Стасик

Стасик вздохнул: «козёл» – это справедливо, ласково даже, можно сказать. Не поспоришь. Вспомнил:

– Тётя Варя сильно за шарф ругала?

– Вообще не ругала. «Да провались он, этот шарф, – сказала. – Хорошо, что так всё закончилось». Больше себя ругала, что мне его навязала в поход. Так что всё нормально. Зря ты это там затеял.

– Сам понимаю, что зря. Кто ж знал.

Тут в палату буквально влетела мама Стасика в накинутом на плечи белом халате:

– Здравствуй, Игорь. Ты извини, мы сейчас к папе пойдём. Вставай, Стасик, одевайся быстренько. Нам на полчаса разрешили. А ты домой, марш-марш.

– Здравствуйте, тётя Лена, – вежливо встал Игорёк. – Я и так уже собирался. Привет дяде Саше и выздоровления быстрого.

Ободряюще махнул другу рукой и скрылся за дверями больничной палаты.

Стасик натягивал штаны, не очень понимая, куда они сейчас, почему быстро и как это возможно, если у него постельный режим.

– Я договорилась, – успокоила мама. – Готов? Всё, пошли. Нам в другой корпус.

Они спустились по лестнице на первый этаж, потом по ещё одной прошли в подвальный коридор, вдоль стен которого стояли ряды больничных каталок, вышли к лифту с широкими металлическими дверями. Через какое-то время двери открылись, большая круглая бабушка задвинула за ними железную решётку, спросила: «Куда?» Мама ответила: «В кардиологию». Лифтёрша ткнула в кнопку с цифрой «6», и вскоре они вышли в широкий вестибюль, свернули в коридор, над которым горела надпись «Кардиологическое отделение». «Мы в двенадцатую палату, Валентин Степанович разрешил», – торопливо сообщила мама сидящей на посту медсестре, и они прошли к двери с табличкой «Палата интенсивной терапии». За дверью оказалась светлая комната с двумя высокими кроватями с рычажками и кнопками. Одна была аккуратно заправлена, а на другой полулежал-полусидел папа в прозрачной пластиковой маске, закрывающей рот и нос. Увидел их, обрадовался, снял маску:

– Здравствуй, Стасик. И ничего, и не такой уж он сильно худой, как ты говорила. Нормальный. Ну, проходите, проходите, садитесь прямо на кровать.

К руке папы тянулась трубка от такого же пластикового пакета с жидкостью, из какого капал лечебный раствор в вену Стасику в вертолёте.

– Глюкоза? – спросил он понимающим сочувственным тоном.

– Наверное, не знаю, – беспечно отмахнулся папа. – Ну, рассказывай, как ты умудрился в том лесу заблудиться. За шарфом Игоря пошёл, мы правильно догадались?

Стасик пожал плечами: «Ну вот так, сам не знаю как». И кивнул, вздохнув: «Ага, за шарфом». Мама вмешалась:

– Потом он тебе всё расскажет. Нам буквально десять минут завотделением позволил с тобой тут. Лучше скажи, оперировать собираются? Может, мне всё-таки позвонить Арону Моисеевичу?

– Не будут, звонить не надо, – с нажимом ответил папа. – Подожди, мы хоть в общих чертах. Костры разводил, спички в НЗ пригодились? Я, знаешь, готов был молиться там, чтобы дождь не полил. Повезло, что тёплая погода установилась. Страшно было? Сильно голодал? Грибы правильные собирал?

– Там ручей такой глубокий был, – начал было Стасик долгий рассказ, но в двери показался строгий доктор, показал маме на циферблат наручных часов, покачал головой: «Без лишних эмоций, я же предупреждал».

– Мы сейчас, мы всё уже, – успокаивающе заторопилась мама. Доктор ушёл. – Ладно, дома наговоритесь. Посмотрели друг на друга – и будьте довольны. Один другого краше.

– А ты почему здесь? – решился наконец прояснить непонятное Стасик.

– Ты не сказала? – поглядел на маму папа, та покачала головой. – Сердце прихватило, брат, на третью ночь поисков. Инфаркт, говорят, был. Но сам видишь, уже как новенький тут лежу, кислородом вот балуюсь. Хочешь подышать?

