Секрет королевы

– Подождать чего? – У Хансена усталый тон. – Подождать, пока люди не полюбят нас вновь? Пока наш брак не продлится более года и все начнут шушукаться о нас, гадая, что с нами, э-э, не так? Гадая, состоятелен ли король… как мужчина? И не бесплодна ли королева? Как быть со слухами о том, что ты либо ведьма, либо хочешь восстановить империю Авантин и по этой причине отказываешься подарить мне наследника? Подумай об этом. – Он смотрит мне в лицо. – Сирень, мы должны родить ребенка – и чем раньше, тем лучше.

Теперь я вижу, что Хансен отнюдь не скучающий соправитель, каким я его считала, и не избалованный тщеславный юнец. Он король и должен исполнить свой долг, как бы это ни было ему неприятно, и он старается быть со мной настолько добрым, насколько это возможно.

– Мне правда жаль, – говорит он, – но мы с тобой уже не дети. Мы должны оставить наши игрушки.

Он нерешительно кладет руку мне на плечо, и я заставляю себя посмотреть ему в глаза.

– Неужели я так уж тебе неприятен? – спрашивает он. – Я же не прошу тебя любить меня. Я прошу только о том, чтобы мы сделали то, что необходимо для блага королевства.

Закрой глаза и думай о Реновии, да?

И отошли своего любовника.

Но я молчу. И, горбясь, опускаюсь на стул. У меня не осталось сил сопротивляться. Рима измотала меня физически на тренировке во дворе, но это намного, намного хуже. Мне плохо, меня охватывает беспомощность, которую я презираю. Как бы мне хотелось по-прежнему быть Тенью, девушкой, выросшей в лесу и в лугах, а не высокородной дамой, которая заперта в замке, как в ловушке, и которой читают нотации о ее обязанностях.

Мой пульс неистово бьется, как будто все мое тело восстает.

– Ну вот как-то так, – говорит Хансен таким тоном, будто мы только что болтали о новых гобеленах для летней королевской резиденции. – Малый Совет собирается на чрезвычайное заседание, и мы оба должны явиться на него.

У меня нет слов, и я просто смотрю на свои ноги. Я чувствую себя сломленной, и, надо думать, это заметно и по моему виду. Кэл будет отправлен прочь. Его место займет Хансен. Ребенок – ребенок, которого я рожу не от Кэла. Как я смогу любить такого ребенка? Возможно, я и впрямь чудовище.

– Я понимаю, что тебе нелегко это принять, но, думаю, это к лучшему. Холт может принести нам куда больше пользы, находясь на задании, а не при дворе. Твой ассасин – человек действия. Он не будет чувствовать себя в своей тарелке, играя роль какого-то помпезного охранника или натаскивая кучку новобранцев. Его задача состоит в том, чтобы ограждать тебя от опасности, и чем скорее ты родишь мне ребенка, тем лучше будет обеспечена твоя безопасность.

Он сочувственно сжимает мое плечо. И мне тошно от его доброты.

Я смотрю на мерцающий огонь, не желая встречаться взглядом с Хансеном.

– Ты сказал то, что хотел сказать. Встретимся на заседании Совета.

Хансен уходит, не произнеся более ни слова и открыв дверь самолично, вместо того чтобы постучать и подождать, когда это сделают пажи. Я еще никогда не видела, чтобы он отворял двери сам, и объясняла это тем, что он слишком ленив и избалован. Теперь же я понимаю, что он поступал так затем, чтобы пажи могли почувствовать, что они хорошо выполняют свою работу. Ведь это честь – служить королю.

Хансен отнюдь не так беспечен и легкомысленен, как я считала до сих пор. Он способен на политические маневры, он манипулирует людьми. И после нашего сегодняшнего разговора я вижу, что он может даже пожертвовать своими чувствами ради того, чтобы получить наследника.

Все эти месяцы нашего брака я тешила себя иллюзиями. На самом деле нынешние слухи правдивы: моя матушка и впрямь мечтает о том, чтобы объединить все государства Авантина. Наш с Хансеном брак – первый шаг к осуществлению ее мечты. А следующий – это появление у нас детей, чтобы, повзрослев, они сочетались браком с тем, кто унаследует престолы Аргонии и Ставина. Это будет продолжение династии Деллафиоре, сказала она мне. Я слушала ее, но, наверное, по-настоящему не слышала. Или же думала, что, когда мне придется исполнить мой долг, я сочту его терпимым, не мешающим моим отношениям с Кэлом. Не препятствующим моей любви к Кэлу, моей верности ему.

