Застенчивый убийца

– Это все из-за случившегося с тобой, – сказала Ульрика Стенхольм. – Так происходит со всеми в подобной ситуации, да будет тебе известно. И знаешь что…

Юханссон покачал головой.

– Поскольку мы говорим о тебе, я почти полностью уверена, что все это пройдет.

– И рука тоже? – спросил Юханссон.

– И рука тоже, – подтвердила доктор Стенхольм и кивнула. Потом она поднялась, кивнула снова и похлопала его по здоровой руке.

– Береги себя, – сказала она. – Увидимся завтра.

Только когда она выходила из комнаты, он вспомнил об этом. О самой первой из всех в профессиональном плане естественных мер, которые кто-то как бы стер из его головы.

– Черт! – крикнул Юханссон. – Вернись, женщина.

– Да, – сказала она, останавливаясь у его кровати снова.

– Твой отец, наверное, оставил массу бумаг и записей.

«Старые священники настоящие уникумы в части собирания подобной макулатуры».

– Целые ящики, – подтвердила Ульрика Стенхольм.

– Постарайся найти среди них что-нибудь, – предложил Юханссон.

«Не мне же заниматься подобными поисками».

Потом Ульрика Стенхольм ушла и едва успела закрыть за собой дверь, как он заснул.

«Человек, который когда-то мог видеть сквозь стену», – подумал Юханссон, прежде чем Гипнос взял его за здоровую руку и осторожно увел в темноту. Поманил зеленой маковой головкой, держа ее в своей маленькой белой ручке.

10
Вторая половина среды 14 июля 2010 года

В свои лучшие дни Ларс Мартин Юханссон был известен среди коллег как «человек, способный видеть сквозь стену». А также как ходячая криминальная энциклопедия, когда дело касалось насильственных преступлений. Как только его товарищи по работе сталкивались с какой-нибудь старой историей и не могли разместить ее во времени и пространстве, они обычно для начала обращались к Юханссону. Это, как правило, экономило массу времени для того, кто задавал вопрос (иначе ему пришлось бы долго просидеть перед компьютером), и Юханссон почти всегда был в состоянии помочь, и радовался, что его спросили, и отвечал со всеми деталями. Кроме того, он обладал отличной памятью на цифры и зачастую даже вспоминал регистрационный номер дела, интересовавшего его коллегу.

Сейчас что-то случилось в его голове. Ладно, забыл имя второй жены сына, подобное он еще мог пережить. Вдобавок вспомнил его некоторое время спустя.

Но он никак не мог отыскать в своей памяти убийство Жасмин, которой, согласно полученным сейчас данным, было девять лет от роду, когда ее изнасиловали и задушили, и это удручало его значительно сильнее. И то, что все случилось двадцать пять лет назад, выглядело еще хуже. Убийства той поры, когда он находился в расцвете сил, Юханссон обычно помнил даже лучше, чем случившиеся позднее, а наиболее известные из них знал в малейших подробностях.

В общем, его одолевало сильное беспокойство, почти страх, и не столько из-за забытого знакового преступления, сколько в связи с явным сбоем в голове.

Сначала он собирался позвонить медсестре. Попросить у нее дополнительную таблетку, которая позволила бы ему отключиться от всего на свете, отодвинула на второй план все, мучившее его и не дававшее ему покоя. Чтобы вся подобная дребедень, о чем бы ни шла речь, уже не касалась его.

Но не в этот раз.

– Возьми себя в руки, – громко скомандовал Юханссон самому себе.

«Надо войти в Интернет и посмотреть», – подумал он. Возможно, его Белочка просто-напросто что-то перепутала, и именно поэтому он не мог вспомнить убийство Жасмин. И, подумав так, он сразу же принял решение, но с его реализацией произошла заминка.

Проблемы, проблемы, проблемы. Вроде бы ему и требовалось-то всего лишь взять ноутбук с тумбочки, поместить его перед собой на кровати, поднять крышку и включить, но все приходилось делать левой рукой, тогда как правая только мешала. И в довершение всего, когда прочие преграды остались позади, он обнаружил, что забыл код доступа. Тот самый, с которым не имел проблем еще утром, до того как докторша заглянула в его палату со своей бедой и усложнила ему жизнь. В результате он не смог воспользоваться своим компьютером. Словно только этого и не хватало, чтобы вместе со всем остальным выбить его из колеи.

