Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе

Глава 6
Первый «Джемини»

Начиная с апреля 1964 года Гас Гриссом, Джон Янг, Уолли Ширра и я сделались виртуальным гражданами Сент-Луиса в штате Миссури – «милого старого Сент-Луиса», как называл его мистер Мак. Мы вылетали туда на Т-33 и Т-38 в воскресенье вечером или в понедельник утром, проводили несколько дней на предприятии McDonnell на Ламберт-Филд, а в четверг или в пятницу возвращались в Хьюстон. Мы бывали там так часто, что в конце концов арендовали апартаменты в отеле Chase-Park Plaza. Уолли и я сняли на двоих трехкомнатный номер, Гас и Джон – тоже, только этажом ниже.

Однако я сразу же столкнулася с проблемой: Гас Гриссом был главным представителем астронавтов в программе «Джемини» и, естественно, облик кабины отражал его взгляды… и его размеры. Гас был ростом около 168 сантиметров и весил 73 килограмма; я со своими 183 см и 79 кг чувствовал себя в корабле зажатым, особенно одетый в скафандр и гермошлем. Макушка моего шлема с трудом позволяла закрыть крышку люка, а ко всему прочему, мне было попросту больно. Однажды макет корабля поставили вертикально, так что мы оказались на спине, и я обнаружил, что в такой позе у меня очень болят спина и шея. (Джим МакДивитт жаловался на то же самое). Несколько месяцев я жаловался на это. В конце концов мы сделали фанерный макет катапультируемых сидений и сняли все размеры в горизонтальной и в вертикальной позиции.

Выяснился удивительный факт: МакДивитт и я растем, когда перемещаемся из вертикального положения в горизонтальное: я – на четыре сантиметра с лишним, Джим – почти на шесть. В конце концов инженеры «МакДоннелла» удалили часть внутренней изоляции с крышки люка. Получилась небольшая выемка, которая давала место нашим шлемам. Такая выемка впервые была сделана на «Джемини-6», и ее окрестили «выемкой Стаффорда».

В Хьюстоне в июле 1964 года вышли на подготовку еще два экипажа «Джемини», основной и дублирующий. К моему удивлению, всех четверых выбрали из моей группы: Джима МакДивитта и Эда Уайта назначили на «Джемини-4», Фрэнку Борману и Джиму Ловеллу выпало их дублировать^[29]. Таким образом, я не только утратил место первого из нас, кто полетит, но и стать первым командиром мне тоже не было суждено. Тем не менее я искренне радовался за Джима.

Среди вопросов, которые вызвало это назначение, был и такой: а что с Гордо Купером? Он хорошо отлетал на последнем «Меркурии». Уолт Уильямс, правда, не питал к нему особо теплых чувств, но теперь он ушел в головной офис NASA и не имел прямой власти над экипажами. Дик, который к этому времени уже руководил операциями летных экипажей, поставил Гордо во главе подразделения по «Аполлону» в Отделе астронавтов, подчинив его Алу Шепарду. Туда было теперь распределено около половины всех астронавтов набора 1963 года.

Однако я был слишком занят с Гасом, Джоном и Уолли в Сент-Луисе и на Мысе и не мог тратить драгоценное время на беспокойство об очередных назначениях. Изначально мы надеялись запустить беспилотный «Джемини-2» в августе 1964 г. и провести полет Гаса и Джона в декабре. «Джемини-2» представлял собой первый серийный аппарат, сошедший с производственной линии полностью укомплектованным для запуска, суборбитального полета, входа в атмосферу и приводнения. Вместо астронавтов ему полагалось нести пару устройств-имитаторов экипажа, камеры, магнитофоны, термометры и прочие инструменты, чтобы записать вид и звук запуска «Джемини».