Я обещала ему, что мой муж будет мне мужем лишь номинально. И думала, что смогу сдержать это обещание.

Вороны за окном каркают, словно насмехаясь надо мной. В этом злосчастном старом замке все знают всё. И все получают то, что хотят. Все, кроме меня.

Мне пора повзрослеть, и я это знаю. Пора наконец посмотреть в лицо Малому Совету и королю и смириться со своей участью, смириться с тем, что я королева.

Глава 7
Кэледон

Когда Кэл получает приказ явиться на чрезвычайное заседание Малого Совета, уже почти наступили сумерки, и муштра новобранцев во дворе подходит к концу. Из-за усталости и неумелости большинство рекрутов выдохлись, и Кэлу кажется, что весь этот день он только и делал, что впустую тратил свое время.

Надо полагать, думает он, что предстоящее заседание совета будет посвящено сообщению Главного Писца о том, что он видел на лестнице башни монаха-афразианца. Кэл уже выставил перед входом в башню часовых, и в скором времени здание обыщут. После того как все писцы – и отец Юнипер, личный священник Сирени, – удалятся на ночь в свои комнаты, дверь в башню будет заперта и солдаты будут охранять ее до рассвета. И тогда башню обыщут вторично. Собственно говоря, капитан гвардейцев пообещал, что будет произведен тщательный осмотр всего замка, дабы удостовериться, что серые монахи не прячутся в помещениях для слуг и не скрываются в подвалах или катакомбах.

Кэл подозревает, что, по мнению капитана гвардейцев, Даффрану это всего лишь померещилось, поскольку у страха глаза велики. Что ж, свидетель из Главного Писца и в самом деле неважный, так что Кэл никак не ожидал, что Малый Совет отнесется к его заявлению так серьезно, но, надо полагать, после того что произошло в Стуре, они решили, что проникновение афразианцев в замок все-таки возможно.

Он бежит вверх по винтовой лестнице, соединяющей все этажи донжона. Ему странно подниматься по этой широкой парадной лестнице, ведь он привык пользоваться другой, узкой, которая ведет из подвала в комнату, называемую Секретом Королевы.

Заседания Малого Совета проходят в роскошном зале со стенами, обшитыми деревянными панелями, и таким высоким потолком, что обогревается он двумя большими каминами. За окнами уже почти совсем темно, и на столе горят свечи в роскошных подсвечниках. Это помещение напоминает Кэлу охотничий домик, тем более что на полу здесь лежат огромные охотничьи собаки Хансена, приоткрыв пасти и высунув языки.

Раз здесь собаки, значит, явился и сам Хансен – это первая неожиданность. А вторая состоит в том, что здесь и Сирень – сидит на противоположном конце стола, напротив двери. При виде ее лица, прекрасного и обеспокоенного, у Кэла екает сердце. Как же ему хочется броситься к ней, поцеловать ее в губы, но вместо этого он просто кланяется ей, и его лицо остается невозмутимым и бесстрастным, как всегда. Сирень не встречается с ним взглядом.

Похоже, только один человек здесь рад его приходу – это Даффран. Герцог Овинь сидит, развалившись в своем кресле, и его толстые пальцы подрагивают, поскольку сейчас он не держит в руке кружку с хмельной медовухой. Кэл не доверяет герцогу – не потому, что подозревает, что он, как и герцог Гирт, является афразианцем, а потому, что герцог Овинь, похоже, не питает теплых чувств к Сирени. Для него она всего лишь пешка в игре, а не женщина из плоти и крови.

Сегодня свое место за столом занял даже канцлер, старый, одышливый лорд Берли, хотя подниматься по лестнице ему наверняка нелегко. Похоже, приход Кэла не вызвал у него интереса. Кэл стоит у высокого окна, ожидая, когда к нему обратятся или попросят выйти вперед. Когда члены совета захотят услышать его и отдать ему приказ, они будут знать, что он здесь.