Но все равно он сделал разрешенное количество попыток. Почувствовал, как пот ручейками побежал по его лбу, снова появилась головная боль, и сердце бешено заколотилось в груди. И было хуже с каждым разом, когда система снова говорила ему «нет».

«Черт, черт, черт», – подумал Юханссон в бессильной злобе. Тогда он набрал телефон Пии. Она сидела на совещании, но ответила сразу, поскольку увидела, кто звонит, и даже не задумываясь над тем, как взволнованно звучал ее голос.

– Ларс, что-то случилось? – спросила она.

– Я забыл мой пароль, – сказал Юханссон.

– Твой пароль?

– Код доступа в компьютер, – объяснил он.

– Боже, как ты меня напугал, – выдохнула Пия.

– Пароль, – повторил Юханссон.

«Чертова баба», – подумал он. Впервые он адресовал такие слова Пии. В первый раз с тех пор, как они встретились больше двадцати лет назад.

– Он записан у меня дома, – пояснила Пия. – Ты получишь его, когда мы увидимся вечером. Я не знаю его наизусть.

– Но, черт побери, женщина, неужели так трудно запомнить какой-то дерьмовый набор букв и цифр? – воскликнул Юханссон в секундном порыве абсолютно немотивированного гнева в отношении той, кого он любил больше всех других и всего иного.

– Ларс, ты никогда не кричал на меня, это не ты, Ларс. Мы оба знаем причину, но, милый, ты не должен кричать на меня.

У него перехватило горло. Тоже всего на секунду.

– Извини, – сказал Юханссон. – Извини, любимая.

Отключил телефон, но недостаточно быстро, поскольку слезы уже текли по его щекам.

Он вытер лицо простыней, и его нисколько не обеспокоило, что ноутбук свалился под кровать. Он вполне мог лежать там, пока кто-нибудь не придет и не подаст его ему. Затем Юханссон сделал три глубоких вдоха, взял мобильник и набрал номер своего лучшего друга. Это не составило особого труда, поскольку он находился в памяти его телефона, и Юханссон справился левой рукой и большим пальцем.

– Ярнебринг, – прозвучало в ответ уже после второго сигнала.

– Привет, Бу, – сказал Юханссон. – Это я.

– Дьявольщина, – прорычал Ярнебринг. – Вот так сюрприз. Как дела у тебя? Судя по голосу, неплохо.

– Я собирался попросить тебя об одной услуге. – У тебя же есть ключи от моей квартиры. Ты не мог бы заехать ко мне и посмотреть пароль моего ноутбука? Я записал его и положил в тайник, ты знаешь.

– Естественно, – буркнул Ярнебринг. – Увидимся через час.

– Я чувствую себя превосходно, кстати, – сообщил Юханссон. – Как жемчужина в золоте.

– Да, у тебя бодрый голос, – констатировал Ярнебринг. – Не бормочешь себе под нос и не заговариваешься.

– Никогда не чувствовал себя лучше, – объяснил Юханссон, которому в голову внезапно пришла идея. Крайне приятная по сравнению со всем другим, валившимся на него сейчас. Плюс лежавший на поверхности настоящий бонус. А не какой-то тромб в башке в качестве добавки к больному сердцу. – Да, еще одно дело. Раз уж ты все равно будешь у меня дома, захвати с собой бутылку шнапса, и потом, не мог бы ты остановиться по пути у Гюнтера, ты знаешь, и купить большую братвурст с кислой капустой и горчицей. Черт с ней, с водой, у меня ее и здесь хватает.

– Ты явно проголодался, – заметил Ярнебринг. – Странная еда для больницы, насколько я понимаю.

– Можешь ты это сделать?

– Само собой, – сдался Ярнебринг. – Колбаса и пароль, шнапс и кислая капуста, мы увидимся через час.

«Мой лучший друг», – подумал Юханссон. Он не собирался распускать нюни. Вытянулся в кровати во весь рост, и ему даже непостижимым образом удалось сложить руки на животе. Никакой головной боли, никакой злости, никакого беспокойства.

«Покой, – подумал Юханссон. – Наконец кто-то смог успокоить душу странника и охотника вроде меня».

