нашему разуму установки с одного вида деятельности на другой, в результате чего наша жизнь не является такой, какой она могла бы быть.

Романтика – это, конечно, хорошо. Романтическая любовь сама по себе очаровательна, но не в том случае, когда один партнер настроен на деньги, а другой – романтичен. Рано или поздно такая пара окажется в кабинете у психиатра или в суде.

Многие проблемные отношения возникают из-за непреднамеренного переноса, казалось бы, хороших привычек мышления в те области, где они неприменимы. Мы ведем себя так, будто хорошие привычки являются хорошими при любых обстоятельствах. Мы думаем или, скорее, чувствуем, что нам не стоит утруждать себя попытками изменить свое поведение. Не столь очевидно, что порой хорошие привычки могут сделать нас несчастными. Это неуловимая истина. И все же привычное отсутствие свободного выбора нередко, и даже, как правило, становится губительным.

Если вы столкнетесь с чем-то явно новым для себя, хотя бы по своей форме, пожалуйста, остановитесь на мгновение и загляните внутрь себя. Выработка новых альтернатив помогает нам становиться сильнее и мудрее. Мой редактор говорит мне, что я должен освободить читателей от необходимости думать и смотреть внутрь себя. Уверен, она знает, что нравится среднестатистическому читателю. Я и сам не люблю предварительно переваренную пищу. Поэтому для вас, читатель, я добавил в начало и в конец каждой главы краткое введение и краткое резюме; это облегчит вам процесс усвоения и поможет легче превратить неуловимое в более очевидное.

Введение

Я известен благодаря тем положительным эффектам, которые создают практики «Функциональная интеграция» и «Осознавание через движение». В обеих этих техниках я использую все то, чему я научился, для улучшения здоровья, настроения и способности преодолевать трудности, боль и тревогу у людей, которые обращаются ко мне за помощью.

В возрасте 25 лет, играя в футбол левым защитником, я сильно повредил левое колено и несколько месяцев не мог нормально ходить. В те дни операция на колене не являлась столь обыденной операцией, какой она является сегодня. Я научился функционировать с таким коленом, и это убедило меня в необходимости сделать нечто большее. Нет никаких сомнений в том, что в будущем наши знания в этой области будут более обширными; однако при условии наличия хорошей теоретической базы даже многое из того, что мы знаем сейчас, может быть полезным и применимым на практике.

Я постарался написать лишь то, что вам может понадобиться для понимания того, как работают мои техники. Я намеренно избегал ответа на вопрос зачем. Я умею жить и пользоваться электричеством, но я сталкиваюсь с невероятными трудностями, если мне нужно ответить, зачем я живу и зачем существует электричество. В межличностных отношениях вопросы зачем и как не имеют такого отчетливого разграничения и используются без разбора. Когда же речь заходит о науке, здесь мы лишь знаем ответ на вопрос как.

Я родился в маленьком русском городке Барановичи, и во времена издания Декларации Бальфура^[4], когда мне было четырнадцать, я самостоятельно отправился в Палестину, являвшуюся подмандатной территорией Великобритании. Там в течение нескольких лет я проработал в качестве подсобного рабочего. В возрасте двадцати трех лет я поступил в университет. Я изучал математику, а затем пять лет работал в топографическом управлении, используя математические вычисления для создания карт. Я накопил достаточно денег, чтобы поехать в Париж, где получил степень инженера в области механики и электричества, а затем отправился в Сорбонну, чтобы получить докторскую степень. В Сорбонне я был прикомандирован к лаборатории Жолио-Кюри, который впоследствии получил Нобелевскую премию. В тот же период я познакомился с профессором Кано, создателем дзюдо, и с его помощью, а также с помощью со стороны его учеников Ётаро Сугимуры (6-й дан), посла Японии, и Каваиси я получил черный пояс по дзюдо. Я создал первый клуб дзюдо во Франции; сегодня он насчитывает почти миллион участников. После вторжения немцев во Францию во время Второй мировой войны я бежал в Англию и до конца войны работал научным сотрудником в противолодочном учреждении Научно-технического объединения Британского адмиралтейства. Я состоял в додзё Budokwai в Лондоне, прежде чем наконец вернулся в Израиль, где стал первым директором департамента электроники министерства обороны Израиля.