Необходимость подняться по лестнице – это не единственная причина того, что лорд Берли нечасто принимает участие в заседаниях совета. В сложной иерархии Монтриса он превосходит по рангу весь Малый Совет, вместе взятый, и потому обычно дает советы королю один на один в помещении для королевских аудиенций, находящемся рядом с апартаментами канцлера. Кэл видит его редко, и, по словам Сирени, она тоже видится с ним нечасто, хотя время от времени Хансен и просит ее поучаствовать в этих конфиденциальных встречах, чтобы сам он мог не слишком напрягаться. Она рассказывала Кэлу, что лорд Берли не помнит – или не желает помнить, – что она полноправная правительница, а не консорт. Похоже, они все предпочитают вести дела так, как в Монтрисе было заведено до того, как здесь появилась она.

Но это не то, чего хочет она, и не то, чего хочет сам Кэл.

– Я рассказал обо всем этом Главному Ассасину, – говорит Даффран, махнув в сторону Кэла рукой, на которой красуются чернильные пятна. – Он знает, о чем речь.

– Вам просто показалось, будто вы что-то видели. – Герцог Овинь кривит рот в недовольной усмешке. – Вы видели чей-то плащ, и вам померещилось, что он был серого цвета, но вы не видели черной маски. И не почуяли вони, подобной той, которая исходит от диких зверей. С какой стати монаху-афразианцу вообще было появляться на лестнице башни? Никто из важных персон там не живет, вход и выход там только один, и под башней нет ни темниц, ни подземных ходов. А окно часовни на первом этаже слишком мало, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина…

– Возможно, – перебивает герцога лорд Берли, – это был один из ваших писцов, решивший сыграть с вами шутку.

– Уверяю вас, среди королевских писцов нет шутников. – Судя по его тону, Даффран оскорблен. Кэл подавляет невольную улыбку. – Мы относимся к нашей работе серьезно. Мы не скоморохи и не шуты!

– Разумеется, есть еще и священник, – замечает герцог. – Как его там?

– Его зовут отец Юнипер, – говорит Сирень своим самым высокомерным тоном. Хотя в зале и царит полумрак, Кэл видит, как раздраженно раздуваются ее ноздри. Вид у нее намного более расстроенный и подавленный, чем можно было бы ожидать. Он полагал, что утренняя тренировка поможет ей стряхнуть с себя хандру, вызванную той злополучной поездкой на праздник урожая, но очевидно, что это не так.

– Разве гвардейцы не делают всего того, что должны? – раздраженно вопрошает Хансен. Вид у него такой же недовольный, как и у Сирени. – Не вижу смысла обсуждать это опять и опять. Здание будет осмотрено вдоль и поперек, и, если в нем будет обнаружен кто-то, представляющий угрозу, его допросят под пыткой в подземелье, как и положено.

– Совершенно верно, – соглашается герцог Овинь. – Ваше величество правы, как всегда. Гвардейцы ведут розыск. Они оградят от опасности и Главного Писца, и его подчиненных…

– И отца Юнипера, – напоминает ему Даффран.

– Да, конечно. И писцы, и священник – они все будут под охраной. Если какой-то серый монах и впрямь ухитрился проникнуть в нашу здешнюю твердыню в то время, когда во дворе идет подготовка небывалого числа солдат, не говоря уже о присутствии здесь нескольких подмастерьев ассасинов, отобранных Гильдией Очага, то его непременно найдут. – По тону герцога ясно: он не верит, что такое проникновение и правда имело место.

Кэл не понимает, с какой целью его вызвали, если все в Малом Совете уже и так знают, какие шаги были предприняты по жалобе Даффрана.

– А теперь, – говорит герцог, повернувшись в своем кресле так, чтобы больше не видеть писца, – перейдем к более важным делам. Холт, пожалуйста, выйдите вперед.

Кэл выходит из тени и отвешивает поклон.

– Послушайте, Холт, – начинает Хансен, и Кэл удивляется. Король никогда не разговаривает с ним, не обращается к нему. Они неизменно держат дистанцию. Кэл отмечает про себя, что, хотя Хансен и обращается к нему, он не смотрит на него.

– Я объясню, – вмешивается герцог, явно не желающий, чтобы король сам дал задание своему Главному Ассасину и, возможно, все испортил. Что неудивительно, думает Кэл. Хансен сгорбился в своем кресле, как ученик, ожидающий, что его сейчас отчитают. – Недавние события в Стуре не могут не внушать тревогу. Они чудовищны и говорят о том, что нашему народу грозит ужасная опасность. Как вам известно, нам сообщили, что в герцогстве Ставин были произведены похожие атаки. Мы не можем терпеть, чтобы в Монтрисе творились такие жестокие и подрывные дела. Это недопустимо.