Так все продолжилось для Юханссона. И так заново началось для его лучшего друга Бу Ярнебринга. Двадцать пять лет спустя.

Часть вторая

Око за око, зуб за зуб…

Вторая книга Моисея, 21: 24

11
Вторая половина среды 14 июля 2010 года

Ярнебринг выглядел как обычно. Он остановился в дверях палаты Юханссона, сначала обвел ее взглядом, фиксируя каждую мелочь. Точно как при обыске в каком-нибудь наркопритоне. И только потом подошел к кровати друга и сел сбоку от нее. Улыбнулся и покачал головой.

– Ну и видок у тебя, Ларс, – сказал Ярнебринг. – Хотя ты выглядишь гораздо бодрее, чем я предполагал, – поспешно добавил он, поскольку осознал смысл собственных слов.

«Что-то здесь не сходится, – пришел к выводу Юханссон. – Чего-то не хватает». Того, что вряд ли могло поместиться в большом коричневом пакете, который Ярнебринг поставил около его койки. Вдобавок от Ярнебринга пахло одеколоном. Только им, и ничем иным. Он не почувствовал никаких запахов, свидетельствовавших о визите к Гюнтеру.

– Где, черт возьми, моя колбаса? – спросил Юханссон жалобно.

– Послушай, Ларс. – Ярнебринг подался вперед, взял его за плечо большой рукой и крепко обнял. – Ты – мой лучший друг. Я очень рад, что ты жив, да будет тебе известно.

– Я тоже, – проворчал Юханссон. – Но где моя колбаса? И мой шнапс?

– Здесь, – ответил Ярнебринг и высыпал содержимое пакета ему на кровать. – Яблоки, груши, апельсины, бананы, я даже купил для тебя шоколад, горький, исключительно полезный для здоровья.

– И никакой колбасы, – констатировал Юханссон.

– Никакой, и шнапса тоже, – подтвердил Ярнебринг. – Если хочешь доконать себя, обходись собственными силами. В этом я тебе не помощник. Зато я принес пароль твоего компьютера, который ты просил. И как только оклемаешься и оставишь данное заведение, я лично отведу тебя в мой тренажерный зал, чтобы тебя немного привели в порядок.

– Большое спасибо за помощь. С такими друзьями мне не нужны враги.

– Кончай ныть, – сказал Ярнебринг. – Ты не единственный, кого надо пожалеть. Пии нелегко пришлось, да будет тебе известно. И мне, кстати, тоже. В понедельник вечером на прошлой неделе, когда ты попал сюда, звонит какой-то идиот из «Афтонбладет» и рассказывает, что тебе выстрелили в живот и ты лежишь в реанимации. А я сижу в тишине и покое в саду с супругой, моей сестрой и шурином и пью холодное пиво. Наслаждаюсь жизнью на пенсии, и тут меня достает по телефону этот придурок и утверждает, что ты получил пулю и вот-вот отдашь богу душу. Интересуется, есть ли у меня комментарии.

– И они у тебя нашлись? – спросил Юханссон.

– Я попросил его убираться к черту. Потом набрал наш центр управления и поинтересовался, имеется ли у них какая-либо информация. А там сидит другой идиот, коллега, – откуда, черт возьми, набирают таких? – и говорит, что, по сообщению парней из пикета, они отвезли тебя в отделение скорой помощи Каролинской больницы, и потребовалось это сделать так срочно, что не стали ждать обычной скорой. И больше он якобы ничего не знает. Представляешь, как я всполошился. Начал звонить в больницу, но доктора отказывались разговаривать со мной, а у Пии постоянно было занято, и понятно, я дьявольски обеспокоился.

– Тебе досталось, – сказал Юханссон.

– Да уж, надо признать, – подтвердил Ярнебринг. – Но как раз когда я собрался сесть за руль, несмотря на три-четыре банки пива, чтобы ехать в Каролинскую больницу и прощаться с тобой, звонит один из моих бывших парней и рассказывает, как все обстояло. Он оказался одним из тех, кто отвез тебя, и мы до сих пор поддерживаем контакт.

– Петво, – сказал Юханссон. – Патрик Окессон.

Внезапно он это вспомнил.

