Пророк

6

Когда Бет спустилась из спальни, чтобы встретить Кента, был уже третий час ночи, но она не выказала удивления. Во время сезона у жены тренера футбольной команды такое позднее возвращение не являлось причиной для тревоги, а когда у них еще не было детей, сама Бет не ложилась раньше. Она работала медсестрой в отделении «Скорой помощи» и собиралась вернуться на работу после того, как подрастут Лайза и Эндрю. Ночная смена никогда не была для нее проблемой, и Кент иногда заставал ее за тем, что она варит себе кофе в четыре утра, – просто потому, что это лучше, чем пытаться заснуть.

Но сегодня она спала. Кент видел это по ее рассеянной улыбке и примятым подушкой волосам.

– Превосходно, – сказала Бет. – Отличная работа, приятель.

Он открыл холодильник, чтобы достать бутылку воды, и в луче белого света жена увидела его лицо.

– Милый? – Голос у нее был встревоженный.

Он достал воду, захлопнул дверцу холодильника и, не включая света, рассказал ей о том, что Рейчел Бонд мертва.

– Кто-то убил бедняжку? Это убийство? – Она всегда так реагировала на плохие новости – повторяла факты и обдумывала их. Привычка человека, обязанного сохранять самообладание в трудных ситуациях. Сегодня это раздражало. Закричи, хотелось сказать Кенту. Заплачь, закричи, сломайся. В других людях нас больше всего раздражают те качества, которые мы не любим в себе. Он всю ночь старался быть спокойным и сильным, старался подавить свои эмоции. И устал от этого.

Бет подошла к нему, обняла, и раздражение, вызванное печалью и усталостью, растворилось в ее тепле. Не выпуская жену из объятий, Кент рассказал ей о полицейском участке, о том, что говорили Стэн Солтер и Колин Мирс, а также об Адаме.

– Это Адам послал ее к нему? – Бет откинулась назад, пристально глядя ему в глаза. – Адам?

Он кивнул.

– Помнишь тот вечер, когда Колин спрашивал меня о нем? Увидел его на фотографии команды в том году, когда мы стали чемпионами, и спросил, куда он пропал. Я ответил, что он по-прежнему здесь и… что он частный детектив. Вероятно, Колин запомнил. А когда Рейчел решила разыскать отца…

– Она пошла к Адаму.

– Да.

Они умолкли. Кент допил воду. Свет никто не включал.

– Она была чудесной девочкой, – прошептала Бет. – Во всех отношениях. Слишком взрослой. Ты должен помнить, я тебе это много раз говорила. Как будто никогда не была маленькой, как будто уже родилась взрослой.

– Знаю.

Бет кончиками пальцев смахнула слезы с глаз.

– У нее было столько планов, Кент… Она была из тех… сразу было видно, что она может многого добиться.

Голос ее прервался, и Кент погладил ее по голове. Она судорожно вдохнула. Обхватила себя руками и сказала:

– Завтра утром люди узнают, что произошло. Может, еще до начала тренировки…

– Тренировки не будет. Я скажу пару слов и распущу всех по домам. – Кент прислонился к кухонному столу, снял бейсболку и провел ладонью по волосам. – Они попытаются связать это с футболом. Сделают Рейчел символом, начнут посвящать ей игры… Мне бы этого не хотелось.

– Они всего лишь мальчики.

– Не только мальчики. Родители, болельщики, парни с радио. Чирлидеры, учителя, дворники и даже полицейские. И команда парней, играющих в футбол, вдруг начнет олицетворять то, чего олицетворять не должна.

– Может, этого не случится.

– Уверяю тебя, – сказал Кент. – Все так и будет.

* * *

Полиция отпустила его около трех, но Адам поехал домой лишь после восхода солнца. Он отправился в свой офис – привычный маршрут от полицейского участка, – а оттуда на север, к озеру. Там, на груде камней, которые образовывали волнолом, в тени бывшего завода, где когда-то выплавляли сталь, обветшалого символа эпохи, после окончания которой сменилось уже несколько поколений, но о которой люди до сих пор скорбели, он сидел на пронизывающем холоде и пил виски из горлышка бутылки, захваченной в офисе. «Окентошен Три Вуд», превосходный скотч. Дома и на работе Адам держал только первоклассный виски. Его не выпьешь быстро – просто не можешь себе этого позволить.