Ракету-носитель для «Джемини-2» привезли на Мыс 10 июля и через четыре дня установили на площадке № 19. Начались проверки. К несчастью, через месяц, 17 августа, через этот район пронесся шторм, и молния ударила в пусковую установку. Ее признали негодной и подвергли целой серии проверок. Но такая задержка пришлась кстати, ведь и «Джемини-2» отставал от графика. Однако двумя неделями позже явился ураган Клео, который заставил команду фирмы Martin убрать вторую ступень ракеты. Едва ее успели вернуть на место, как показался ураган Дора. Он снова потрепал всю установку, и нам пришлось пережидать очередной шторм. Затем нам стал грозить ураган Этель.

В общем, лишь 21 сентября ракета была готова к началу заключительных проверок. Космический корабль наконец-то доставили с завода McDonnell в Сент-Луисе, но работы по нему почти немедленно отстали от графика. Теперь мы могли в лучшем случае надеяться запустить «Джемини-2» в середине ноября.

А пока мы прятали «Джемини-2» от ураганов, 12 октября 1964 года Советы вернулись в пилотируемый космический бизнес с новым изделием под названием «Восход». Корабль провел в космосе лишь сутки и, видимо, не маневрировал, но нес экипаж из трех человек: пилот Владимир Комаров, научный сотрудник Константин Феоктистов и врач Борис Егоров. Как мы узнали через много лет, «Восход» представлял собой модифицированный «Восток»: катапультируемое кресло сняли и заменили тремя более простыми ложементами, а систему жизнеобеспечения и прочее оборудование свели к минимуму. И тем не менее Кремль мог объявить, что у них летали сразу трое космонавтов, в то время как Соединенные Штаты все еще пытались запустить двоих.

Полет «Восхода», однако, не принес особых выгод Хрущеву. Последнего, пока корабль находился на орбите, отстранили от работы в качестве советского премьера и заменли тройкой лидеров – Брежневым, Косыгиным и Подгорным^[30]. Одним из последних действий Хрущева как лидера страны был разговор по телефону с экипажем «Восхода». Когда космонавты вернулись на Землю, их уже официально приветствовали новые советские лидеры.

В воскресенье 31 октября мы праздновали Хэллоуин. Я отдыхал дома с Фей. Днем зазвонил телефон, и я узнал, что Тед Фриман погиб в авиакатастрофе. Он вылетел с базы Эллингтон потренироваться и при возвращении столкнулся со стаей гусей. Один из гусей разнес в клочья фонарь кабины, части плексигласа засосало в воздухозаборник, и оба двигателя заглохли. Тед попытался катапультироваться, но высоты не хватило.

Тед был одним из моих учеников на базе Эдвардс и достойным кандидатом в астронавты – глубоко погруженный в работу, прекрасный пилот. С тех пор как в январе он и его жена Фейт переехали в Хьюстон, мы мало виделись, на работе тоже почти не встречались, если не считать планерок по понедельникам и редких занятий по геологии. Наши расписания редко пересекались, да и я часто улетал в командировки. Услышав новости, я поспешил к Фейт и обнаружил очень тяжелую сцену. Гибель Теда сама по себе стала ужасной трагедией, но, что особенно скверно, Фейт узнала о случившемся от чересчур усердного молодого репортера Houston Chronicle, который умудрился добраться до ее двери раньше, чем Дик Слейтон. Много лет спустя я узнал: Дик Слейтон хотел назначить Теда в мой экипаж на «Джемини». Увы, нам не удалось поработать вместе.

Корабль «Джемини-2» установили на ракету «Титан» 6 ноября 1964 г. С этого момента подготовка к старту, намеченному на 9 декабря, шла довольно гладко. Гас, Джон, Уолли и я находились в тот день в бункере вместе с Бастианом Хелло по прозвищу Баз, одним из главных менеджеров Martin по программе «Джемини». В 11:41 местного времени двигатели «Титана» на площадке № 19 включились – и тут же выключились.

Баз, наблюдавший за происходящим в перископ, в удивлении повернулся к нам: «Она все еще сидит здесь!»

И правда: дорогостоящая и сложная система обнаружения неисправностей, которой мы оснастили «Титан II», сделала свое дело, спасла ракету и корабль для другой попытки. Я чуть не плакал от счастья, что эта штука не взорвалась. Подобная трагедия плюс неизбежное расследование – и всю программу задержало бы на многие месяцы.