– Вот видишь, ты не совсем потерял рассудок. Но и в живот тебе никто не стрелял. Все оказалось из той же оперы, чем ты занимался последние двадцать лет. Старательно загонял себя в могилу. Грохнулся в обморок от чертовой колбасы, горчицы, соуса и прочей непотребной пищи и ею же перепачкался.

– Ну что ты, – возразил Юханссон. – Грохнулся…

– Не перебивай меня, – прорычал Ярнебринг. – Я должен сказать тебе, что твоя колбаса нисколько меня не волнует. Но обо всем остальном по большому счету можешь меня просить.

– В таком случае есть одно дело, которое меня интересует, и ты, пожалуй, мог бы помочь мне с ним.

– Я слушаю, – буркнул Ярнебринг.

– Известно ли тебе об одном убийстве двадцатипятилетней давности. Летом восемьдесят пятого. Девятилетней девочки. Ее изнасиловали, задушили и закопали около Сигтуны. Жасмин Эрдоган.

Ярнебринг удивленно посмотрел на него.

– Почему оно тебя интересует?

– Какая тебе разница, – буркнул Юханссон. – Мы вернемся к этому позднее, – добавил он, чтобы сгладить ситуацию. – Так ты помнишь это дело?

– Да, – ответил Ярнебринг и кивнул.

– Рассказывай, – велел Юханссон.

– Жасмин Эрмеган звали ее. Не Эрдоган, а Эрмеган. Если коротко… Она была из Ирана. Вместе с родителями приехала сюда, когда ей было год-два. Она исчезла из дома своей матери в Сольне в пятницу вечером 14 июня 1985 года. Ее задушили не руками. А скорее всего подушкой, если верить судмедэксперту, поскольку он нашел птичий пух и крошечные белые остатки волокон у нее в глотке. Тело упаковали в четыре черных полиэтиленовых мешка, которые скрутили вместе обычным скотчем. Преступник бросил ее в заросли тростника в бухте озера Меларен в паре километров на север от Скоклостерского замка. Не закопал, а просто выбросил. Туда можно проехать на автомобиле. Убийце требовалось пронести ее всего десять метров, а с этим большинство справилось бы, поскольку весила она не более тридцати килограммов.

– Откуда ты это знаешь?

«Откуда Ярнебринг может это знать, если я ни черта не помню?» – подумал Юханссон.

– Я занимался ее делом, – ответил Ярнебринг. – Поэтому в этом нет ничего странного. Мне известно все об убийстве малышки Жасмин. Одного только я не знаю.

– И чего же? – спросил Юханссон, хотя знал ответ.

– Кто лишил жизни бедную девочку, – сказал Ярнебринг. – С этим дьяволом я с удовольствием обменялся бы парой слов.

12
Вторая половина среды 14 июля 2010 года

– А сейчас колись, – сказал Ярнебринг и откусил большой кусок от одного из яблок, которые только что отдал Юханссону. – Откуда такой интерес к убийству двадцатипятилетней давности? Ты собираешься вернуться на службу?

– Нет, конечно. Просто одна из здешних сотрудниц спросила меня об этом, наверное, что-то прочитала в газете, и тогда я обнаружил, что не имею никакого понятия, о чем идет речь. Не самое приятное ощущение, ведь как раз такие вещи я обычно помню.

– Здесь нет ничего странного, – съязвил Ярнебринг и усмехнулся. – Ты ведь сидел в Главном полицейском управлении в те времена. Закопался среди всяких папок, и не видел, и не слышал ничего.

– Ну, не совсем так, – возразил Юханссон.

– Ладно, ладно. – Ярнебринг пожал широкими плечами. – Я, конечно, не врач, но это, пожалуй, следствие того, что сейчас произошло с тобой. Такая мысль не приходила тебе в голову? Тромбы в черепушке дают подобный эффект. Я помню моего отца. Он внезапно перестал узнавать всех в нашей семье. И до конца жизни просто сидел и плакал или смеялся по любому поводу. Не был больше самим собой, скажем так.

– Со мной все не так плохо, – напомнил Юханссон. – Правда, местами в башке все точно резинкой стерли. Но такое, мне кажется, я по-любому не забыл бы. Вероятно, об этом много писали в газетах. Убийство Хелен Нильссон из Хёрбю в восемьдесят девятом году я, например, по-прежнему помню во всех деталях.

