Секрет королевы

Глава 2
Сирень

Прошло уже три дня после того, как мы в последний раз ездили по окрестностям, и сейчас никому не разрешено покидать королевский замок. Жители Монта называют его дворцом, но он, скорее, похож на крепость, и его заросший сорняками ров усеян железными шипами – защита от посягателей. С наступлением темноты на входе опускается тяжелая решетка и поднимается мост. Мы заперлись здесь – ради безопасности. Нынче небезопасно, и, боюсь, будет только хуже.

Если не считать чрезвычайного заседания Малого Совета, в последнее время я не видела Хансена. Он привык к тому, что подданные его любят, и вряд ли спокойно воспринял прием, оказанный нам три дня назад. Возможно, по его мнению, это моя вина. Собственно говоря, я уверена, что, по его мнению, это моя вина.

Погода переменилась, став холодной и по-настоящему зимней, и было решено, что мы прекратим наши поездки по Монтрису до тех пор, пока… пока что? Пока не придет весна? Нет. Пока не утихнут слухи и не уляжется злость.

День тянется медленно, затем наконец приходит ночь. Я ложусь на мою огромную кровать, задергиваю парчовые занавески, после чего мои фрейлины уходят, возясь со свечами, причем каждая старается стать последней, кто пожелает мне спокойной ночи.

– Спите спокойно, ваше величество, – говорят они, хотя их лица тревожны, и вряд ли кто-то из них спокойно спит в последние дни. Все только и говорят что об ужасных новостях из Стура и о людях, которые там погибли. О детях, которые там погибли. Мои фрейлины следят за своим языком и ничего мне прямо не говорят, однако члены Малого Совета менее осмотрительны. Как бы то ни было, я все поняла – как только увидела их лица, как только услышала недовольство в их тоне после того, как Хансен и я выехали в последний раз. Они ненавидят меня. Они обвиняют меня.

Сиреневый лед на пруду. Проклятие реновианской ведьмы. Проще винить того дьявола, которого ты знаешь – королеву-чужеземку, – чем неизвестного, тех демонов, что снова бродят среди нас. Великий герцог Ставина уверен, что афразианцы вернулись, и я не стану с ним спорить. Мы и правда действуем слишком медленно. Беда в том, что король не знает, даже с чего начать поиски злодеев. Афразианцы словно растворились в воздухе. Я пыталась уговорить Хансена отправить солдат в аббатство Баэр, но король не желает меня слушать. К тому же правительницей Реновии по факту остается моя мать.

Я лежу на своей огромной кровати, подложив под спину подушки, слушая тихие ночные звуки и ожидая.

Вероятно, Хансен в своих собственных покоях на другом конце главной башни замка сейчас развлекается как обычно – напивается, играет в азартные игры или блудит. С кем он проводит время – со своими фаворитками или собаками, я, по правде говоря, не знаю. Конечно, нельзя исключать, что он выслушивает в эту минуту доклады о поисках Свитков Деи и пьет чай, но я в этом сомневаюсь.

После нашей свадьбы он держится на расстоянии, и это для меня громадное облегчение.

Он не настаивает на моем присутствии на своих вечерних увеселениях и ни разу не пытался разделить со мной мою постель или пригласить меня в свою. Ведь для нас обоих этот брак – всего лишь политический союз. Но сейчас это политическая катастрофа, поскольку люди подозревают меня в тех чудовищных делах, которые творятся в последнее время.

Часовые на стенах перекрикиваются, где-то вдалеке кричит сова. Когда ночью нет ветра, мне кажется, я слышу ржание лошадей в конюшне, хотя, возможно, это только плод моего воображения. Поскорее бы замок затих и дневные дела подошли к концу.

Потому что тогда ко мне придет Кэл – проскользнет через потайную дверь в замковых подвалах и поднимется по узкой каменной лестнице в маленькую комнатку, которую мы с ним называем Секретом Королевы. Я жду, когда он постучит в ее дверь. Жду, жду, жду.

Прошло три дня после того злополучного визита в деревню, три дня с тех пор, как он приходил ко мне. Я не могу демонстрировать ему свое расположение на людях, но я видела тревогу в его глазах, когда толпа в деревне начала звереть. Я хочу сказать, что ему незачем так беспокоиться, но мною также владеет эгоистическое желание быть с ним.

Огонь в камине уже почти догорел, он больше не трещит. Свеча у моей кровати еще горит, но дает мало света, так что я не вижу дальние углы просторной комнаты. И я жду, ориентируясь на звуки.