Кэл ничего не говорит, хотя герцог и закончил свою речь. Все сказанное – это отнюдь не новость. Он, Кэл, проводит все дни во дворе замка, муштруя солдат именно затем, чтобы они отправились на север и навели там порядок.

– Главный Ассасин, – пыхтит лорд Берли. – Нам необходимо, чтобы вы выполнили особое задание.

У Кэла падает сердце. Значит, вот оно что. Они отправляют его на север вместе с этими деревенскими парнями. Неудивительно, что Сирень выглядит такой мрачной.

– Даже если здесь, в замке Монт, на самом деле ничего не происходит, орден афразианцев все равно остается под угрозой, – продолжает лорд Берли, пригладив свои темные одежды. – Они действуют, пуская в ход свою черную магию и используя священную премудрость Свитков Деи, дабы достичь своих гнусных целей. Но все получаемые нами сведения продолжают свидетельствовать о том, что их операционной базой является Реновия, это, если хотите, их плацдарм.

Лицо Сирени мрачнее тучи.

– Они все еще там, – продолжает герцог. – Мы знаем, что это так, и вы, вероятно, тоже это знаете. Они базируются где-то в болотах Реновии, укрывшись там со Свитками Деи и готовя свой следующий акт магического террора. А вы хорошо знаете тамошнюю обстановку, и характер той местности вам знаком.

– Да, сэр, – отвечает Кэл. Так оно и есть: он знает Реновию настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Хотя это значит только одно – что он знает, как избегать имеющихся там опасностей и ловушек.

– Тогда вы должны выехать немедля, – говорит герцог. – И возьмите с собой только самых лучших своих людей. Все остальные ваши люди останутся здесь, в Монте, чтобы охранять их величеств или чтобы отправиться на север вместе с гвардейцами и разгромить тех наших врагов, которые ныне находятся там.

– И ваша миссия должна непременно увенчаться успехом. – У лорда Берли дрожат руки – непонятно, от старости или от страха. – От этого зависит государственность нашего королевства. И жизни наших людей.

– А также, – добавляет герцог, – репутация королевы. Пока мы не искореним афразианскую угрозу, наши люди будут считать, что Реновия замешана в этом деле. Пока афразианцы и тот, кто ими руководит, имеют свободу рук, клевета на ее величество будет продолжаться.

Сирень ничего не говорит. И, кажется, едва сдерживает слезы. Кэл не хочет ее покидать, но это новое задание определенно позволит ему найти своим навыкам лучшее применение, чем муштра солдат. Если афразианцы окопались в Реновии, то он тот, кто способен уничтожить их раз и навсегда.

– Вам необходимо выехать утром, – говорит Хансен, и тон его непреклонен. – Как только рассветет.

Даже герцог, похоже, удивлен тем, что Хансен так торопится.

– Ваше величество, возможно, мы можем дать Главному Ассасину время для того, чтоб подготовить тех, кого он возьмет с собой, – говорит он королю. Хансен кривится.

– Он возьмет с собой этого мальчика – Джендера, – который прежде был немым. Но нынче я слышу, как он разговаривает с лошадьми в конюшне, значит, он снова обрел дар речи. – Он смотрит на Кэла с неприкрытой неприязнью. – Не так ли, Холт?

– Именно так, ваше величество, – сухо отвечает Кэл.

– Вам нужно взять с собой еще одного бойца, Холт, – добавляет герцог Овинь. – Этот ваш малец слаб – он не крепче пера. А вам нужен кто-то, хорошо умеющий вести бой. Боюсь, вам будет противостоять сильный противник.

– Со мной поедет Картнер, сэр. – Кэл сразу же, не задумываясь, называет фамилию Римы. – Она новенькая, приехала с гор Монтриса. Среди моих подмастерьев она лучшей боец и лучший следопыт. И ей, как и Джендеру, ведома премудрость Гильдии Очага.

– Что ж, тогда решено. – Хансен явно доволен. – Теперь мы обо всем договорились. Возьмите лучших лошадей в королевской конюшне. Выезжайте утром. Я уже послал гонца к королеве-матери в Серроне, чтобы сообщить ей, что вы едете в Реновию.

– Уже? – В голосе лорда Берли слышится изумление.