– Нет. – Ярнебринг решительно покачал головой. – В данном случае все получилось совсем не так, как с Хелен. О Жасмин в газетах писали в сто раз меньше. И ни слова по радио и по телевизору.

– И почему? – спросил Юханссон. – Девятилетняя девочка исчезает из дома в пятницу вечером. Все ведь должны были стоять на ушах.

– А не произошло по большому счету ничего, – сказал Ярнебринг. – Ее родители к тому моменту уже год как разъехались. Жасмин жила попеременно неделю у отца и его новой женщины в Эппельвикене, а другую – у матери в Сольне. Та жила одна. И в тот день, значит, дочь находилась у нее, но через несколько часов они поругались. Девочка забрала свои пожитки и ушла оттуда. А когда мамаша в конце концов обратилась к нашим коллегам в Сольне, она свято верила, что Жасмин поехала назад к своему отцу. Она звонила туда, естественно, но никто не ответил. Дежурный в Сольне отправил патрульную машину домой к нему. Мать сама отказалась ехать с ними, она смертельно боялась своего бывшего муженька, но вилла, где он проживал, оказалась пустой и запертой. Немного странно, поскольку его товарищи по работе, с кем коллеги также успели пообщаться, утверждали, что он должен трудиться в выходные. Он был врачом, кстати. Занимался каким-то таинственным экспериментом, из-за которого ему приходилось постоянно кататься между работой и домом и проверять массу подопытных животных, умирающих в результате неких воздействий с его стороны. Но в пятницу вечером он внезапно куда-то сорвался. Уговорил сослуживца подменить его. Хотя прошла неделя, прежде чем мы узнали об этом. Папаша, между прочим, трудился здесь.

– Где? В неврологии?

– Нет, в Каролинском институте. Был доцентом какого-то исследовательского отдела.

– Вот так, значит, – задумчиво произнес Юханссон.

– Точно, – подтвердил Ярнебринг. – Поэтому у всех сложилось мнение, что, когда девочка появилась у отца дома, у того крыша поехала, он забрал ее и куда-то свалил. Они с женой как раз разводились, и процесс происходил по-настоящему бурно. Из-за Жасмин, которая была их единственным ребенком, по большей части, да и всего иного тоже. В то, что все именно так и произошло, поверили и мы, и мать девочки.

«Обычная история, – подумал Юханссон. – Классический пример того, почему дело пошло наперекосяк с самого начала, – подумал он. – Все выглядело нормально, все вроде правильно думали. А выходит, полностью ошибались».

– Однако в канун Янова дня, когда девочку нашли, началась другая песня. Именно тогда меня подключили. Вызвали вместе с моей группой на помощь коллегам из Сольны. К сожалению, не все пошло гладко, но не из-за меня, а из-за идиота, руководившего расследованием.

– Я думал, ты возглавлял его, – удивился Юханссон. – По твоим словам, это ведь было твое дело.

– Я ходил в заместителях, – уточнил Ярнебринг. – Роль шефа досталась коллеге.

– И кому же?

– Ты хочешь это знать? – поинтересовался Ярнебринг с широкой улыбкой.

– Угу, – подтвердил Юханссон.

– Эверту Бекстрёму. – Ярнебринг улыбнулся еще шире.

– Боже праведный, – проворчал Юханссон.

13
Вторая половина среды 14 июля 2010 года

– Дай мне еще стакан воды, – попросил Юханссон и кивнул в направлении графина, стоявшего на его тумбочке.

– Ты красный как рак, Ларс, – сказал Ярнебринг. – Мне, пожалуй, следовало выполнить твою просьбу вопреки всему и прихватить с собой бутылочку шнапса.

Ярнебринг наполнил стакан и осторожно вложил его в протянутую руку друга. Юханссон выпил воду большими глотками. И почувствовал себя совершенно спокойным. Даже без помощи каких-либо пилюль.

– Слишком поздно теперь, – сказал он и вытер оставшиеся капли с верхней губы. – Со шнапсом, я имею в виду.

– Ты, пожалуй, смог бы работать стоп-сигналом, Ларс, – сказал Ярнебринг. – Тебя ставят, например, где-то на переходе, и стоит ляпнуть что-то неподобающее, ты сразу «включаешь красный».