Папа протянул Стасику пластиковую маску, но в палату вновь вернулся суровый доктор, строго-вопросительно посмотрел на маму.

– Уходим, уходим, – поднялась мама, взяла Стасика за руку.

– Всё будет отлично, старик, – пообещал им в спину папа. – Мы на следующий год в «троечку» с тобой пойдём. Есть у меня на примете хорошая речка.

Мама резко остановилась в дверях, обернулась:

– Никаких больше вам ни «двоечек», ни «троечек»! А байдарку эту несчастную продадим. И дачу купим, там развлекаться будете, как все нормальные люди.

Доктор кивнул, показал маме большой палец и отмахнул им кистью руки: кыш, мол, кыш отсюда. И они ушли.

* * *

Стасика выписали из больницы через два дня, папу через две недели. А к осени родители купили дачу, как мама и грозилась.

Глава 3. Пиво

«Жигулёвское» с малиной придумал Игорь. Он принёс в беседку пол-ковша спелых крупных ягод, бросал их в кружку с пивом, пил и нахваливал своё гастрономическое изобретение, не подозревая, что бельгийские пивовары догадались использовать в слабоалкогольном пенном напитке фруктово-ягодные аттрактанты ещё в прошлом веке, если не раньше. В десятом классе этого не проходили, а что будет в следующем, одиннадцатом, – бог весть, не для того же они собрались на Стасиковой даче, чтобы вспоминать на последних летних каникулах школу или, как ожидается теперь по новому распоряжению, гимназию.

Стасик с Витей тоже сыпанули себе в пиво малины, качественного улучшения вкуса не заметили, но так было интереснее, можно осенью в классе похвастаться – да хоть той же Вике Стрельцовой, которую сюда с ними родители не отпустили. Витька вон до сих пор расстроенный сидит, хмуро болтает веточкой в кружке красные ягоды.

– Завязывай, Витёк, – похоже, Игорян тоже уловил причину расстроенных чувств приятеля. – В следующий раз поедет. Ничего, бывает.

Витька дёрнул плечом, отмолчался.

– Да и так хорошо, – решил сменить тему Стасик. – Пошли, картошки копнём, ночью в костре запекать.

С двух кустов набрали дюжину мелких, ещё не набравших веса летних клубней в тонкой светлой кожуре. Отнесли к кострищу, которое родители Стаса обложили вкруг камнями в память о туристической пожарной безопасности. Из тех же соображений Стасик набрал из колодца ведро воды, поставил рядом. Игорь с Витей доставили от поленницы две охапки берёзовых дров. Вечер только начал удлинять тени от окружающих дачных крыш садового товарищества «Энергетик-3», костёр разводить было рано, и подростки вернулись в беседку. Открыли не успевшую нагреться новую полторашку, налили по кружке свежего пива, малину уже добавлять не стали.

– Может, сигарет сходим купим? – зачем-то предложил Игорь. – Всё равно делать нечего.

– Да ну их, – отверг предложение Стасик. – До ларька три остановки идти. Ты как, Витёк?

Витёк пожал плечами, неопределённо мотнул головой. Ларёк с пивом и сигаретами находился на привокзальной площади посёлка Клёпово, плотно окружённого большим дачным массивом, который так и назывался у горожан – «Клёповские дачи». По ним летом ходил из города круговым маршрутом автобус 132-го номера, но можно было доехать на электричке, как и сделали приятели, закупившись по ходу в Клёпово «жигулёвским» и вяленой рыбой. Пока несли шесть литров до участка, намаялись. Курить они пробовали первый раз на даче ещё прошлым летом, но никто не втянулся, не понравилось, так что поход в посёлок никому не показался увлекательным делом. Да и пиво расслабляло, уже хотелось болтать под тенистой крышей о всяком важном, а не тащиться не пойми куда и не пойми зачем.

– В ларьках пиво новое чешское появилось, видели? – повернул тему другим боком Игорь.

– Вкусное? – поинтересовался Стасик.

– Нормальное, не в этом дело, – подкрутил интригу Игорёк.

– А в чём тогда?

– В этикетке. Там такой значок специальный, если его стереть монеткой, то под ним фото девки без ничего.

– В смысле, без ничего? – заинтересовался и Витёк.

– В том самом. Голая. Вообще.