Примерно в возрасте пятидесяти лет, после написания книги «Тело и зрелое поведение», впервые опубликованной в Англии в 1949 году Рутледжем и Кеганом Полом, я познакомился со многими людьми, которые думали, что я обладаю какими-то экстраординарными способностями, которые, возможно, могли бы им помочь. Книга «Тело и зрелое поведение» представляла собой изложение новейших научных знаний того времени, которые и привели меня к моей практике. Мои взгляды на тревогу и падения, а также на важность вестибулярной ветви восьмого черепного нерва теперь являются почти общепринятыми. Постепенно, в ответ на потребности других людей я создал техники «Функциональная интеграция» и «Осознавание через движение» и впоследствии обучал им людей примерно в десяти странах. В ходе этого процесса, который являлся одновременно и помощью, и обучением, мне выпала честь через прикосновение и движение исследовать больше человеческих голов, чем я осмелюсь произнести вслух. Ко мне приходили представители всех слоев общества, рас, культур и религий, причем самых разных возрастов. Самым младшим из них был пятинедельный ребенок, шею которого повредили щипцами во время родов, а самым старшим – канадец в возрасте 97 лет, которого ударило током, в результате чего он оставался парализованным более тридцати лет.

Кроме того, у меня также была возможность поработать с представителями самых разных видов деятельности. Все эти детали не имеют большого значения и лишь демонстрируют, что основной и реальной целью моего обучения является практическая эффективность моих действий. Я все еще продолжаю учиться, читаю и рецензирую по несколько книг в месяц, несмотря на многочисленные обязательства и путешествия. Некоторых авторов я хотел бы порекомендовать к прочтению и вам – многие из них бесценны: Жак Моно, Шрёдингер, Дж. З. Янг, Конрад Лоренц, Милтон Эриксон. Все они рассуждают на тему философии, семантики и эволюции, при этом демонстрируя понимание и знание психофизического мира, что является весьма поучительным и интересным.

Я прикасаюсь руками, и я проделывал это со многими тысячами людей – белыми, монголоидами, негроидами и представителями любой другой человеческой расы. Это прикосновение и манипуляции с живыми человеческими телами позволяют мне претворять в жизнь ту науку, которой эти превосходные писатели учат в своих книгах. Вероятно, они и сами не подозревают, насколько полезны их знания, если их перевести на невербальный язык рук, то есть в «Функциональную интеграцию», и вербально оформленные уроки «Осознавания через движение».

Я предполагаю – и считаю, что прав, – что сенсорные стимулы ближе к нашему бессознательному, подсознательному или автономному функционированию, чем к любому сознательному пониманию. На сенсорном уровне коммуникация с бессознательным в большей степени происходит напрямую, благодаря чему она является более эффективной и менее искаженной, нежели на вербальном уровне. Слова, как кто-то сказал, в большей степени нужны для того, чтобы скрывать наши намерения, а не для их выражения. Но я никогда не встречал человека или животного, не способного отличить дружеское прикосновение от злого. Прикосновение, даже если оно недружественное лишь в мыслях, сделает того, к кому прикасаются, жестким, беспокойным, ожидающим худшего и, следовательно, невосприимчивым к такому прикосновению. Через прикосновение оба человека – и тот, кто касается, и тот, кого касаются, – могут создать новый ансамбль: два тела, соединенные двумя руками и кистями, образуют новое единство. Эти руки одновременно и чувствуют, и направляют. И осязаемый, и осязающий чувствуют то, что они ощущают через соединяющие их руки, даже если при этом они не понимают, что именно делается. Человек, к которому прикасаются, осознает, что чувствует прикасающийся, и, сам того не понимая, изменяет свою конфигурацию, чтобы соответствовать тому, что, как он чувствует, от него хотят. Прикасаясь к человеку, я ничего не ищу – я лишь чувствую то, что ему нужно (независимо от того, знает он об этом или нет) и что я могу сделать в данный момент, чтобы этому человеку стало лучше.

Важно понимать, что я имею в виду под «лучше» и «более человечно». Эти, казалось бы, простые слова не для всех нас означают одно и то же. Например, те вещи, которые не может делать человек с ограниченными возможностями, имеют для него иное значение, нежели чем для здорового человека. Я помню мальчика тринадцати лет, которого привела ко мне его мать. Во время родов на свет сначала появилась его правая рука, а не голова, как это обычно происходит. Ему не повезло, и неопытный врач, или кто бы это ни был, вытащил его за эту торчащую руку. Это привело к перелому правой ключицы, что само по себе в таком возрасте не так серьезно, если бы при этом не было повреждено плечевое сплетение^[5]. В результате рука была парализована и беспомощно висела, несмотря на то что мать водила его ко всем возможным специалистам. Возможно, я расскажу вам позже, как в итоге он научился водить машину, стал отцом здоровых детей и профессором механики.