Теперь он пил быстро.

Но не успел выпить много.

Когда луна сначала побледнела, а затем исчезла в бледном свете зари, Адама Остина стошнило прямо в озеро Эри, и он позволил себе заплакать и соскользнул вниз, так что одна рука и одна нога оказались в ледяной воде, на бездумном и безжалостном ветру. Так можно и заболеть – он не был готов к холоду, но и не хотел бежать от него. Расплата придет потом.

Почему опять? Почему одного раза недостаточно? Хотя разве могло быть иначе? Он снова вскарабкался на камни и стал смотреть на озеро, воды которого омывали три других штата и другую страну там, куда не доставал его взгляд, всегда холодное – когда вам это было нужно и когда нет. Смотрел, как проступает линия горизонта, а когда она стала яркой, вернулся к машине и поехал домой. Другого дома Адам никогда не знал – именно сюда родители принесли его из роддома, своего сына, первенца, старшего из трех детей. Он не стал перестраивать дом, когда смог себе это позволить, а просто заменил то, что считал нужным. От его прежнего дома остались только стены. Адам переделал почти все.

За исключением одной комнаты.

Теперь он подошел к ней, остановился в темном коридоре наверху и потянулся к ручке двери. Обхватил ладонью холодный металл и прочел рукописное объявление: ЗДЕСЬ ЖИВЕТ МЭРИ-ЛИНН ОСТИН – СТУЧАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО, БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ НЕ ВХОДИТЬ! СПАСИБО, МАЛЬЧИКИ! Адам покачал головой. Не сейчас. Он не может войти в таком виде – пьяный, в мокрых туфлях, с рвотой на рукаве и кровью на руках. Опять кровь…

Он спустился на первый этаж, содрал с себя одежду, включил душ и смотрел в зеркало, пока старый котел гудел, нагревая воду. Его глаза были сухими. И останутся. Он это знал.

– Я иду за тобой, – прошептал Адам, а потом подумал, что глупо разговаривать со своим отражением, и отвернулся.

7

Новость быстро распространилась по Чамберсу, штат Огайо. В утренней газете ничего не появилось, но дети уже были в курсе, и Кент этому нисколько не удивился. Маленький город, все тесно связаны. Или суют свой нос в чужие дела. Все зависит от вашей роли, от того, как это на вас влияет. Близкое знакомство, когда все друг друга знают, либо ласково согревало вас, либо обдавало холодом. Отец одного из мальчиков его команды служил в полиции. Дядя другого – в офисе коронера, а у третьего мать работала в диспетчерской экстренных служб. Источником информации был один из этих троих. Или еще кто-то, о связях которого Кент не знал, но это не имело значения; кто-то где-то все равно услышал бы новость, потом сделал ночной звонок, отправил эсэмэску или сообщение на электронную почту, и к утру о ней знал, вероятно, весь город.

Тяжесть этого груза уже была видна, когда они шли к полю – родители вместе с детьми, даже те, которые обычно отправляли сыновей на тренировку одних. Именно этим Чамберс и привлекал Кента. Город был маленьким, и люди воспринимали чужую беду, как свою. В этом были и положительные, и отрицательные стороны. Те, кто не был знаком с Рейчел и не узнал бы ее в очереди в кассу в продовольственном магазине, сегодня будут говорить, что помнят ее смех, добрую улыбку и щедрую душу.

За исключением настоящих ублюдков. Такие в Чамберсе тоже были, можете не сомневаться. Кент прекрасно их помнил. Сегодня к полудню кто-нибудь пустит первый слух: «Знаете, она была маленькой шлюшкой». Или того хуже, припишут ей то, что считают катастрофой в своей личной жизни: «Я слышала, что она якшалась с каким-то мексиканцем».

Лишь немногие из них вспомнят Рейчел, но у всех будет своя теория.