– Да, – отвечает Хансен, порозовев. – Я отправил гонца немедля после моего сегодняшнего разговора с королевой Сиренью. С моей женой.

Он показывает на нее, сидящую на другом конце стола, как будто кто-то может сомневаться в том, о ком он толкует. Сирень смотрит на него, будто в дурмане.

– Вам следовало послать двух гонцов, – бормочет герцог. – Или даже трех. Это чертовски опасный путь, а сама Реновия – это, как я слышал, одна сплошная бездонная дыра. Холт, подготовьтесь к поездке. Вам, разумеется, будут выданы деньги. И все остальное, что вам может понадобиться. Полагаю, вас не будет несколько месяцев.

Несколько месяцев. Эти слова бьют Кэла под дых.

– А к тому времени, когда вы вернетесь, – говорит лорд Берли, приклеив к своей старой хитрой физиономии фальшивую улыбку, – у вас будут для нас хорошие новости, а у нас тут, в Монте, будет своя собственная хорошая новость.

– Сэр? – Кэл не понимает, на что он намекает.

– Я, разумеется, говорю о наследнике. – Герцог Овинь тоже улыбается. Когда он вот так оскаливает зубы, вид у него делается, как у хищного зверя, готовящегося наброситься на свою добычу. – Их величества только что сообщили нам, что они намерены заиметь детей. Надеемся, что к лету у нас будет наследник престолов Монтриса и Реновии.

– И что афразианцы будут наконец разгромлены, – добавляет лорд Берли. Кэл чувствует себя так, будто его ударили кулаком по лицу. Их величества только что сообщили нам. Когда же Сирень собиралась сообщить об этом ему?

– Что ни делается, все к лучшему, – говорит Хансен, отодвинув свое кресло. – Все будет так, как надо. Моя дорогая?

Он делает знак Сирени, и она медленно поднимается со своего места. Члены Малого Совета скребут по полу ножками своих кресел, спеша встать. Хансен тоже стоит, ожидая, чтобы она обошла стол – дальнюю сторону стола, которую она огибает, избегая смотреть на Кэла. Затем берет Хансена под руку, и они выходят, высоко подняв головы, как и полагается королевской чете.

Трое членов Малого Совета опять садятся в свои кресла, а Кэл остается стоять, словно пригвожденный к месту. Его отправляют на опасное задание, которое продлится долго. А Сирень и Хансен будут делить постель, чтобы зачать ребенка.

Их тайным ночным встречам пришел конец. Сирень – королева и обязана исполнять свой долг. Он понял это в тот день, когда она решила выйти замуж за Хансена – и спасти его, Кэла, жизнь. Она принесла огромную жертву, чтобы он мог жить.

Но сейчас ему кажется, что эта цена была слишком высока. Сегодняшнее заседание Малого Совета напомнило ему, что он всегда будет всего лишь слугой королевы – ее ассасином. Он должен исполнять приказы. В день своей свадьбы Сирень дала клятву другому мужчине. Кэл был дураком, когда воображал, будто его связь с королевой будет продолжаться вечно.

Они дали друг другу обещания, поклялись, что всегда будут любить друг друга, но в действительности их связывает только одно – маленький ключик от тайной комнаты.

Его долг состоит в том, чтобы отправиться туда, куда его посылает Малый Совет. А Сирень обязана исполнить свой долг перед королевством – и перед своим мужем.

Глава 8
Сирень

Я не уверена, что Кэл придет ко мне сегодня вечером. После ухода фрейлин прошло уже столько времени, что вряд ли он уже появится. Возможно, он собирается отправиться в путь так рано, что у него нет лишнего времени. Ему надо подготовиться к поездке.

Но не может же он уехать, не простившись со мной. Не проведя эту последнюю ночь в моих объятиях.

Караульные на стенах кричат:

– Полночь! Полночь!

Я встаю с кровати и, подойдя к окну, смотрю на луну. Она то появляется, то исчезает за наплывающими серыми тучами. Похоже, хорошей погоде, которая стояла осенью, пришел конец. Возможно, вчерашний день стал последним, когда было ясно и светило солнце. Зимой в Монте небо затянуто свинцовыми тучами и то и дело идет дождь.

В Реновии сейчас стоят туманы, и зима – наихудшее время для выполнения таких заданий, как то, на которое отправили Кэла. Но я понимаю, что нельзя терять время, когда афразианцы так свирепствуют.