– Да ладно?

– Точно вам говорю, сам видел.

– Так может и правда тогда в Клёпово? – воодушевился Стас. – Как пиво называется?

– Забыл. Но там такого не было, я специально посмотрел, когда «жигулёвское» покупали.

– Ладно тогда. В городе найдём, покажешь. Дорогое?

– Что-то около сотни.

– Блин, кусается, – расстроился Стасик.

– Да ладно тебе, – не согласился Витька, которому легко не соглашаться, у него отец зампредседателя комиссии по приватизации. – Оно вчера, может, пятьдесят стоило, а завтра в город вернёмся – уже сто пятьдесят. Цены смотри как скачут, тут вообще ничего не поймёшь с этой инфляцией. Мне дома на карманные расходы уже по сто рублей выдавать стали. Наберём на такую экзотику. И как они там на этикетках? Ну, вот здесь.

Витёк показал круговыми движениями ладоней, где здесь.

– Как в «Эммануэль», – подтвердил Игорь. – Или даже как у Стрельцовой.

– Ты прямо видел, как там у Стрельцовой, – опять скислился Витёк.

– Никто не видел, – согласился знаток новейших пивных этикеток. – Но и так заметно, красоту не спрячешь. Вы поругались с ней опять, что ли?

Витя почесал свою светлую лохматую шевелюру и разлил по кружкам остатки из полторашки. Две пустые пластиковые бутылки с родной этикеткой «жигулевского» без всяких новомодных просветительских технологий уже стояли под столом. Кивнул и рассказал невыносимо грустное.

Похоже, Вика его всё-таки не любит, хоть они и дружат с четвёртого класса, а знакомы так вообще с детского сада. И то, что поцеловались два раза – на Новый год и в апреле, – совсем ничего для неё не значит. Витёк предложил ей сходить в ночной клуб «Шекспир», открывшийся недавно на Набережной и быстро ставший культовым танцевальным местом взамен вчерашних дискотек, но Вика сказала, что он ещё маленький и её с ним туда не пустят. Ну да, он ниже Вики на полголовы, но все же знают, что процесс полового созревания быстрее происходит у особей женского пола, чем у мужского, и что через год Витька вырастет со Стаса или даже с Игоря. Это же не повод отказывать ему в нетактичной форме. Но он тогда смиренно принял нанесённое оскорбление, потому что знал, что Вика не со зла, а просто по обычной взбалмошности своего характера. Потому что верил, что всё равно у них в итоге всё будет хорошо: через пару лет поженятся, проживут вместе долгую счастливую жизнь и когда-нибудь потом умрут в один день. Но когда вчера встретил её в Нижнем гастрономе и предложил поехать на дачу Стасика, Вика сказала, что сейчас она купит молоко и потом им нужно будет серьёзно поговорить. Витя подождал её на скамейке в соседнем парке, понимая, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет, даже уйти хотел, но сообразил, что это трусость и лучше горькая правда, чем сладкая ложь. И Вика пришла, села рядом, молчала, а потом сказала, что он очень хороший и что она его знает тысячу лет, но именно сейчас им необходимо взять паузу в отношениях. Потому что она ему благодарна за всё минувшее, но они уже не дети и должны быть ответственны за свои решения, которые вовсе не обязаны определять их дальнейшую жизнь – не факт, что вместе, а не по отдельности. И даже скорее по отдельности, чем вместе. И потому пусть он не обижается, а пока отойдёт в сторону и подождёт, потому что Вике тоже сейчас непросто и у неё тоже есть свои причины для глубоких душевных волнений. И ещё кое-что сказала, но про это он говорить не станет, потому что дал Вике честное слово. Вот так, вот и вся любовь.

– И на дачу она сама не захотела, а никакие не родители её не пустили, – подвёл черту грубый, но сметливый Игорь Смирнов.

Витька кивнул.

– Да это она так, минутное настроение, – высказал осторожный оптимизм Стасик. – Она же не отказалась от тебя, просто предложила подождать немного. А может, это «немного» уже сегодня закончилось? Или завтра.

– Не закончилось и не закончится, – упрямо мотнул головой Витя. – Тебе не понять, ты тупой в этом направлении. Но тебя это не портит. Ладно, где у нас ещё пиво?