Кент стоял в центре поля, пока они собирались вокруг него. Несколько кивков, несколько слов, произнесенных шепотом, но заговорить никто не решался. Все ждали его.

«Вспомни тренера Уорда, – подумал он. Детское желание, чтобы его старый тренер вдруг оказался рядом, было таким отчаянным, что у него подогнулись колени. – Сделай это за меня, тренер Уорд, сделай это так, как ты уже делал раньше, пожалуйста».

Но Уолтер Уорд уже шесть лет как лежал на кладбище Роуз-Хилл. Он был не просто бывшим тренером Кента, а членом его семьи, тестем, и тогда, шесть лет назад, Кент стоял у свежей могилы и произносил надгробную речь. Сегодня земля не вернет ему тренера Уорда. Кент унаследовал его дело – и все, что оно с собой несет. В том числе это. Он не представлял, что подобное может случиться, но почему-то чувствовал, что не будет удивлен. Все закольцовано. По крайней мере, все, что имеет зубы, рвет тебя на части, кусает и проливает кровь.

Когда вокруг него собралась вся команда, он заговорил. Здесь было больше ста человек. Много взрослых. В основном родители, но попадались и незнакомые лица.

– Думаю, вы уже слышали, – сказал Кент, – но если нет, позвольте сообщить вам, что тренировки не будет, и объяснить почему.

Он рассказал о том, что они уже знали. Одного из нас забрали. Ключевым словом в его речи было «забрали». Он никогда не забудет, как ранило его слово потеряна в отношении Мэри, словно она была ключами от машины, пультом дистанционного управления или парой туфель. Нет, она не была потеряна.

Ее забрали.

– Мы знаем, – сказал он, – что игра не имеет значения. Сегодня утром нам всем об этом напомнили – хотя я надеялся, такого никогда не случится. Давайте теперь напомним себе о другом: мы черпаем силу друг в друге. Иногда нам нужно взять больше, чем мы можем предложить сами. Вам, парни, нужно об этом помнить. Среди нас есть те – семья Рейчел, ее друзья, ваш товарищ по команде Колин, – которым нужно больше, чем у них есть. От вас и от меня. Мы должны помнить об этом и предложить это им. Мы много месяцев – даже лет – обсуждали, что воплощает в себе эта игра, а что нет. Сегодня она ничего не значит. Поймите это. Не обманывайте себя. И помните… Никакой страх или потеря не могут быть сильнее веры.

Среди одобрительных возгласов громче всех прозвучал голос человека в задних рядах, а когда взгляд Кента скользнул к нему, тот быстро опустил голову. Козырек бейсболки и склоненная голова не позволяли рассмотреть его лицо, но Кенту этот мужчина показался знакомым. Тренер запнулся, затем отвел взгляд и снова сосредоточился.

– Сегодня не будет тренировки, не будет футбола. Проведите день со своими родными и друзьями, со своими мыслями. И постарайтесь, чтобы эти мысли были направлены на людей, которые в них нуждаются. – Он немного помолчал. – Теперь я прочту молитву для тех, кто захочет остаться.

Остались все.

* * *

Кент надеялся, что сможет добраться домой, не давая комментариев прессе, но у машины его перехватил Боб Хакетт, уважаемый в городе редактор спортивных новостей, посвятивший своей профессии больше тридцати лет. Он писал о том, как они выиграли чемпионат штата, когда Кент только пришел в команду, и о том, как лишились титула, когда Кент был квотербеком и учился в выпускном классе школы, а также обо всем, что произошло за прошедшие годы.

Сегодня он ждал Кента у его «Форда Эксплорер». Прислонившись к машине, они смотрели на футбольное поле, которое несколько часов назад значило так много.

– Мне очень жаль, – сказал Хакетт.

– В данный момент многие люди заслуживают сочувствия, но среди них нет меня.

– Кент, довольно скоро с вами захотят поговорить о том, что произошло, – сказал Хакетт. – И знаете что: вам проще поговорить со мной. Если я напишу об этом первым, интервью перепечатает Ассошиейтед Пресс. А когда к вам обратится кто-то другой, вы скажете, что уже дали одно интервью, и этого будет достаточно. Если станете молчать, все начнут истолковывать это на свой лад.