К тому же Хансен хочет удалить Кэла из замка еще и затем, чтобы не возникло вопросов о том, кто настоящий отец наследника престола. От одной этой мысли меня бросает в дрожь. Я могла бы написать еще одно письмо моей матушке, попросить ее вмешаться. Но это не имеет смысла – она встала бы на сторону Хансена. И сказала бы мне, что я должна терпеливо выполнять свои супружеские обязанности, а после того, как у меня родится один или два ребенка, мы с Хансеном опять сможем каждый жить своей собственной жизнью.

Все это кажется таким ясным, таким целесообразным. Таким отвратительным.

Тук-тук-тук. Я едва ли не бегу к двери, подобрав подол моей волочащейся по полу ночной рубашки и перепрыгнув через скамеечку для ног. Отворив дверь, я вижу Кэла, но он не обнимает меня. Мои глаза привыкли к темноте, но я не могу разглядеть выражение его лица. Однако в самой его позе, в том, как он стоит, чувствуется такая напряженность, такая непреклонность, что я невольно отступаю в сторону с его пути. Вместо того чтобы направиться к кровати, он подходит к камину и, сняв камзол, бросает его на кресло.

Мне хочется спросить его, что не так, но это глупый вопрос. Все не так, все. Кэл уезжает, и, скорее всего, мы не увидимся еще несколько месяцев.

Он опускается в другое кресло и зарывается обеими руками в свои волосы, что говорит о том, что он взвинчен. Он отбрасывает в сторону скамеечку для ног. И даже не пытается снять сапоги.

– Значит, – бесцветным голосом говорит он, – вы с Хансеном хотите поиграть в счастливую семью. Ты собиралась сказать мне об этом или рассчитывала, что эту новость мне сообщат на людях?

– Это несправедливо, – отвечаю я, подойдя к нему и для убедительности тоже лягнув скамеечку для ног. – Когда я могла с тобой поговорить? Для меня это тоже стало полной неожиданностью. Я понятия не имела, что они собираются отправить тебя прочь.

– Вид у тебя был не очень-то удивленный. – Он смотрит на меня, подозрительно сощурив глаза.

– Ну, я, разумеется, узнала об этом до начала заседания совета.

– Понятно. Ты знала, но ничего мне не сказала.

– Как я могла тебе сказать? Я же не могу призвать тебя к себе, когда мне вздумается, ведь замок и так взбудоражен, все подозревают меня невесть в чем. Хансен пришел ко мне очень расстроенный и сказал, что мы… должны что-то предпринять, раз люди здесь так ополчились на нас. Он считает, что для этого мы должны родить наследника, чтобы поменять общественное мнение и скрепить союз между нашими странами. Чтобы на меня больше не смотрели как на чужую. Чтобы меня перестали ненавидеть.

– Это похоже на речь, написанную герцогом Овинем, – говорит Кэл, и мне хочется дать ему пощечину. Он так все усложняет.

– Мы оба знали, что когда-нибудь этот день настанет, – говорю я, пытаясь урезонить его. – И просто надеялись, что это произойдет не так скоро.

– Похоже, ты быстро все решила, – отвечает он, ничуть не урезоненный. – Стоило Хансену поднять этот вопрос, и ты капитулировала.

От этих слов я вся сжимаюсь.

– Мне тошно от этой мысли. И Хансену она тоже не по вкусу.

Кэл качает головой.

– У Хансена что ни месяц, то новая любовница. Для него ты просто еще одна молодая женщина, с которой он будет спать, еще одна зарубка на столбике его кровати. Но ты… – Он отводит глаза, и я слышу, как дрожит его голос.

– Ты для меня все, – говорю я. Почему он не слушает меня? – Хансен ничего для меня не значит. Есть только ты и я, и больше никого. Один наследник престола, и все будут удовлетворены.

По крайней мере, так будет какое-то время, думаю я, но мне не хочется говорить о том, что я, возможно, должна буду родить Хансену и других детей. Кэл и так уже безутешен.

– Все? – язвительно вопрошает он.

– Не ревнуй, – отвечаю я. – Я ведь тоже угодила в ловушку. Ты упрямишься и сходишь с ума.

Он вздыхает и откидывает голову назад. Почему он не хочет быть благоразумным? Кажется, именно это сказал мне Хансен, не так ли? Будь благоразумна?