Когда мальчик начал доверять мне, он со слезами на глазах сказал мне то, о чем никто никогда бы даже и не подумал – во всяком случае, меня это очень удивило: он пожаловался, что, несмотря на все его провокации, никто никогда не бил его в школе. Что бы он ни делал, его одноклассники не прикасались к нему, так как учителя и родители внушали им, что ему нельзя причинять вред. Он был несчастен, потому что никогда не имел удовольствия быть избитым. Подумайте теперь, что значило для этого мальчика «лучше» и «более человечно». Ни его мать, ни кто-либо другой понятия не имели, что ему было нужно. Когда я к нему прикоснулся, он ощутил себя со мной единым целым и почувствовал, что я знаю, что он несчастен, и что я не испытываю какой-либо жалости. В этот момент он мог сказать мне то, чего не мог сказать никому другому. Это была невербальная ситуация, поскольку я ничего не спрашивал. Что случилось, что заставило его заплакать, а потом заговорить со мной?

Ко мне из Парижа привезли пятнадцатилетнюю девочку с церебральным параличом. Ее мать была директором лицея и не могла уехать, поэтому ее привез отец, и в Тель-Авиве с ней осталась бабушка. Эта девочка тоже удивила меня, потому что хотела быть танцовщицей; это при том, что она даже не могла поставить пятки на пол и согнуть колени, которые при каждом шаге сталкивались друг с другом. Если вы когда-либо видели человека с тяжелой формой церебрального паралича, вы можете представить себе ее руки, позвоночник и походку. Никто в здравом уме не мог даже подумать, что она настолько не осознает свое состояние, что имеет такое представление о себе. Моя работа, не более и не менее, заключалась в том, чтобы помочь ей стать тем, кем она хотела, и несколько лет спустя она поступила в танцевальный класс в Париже. Я хотел бы, чтобы вы подумали о том, что было бы «лучше» и «человечнее» для этой девочки. Она была сообразительной девочкой и считалась лучшей в классе вплоть до поступления в университет, и я обещаю себе найти ее в следующий раз, когда буду в Париже.

Надеюсь, вы не поспешите сделать вывод, что я занимаюсь исключительно калеками. Для меня все они просто люди, которые ищут помощи, чтобы стать лучше и человечнее. Многие врачи, актеры, дирижеры оркестра, спортсмены, инженеры, психиатры, архитекторы, домохозяйки – все, кем мы можем быть, – чувствуют, что правильно так или иначе быть лучше и человечнее.

На самом деле, если бы у нормальных интеллигентных людей было больше мудрости, я бы уделял им все свое внимание. Их развитие изменило бы жизнь в целом. Когда я впервые начал работать с такими людьми, среди них были профессор Дж. Д. Бернал, человек почти универсальной культуры; лорд Бойд Орр, профессор медицины и первый президент Всемирной организации здравоохранения; профессор Аарон Кацир, директор Института Вейцмана; и Давид Бен-Гурион, основатель Государства Израиль, – все они выдающиеся люди, известные, успешные и социально интегрированные. Дж. Дж. Кроутер, который был тогда секретарем Британского Совета, услышав, как Бернал хвалит мою работу, воскликнул: «Помимо него, есть, вероятно, всего лишь три таких мозга, так что вы едва ли найдете их в большом количестве». Оказывается, социально успешные, очень умные, важные, творческие люди могут совсем не уделять времени своему личностному росту. Они считают, что вся их жизнь – это их работа, и при этом слишком часто игнорируют себя. Такие люди воспринимают меня всерьез только тогда, когда они так или иначе выведены из строя. Несмотря на это, я достучался до тысяч из них через их несчастья. Грустно признавать, что, только помогая калекам, я смог научиться помогать и нормальным людям. К счастью, это обобщение не всегда оказывалось верным.

Я считаю, что для меня так же важно поделиться с вами некоторыми своими мыслями и переживаниями, как и для вас – понять их. Они могут помочь вам улучшить свой жизненный опыт так же, как они помогли мне. Вы можете научиться делать свою жизнь такой, какой вы хотите ее видеть; это поможет сделать ваши мечты более конкретными, и, как знать, возможно, они даже сбудутся.