Ну и пусть истолковывают. Это никак не связано, всё уже в далеком прошлом.

Но Кент понимал, что это неправда. Совсем близко – и всегда будет.

– Мы достаточно давно знакомы, и вы знаете, что я не гонюсь за сенсацией, – сказал Хакетт. – Если не хотите о ней упоминать, то я…

– Нет, – Кент покачал головой. – Давайте. Поговорим о моей сестре.

Хакетт отвел взгляд, и Кент понял, что журналист действительно смущен. Он не всегда соглашался с тем, что тот писал в своих колонках, но ценил отношение к своей работе. Хакетт писал не о тренерах, спортсменах и соревнованиях. Он писал о людях.

– Пойдем внутрь? – спросил журналист.

Кент покачал головой.

– Нет, устроимся на трибунах.

Температура на улице была чуть больше нуля – утреннее солнце, скрытое тучами, еще не успело нагреть воздух, – а у Хакетта не было кепки, чтобы прикрыть лысую голову, но он кивнул и первым направился к рядам сидений.

8

Челси позвонила около полудня.

– Я только что узнала.

Ни вступления, ни вопросов, почему Адам не вернулся к ней ночью и почему его нет в офисе, хотя субботнее утро обычно заполнено делами.

– От кого?

– От полиции. Приехали, чтобы забрать ее дело. Там почти ничего не было. Им было трудно в это поверить.

– Они надеются. Не вини их. Мне тоже хотелось бы иметь больше. Мне… – Адам не мог продолжать и рассчитывал, что она подумает, что он пьян. Почему-то ему казалось, что так будет лучше. Безопаснее. Адам? Он не сломан, а просто пьян. Достоин твоего презрения, но, пожалуйста, не изливай на него жалость или сочувствие.

– Где ты? – спросила она. Ее голос был очень тихим.

– Дома.

– У себя?

– В единственном доме, который у меня есть.

– Да.

Адам молчал. Тридцать ночей подряд он провел у нее. А может, сорок.

– На это утро у нас три дела, – сказала Челси. – Вероятно, на сегодня всё. Те, кто напился в пятницу вечером, вышли. Я закрываюсь. Если мы кому-то понадобимся, пусть звонят.

– Конечно.

– Давай увидимся, Адам. Пожалуйста…

– Хорошо.

* * *

После окончания школы они не слишком много общались. Десть лет вообще ничего не знали друг о друге. Она какое-то время жила в Кливленде, а когда вернулась, то была уже замужем. За Тревисом Леонардом. Бывший военный, уволен с лишением прав и привилегий. В Чамберсе его в первый раз арестовали за сбыт краденого. Она пришла к Адаму по поводу освобождения под залог, держа в руке чековую книжку, и он рассердился на нее, буквально пришел в ярость – она была слишком хороша для этого парня, для этой жизни.

– Вот, значит, до чего ты докатилась? – сказал он. – Кто бы мог подумать…

Она закрыла чековую книжку, склонила голову набок и окинула взглядом обшарпанный офис.

– Вот, значит, до чего ты докатился, Адам? Кто бы мог подумать…

Они молча подписали документы. Тревис Леонард вышел на свободу, затем не явился на судебное заседание. Адам пришел за ним. Тревис исчез, Челси была дома.

– Тебе лучше подождать внутри, – сказала она.

Это был их первый раз. Если точнее, то второй. Первый за десять лет. Она крепко поцеловала Адама в губы, соскользнув с него на рассвете, а два часа спустя поцеловала в щеку мужа, которого Адам усадил на заднее сиденье «Джипа», когда Тревис наконец вернулся домой.

Несколько дней они не звонили друг другу. Он не хотел ее видеть, не хотел видеть, какой она стала, – или чтобы она видела, каким стал он. Никому это не нужно.

А однажды вечером появился на ее крыльце. Она снова открыла дверь. И он больше не уходил.