Наконец, 19 января 1965 года «Джемини-2» с грохотом поднялся над стартом, отделился по графику и в соответствии с планом полета приводнился в Атлантике через 18 минут на расстоянии около 3400 км от места запуска. Дорога для полета Гаса и Джона на «Джемини-3» была открыта.

На Мысе за неделю до запланированного старта «Джемини-3» мы услышали о том, что русские запустили на орбиту новый пилотируемый корабль. Он назывался «Восход-2» и имел экипаж из двух человек: полковника Павла Беляева и подполковника Алексея Леонова. Самое же поразительное состояло в том, что через полтора часа после старта Леонов открыл люк и вышел из корабля! Он летал снаружи в течение 10 минут. Это была первая в истории прогулка в открытом космосе – NASA назвало бы ее «внекорабельной деятельностью», сокращенно EVA. Советы праздновали очередной триумф: ведь выход космонавта сопровождался черно-белой телевизионной съемкой, которую передали на Землю вскоре после благополучного возвращения Леонова^[31].

Чего мы не знали тогда, так это насколько близок был космонавт к гибели во время этого выхода. Трехместный «Восход» модифицировали снова, теперь он нес двоих космонавтов в скафандрах и надувную шлюзовую камеру, которая выступала с одной стороны. В упакованном виде шлюзовая камера имела лишь 0.7 метра в высоту, но после наддува на орбите она распрямлялась и достигала 2.5 метров, хотя все еще была тесновата для космонавта в громоздком скафандре с ранцем системы жизнеобеспечения. Одетый в скафандр «Беркут», Алексей благополучно выбрался из шлюзовой камеры. Но когда он закончил выполнять свое задание, засунул в шлюз внешнюю кинокамеру и попытался скользнуть следом за ней ногами вперед, он столкнулся с серьезной проблемой. В космическом вакууме скафандр раздулся так сильно, что ноги космонавта вылезли из сапог, а руки – из перчаток.

Чтобы хотя бы отчасти восстановить управляемость, Леонов сумел снизить давление в скафандре до аварийной отметки в 0.27 атмосферы и вполз в шлюзовую камеру головой вперед. Затем – медленно, с невероятным напряжением, превозмогая боль, он развернулся так, чтобы можно было закрыть внешний люк. Затем Леонов наддул шлюзовую камеру и, нарушая правила полета, открыл щиток гермошлема, глотая воздух и стараясь восстановить силы. Только потом он открыл внутренний люк и вернулся в кабину. Все лицо его было красным, пульс достиг 143 ударов в минуту. Леонову посчастливилось выжить^[32].

Девятью годами позже мы с Алексеем обедали в ресторане «Арагви» в Москве – только мы вдвоем. За выпивкой под грузинскую кухню он рассказал мне эту историю. Он еще состоял в КПСС и официально считался атеистом, но сказал такие слова: «Слава тебе, Господи, что я смог». Именно на той встрече впервые кто-то кроме советской космической команды узнал о его проблемах во время выхода.

Беляеву и Леонову пришлось столкнуться и с другими трудностями. На 17-м витке они ожидали автоматического торможения для схода с орбиты – но ничего не произошло. Беляев сообщил об отказе в центр управления на Байконуре, где после срочных консультаций экипажу разрешили выполнять торможение вручную. Они сделали это, но с задержкой на 46 секунд. Во время входа в атмосферу сферический спускаемый аппарат не смог полностью отделиться от приборного отсека. (Такое случалось и раньше на паре «Востоков».) Две эти массы мотало на двух концах стальных стяжек, лишая «Восход» и без того незначительной подъемной силы, и в конечном итоге космонавтам пришлось испытать по меньшей мере десятикратную перегрузку. У обоих полопались сосудики в глазах. Беляев и Леонов вернулись благополучно благодаря системе мягкой посадки «Восхода»: парашюту и твердотопливному тормозному двигателю, погасившему остаточную скорость. Однако из-за опоздания с включением тормозного двигателя никто в центрах управления в Москве или на Байконуре не получил никакой информации о приземлении в течение четырех часов. В конце концов летчик поисковой службы на вертолете Ми-4 сообщил, что видит красный парашют и двух космонавтов в глубоком снегу, в лесу, в 30 километрах южнее города Березники в Уральских горах, на 180 км северо-западнее Перми и почти в 400 километрах от основной зоны посадки. Сами космонавты не имели ни малейшего представления, где они сели.