Тук-тук-тук.

Я вскакиваю с кровати, торопливо хватаю ключ, который прячу в томике реновианских легенд, лежащем на прикроватном столике у меня под рукой. И бегу в самый темный угол опочивальни, не потрудившись взять свечу. Я знаю дорогу туда как свои пять пальцев, знаю каждый стул, каждую скамеечку для ног, которые надо обойти. Кэл, конечно же, тоже прошел по подвалам и поднялся по лестнице тайно, в темноте. Чтобы открыть дверь, мне надо отодвинуть гобелен и ощупью найти на дубовой панели скрытый замок.

Я со щелчком поворачиваю ключ в замке, и уже одно сознание того, что он здесь, рядом, пьянит меня. Я чувствую, что он стоит передо мной, высокий, широкоплечий, даже до того, как он успевает что-то произнести. Мне достаточно протянуть руку и коснуться его груди, такой твердой, такой широкой, и я начинаю сладко млеть.

– Сирень, – говорит он тихо и нежно и, войдя в комнату, обнимает меня прежде, чем закрыть дверь. Я не хочу его отпускать. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая его запах, который невозможно описать. В нем есть запах мускуса и слабое благоухание цветов боярышника, экстракт которых мы в Реновии добавляем в мыло. От Кэла пахнет домом.

– Я скучала по тебе. – До сих пор я даже не осознавала, насколько сильно мое напряжение от того, что мне целыми днями приходится притворяться. – Где ты был?

– Расспрашивал гонца, приехавшего из Стура, и отправлял туда моих людей, чтобы получить ответы и на другие вопросы, – отвечает Кэл и, запрокинув мою голову, нежно целует меня. – Мне надо выяснить, какие сведения достоверны, а что всего лишь слухи, порожденные страхом.

– И как, этот гонец сказал тебе что-то такое, чего ты не знал? – спрашиваю я. Кэл качает головой, и я вижу, какой усталый у него вид: под глазами у него темные круги, щеки впали и покрыты щетиной. Неудивительно, что он так измотан: после нашей последней поездки за пределы Монта столицу наводнили шпионы из Аргонии и Ставина. Их послы устраивают приемы для богатых и именитых монтрисианцев, пока их шпионы вынюхивают и высматривают у нас за спиной.

– Половина того, что я слышу, – отвечает он, – мифы и россказни.

Я кладу руки на его виски и начинаю их массировать. Если бы я могла снять с его плеч бремя забот, я бы это сделала. Он для меня в куда большей мере муж, чем король Хансен.

Он кладет голову на подушку, оливковая кожа его лица выделяется на фоне крахмальной белизны постельного белья, его глаза блестят в мерцающем свете свечи.

– Жители Стура клянутся, что их пруд почернел от темной магии, а затем покрылся сиреневым льдом. К тому же распространилась новость о том письме из Ставина…

– На которое до сих пор всем было наплевать, – перебиваю его я. – Даже Хансен считал, что Гораник – Горан – это всего-навсего разжигатель войны, ищущий предлог, чтобы вторгнуться к нам. Но сейчас все изменилось. Люди боятся.

Кэл вздыхает, гладит меня по волосам. Его прикосновение успокаивает меня, и я едва удерживаюсь от того, чтобы закрыть глаза.

– Страх заразителен, – говорит он, – особенно когда речь идет об афразианцах. Но нам надо узнать больше. Возможно, рассказы о действиях монахов все же преувеличены.

– Скажи это освиставшим меня в той деревне. Быть может, Хансен в кои-то веки прав и нельзя доверять Горанику. Ставин никогда не стеснялся развязывать конфликты и пользовался любым случаем, чтобы расширить свои границы.

– Часть проблемы, – говорит Кэл, тщательно выбирая слова, – заключается в том, что это произошло в Монтрисе, а не в Реновии. Это напоминает всем, что ты реновианка.

Я прижимаюсь к нему, пытаясь напитаться его силой.

– Но с какой стати мне совершать такую жестокость, а потом оставлять такой явный знак?

– Никто из тех, кто тебя знает, никогда бы в это не поверил, – замечает Кэл.

– Но они меня не знают, совершенно не знают, – в отчаянии восклицаю я. Мне вдруг приходит в голову, что мое положение здесь так же неустойчиво, как и мой брак.