* * *

Адам любил и одновременно ненавидел ее дом. Ненавидел потому, что дом записан на ее мужа, но налоги и ипотеку платила она, пока эта тупая задница сидела в тюрьме округа; ненавидел потому, что дом был заполнен змеями этого придурка – ее муж разводил питонов, и в доме жили шестьдесят или семьдесят штук, а Адам всегда испытывал отвращение к змеям; ненавидел потому, что очень хотел остаться здесь навсегда. Ненавидел потому, что Челси заслуживала гораздо лучшего, и одной из главных причин ее падения был Адам.

Любил потому, что здесь была она. Тут все было просто и ясно. Только тут.

Она не виновата в том, что несла с собой воспоминания. Что не стерла их начисто, что он каждый раз ненавидит себя, когда подъезжает к ее дому, что крепко зажмуривается каждый раз, когда она прикасается к нему.

Когда они познакомились, ей было семнадцать – она перевелась к ним из Кливленда, из Западного технического колледжа. Ее отец разорился, и семье пришлось покинуть дом на Кларк-авеню, который они арендовали, и переехать к тетке в Чамберс. Челси с матерью и тремя сестрами. Через час после ее появления в школе мальчишки уже шептались о ней в коридорах и туалетах; подростки с бурлящими в крови гормонами выворачивали шеи, чтобы взглянуть на нее. Победитель генетической лотереи, Челси взяла все лучшее от матери-итальянки и отца-пуэрториканца и была не такой, как большинство девушек Чамберса. Не такой, как большинство девушек. И она обладала властью; утомленная детским вниманием, могла одним долгим, испытующим взглядом пригвоздить тебя к месту и лишить воли.

В тот год только Челси отвлекала мальчишек от футбола. Девчонки всегда отвлекали, но в такой маленькой школе к выпускному классу большинство самых талантливых парней уже имели подружку – все беспокоились о фотографиях в выпускном альбоме, и быть одному считалось неприличным. Тут все оказалось по-другому: она была новой девушкой, не несла с собой груза прошлого и не знала о прошлом других, и поэтому каждый мог представить, что у него есть шанс.

Победил Адам.

На это потребовалось две недели. Дольше, чем ему хотелось. Дольше, чем он привык. Единственный из всей команды кандидат на переход в первый дивизион, 6 футов и 4 дюйма роста, 215 фунтов тугих мышц^[2], темные волосы, синие глаза и обаятельная улыбка – с такими данными Адам не привык бегать за девушками. А за ней пришлось побегать, и поначалу это было похоже на веселое соревнование, а Адам любил соревноваться. Потом он узнал ее поближе и увидел то, что скрывается за кожей медового цвета, блестящими волосами и телом, которое обещало все, о чем он мечтал еще с переходного возраста. И он, черт возьми, влюбился в эту девушку, влюбился очень быстро. Так быстро, как можно влюбиться только в восемнадцать лет.

Это было осенью 1989 года.

Адам ухаживал за ней с середины августа, но только в сентябре Челси согласилась на первое свидание. Через неделю случился первый поцелуй – он уже встречался с девушками, но когда поцеловал ее, ноги у него задрожали, как после пробежки по трибунам, когда мышцы словно превращаются в желе, и ему пришлось правой ладонью обхватить ее затылок, чтобы не упасть. Она запомнила это и потом рассказала, что приняла его жест за признак мужской опытности, но Адам так и не раскрыл настоящую причину – просто не хотел, чтобы она почувствовала, как он дрожит, когда они целуются.

Дальше все было не так романтично. Страстные объятия и ласки, заднее сиденье автомобиля и столы для пикника. Они говорили о сексе. Он не был девственником, у нее был неудачный опыт два года назад.

«Никакого давления», – шутил Адам, но, когда девушка лишает вас сна, не дает сосредоточиться, лучше считать, что давление было. С Челси Салинас он был не Адам Остин, надежда штата Огайо, а мальчишка, у которого дрожали колени, когда они целовались.

Затем наступило 2 октября 1989 г. «Кардиналы» тренировались допоздна. Когда стало темнеть, на поле включили освещение, и все было пропитано запахом листьев, дыма и осени; все пахло футболом, дурацкие летние тренировки стали туманными воспоминаниями, начался настоящий сезон, последний для Адама, и все шло прекрасно, пока не появилась Челси. Они были быстры и точны – к удовольствию тренера Уорда.