Из-за деревьев и глубокого снега было невозможно посадить рядом с ними вертолет или добраться до них по земле до темноты, так что Леонов и Беляев провели долгую холодную ночь, свернувшись калачиком в «Восходе». Вокруг выли волки. У космонавтов с собой имелось лишь несколько рационов в аварийном запасе и пара глотков водки, которую Беляев сумел пронести на борт. Утром 21 марта их наконец вывезли оттуда вертолетом, и вечером того же дня космонавты вернулись на Байконур. Они отправились в Москву 23-го – на большой прием и пресс-конференцию, где не упомянули ни об одной из многочисленных проблем. Впрочем, некоторое внимание было уделено ручному сходу с орбиты, ведь было очевидно, что экипаж приземлился на один виток позже. (Как утверждается, Гагарин дал им намек словами: «Дай я попробую», словно они сменили друг друга за рулем машины.) На Мысе все безусловно считали «Восход-2» очередным первенством советской пилотируемой программы, ведь мы только пытались поднять «Джемини» от Земли на жалкие три витка.

22 мая, за день до запуска «Джемини-3», мы с Уолли я зашли в кафе Wolfie’s Deli в отеле Ramada Inn в Коко-Бич. Нас обоих злил тот факт, что у Гаса и Джона в полете не будет настоящей еды, и Уолли купил сэндвич с солониной. (Гас любил сэндвичи, которые делали у Wolfie.) На следующее утро, в день запуска, я в корабле на площадке № 19 выставлял переключатели в полетное положение, а тем временем Уолли засунул пакет с сэндвичем в карман штанины скафандра Джона Янга. Он застегнул молнию и сказал ему: «Дашь это Гасу на обед».

Одевались астронавты в медицинском трейлере, припаркованном на площадке № 16, в нескольких сотнях метров от 19-й по прямой, но километрах в двух, если ехать по дороге. В то утро, однако, был открыт прямой проход между ними – так решил непостижимый старший уоррент-офицер Бартон по прозвищу Ганнер – «Стрелок». Уолли явился на одевание в самом обшарпанном старом скафандре меркуриевских времен, который только мог найти, и с ухмылкой заявил Гасу и Джону, что у них остался последний шанс «спрыгнуть», а мы вполне готовы их заменить. «Ну уж нет», – ответили нам.

Я помог Гасу и Джону забраться в корабль, пожелал им удачи и уехал на лифте вниз. Теперь моя работа состояла в том, чтобы сидеть, ожидая подтверждения старта, в бункере в качестве оператора связи – на жаргоне NASA такая позиция называлась Стоуни, то есть «каменный». Мои функции капкома переходили затем к Гордо Куперу в центре управления полетом «Джемини», который в данном случае представлял собой обновленный центр управления «Меркурия». Вместе с Гордо там были Уолли, Джим МакДивитт и Эд Уайт.

Предстартовый отсчет к запланированному моменту запуска в 09:00 местного времени шел гладко, но на отметке T-38 минут мы увидели признаки утечки в топливной магистрали, питающей «Титан». Ее удалось исправить, но ценой 24-минутной задержки. На этом проблемы кончились, и в 09:24 «Титан» полыхнул огнем двигателей. «В добрый путь, Молли Браун!» – передал Гордо. (Гас дал своему «Джемини-3» такое имя^[33] к неудовольствию головного офиса NASA.) Через четыре с половиной минуты Гас и Джон уже находились на орбите с перигеем 161 км и апогеем 232 км. Апогей оказался немного выше расчетного – ракета слегка перебрала со скоростью^[34].