Стасик сходил до колодца, поднял ведро, в котором охлаждались последние три литра «жигулёвского».

Потом они спорили, кто талантливее: Титов или Черенков, строили планы на рыбалку, разбирались, какой вуз лучше (Игорь собирался в медицинский, Витёк в военное училище, а Стасик никуда не собирался, потому что вообще об этом не думал). Затем вспомнили про идею запечь картошку, пошли к костровищу уже не вполне трезвыми ногами. И пока Игорян путано возился с берестой и спичками, Витька неожиданно признался сидящему рядом на лавке Стасу:

– Завидую я тебе.

– С хрена ли? – удивился Стасик.

– А ты ничего никогда вокруг себя не замечаешь. И не любишь никого.

– Как это не люблю? Родителей люблю. Вас вот, дураков.

– Ладно, неважно.

– Чего это, неважно? Начал, так договаривай.

– Да ничего я не начинал. Просто болит вот тут и всё время хочется о ней говорить.

– О Стрельцовой?

Витька молча смотрел, как из-за спины Игоря поднимается дымок загорающегося костра. На небе проявлялись первые бледные звёзды. Наконец вздохнул:

– Ничего не могу с собой поделать. Знаешь, какая тоска сейчас? Ничего ты не знаешь.

Игорь поднялся от костра, с гордостью сообщил:

– Всё, готово. Где тут у вас картошка?

– Рано картошку, сгорит, её в золе запекать нужно, – напомнил Стасик. – Я скоро.

И пошёл к дверной калитке, оставив за спиной дачу, костёр, друзей и это, как его, счастливое детство.

* * *

Маленький дощатый вокзал пригородной станции Клёпово тускло освещался одиноким фонарём на столбе, столь же одиноким и печальным, как сегодняшний Витька. Не менее грустно выглядел и телефон-автомат у входа. И вообще, всё вокруг напоминало о грубом несовершенстве этого странного мира, который был создан, как подсказывало сегодняшнее Стасиково сознание, для добра и радости. И любви, конечно. Что же это за жизнь такая без любви? Подите и спросите о ней у Витьки. Подите и спросите. Плохая это жизнь, невыносимая. Уж он-то знает.

Монетка провалилась в щель автомата вместе с появлением в трубке женского голоса.

– Здравствуйте, тётя Света, – сказал в трубку Стасик. – Вику пригласите, пожалуйста… Нет, не из дома. Я на даче, завтра домой вернусь… Есть два лишних билета в драмтеатр на «Современник», в воскресенье?.. Хорошо, обязательно маме передам. И привет передам, спасибо… Вика, привет… Да отлично мы здесь. Пива набрали, картошку в костре запекаем… Чего завидовать, ехать надо было, звали же… Как кто? Витёк тебя звал. А мне-то чего звать, если он уже… Ну, нормально. Нормальный голос, мы и взяли-то по два литра «жигулёвского» на каждого. А Игорь рассказал, что сейчас пиво появилось чешское в бутылках, с такой, знаешь, этикеткой. Ладно, это неважно… Что тогда мне важно?.. Нет, и тебя услышать тоже хотел, но тут, знаешь, Отчалов, он… Как, говоришь, называется, «Основной инстинкт»? Нет, не видел. Ладно, посмотрим… Я про Витьку Отчалова с тобой хотел… Нет, Велигжанской нет тут… Никто её не звал, зачем она нам сдалась, мы сами, втроём… Она? На меня? Да ладно тебе… Да не видел я твою Ирку Велигжанскую с мая, как на каникулы ушли… Тем более. Подожди, мне с тобой про Витю нужно… Ну, он мой друг, он рассказал… Да почему трепло-то?.. Ну, подожди, давай спокойно… Вот и слушай тогда. Вы же с ним с детского сада, вы такие, когда вместе… Ну, какие такие? Хорошие вы, не знаю, даже когда ругаетесь. И смотреть на вас хорошо. Как это, идеальная пара, да? Ну вот так мы вас видим… С Игорем, да. И он так же думает… Зря ты Отчалова сейчас так вот, Вика. Он без тебя совсем не может, правда. Если Витька что-то не так сказал или там сделал – ты прости его, дурака. Он точно не со зла, он просто тебя любит, очень любит. Он жить без тебя не может, Вика. Помирись с ним, пожалуйста… Да, мне это нужно, ему это нужно. Потому что видеть страшно, как он переживает. Ты не знаешь, а я знаю… Обещаешь? Вот и хорошо. Всё у вас наладится, обязательно… Вот и молодец, вот и спасибо тебе… Ага, пока. Спокойной ночи.