А потом пришла она. Уорд объявил перерыв, посмотрел на Адама и сказал:

– Уведи свою девчонку с моего поля, Остин, пока из тебя не начали выплескиваться гормоны.

Адам подбежал к ней и спросил, в чем дело. Он был взволнован, потому что раньше Челси не приходила на тренировки, а сегодня чувствовал себя быстрым, чертовски быстрым, как волк на снегу или акула в темных глубинах.

Она накрыла его ладонь своей.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Сквозь возбуждение, вызванное адреналином, он впервые заметил в ее глазах слезы.

– Что?

– Я возвращаюсь в Кливленд.

– Что?

– У тебя тренировка. Заканчивай. Я все объясню. Подожду тебя в твоей машине, ладно?

У него хватило сил только на кивок.

Она ушла, а он нахлобучил шлем и бегом вернулся на поле; легкий осенний ветер, десять минут назад казавшийся таким приятным, теперь был холодным и враждебным.

Они продолжили тренировку, хотя Адам ее не запомнил, за исключением того, что она никак не заканчивалась, и он мысленно проклинал тренера Уорда за каждый лишний повтор. Наконец они закончили и отправились в душ; он торопился, одной рукой вытирая грудь, а другой натягивая трусы, когда появился Кент. Новичок, он уже был запасным квотербеком, и все считали его подающим надежды, а половина города была готова поставить его в стартовый состав, даже несмотря на то, что их стартовый квотербек проиграл всего один розыгрыш. Будь на то воля Адама, он наплевал бы на эту традицию, и его брат занял бы позицию в центре поля. Если б Кента поставили во главе нападения и позволили Адаму уничтожать защиту противника, чемпионат штата был бы у них в кармане. Но тренер Уорд никогда не отправлял на скамейку старших ради новичка. Никогда.

– Мэри ждет, – сказал ему Кент.

Адам искренне удивился – ведь это Челси ждет, но как, черт возьми, об этом узнал его младший брат? Но затем до него дошло. Мэри тоже ждала. Сегодня у нее тренировка по кроссу, а Адам, у которого была машина, должен отвезти ее домой.

– Я не могу, – сказал он.

– Что? Они закончили час назад. Она ждет.

– Сказал же, что не могу, – сердито бросил Адам, но это был не гнев, а страх. Нет, нет, Челси ошиблась, она не уезжает, она не может уехать.

– Послушай, я должен остаться с тренерами. Они хотят, чтобы я посмотрел запись. Ты это знаешь. Я не могу проводить ее домой.

И тогда Адам произнес слова, которые нынче, десятилетия спустя, будят его по ночам и которые три раза заставляли его чувствовать во рту холодную сталь и смазку пистолетного ствола.

– Всего пять чертовых кварталов, Франшиза. Она дойдет.

И он ушел. Выбежал из раздевалки в ночь, навстречу самому важному, что было в его восемнадцатилетней жизни.

Мэри шла по дороге от школы, когда Адам выехал с парковки вместе с Челси. Он проехал мимо сестры – голова опущена, на спине рюкзак, – бредущей через холодную тьму к машине, которая ее не ждала, и подумал, что разберется с этим утром. Она будет злиться, но ему всегда удавалось быстро обратить гнев младшей сестренки в шутку; он всегда мог вызвать на ее лице улыбку, даже когда она этого не хотела. С отцом будет труднее, но придется пережить и это, а теперь нет ничего важнее того факта, что у него забирают Челси.

Нужно расставлять приоритеты.

Он отвез Челси на пирс. Накинул ей на плечи свою куртку и крепко обнял, слушая ее рассказ о том, что отца отпускают в ноябре, и это значит, что она уедет. Они возвращаются в Кливленд и остаются там. Город был всего в часе езды от Чамберса, но в ту ночь им казалось, что их разделит полмира. Они молча стояли на краю пирса, и вода плескалась у пилонов, а потом Челси подняла голову, посмотрела ему в глаза и сказала:

– Мы можем куда-нибудь поехать?