– Как, черт возьми, – сказал Юханссон, чувствуя срочную потребность снизить давление, – можно было додуматься, вообще прийти к мысли сделать Эверта Бекстрёма руководителем полицейского расследования в таком деле?

– Пожалуй, прежде всего это была вина Эббе, – заметил Ярнебринг. Судя по его мине, явно не без удовольствия.

– Вина Эббе? Какого Эббе?

– Эббе Карлссона. Чокнутого книгоиздателя, совавшего нос во все, чем занимались мы, профессиональные полицейские. Начиная с истории с посольством ФРГ, когда он трудился шефом по информации у министра юстиции, и вплоть до убийства Улофа Пальме двадцать лет спустя. В ту пору Эббе стал директором издательства «Бонниерс» и в принципе не мог иметь отношения к расследованию преступлений. Да, или скорее к тогдашнему идиоту начальнику полиции Стокгольма, который сам назначил себя руководить расследованием убийства нашего дорогого премьер-министра, хотя не имел ни малейшего понятия, как раскрываются подобные дела, зато имел лучшего друга Эббе, способного помочь ему.

– Объясни, – попросил Юханссон.

– Тебя интересует длинная или короткая версия? – спросил Ярнебринг.

– Давай длинную, – предложил Юханссон, который чувствовал себя бодрым, как никогда.

– Эббе был голубым, если ты помнишь, – начал Ярнебринг.

– Какое это имеет отношение к делу?

– В данном случае самое непосредственное, – сказал Ярнебринг с кривой усмешкой.

– Как так?

– За полгода до убийства Жасмин наш книгоиздатель побывал в одном клубе родственных ему душ и положил глаз на молодого человека в костюме моряка. Он притащил его к себе домой, чтобы провести с ним время так, как они обычно делают. Да, пусть они и голубые, – добавил Ярнебринг.

– И что тогда случилось? – спросил Юханссон.

– Молодой человек в наряде Дональда Дака его ограбил. Отпинал довольно прилично и прихватил с собой хозяйский бумажник да еще всего понемногу. Помимо прочего, старое платье, якобы купленное издателем на аукционе. Оно вроде бы принадлежало Рите Хейворт, американской актрисе, как ты знаешь, и, конечно, стоило кучу денег.

– Продолжай, – сказал Юханссон.

– Издатель написал заявление в полицию, и разбираться с ним (надо же так повезти) досталось Эверту Бекстрёму. А тот не стал возбуждать дело, объяснив пострадавшему, что подобного вполне следовало ожидать, раз уж он не взял себя в руки и не попытался стать нормальным человеком.

– Тихий ужас!

– Эббе, естественно, расстроился. Как любой другой в такой ситуации, кстати. Его же избили и ограбили, поэтому он позвонил своему лучшему корешу и рассказал о Бекстрёме и его выходках. Что тот обзывал его педиком и тому подобное.

– Начальник полиции рассердился, – констатировал Юханссон.

– Мягко сказано, – буркнул Ярнебринг. – Он, по-видимому, просто-напросто взбесился и угрожал прибить коротышку Эверта за такое поведение. Потом Бекстрёма выперли из отдела расследования насильственных преступлений Стокгольма. И сослали в дежурку криминальной полиции Сольны. Он сидел там в тот вечер, когда исчезла Жасмин, а поскольку было лето и пора отпусков, ему пришлось также стать руководителем расследования неделю спустя.

– И как все сложилось потом с делом Жасмин? – спросил Юханссон.

«Глупый вопрос», – подумал он, поскольку уже знал ответ.

– Вниз по наклонной, – сообщил Ярнебринг. – В общем, хуже некуда. И если быть честным, не только из-за Бекстрёма.

– Рассказывай, – попросил Юханссон.

– А ты выдержишь? – поинтересовался Ярнебринг. – И разве Пия не должна прийти сюда?

– Через три часа. У нас куча времени. Рассказывай.

Инспектор Эверт Бекстрём уже с самого начала четко уяснил для себя, как все случилось. Жасмин поругалась со своей матерью. Она поехала домой к отцу. Тот забрал ее с собой и покинул город, чтобы просто положить конец затянувшейся тяжбе по вопросу об опеке над ребенком. Когда Жасмин нашли убитой неделю спустя, ему понадобилось лишь незначительно подкорректировать свою версию. Отец не просто похитил собственную дочь. Он также изнасиловал и задушил ее. Ведь у таких, как он, свои взгляды на сей счет.