Не успели они пройти над наземной станцией на Канарских островах, как столкнулись с первым неприятным сюрпризом: Джон заметил падение давления в системе, питающей кислородом и кабину, и оба скафандра. Гас молча опустил стекло гермошлема, но Джон рассудил, что проблема, скорее всего, не в системе, а лишь в датчиках, и переключился на запасной электрический преобразователь. С этого момента дела пошли более гладко. Над Австралией Гас и Джон опробовали двигатели системы орбитального маневрирования, а в конце первого витка включили на 74 секунды основные двигатели направленного перемещения, снизив тем самым апогей и отчасти перигей^[35]. Они стали первыми астронавтами, которые маневрировали на своем корабле на орбите.

Гриссом и Янг провели второй маневр на втором витке, запустив одновременно передний и задний двигатели, чтобы придать скорости боковую составляющую^[36] и изменить наклонение орбиты. Наконец, на третьем витке, через 4 час и 21 мин после запуска, они провели 109-секундное включение и снизили свой перигей – если бы у Земли не было атмосферы, то он проходил бы на высоте 80 км – чтобы пойти на спуск вне зависимости от того, запустятся их тормозные двигатели или нет.

Отсек оборудования отделился с громким треском, напугавшим экипаж. Спустя несколько мгновений запустились четыре твердотопливных двигателя, один за другим, и тоже работали намного громче и намного сильнее, чем ожидалось. Раздался еще один взрыв, и ушел прочь модуль тормозных двигателей. «Джемини-3» начал свое долгое падение к Земле, слой плазмы окутал его, заблокировав связь. За окнами астронавтов показалось пламя, полетели небольшие кусочки абляционного теплозащитного экрана.

Изначально управление спуском планировалось доверить компьютеру: надо было слегка разворачивать возвращаемый аппарат, чтобы создать подъемную силу и привести его к заданной точке. Гас, однако, хотел поуправлять «Джемини» вручную. Если бы он доверился компьютеру, они бы спустились довольно близко от авианосца, Гриссом же приземлился с недолетом на 80 км. (Это стало одним из уроков, которые мы усвоили на разборе тем же вечером на Мысе: летайте по стрелочкам!)

После раскрытия основного парашюта экипаж столкнулся с неожиданностью. «Меркурий» садился теплозащитным экраном вниз, и удар приходился на спины астронавтов. «Джемини» в силу первоначального проекта с возможностью управляемого спуска на крыле Рогалло должен был наклониться в сторону горизонтали, будучи подвешенным в парашютной системе за две точки. «Джемини-3» летел теплозащитным экраном вниз, прошел выпуск тормозного и основного парашютов – и тут в соответствии с проектом корабль должен был повернуться на 45°. Этот маневр оказался настолько резким, что Гаса и Джона бросило в сторону окон. У Джона треснул щиток гермошлема, а Гас ударился о какой-то тумблер на панели управления и пробил в нем дырку.

А потом они плюхнулись в воду, и Гас испытал очень неприятные чувства. В левый иллюминатор он должен был видеть небо, и ничего больше, но вокруг простиралась одна вода. Сразу вспомнилась капсула «Колокол свободы»^[37], его «Меркурий», который утонул. Тут Гриссом понял: парашют до сих пор связан с кораблем и тянет его. Астронавт ткнул в кнопку отстрела парашюта, и «Молли Браун» резким кивком вынырнула на поверхность. Впрочем, даже когда парашютисты-спасатели закрепили «воротник» плавучести, она продолжила качаться. И Гас, и Джон заработали морскую болезнь к тому времени, как вертолет сумел вытащить их, чтобы доставить на авианосец.

При всем при этом «Джемини-3» отлетал хорошо.

Конечно, полет «Джемини-3» не исчерпывался серьезной испытательной работой. Прослушивая потом полетные аудиозаписи, мы немало удивлялись лексикону Гаса и Джона. Казалось, будто на протяжении трех витков они непрерывно ругались: «проклятая штука», «черт побери, где оно», «сукин сын». Когда всплыла проблема с электрооборудованием, они крыли его самыми последними словами.