Мир окружающей станции Клёпово был тихим, спокойным и правильным – в полной гармонии с настроением Стасика: если ты в силах сделать его лучше, ты обязан это сделать. И мир заметит, оценит и придёт в равновесие, когда все друг друга любят, никто никого не обижает, и картошка уже наверняка испеклась, но пиво, похоже, там у них уже закончилось, впрочем, если есть деньги в кармане – а они есть, вот, семьдесят пять рублей – то нужно взять ещё «жигулёвского», объяснить потом Смирнову и Отчалову, куда он пропал, не рассказывать же, что ходил менять мир к лучшему, они потом это сами поймут и оценят, а теперь нужно к привокзальным киоскам, хоть один уже и закрыт, но второй работает, знать бы, как выглядит это чешское пиво, про которое Игорян рассказывал, хоть денег всё равно хватит лишь на «жигулёвское», вот оно какое, холодное, приятное, не успеет нагреться, темно уже, прохладно на улице и тихо, только двое парней навстречу идут, наверное, местные, на городских не похожи, а закурить, так Стасик и не курит, пробовал, не понравилось, но это же не повод, чтобы сразу в ухо тебе летело с правой…

* * *

«О бескрайних морях, об открытых дверях, за которыми верят, и любят, и ждут меня-а-а…» Витёк, как всегда, безбожно фальшивил, а Игорян ничего так выводил, ровно. Песня оборвалась, когда Стасик вступил в круг ночного костра.

– Где, далеко? – подскочил Игорь.

– Много их? – уже подбирал себе сучковатую палку Витька.

Стасик махнул рукой, сел на лавочку, спросил:

– Пива не осталось?

– С чего бы ему остаться?

– Ну вот и я не донёс.

– Да хрен с ним, с пивом, – отмахнулся Игорь. – Наваляем им сейчас. Пошли, покажешь.

– Они сразу на мотоцикл и по газам, – Стасик осторожно трогал пальцем разбитую губу. – Пиво уже где-нибудь у себя во дворе допивают. Местные, двое. Я одному хорошо так зарядить успел. Да садитесь вы, не маячьте.

Витьку с Игорем распирала хмельная агрессия справедливости, но выплёскивать её, похоже, и вправду было уже не на кого. Сели, соглашаясь, что тут именно тот самый случай, когда кулаками после драки махать глупо и бессмысленно.

– Рассказывай по порядку, – хмуро бросил в костёр свою палку Витя.

– Ну, пиво купил в Клёпово, возвращался по посёлку, а тут навстречу эти, у которых вечно сигарет не бывает. Один сразу в ухо врезал, от второго увернулся, ударил, нос ему разбил. Потом навалились, понятно, уложили, сами сверху, один руку выкручивал, другой кулаками навешивал. Не пинали, нет, всё по-честному. Полторашку подобрали – и в кусты прыгнули. Там мотоцикл сразу взревел и уехал. За минуту всё случилось, может, за две. А пиво сейчас в жилу бы пришлось, да.

– И мы последнюю за пять минут до тебя допили, – запоздало расстроился Игорь. – Мы ж не знали, куда ты запропастился. Картошки две вон тебе оставили, ешь, горячая ещё должна быть.

Стасику вдруг до невозможности захотелось печёной картошки: похоже, в качестве компенсации выброшенного недавно адреналина и общих негативных эмоций.

– Подожди, морду хоть умой, смотреть противно, – спрятал за дружеской грубостью чувство невнятной вины Витька. – Давай из ведра солью.

– На себя посмотрите, трубочисты, – негуманно ответил Стас.

Посмотреть было на что: у одного весь подбородок в засохшей крови и набухающий фингал под глазом, у других лица были чернее грима Высоцкого в фильме про арапа Петра Первого. Отмывались, хохотали, успокоились.

– Ну что, спать? – предложил уставший от приключений Стасик.