В багажнике его «Форда Таурус» нашлись два одеяла. Неподалеку от пирса был парк – наверху, над обрывом, откуда открывался вид на озеро. Популярное место для барбекю, но в тот холодный осенний вечер с пронизывающим ветром из Канады там было пусто. Холод им не мешал. Два восемнадцатилетних подростка, впервые вместе… Нет, холод не проблема. Они не заметили бы даже снега. В какой-то момент, когда они лежали на боку, Челси спиной к нему, а он ласкал ее грудь, бок, бедро, ему казалось, что эта ночь навсегда останется с ними и они будут вспоминать о ней, когда состарятся, потому что первый раз с любимым человеком не может забыться. Ничего подобного не существовало на этой земле. Он всегда будет помнить эту ночь. Он был в этом уверен.

Домой Адам вернулся к одиннадцати.

На подъездной дорожке стояла первая из нескольких полицейских машин.

Двадцать два года спустя, когда он под моросящим дождем ехал к дому ее мужа, Адам вспоминал вопросы, которые задавали полицейские, глаза отца и то, как мать вышла из комнаты.

Где вы были в течение четырех последних часов?

На пирсе и в парке.

Чем занимались?

Разговаривал, гулял.

Вы просто забыли отвезти сестру, да?

Нет, брат мне напомнил. Но это было срочно.

Мэри не появилась ни в три, ни в шесть, а потом исчезла слабая надежда, что она пошла к подруге и осталась там ночевать, или сломала ногу, или, черт возьми, сбежала с парнем, чтобы заняться тем, чем занимался Адам. Вопросы становились все жестче, а правда – все более неприятной.

Да, я должен был отвезти ее домой.

Нет, я этого не сделал.

Я сел в машину с Челси Салинас и уехал. Мы были на пирсе, потом в парке. Занимались сексом на одеяле.

Нет, я не позвонил родителям. Позволил Мэри возвращаться домой одной.

Да, я проехал мимо нее, когда выезжал с парковки.

Нет, я не остановился, чтобы поговорить с ней.

Нет, я не видел ее на улице, когда возвращался домой.

Но он в это не верил. Ему казалось, что она по-прежнему здесь; что в одну из холодных ветреных ночей, когда серп луны всходит над иссиня-черными облаками над озером, он увидит, как Мэри идет к парковке в поисках машины, на которой он уезжает от нее. Ему казалось, что если он правильно соединит все эти элементы, то увидит, как она идет сквозь тьму к прожекторам футбольного поля, с рюкзаком на спине; а потом повернется, чтобы посмотреть на притормозившую машину, неуверенно улыбнется, прежде чем вспомнит, что брекеты уже сняли, и тогда ее улыбка станет широкой и лучистой. Проскользнет на пассажирское сиденье и назовет его придурком, и он отвезет ее домой. В ее спальню, записка на двери которой запрещала входить без разрешения. Ведь это все еще может произойти, должно произойти… А если нет? Тогда пусть этот мир идет к черту.

Адам сидел, уткнувшись лбом в рулевое колесо и крепко зажмурив сухие глаза, когда Челси открыла дверь со стороны водителя и прижала прохладную ладонь к его шее. Он медленно выдохнул, стараясь унять дрожь, но не поднял голову и не открыл глаза.

– Всего пять кварталов.

Она молча погладила его шею.

– Полмили.

Ее пальцы нащупали напряженные мышцы и принялись разминать их.

– Рейчел Бонд было семнадцать, – сказал он. – Знал ли я? Нет. Должен был увидеть? Да. Ты бы увидела. Если б ты была там, если б там был кто-то, кроме меня…

Ее пальцы остановились, но давление на напряженную мышцу не ослабло – так врач пытается выдавить зараженную кровь. Что-то вышло из него, но не то, что нужно, или не до конца.

– Семнадцать, – повторил он.

– Пойдем в дом, – сказала она и убрала руку с его шеи.

Адам выключил двигатель, выбрался из машины, поднялся по ступенькам вслед за Челси, вошел в дом и увидел змей.