Когда у экипажа настало время перерыва на прием пищи, Гас пожаловался на космическую еду, и Джон счел, что его час настал. «Эй, шкипер, как насчет этого?» – спросил он Гаса и вытащил сэндвич с солониной. Гас откусил немного и завернул оставшееся обратно в упаковку: он не хотел потом ловить крошки по всей кабине. А вот острый запах солонины и маринада уже заполнил жилое пространство.

Глава 7
Прерванный старт

Нас официально объявили экипажем «Джемини-6» 15 апреля 1965 г., но мы с Уолли уже год знали, что впереди очень интересный полет – первая в мировой истории встреча на орбите и первый в США выход в открытый космос, который предстояло выполнить мне. По крайней мере, с этого мы начинали. Но выход Леонова в марте 1965 г. заставил NASA нервничать и придумывать быстрый ответ: в итоге выход перенесли на «Джемини-4». Более того, пытаясь добиться еще одного первенства, планировщики начали говорить о «встрече» «Джемини-4» со второй ступенью их «Титана». Казалось, будто нас решили оставить вообще без каких-либо новых задач, хотя меня и удивляло, когда полет строем с верхней ступенью называли «встречей».

Уолли тоже носился с идеей упрощения полетного задания. Он очень консервативно подходил к космическому полету – хотел делать в каждом отдельном случае один хорошо продуманный шаг. Для него таким главным шагом «Джемини-6» была встреча на орбите, и пусть о выходе беспокоится кто-нибудь другой. Я старался не думать о том, какая будет катастрофа, если мы не сможем выполнить задание по встрече – ведь от этого зависела вся концепция посадки «Аполлона» на Луну.

Однако к началу лета 1965 года все успело сильно поменяться. Мы рассматривали разные техники встречи, пробовали разные методы, каждый из которых имел свои достоинства и недостатки. В конце 1962 года один русский инженер опубликовал работу под названием «Концентрический метод встречи на концентрических орбитах», и Эд Лайнберри, наш эксперт по траекториям, наткнулся на ее перевод. (Странно, но русские продолжали использовать традиционную технологию гоманновских переходов, а не концентрический метод, для сближения «Союза» с «Миром» и МКС. Единственным местом, где они вроде бы применяли свой концентрический процесс, была их противоспутниковая программа в конце 1960-х и в 1970-е годы.)

Взяв концентрический метод за основу, мы в конечном итоге придумали схему с обозначением M=4. Эту процедуру разработала команда Центра пилотируемых кораблей в Хьюстоне и фирмы McDonnell, куда входили Дин Гримм, наш инженер по обеспечению летных экипажей и Пол Крамер. Идея состояла в следующем: цель (ракетная ступень «Аджена») выводится на круговую орбиту. После того, как она проходит над Мысом на первом витке, мы запускаем «Джемини» на эллиптическую орбиту с таким же наклонением, но с апогеем ниже, чем у «Аджены». Имея угловое расстояние в 17° позади «Аджены»^[38], можно было начинать серию маневров, которые постепенно поднимали орбиту «Джемини» до круговой, по-прежнему ниже «Аджены», чтобы на четвертом витке корабль прошел бы под нею. Экипаж выполнял серию маневров по выходу на траекторию перехвата, а затем по торможению у цели, зависанию и стыковке. Базз Олдрин, один из астронавтов набора 1963 года, получил в качестве технического назначения встречу на орбите, что было логично, поскольку его докторская диссертация была как раз по этой теме. Базз работал с нами и с группой планирования полета и, хотя иногда и отвлекался на посторонние вопросы, внес существенный вклад.

Гас Гриссом и Джон Янг, теперь ставшие нашими дублерами, также участвовали в процессе и работали на тренажерах, сменяя нас с Уолли. Ну если точнее, то работал Джон, а Гас часто отсутствовал – гонял на машинах и скоростных катерах. Он помогал созданию «Джемини» в течение трех лет и теперь не особенно хотел проводить долгие часы в тренажере. Он также знал, что ему предстоит полет на «Аполлоне», в то время как Джон мог ожидать место командира одного из следующих «Джемини». Наверно, больше всего времени на тренировки потратил я: мне предстоял первый космический полет, и я относился к работе очень серьезно. Уолли, уже не новичок, чувствовал себя чуточку расслабленней.