– Я ни за что не допущу, чтобы с тобой что-то произошло, – отвечает Кэл, не сводя с меня глаз. Он обнимает меня, и я чувствую, как замедляется биение его сердца.

– Монтрисианцы ассоциируют афразианцев и их темную магию с Реновией, – говорю я. – И, думаю, это понятно. Основатель их ордена, король Фраз, жил в Реновии, и наше королевство так и не смогло ни разгромить, ни сдержать его последователей. И вот теперь я, реновианка, – новая жена короля Монтриса.

Кэл морщится – он часто это делает, когда речь заходит о моем браке и моем муже. Он предпочел бы сбежать вместе со мной, лишь бы я не вышла замуж за другого. Наша с ним тайная связь, та наша жизнь, которую мы скрываем от всех, тяжела для него. Это я попросила его принести эту жертву, но и у меня кошки скребут на сердце. Однако сейчас мы должны отодвинуть наши чувства в сторону. Я прочищаю горло.

– Стало быть, я злая королева, – тихо говорю я. – Они считают, что я заодно с афразианцами. Но почему?

– Владея афразианской магией, – объясняет Кэл, – ты насылаешь бедствия на Ставин, желая ослабить его до такой степени, чтобы его можно было захватить. Затем ты подрываешь силу Монтриса, развязав магический террор. Надо полагать, следующей твоей целью станет Аргония, чтобы все земли покорились Реновии и ее королеве из династии Деллафиоре. И империя Авантин будет возрождена.

– Да здравствует Авантин, – с горечью говорю я.

– Да здравствует королева, – отзывается Кэл, подняв бровь. Я понимаю, что он поддразнивает меня, пытается заставить меня относиться к этой нелепой теории спокойнее. К этому плану, который никогда бы не мог прийти мне в голову. Я никогда не хотела быть принцессой, что уж говорить о королеве. Это план моей матери, ее желание, а не мое.

– Еще. Только на прошлой неделе они любили нас, – говорю я, высвободившись из его объятий. – Хансена и меня. Они все хотели, чтобы мы посетили их усадьбы, их деревни, их праздники урожая. Они кланялись, уверяли нас в своей верности. Как же быстро все изменилось.

– Официально два королевства объединились, – замечает Кэл, – но здешние жители все равно относятся к Реновии с подозрением. Все в нынешнем положении вещей ново для них. Монтрисианским королевам полагается быть консортами, а не править совместно с королями.

– Я с таким же успехом могла бы быть всего лишь консортом, – отвечаю я, не в силах преодолеть свое мрачное настроение. – Никто при здешнем дворе не слушает меня. А дома моей матушке, похоже, не нужна моя помощь.

– Ты никогда не будешь консортом. – Лицо Кэла смягчается, когда он улыбается мне. – Ты прирожденная предводительница. И неистовая реновианка. Поэтому-то они тебя и боятся.

Он прав. Когда им кажется, что я их не слышу, придворные Хансена говорят о Реновии как о прибежище диких зверей, преступников и самой темной магии. Скорее всего, они и меня считают наполовину дикаркой.

– У них хорошая память в том, что касается старых сплетен о том, что члены королевской семьи Реновии будто бы отравляли друг друга, – говорю я Кэлу. – Но плохая, когда надо вспомнить, чем мой отец – и твой тоже – пожертвовал, пытаясь сломить могущество афразианцев.

– Людям свойственно запоминать и повторять только самые скверные слухи, – отвечает он. – Если они верят, что твой отец отравил своего брата, они поверят худшему и о его дочери.

– Особенно если речь идет о сиреневом пруде, полном мертвых детей, – соглашаюсь я, содрогнувшись. Одним нечеловечески жестоким ударом все деревенские дети были умерщвлены. Естественно, что они возненавидели меня. Сейчас я и сама ненавижу себя за то, что не смогла это предотвратить. Я должна была защитить их. Должна была прислушаться к рассказам о том, что творится в приграничье, должна была предупредить их. Ведь они и мои подданные. Возможно, это моя вина, что они оказались под ударом.

Кэл кладет свою теплую ладонь мне на спину.

– Это ведь было послание, не так ли?

– Но не от меня.

– Да, не от тебя, а тебе. И о тебе.

Я понимаю, о чем он.

– Они хотят, чтобы люди винили в случившемся меня. Думаю, Хансен уже винит меня, хотя этого и не говорит.

– Какое тебе дело до того, что думает Хансен? – в тоне Кэла звучит раздражение.