– Еще одно так называемое «убийство чести», которыми занимаются арабы, мусульмане. Бекстрём ведь знал это лучше, чем все другие.

Ярнебринг кивнул с мрачной миной.

– Но при чем здесь изнасилование? Как он смог объяснить это? Бедную девочку ведь изнасиловали.

Ярнебринг удивленно пожал плечами:

– Никаких проблем. По словам Бекстрёма, такие, как отец Жасмин, трахались с овцами, а если не было возможности, со своими детьми. Потом, как ни прискорбно, подоспела подмога со стороны матери девочки. Как я уже говорил, родители Жасмин как раз разводились, когда все случилось, и мать, чтобы склонить весы в свою сторону, написала заявление на мужа, обвинив его в неоднократном избиении. Дело по нему, кстати, закрыли довольно быстро, но, по-моему, он прилично поколачивал ее время от времени.

Ярнебринг кивнул задумчиво.

– А всего за пару месяцев до трагедии с их дочерью, мать добавила к своим старым обвинениям заявление, где утверждала, будто он сексуально домогался девочки. Так она хотела укрепить свои позиции. Оба жаждали получить опеку над ребенком, но в ожидании суда решили, что Жасмин будет жить у каждого из них по неделе. Школа, где она училась, находилась, кстати, в Стокгольме. Довольно приличное частное заведение, и она пошла туда, пока еще родители жили вместе.

– И это правда? – спросил Юханссон. – Он на самом деле насиловал дочь?

– Нет, – сказал Ярнебринг. – В этом у меня нет никаких сомнений. Я как раз перехожу к этому, – продолжил он. – Но в том, что он поколачивал жену, я совершенно уверен. К концу их совместного проживания, кроме того, мне кажется, подобное случалось довольно часто.

– Исключительно мрачная история, – вздохнул Юханссон.

– Дальше будет еще хуже, – проворчал Ярнебринг.

– Я слушаю, – поторопил его Юханссон.

– Когда нашли Жасмин, ее отец по-прежнему находился невесть где. К тому времени он отсутствовал уже целую неделю. На следующее утро, в субботу, в теле- и радионовостях рассказали о страшной находке. Не прошло и пары часов, как родитель девочки появился в полицейском участке Сольны. Полностью не в себе.

– И как все пошло дальше?

– К черту, все пошло к черту. Когда Бекстрём допрашивал его в первый раз, папаша попытался сломать руки и ноги коротышке Эверту. Он был здоровый, крупный парень, выглядел примерно как я. Но Бекстрём не настолько глуп. Поблизости хватало коллег, и отцу Жасмин прилично досталось, прежде чем его отвели в камеру. Прокурор сразу принял решение задержать его. В тот момент он полностью поддерживал Бекстрёма. И большинство коллег тоже, да будет тебе известно. Даже я придерживался того же мнения в той ситуации. Его история о том, чем он занимался, пока отсутствовал неделю, к тому же, к сожалению, оказалась лживой.

– И как она звучала?

– Якобы он сидел в домике в шхерах совершенно один и философствовал о смысле жизни. Хибару ему одолжил коллега, что само по себе оказалось правдой, но все остальное было ложью по старой как мир причине.

– Поход налево. Он развлекался с новой пассией, – констатировал Юханссон.

– Конечно, – подтвердил Ярнебринг. – Но прошло несколько дней, прежде чем он признался. У него были свои сложности, если можно так сказать.

– Вот как? И в чем же они заключались? – поинтересовался Юханссон.

– Он уже обзавелся постоянной партнершей, как я говорил. Тоже доктором, его возраста. В этой истории хватает врачей, кстати. Именно с ней он жил на вилле в Эппельвикене, и вилла эта принадлежала ей, досталась от родителей. И они с этой женщиной встречались уже год, прежде чем он переехал от матери Жасмин. В то время его пассия отсутствовала. Отправилась в Испанию в отпуск на четырнадцать дней, навестить своих родителей, которые жили там, и ее новый сожитель воспользовался случаем. Закадрил молодое дарование, работавшее в одной с ним лаборатории, арендовал домик в шхерах у сослуживца, а там все пошло как обычно. Они играли в зверя с двумя спинами сутки напролет. Девица, которую он снял, была в два раза моложе его и тоже воспользовалась случаем оттянуться по полной программе. У нее жених служил в армии.