3 июня 1965 года Джим МакДивитт и Эд Уайт стартовали на «Джемини-4». Их полет планировался на четверо суток – втрое дольше, чем самый продолжительный из уже состоявшихся американских полетов. Кроме того, «Джемини-4» предстояло управлять из нового Центра управления полетом в Хьюстоне, и поэтому фокус нашей деятельности переместился с Мыса обратно, в родной теперь город. Работать стало легче, а кроме того, появилось чувство, что мы все-таки занимаемся постоянным серьезным делом.

Помимо того, чтобы пролетать четверо суток, у Джима и Эда было еще две цели: встреча с верхней ступенью их ракеты «Титан II», также выходившей на орбиту, и выход в открытый космос. На самом деле «встреча» представляла собой не более чем «полет строем» – нужно было просто развернуться и вновь приблизиться к ступени. Достаточно сказать, что ступень и корабль оставались практически на одной и той же орбите.

Однако обнаружились проблемы. Из ступени никто не делал настоящую мишень. На нее, правда, поставили пару мигающих ламп, но когда ступень и корабль вошли в тень вскоре после запуска, она все равно оказалась незаметной. Более того, ступень кувыркалась, и поэтому Джим и Эд не хотели слишком близко к ней подходить. Когда они вышли на свет, ракета была ниже и впереди «Джемини-4». Инстинктивно Джим начал работать двигателями, стремясь набрать скорость в ее направлении, словно он догонял строй на самолете. Но при этом, разумеется, он увеличил свою скорость и среднюю высоту орбиты, и через некоторое время стал отставать от ступени. Единственным способом сблизиться с «Титаном» при таких обстоятельствах было бы включить двигатели на торможение – против направления полета, и тогда «Джемини» бы замедлился и опустился на более низкую орбиту. После примерно полутора часов безуспешной погони, израсходовав кучу топлива, экипаж сдался. Пришла пора готовиться к выходу Эда.

После полета наша группа обеспечения встречи, и в особенности Базз Олдрин, громко жаловались на нехватку у Джима знаний по основам орбитальной механики. Да, мы изучали ее в аудитории, но одно дело сидеть на занятиях, и совсем другое – управлять космическим кораблем. К сожалению, Джим и Эд оказались почти не подготовлены к встрече на орбите и лишь самую малость – к полету строем на одной скорости^[39].

Готовясь к выходу, Джим и Эд обнаружили, что если на Земле распаковать фал и реактивное устройство не составляло труда, то в условиях нулевой тяжести в кабине «Джемини» все оказалось очень непросто. Они отстали от графика примерно на час, когда наконец разгерметизировали кабину и открыли люк Эда. Он выплыл наружу и стал перемещаться сначала в одну сторону, потом в другую, пока у его маленького реактивного устройства не кончилось рабочее тело. После этого Эд просто плавал перед окном МакДивитта, позируя для Джима – так получились одни из самых знаменитых снимков в истории пилотируемой космонавтики.

Минут через пятнадцать мы услышали, как Гас Гриссом, который был капкомом в Хьюстоне, говорит Джиму, чтобы тот передал Эду – «Возвращайся!» Звучало это более напряженно, чем было на самом деле, потому что во время выхода Джиму надо было нажать определенную кнопку и включить Центр управления полетом на громкую связь, а он был слишком занят и забыл это сделать. Но основной проблемой стало не донести до Эда приказ возвращаться, а закрыть за ним люк. Петли люка, казалось, стали очень тугими, а скафандр Эда слегка раздуло, и маневр возвращения в условиях невесомости оказался намного труднее, чем в тренажере при земной тяжести. Потребовались все силы Эда и помощь Джима, который держал его, чтобы притянуть этот люк обратно, зацепить «собачками» и прочно закрыть. Процесс затянулся на пятнадцать долгих минут, и никто не сомневался: вот где нам точно нужны доработки.