Когда я пишу, я осознаю лишь некоторые части своего тела и лишь некоторые свои действия. Вы, читая, в равной степени осознаете только некоторые части себя и некоторые составляющие своего действия. В нас обоих кипит колоссальная активность, гораздо большая, чем мы способны понять или осознать. Эта активность определяется тем, чему мы научились за всю нашу жизнь, от ее начала до настоящего момента. Наши действия во многом зависят от нашей наследственности, от того, через что нам пришлось пройти в жизни, от образа, который мы сформировали о себе, от физического, культурного и социального окружения, в котором мы выросли и в котором живем сейчас. Эта активность – в моем случае письмо, в вашем – чтение – по большей части автономна, часть ее процессов можно назвать бессознательными, а часть – преднамеренными. Пока я пишу, моя сознательная преднамеренная деятельность кажется единственным, что меня волнует. Я лишь изредка обращаю внимание на свою орфографию и поток слов. Я чувствую, что подбираю слова к своим мыслям. Слова имеют немного разные значения, а я хочу выражать свои мысли предельно ясно. И все же я не уверен, что подбираю те слова, которые подойдут вам; и что ваше понимание слов «автономный», «бессознательный» или «сознательный» соответствует тому, что я намереваюсь вам передать.

Я много лет работаю с людьми, которые обращаются ко мне за помощью. Одни жалуются на физическую боль, другие – на душевные страдания, и лишь немногие говорят об эмоциональных проблемах. Мне трудно объяснить своим последователям, что я не терапевт и что мои прикосновения к человеку руками не имеют терапевтической или исцеляющей ценности, хотя и помогают людям. Я думаю, что это правильнее всего было бы назвать обучением, но мало кто с этим согласится. То, чем я занимаюсь, не похоже на преподавание в его нынешнем понимании: я делаю акцент на самом процессе обучения, а не на методике преподавания. После каждого занятия у моих учеников меняется состояние: они чувствуют себя выше, легче, дышат свободнее. Нередко они протирают глаза, как будто только что проснулись от крепкого и освежающего сна. В большинстве случаев они говорят, что расслабились. Боль всегда уменьшается, а часто и вовсе проходит. Кроме того, почти всегда исчезают морщины на лице, глаза становятся ярче и больше, а голос становится более глубоким и звучным. Ученик вновь становится молодым.

Как можно вызвать подобные изменения в настроении и осанке, просто прикасаясь, пусть и умело, к телу другого человека? Мои ученики^[6] пытаются убедить меня, что я обладаю исцеляющим прикосновением. Однако я научил делать то же, что делаю я сам, студентов в Израиле, Соединенных Штатах и других странах, так что теперь все они обладают «исцеляющими руками». Я не проводил какого-то специального отбора, но каждый из них имеет хорошее классическое образование, желание помогать другим и обладает способностью учиться. Вначале, для того чтобы объяснить своим студентам, что же происходит между мной и моими клиентами (я использую слово «клиенты», чтобы не смущать вас, хотя на самом деле они ученики, но не студенты), я рассказываю им следующую историю. Представьте себе танцевальную вечеринку, на которой присутствует мужчина, который никогда не танцует по ему одному известным причинам. Он всегда отклоняет все приглашения потанцевать, объясняя это своим неумением. Однако одной женщине этот мужчина приглянулся настолько, что она уговорила его выйти на паркет. Двигаясь сама, она каким-то образом умудряется заставить двигаться и его. Танец не настолько сложный, и после нескольких неловких моментов, когда его слух подсказывает ему, что все дело в музыке, он осознает, что ее движения ритмичны. Тем не менее он испытывает облегчение, когда танец прекращается и он может вернуться на свое место и снова дышать спокойно. В конце вечера он обнаруживает, что может легче следовать за ее движениями и шагами и даже не наступать ей на ноги. Призадумавшись, он понимает, что, похоже, он «выступил» не так уж и плохо, хотя и знает, что все еще не умеет танцевать.

Посетив вторую вечеринку, он достигает определенного прогресса, которого достаточно для того, чтобы поколебать его убежденность в том, что танцы не для него. На следующей вечеринке, обнаружив женщину, которая так же, как и он сам, сидит в одиночестве, он уже предлагает ей потанцевать, продолжая при этом протестовать, что он не особо хорош. С тех пор он танцует, уже не начиная диалог с извинений.