– Он как-никак мой муж и король Монтриса.

– Только номинально, по крайней мере так говоришь ты. – Кэл хмурится и отстраняется от меня.

– Кэл, нам необходимо, чтобы он был на нашей стороне.

– На нашей стороне? – теперь уже в тоне Кэла слышится горечь. – Ты только что сказала: «Только на прошлой неделе они любили нас». Значит, ты объединяешь тебя не со мной, а с ним. На чьей ты стороне, Тень? Я хочу сказать, Сирень. Ее Величество Королева Сирень.

Я поворачиваюсь к нему, обеспокоенная.

– Мне приходится быть на стороне Хансена, – говорю я. – Он мог бы стать нам ценным союзником, если мы позволим ему.

– Ты опять говоришь о нас?

– Да, о нас. О тебе и обо мне.

– А разве мы вместе? – рычит Кэл.

– Я понимаю, что ситуацию нельзя назвать идеальной.

– Да уж куда ей до идеала, – резко бросает он.

– Но это единственный путь, только так мы можем быть вместе, – напоминаю я ему. – Если ты больше не хочешь…

Кэл вздыхает и смотрит на стену.

– Я хочу тебя, – тихо говорит он. – Я всегда хотел тебя.

Я беру его руку в свою.

– Я твоя. Здесь. Сейчас. Есть только ты и я.

Он высвобождает свою руку.

– Как бы я хотел, чтобы это было правдой. – Он ложится опять, усталый, и уставляется на красный балдахин кровати. Я ложусь рядом с ним. Мы вместе, но что-то нас разделяет. Мучительное недоверие, которое никуда не уходит, что бы я ни говорила.

– Мы не можем вернуться к тому, что было у нас прежде, – почти шепчу я. – Но можем использовать по максимуму то, что у нас есть сейчас.

Кэл ничего не говорит. Я целую его в щеку, затем еще, еще. Поначалу он просто лежит, не отвечая мне. Но я не унимаюсь, и наконец он поворачивается ко мне, и, когда его губы встречаются с моими, страстно, настойчиво, мы забываем про наш спор.

Глава 3
Сирень

Поутру, когда я просыпаюсь, Кэла уже нет рядом. Когда входят мои фрейлины, чтобы раздвинуть парчовые занавески кровати и открыть ставни, мне кажется, что минувшую ночь я опять провела одна. Ключ от Секрета Королевы снова лежит в тайнике, и нет никаких следов того, что здесь побывал Кэл. Это и приносит мне облегчение, и вызывает печаль.

Я выпиваю немного имбирного чая, принесенного моими фрейлинами, и съедаю кусочек поджаренного хлеба. Кажется, у меня уходит все больше и больше времени на то, чтобы причесать волосы и выбрать парик на предстоящий день. Мои фрейлины к тому же еще и помогают мне одеваться, требуются усилия по меньшей мере двух из них, чтобы поднять над моей головой украшенное богатой вышивкой платье – для этого времени года шерстяное, отороченное мехом норки – и надеть его поверх моей полотняной сорочки. Я тоскую по тому времени, когда мне достаточно было по-быстрому натянуть простое платье и выбежать вон. Или одеться как ассасин – ремеслу ассасина меня обучали мои тетушки, – чтобы затем вскочить на коня или схватиться с врагом.

Мне уже не хватает Кэла. Я никогда не знаю, когда увижу его снова. Как же мне хочется в один прекрасный день проснуться рядом с тем, кого я люблю, и чтобы ему не надо было уходить на рассвете, дабы избежать разоблачения.

– Возможно, ваше величество предпочло бы попить не просто имбирного чаю, а имбирного чаю с медом?

– Или, быть может…

– Нет, больше ничего. – Я отрицательно машу рукой.

Во дворе замка далеко внизу под моим окном продолжается суматоха, слышатся крики. Выглянув, я с удивлением вижу, что по двору маршируют туда-сюда солдаты, по большей части совсем молодые.

– Что это? – спрашиваю я леди Маргариту. Она субтильна, у нее светлые волосы и неизменно озабоченное лицо – она определенно не самая пригожая из моих фрейлин. Но, хотя она среди них самая молодая, она превосходит всех остальных ловкостью и умом. И, судя по всему, она всегда куда лучше их знает, что происходит в других частях замка.