– В два раза моложе, ты говоришь. Но ведь не папаша лишил жизни свою дочь?

– Об этом и речи нет, – сказал Ярнебринг. – Он не убивал Жасмин. Конечно, не пропускал ни одной юбки. Любил распускать руки, но педофилом точно не был. Не больше, чем ты и я. Ему уже исполнилось тридцать четыре года, когда убили его дочь, он родился в пятьдесят первом, если я не ошибаюсь. Девице, составлявшей ему компанию в шхерах, было только девятнадцать, но ребенком ее точно не назовешь. Молодая красивая блондинка. Ни ты, ни я не отказались бы от подобного предложения с ее стороны.

– Когда ты выяснил это? – спросил Юханссон.

– Как только встретился с ним, – сказал Ярнебринг. – Он сидел в кутузке и, главным образом, бросался на стены. Через несколько дней я поднялся в изолятор и сам допросил его. И по большому счету сразу понял, что это не он. Парень просто сходил с ума от горя из-за случившегося с его дочерью.

– Ты был абсолютно уверен?

– Не тот тип, скажем так. С какой стороны ни посмотри. Мне удалось, по крайней мере, наладить хоть какой-то контакт с ним. Во всяком случае, он мне рассказал, что есть человек, способный создать ему алиби. Его знакомая женщина, с которой он вместе работал. Имя он не захотел мне назвать. И тогда я объяснился с ним напрямую. Сказал, что расследование зайдет в тупик, если он не образумится. Что мы будет топтаться на месте, пока не сможем разобраться с ним. И, если он невиновен, как утверждает, ему следовало задуматься над этим. Тогда я наконец узнал ее имя. Конечно, все, как ты сказал. В тот момент вдобавок стали потоком появляться другие доказательства его алиби. Люди, разговаривавшие с ним по телефону, видевшие его и девицу в хибаре, которую они снимали. Все как обычно.

– Что произошло потом?

– Я переговорил с прокурором и Бекстрёмом. У прокурора в ту пору уже появились сомнения, его, кроме того, беспокоили переговоры об аресте, так как мало что свидетельствовало против папаши. Бекстрём же остался верным себе. По его словам, каждый думающий человек понимал, что преступление совершил отец. А внезапно появившиеся свидетели просто лгали с целью защитить его. И все в таком роде.

– В тот самый день, когда отца должны были арестовать, мы получили ответ от экспертов. На теле Жасмин и ее одежде удалось найти сперму. Группа крови преступника не соответствовала отцовской. О тесте на ДНК и речи не шло в те времена, но группы крови хватило за глаза.

– Потом прокурор сдался, и папашу отпустили, – заключил Юханссон.

– Точно, – подтвердил Ярнебринг. – Ты явно имел дело с подобным раньше. Не сдавался только Бекстрём. Если не отец изнасиловал свою дочь, значит, кто-то из его друзей смог позабавиться с ней. Во всей этой чехарде прошло более четырнадцати дней после ее исчезновения, прежде чем мы сумели навести хоть какой-то порядок в нашей работе. Опять же, продолжался период отпусков и жутко не хватало людей. Нас было в три раза меньше, чем при обычных обстоятельствах. Чем требовалось, чтобы хоть как-то двигаться вперед. Совершенно независимо от чокнутого жирного коротышки, на чью долю выпало руководить и распределять задания.

– Бекстрём продолжал стоять на своем?

– Естественно. Всем, кто мог его слушать, он рассказывал, что, по имевшимся у него данным, в преступлении принимали участие по крайней мере два человека. Отец плюс его неизвестный товарищ. И немало журналистов купилось на россказни Бекстрёма. В отличие от того или иного ответственного издателя. Это также стало дополнительной причиной того, почему в средствах массовой информации не так много говорилось об убийстве Жасмин. Речь ведь шла о семье иммигрантов. Заявлениях против отца, написанных матерью. «Убийстве чести» и насилии в отношении женщин, и кровосмешении, и еще черт знает о чем. В результате получилась ужасно щекотливая история.