– Идите, я ещё тут посижу, – отказался Витёк, а Игорь спросил:

– Тебе пива не хватало, что ли? Чего попёрся в это Клёпово?

Герою вечера совсем не хотелось объяснять честный мотив своей отлучки на станцию, обернувшейся лихим приключением, но уж больно тепла и приятна была летняя ночь, замечательны и отважны давние друзья детства, оттого и возникла потребность дополнительной гармонизации финала этого долгого дня, чтобы всем стало хорошо и спокойно жить, оставив в прошлом глупые и уже исправленные ошибки мироздания.

– Стрельцовой я ходил звонить, – помолчав, признался Стасик больше в сторону Вити. – Всё, она больше на тебя не сердится, сказала, чтобы приходил, что всё будет как раньше. Вот так.

Игорь повёл плечами, словно на улице похолодало, а Витёк спросил странным голосом:

– И что ты ей сказал?

– Да ничего особенного. Что тебе плохо сейчас, что ты без неё не можешь, что вам обязательно нужно помириться и тогда всё станет очень хорошо. Вика согласилась. Больше ничего.

Стасик ел уже почти остывшую картошку, макая её в соль, костёр выбрасывал последние синеватые языки пламени, яркий фонарь полной Луны рисовал по саду чёткие тени от раскидистых яблонь.

– Ладно, я спать, – встал и потянулся Игорь.

– Подожди, – остановил его Витя. – Сядь.

Стасик принялся чистить от твёрдой чёрной корки вторую картошку.

– Вкусная? – спросил Витька.

– Ага, – ответил Стас.

Игорь рисовал веткой узоры на покрытой пеплом землёй под ногами.

– Кто тебя просил? – голос у Отчалова был незнакомый, севший. Он даже откашлялся дважды.

– Никто, я сам, – гармония мира вокруг Стасика вдруг начала болезненно трещать. – Всё же хорошо, Вить. Всё нормально будет у вас с Викой.

– Потому что ты договорился, – Витёк не спрашивал, он утверждал.

– Ну да, можно и так сказать.

Игорь сломал прут, бросил его в огонь.

– Да что не так-то? – окончательно запаниковал Стасик.

– Экий ты болван, – заметил Игорёк и добавил. – Да, пива бы сейчас ещё.

А Витя не смотрел на Стаса, отвернувшись в сторону беседки. Так затылком и сказал:

– Она же решила, что это я тебя попросил позвонить. Я, понимаешь? Сам. Взял и попросил.

Повернулся, смотрел на почти потухший костёр. Добавил:

– А я не просил, но она мне не поверит.

Стасик вдруг понял, что исправить ничего уже невозможно. Витёк наконец посмотрел в глаза и сказал уже почти обычным голосом:

– Не делай так никогда больше. Ладно?

– Я понял, – сквозь накатившее отчаяние ответил Стасик. – Никогда.

– Вот и хорошо. Ладно, парни, пошли спать.

И они пошли спать под треск ночных сверчков и дальний шум бегущих в ночь поездов. Под утро Стасику приснилась Вика Стрельцова, только она была чешкой и позировала для пивной этикетки, про которую рассказывал Игорь. Кажется, Игорь сам её там и фотографировал.

* * *

Утро было как утро, да и день был как день, когда друзья дождались электрички в город на платформе Клёпово в окружении тесной толпы дачников с их вечными вёдрами и хозяйственными сумками на колёсиках. Двери, строго зашипев, открылись, и мощный ручей пассажиров-огородников повлёк в своём потоке Стасика, Игоря и Витю в плотно набитое нутро вагона, каким-то странным образом ещё умевшее принимать излишки платформенного дачного человечества.

Уже в шаговой доступности ступеней электрички Витёк притянул к себе голову Стаса и прошептал на ухо: «Я Вике честное слово дал, что не расскажу, но деваться некуда, пока ты, идиот, ещё чего не учудил. Она тебя любит, а не меня. Так прямо и сказала. Всё, будь здоров».

Витька ловко ввинтился в голову параллельного пассажиропотока и поднялся в дверь соседнего вагона. Игоря со Стасиком толпа тоже разделила десятком тётушек, громко делившихся до города своими достижениями на ниве точных сроков высаживания рассады и ценами на навоз, совершенно безбожными этим летом, совершенно.