– Ваше величество, – говорит она, – насколько мне известно, наши военные сейчас готовятся к тому, чтобы отправиться на север. На границу со Ставином, а также в наши собственные северные земли, где…

Она замолкает, и я киваю. В моем присутствии все предпочитают не говорить о том, что случилось в Стуре.

– Они кажутся такими юными, – замечаю я. Большинство новобранцев похожи на сельских парней, которых оторвали от сбора урожая. У них румяные лица и широкие плечи, и наверняка они куда лучше орудуют вилами, чем мечом.

– Чтобы выдвинуться и к границе Ставина, и на север, нужно много солдат, – говорит леди Маргарита.

– Да и здесь, разумеется, надо держать немалые силы для охраны ваших величеств, – замечает другая фрейлина. – Не так ли?

Хотя эта фрейлина вечно изрекает банальности, в данном случае она совершенно права. Я больше не могу сидеть в четырех стенах. На дворе солнечно, хотя и холодно, поскольку сейчас поздняя осень. К тому же кто знает, как скоро придет зима и ляжет снег?

– Дамы, – говорю я, – я решила, что мне нужен свежий воздух.

– Вы желаете прогуляться по двору? – с тревогой спрашивает леди Маргарита.

– Скажите мастеру Гильдии Очага, что нынче утром я хочу потренироваться, – поправляю я ее. – Пожалуйста, передайте это ассасинам и скажите, что скоро я буду готова.

– Но во дворе так много народу, – возражает одна из других дам. – Там столько деревенщин. Вы же не хотите выставить себя на их обозрение.

Вообще-то да, хочу. Но моим фрейлинам я этого не скажу. Будет совсем неплохо, если жители Монта – по крайней мере те из них, кто служит в замке, – увидят меня в деле и запомнят, что я не просто украшение двора их короля, которое досталось ему от Реновии. Я обученный член Гильдии Очага, и любой, кто захочет причинить мне вред, будет иметь дело с бойцом, а не с избалованной, ничего не умеющей девицей. В Гильдии мы учимся драться, идти по следу и вообще вертеться, а также понимать мир природы, его ритмы, подсказки. Если ты состоишь в Гильдии, то тебе следует оставаться в хорошей форме как умственно, так и физически. Я не стану сидеть без дела в этом замке, пока в королевстве действует темная магия и пока в этот водоворот зла пытаются втянуть и меня.

Пока одна фрейлина спешит на поиски спарринг-партнера из Гильдии, с которым я бы смогла потренироваться, остальные снимают с меня платье и приносят мне другую одежду из дубового сундука под окном. Как же приятно освободиться от этих дурацких ярдов вышитой шерсти и облачиться в кожаные легинсы и тунику. Мои фрейлины надевают на мои предплечья кожаные щитки и помогают мне зашнуровать мои любимые ботинки из оленьей кожи. Я заранее испытываю удовольствие от того, что окажусь на свежем воздухе и смогу свободно двигаться.

– Вы уверены? – повторяют мои фрейлины опять и опять. Они имеют в виду вот что: уверены ли вы, что хотите появиться на людях, одетая как боец, а не как королева? Как я могу им объяснить, что я чувствую себя живой только тогда, когда не веду себя как королева?

Есть столько всего, что я не могу им сказать. Они мне не подруги и даже не союзницы. И я подозреваю, что по меньшей мере одна из них за деньги передает сведения обо мне герцогу Овиню.

– А что, если к вам пожалует его величество? – спрашивает леди Маргарита, достав из сундука мой колет. Это не настоящий вопрос. Она просто пытается придумать, что сказать Хансену.

– Король отлично знает, что во второй половине дня я всегда тренируюсь с членом Гильдии. Он будет доволен, что я дышу свежим воздухом, а не сижу здесь, в четырех стенах, как какая-нибудь размазня.

На самом деле я точно знаю, что Хансен не пожалует ко мне. У него достаточно развлечений в его собственных покоях. И, если я буду торчать здесь, мое воспаленное воображение начнет рисовать мне такие сценарии, которые совсем не помогут делу. Что сейчас поют в уши Хансену – и кто это делает? Верит ли он истории о сиреневом пруде в Стуре? Что, если его уговорят отвергнуть меня и аннулировать наш брак? Это могло бы ввергнуть наши страны в войну. Но что, если он решит, что у него нет выбора, поскольку Ставин грозит ему вторжением, если он не покончит с темными силами и не избавится от меня? Монтрису может угрожать война, если он не откажется от меня и от этого нашего бутафорского брака.