Тем не менее с учетом опыта Эда и того, что мы слышали о выходе Алексея Леонова, для нас с Уолли, когда мы вслушивались в радиообмен в новом ЦУПе, внекорабельная деятельность звучала заманчиво. Как вкусный пирожок.

Другое дело – встреча на орбите. К тому времени, как полетел «Джемини-4», мы с Уолли уже глубоко погрузились в тренировки по сближению. Мы учли неудачу Джима в полете строем с «Титаном» и смирились с необходимостью обновить теоретические знания. Пол Крамер занялся с нами теорией и практикой сближения вплоть до мельчайших деталей.

По-прежнему нерешенной оставалась задача убедить всех участников программы «Джемини» в важности встречи на орбите и в необходимости вложить в эту тему ресурсы и деньги. Когда мы с Уолли начинали тренировки, наш имитатор и тренажер для отработки процедур на заводе McDonnell был далек от совершенства. Кабина состояла из фанеры и картона. Правда, в ней находилось несколько основных инструментов: трехосный индикатор ориентации, дисплей радиолокатора, компьютер и плюс к тому несколько тумблеров. Как и в настоящем корабле, у нас имелись органы управления маневровыми двигателями и двигателями ориентации, позволяющие выдавать импульсы вручную. А чтобы мы чувствовали себя словно в космосе, за окнами у нас был киноэкран, который показывал звезды в виде светлых точек, и они перемещались по мере нашего движения по орбите.

Для осуществления встречи нам требовалось три элемента оборудования наведения и навигации: бортовой компьютер, инерциальная навигационная платформа и радар. При условии их одновременной работы встреча на орбите, если начинать ее с номинальной траектории, должна оказаться сравнительно простой задачей. Но что если один из трех компонентов откажет? Если мы потеряем радар, но у нас останутся компьютер и платформа? Можно ли будет визуально обнаружить «Аджену»? А если работают радар и компьютер, а инерциальная платформа в отказе? На самом деле положение складывалось серьезное. Предстояло разработать наши собственные запасные процедуры для каждого возможного варианта отказа оборудования и подготовить свои рабочие карты.

Ну а буквально убивало нас на раннем этапе тренировок отсутствие компьютерного времени. Дело было задолго до эпохи персональных компьютеров, но и большие офисные машины встречались достаточно редко. Даже McDonnell Aircraft делила свой мейнфрейм с банком в Сент-Луисе. Он назывался Boatman’s, и брат мистера Мака был в нем председателем правления. Каждый рабочий день в 15:30 нам приходилось прекращать работу, чтобы компьютер можно было перенастроить на обработку финансовых дел.

К счастью, однажды нас с Уолли пригласили домой на обед к мистеру Маку, и он спросил, как идет наша подготовка. Я не мог промолчать. Я сказал ему: если мы не получим больше времени на мейнфрейме, мы не сможем гарантировать готовность к полету в октябре. По слухам, Мистер Мак начинал заикаться, если его взвинтить, так вот он заикался очень сильно, делая пометки в своем знаменитом маленьком черном блокноте.

На следующее утро Дэвид Льюис, президент McDonnell, пришел к нам с Уолли и сказал, что мы можем брать компьютерное время без ограничений. Банк Boatman’s впредь будет подстраивать свой график работы под нас. Мистер Мак всегда горой стоял за программу и был одним из моих героев.

Гордо Купер и Пит Конрад должны были лететь на первом «полном» корабле «Джемини». В конструкцию не просто внесли модификации по итогам двух предыдущих полетов. Корабль теперь нес радиолокатор, обеспечивающий встречу, и долгожданные топливные элементы^[40] от компании General Electric. Экипажу предстояло запустить небольшой контейнер, который называли «маленький проказник», и использовать его в качестве мишени, чтобы в ограниченном объеме попрактиковать встречу. Что еще более важно, им предстояло попробовать провести на орбите восемь суток – в тесном «Джемини» это становилось серьезным испытанием.