– Просто признай, – говорит он, глядя в потолок, – что ты рада убрать меня с дороги, чтобы тебе можно было вести себя как королева и стать образцовой женой Хансена, как ты того хочешь. Это же очевидно.

– Ты так думаешь?

Прежде чем он успевает ответить, я быстро продолжаю:

– А почему бы тебе самому не признать, что ты рад оставить этот ненавистный тебе замок, эту ненавистную тебе столицу и эту ненавистную тебе страну, чтобы уехать с Римой?

– Ха-ха! – Смех Кэла неестественен, и в нем звучит озлобленное ехидство, которого я никогда не замечала за ним прежде. – Так кто же из нас ревнует и сходит с ума?

– Ты невыносим. – Я складываю руки на груди. – И ты не ответил на мой вопрос. Почему ты, хотя в твоем распоряжении так много подмастерьев ассасина, сразу же назвал Малому Совету ее имя? Герцог говорит тебе, что тебе нужен кто-то, умеющий вести бой, и ты тотчас выкрикиваешь ее имя.

– Ты же тренировалась с ней утром, – возмущается Кэл. – И знаешь, что она умеет вести бой.

– И больше у тебя нет бойцов, да? Я помню те времена, когда ты не желал, чтобы за тобой тащилась «какая-то девчонка». Но стоило тебе увидеть эту красотку с гор, как все переменилось.

– Ты меня в чем-то обвиняешь? – резко вопрошает он.

– Вовсе нет, – лгу я. – У тебя теперь будет твой товарищ, а у меня свой.

– Что? – Кэл взбешен. – Значит, Хансен отныне твой товарищ?

– А почему бы и нет? Мы же с ним будем как-никак делить постель. – Чем дольше я говорю, тем больше этот разговор выходит из-под контроля. Я понимаю это в глубине души, но ничего не могу с собой поделать. Кэл прав – я ревную его к Риме и схожу с ума. Но ему я никогда в этом не признаюсь, только не теперь, когда он так груб со мной. Как он смеет подвергать сомнению мою любовь к нему? Он же знает, что я не люблю никого, кроме него.

– Я больше не Тень, – говорю я ему. – Я больше никогда не смогу быть ей. Я королева Сирень и останусь ею до конца своих дней. Тебе придется это принять.

Кэл встает.

– Есть только одна вещь, которую мне придется сделать, – резко бросает он. – Уйти.

– Значит, ты в самом деле уйдешь? – спрашиваю я, и на его лице отражается недоумение и, кажется, нетерпение.

– Ты же слышала, что сказал Малый Совет. Что сказал король, твой муж. Я должен отбыть в Реновию. У меня нет выбора. – Кэл берет свой камзол, единственный предмет одежды, который он снял.

– Разве ты должен выехать прямо сейчас? – спрашиваю я, понизив голос. Я не хочу проститься с ним вот так. Не хочу, чтобы наши с ним последние слова были полны такой ревности, такой злости.

И не хочу провести эту ночь в одиночестве – ведь теперь я, возможно, не увижу Кэла еще много месяцев.

– Дни нынче коротки, – сухо говорит он, будто обращаясь к конюху. – Нам надо отправиться в путь на рассвете и надо столько всего приготовить.

Я открываю рот, чтобы возразить, но не произношу ни слова. Вместо этого я просто стою, чувствуя, что потерпела крах. Кэл уже далеко – я вижу это по его глазам. Все его мысли уже заняты заданием – он представляет себе извилистые тропы Реновии, ее скрытые тропинки. И он зол на меня – он злится из-за того, что я королева и должна исполнять долг королевы перед ее страной. Злится из-за того, что я сейчас сказала ему.

– Береги себя, – выдавливаю я из себя, и мгновение мне кажется, что его взгляд смягчился. Он стоит у противоположного конца кровати, готовый уйти.

– Ты тоже береги себя, – отвечает он. – И не верь никому.

Кэл даже не целует меня на прощание. Он просто-напросто исчезает в углу опочивальни, и я слышу, хотя и не вижу, как открывается и закрывается потайная дверь. Я жду, надеясь, что он передумает и вернется. Но минуты идут, и, подойдя к окну, я вижу высокую фигуру, которая направляется к конюшне.

Я запираю дверь Секрета Королевы и загораживаю ее тяжелым гобеленом. Кто знает, сколько времени пройдет прежде, чем я снова услышу стук в эту дверь?

Возможно, это не произойдет никогда.