Возвращается запыхавшаяся фрейлина и сообщает, что член Гильдии ожидает меня внизу. Я отмахиваюсь от серо-зеленого плаща, который кто-то пытается завязать у меня на горле.

– Его величество действительно желает, чтобы наша королева была в добром здравии и хорошем расположении духа. Ей предстоит вынашивать и рожать королевских детей, так что она не может быть слабой. Ей нужно быть здоровой и крепкой.

Королевских детей. Если я буду честной с самой собой, то с момента моей помолвки с Хансеном именно этого я боюсь больше всего. И я не могу обсуждать это с Кэлом, хотя он прекрасно понимает, что престолу нужен наследник. Что, если Хансен будет настаивать на том, чтобы сделать наш брак настоящим? Я не смогу ему отказать, как бы мне этого ни хотелось.

Я замужем за королем Монтриса – и все же я предпочла следовать зову своего сердца. О Кэл. Наш с тобой путь никогда не был прямым, а с течением времени все становится только сложнее. Мне надо выйти и потренироваться. Это пойдет мне на пользу.

* * *

Внизу шумно, и этот шум бодрит – продолжается подготовка новобранцев, подручные конюха заводят лошадей к кузнецам и выводят их оттуда уже подкованных, на восточном конце двора в боях на мечах упражняются гвардейцы. Так-то лучше. Хотя королеву и окружают гвардейцы, здесь я могу поупражняться. К тому же в этом наряде я не привлекаю к себе особого внимания. Сейчас я не похожа на королеву. Собственно говоря, я выгляжу примерно так же, как мой сегодняшний спарринг-партнер из Гильдии, молодая девушка, стройная и напряженная, словно дикая кошка. Она подскакивает на месте и, вместо того чтобы сделать реверанс, отвешивает мне низкий и неуклюжий поклон.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я. На вид ей не больше семнадцати лет, у нее густые рыжие волосы, связанные сзади в хвост, и лицо в форме сердечка.

– Рима, ваше величество, – отвечает она. У нее темные глаза, и мне нравится их блеск. Она пришла сюда, готовая драться, и она явно не боится работать с королевой.

– Ты здесь новенькая?

– Я служу здесь третью неделю, сударыня. Я подмастерье ассасина и приехала с гор.

– Я давно не практиковалась, – говорю я ей, вертя в руках дубинку, чтобы согреть их. Странно, что Кэл никогда не упоминал, что среди его новых ассасинов есть девушка. Он подробно рассказывал мне о том, как он обучает их и что нескольких наименее способных отправил восвояси. Но ничего не сказал о рыжеволосой девушке с гор.

– Вы хотите, чтобы я была с вами помягче, сударыня? – Ее тон нейтрален, но на лице ее я читаю презрение. Она напоминает мне меня прежнюю, напоминает мне Тень. Я бы тоже сочла высокородную даму, такую как королева Сирень, дилетанткой, слишком изнеженной, чтобы быть настоящим бойцом.

– Нет, – отвечаю я, стараясь не сорваться. Я всего на два года старше ее! Я все еще верчу в руках дубинку, когда она нападает на меня, высоко подскочив. Я так впечатлена высотой ее прыжка, что не успеваю заблокировать ее с помощью дубинки – и в итоге падаю на задницу на холодные булыжники, которыми вымощен двор.

– Извините, – говорит она и хватает мою руку, чтобы помочь мне подняться. Другой рукой я сжимаю дубинку и в мгновение ока укладываю ее на землю.

Я вскакиваю, стряхиваю с ладоней песок и солому. Рима ухмыляется.

– Неплохо, – замечает она, и мы снова сходимся в поединке. Должна признаться, что она на редкость проворна и у нее отличные боевые навыки. Она ловчее, чем в лучшее мое время была я, но мое острое чутье всегда позволяло мне предугадывать действия моих противников. – Тут главное не сила, а воображение, – бывало, говорили мне мои тетушки. Чтобы хорошо драться, надо полагаться на свои чутье и крепкие нервы.

Где-то недалеко я слышу знакомый голос. Кэл муштрует в этом дворе новобранцев, зычно выкрикивая команды. Услышав его, я на мгновение теряю концентрацию, и Рима, заломив одну руку мне за спину, дышит мне в затылок. Я чувствую себя странно, встречаясь с ним на людях, когда нам приходится вести себя осторожно и когда я бываю вынуждена напоминать себе, что мне нельзя ни улыбаться ему, ни даже смотреть на него дольше, чем положено.

– Продолжаем, сударыня? – Рима, полная энергии, опускается на корточки, готовая броситься на меня, но я вскидываю руку, делая ей знак подождать.

– Постой, дай мне минутку, – говорю я, делая вид, что еле перевожу дух. На самом же деле мне просто хочется послушать, как Кэл муштрует неуклюжих новобранцев. Он приказывает им ложиться и вскакивать на ноги опять и опять, и, по-моему, ложатся они слишком медленно, а вскакивание их больше похоже на выползание.

– Шевелитесь! – рявкает он, и я едва удерживаюсь от улыбки. – Если бы это был настоящий бой, каждый из вас сейчас уже валялся бы в канаве, с копьем в кишках и стрелой в глазу.

Каркают кружащие над нами вороны, и новобранцы ворчат под свирепым взглядом Кэла. Как бы мне хотелось поговорить с ним после тренировки, но я не могу просто взять и подойти к нему. Я королева, и меня окружают гвардейцы, обязанные везде следовать за мной. Так что мне остается одно – драться, чтобы выплеснуть бессильную злость, накопившуюся во мне из-за того, что я слишком много времени провела в четырех стенах.

– Давай, вперед, – говорю я Риме, и она кидается на меня сразу, еще до того, как я поднимаю дубинку. Но я успеваю вовремя среагировать и бью по ее оружию с такой силой, что она едва не падает на ближайший стог сена. Мне надо выплеснуть свою бессильную злость и накопившуюся агрессию. Ударяя дубинкой, я бью по Малому Совету, а когда наношу удар ногой в грудь, он на самом деле нацелен на тех, кто распускает лживые слухи обо мне и моей воображаемой темной магии. Как бы мне хотелось, чтобы кто-то из них был сейчас здесь, в замковом дворе, чтобы я могла попрактиковаться на них.

К концу тренировки мое лицо горит, я разгорячена и знаю, что завтра у меня будут ныть руки и ноги. Вот чего мне не хватало – свежего бодрящего воздуха, ветерка на моем лице и возможности без помех бегать и прыгать. Моя новая спарринг-партнерша из Гильдии кланяется и благодарит меня за хорошую тренировку.

– Это было впечатляюще, сударыня, – говорит Рима, и эти слова не кажутся мне лестью, поскольку она тут же добавляет к ним критическое замечание. – Если бы вы работали больше, это улучшило бы вашу реакцию и помогло бы вам увеличить зону досягаемости ваших рук.

– Хорошо, давай устроим еще один поединок через день или два, – отвечаю я до того, как она дает мне очередной полезный совет. Рима кивает. Она тоже раскраснелась, чему я рада. Пусть она и в хорошей форме и немного младше меня, но я ей не уступаю.

Новобранцы отдыхают, кто согнувшись в три погибели, кто сидя на корточках. Кэл совещается с одним из офицеров, показывая на злосчастных рекрутов.

Один из моих гвардейцев протягивает мне флягу, чтобы я могла попить, и я делаю вид, будто устала и мне надо отдохнуть. До вечера, когда я вновь увижу Кэла, ждать так долго. Иногда мне ужасно хочется поговорить с ним днем, посидеть с ним за одним столом. Просто побыть рядом, а не ждать, когда мои фрейлины удалятся, а сама я буду уже полусонная.

Рима идет в сторону конюшни, расшнуровывая кожаные щитки на предплечьях. Затем на мгновение останавливается и смотрит на Кэла. Она улыбается ему, и он улыбается в ответ. Это длится недолго, но выводит меня из равновесия. Улыбка Кэла широка и искренна. Похоже, он уважает Риму. Похоже, она нравится ему.

Тогда почему же он никогда не говорил мне о ней?

Рима подходит к Кэлу и хлопает его по плечу. Теперь они не только улыбаются, но и подаются друг к другу, разговаривая, как и положено коллегам. Но мое сердце начинает биться чаще, к горлу подступает желчь. Она может касаться Кэла на людях, а я не могу. Меня пронзает ревность. Она так молода, так хороша собой и наверняка напоминает ему меня, когда мы с ним познакомились. Когда мы влюбились друг в друга.

– Мы возвращаемся! – рявкаю я, обращаясь к моим гвардейцам, и решительно иду к двери главной башни замка. Их улыбки для меня словно красные тучи, застящие свет этого ясного дня.