Себе нужно верить. Как принцип «быть собой» сделал Индру Нуйи одной из самых влиятельных женщин в мире

Несмотря на все препятствия, менее чем за семь месяцев нам удалось вывести прокладки Stayfree на два тестовых рынка. Я гордилась собой и чувствовала, что работала не зря.

Пока я работала в компаниях «Меттур Бирдсел» и «Johnson & Johnson», многие мои друзья мужского пола уехали в Америку. Соединенные Штаты Америки тогда особым образом привлекали молодых людей. Считалось, что именно эта страна является средоточием культуры и инноваций. Тогда мы все хотели слушать американскую музыку, смотреть американские фильмы, читать американские новости.

Многие выпускники Индийских институтов технологий уехали в США, получили там степень магистра, научную степень и сделали головокружительную карьеру. Честно признаться, в США переезжали лучшие умы Индии, получившие образование в элитных учебных заведениях, субсидируемых индийским правительством. Происходила грандиозная утечка мозгов, которая, к сожалению, продолжается и сегодня. Меня удивляет, что индийское правительство не предпринимает шаги, чтобы создать такую предпринимательскую экосистему, которая позволила бы талантливым молодым людям приносить пользу своей стране.

Друзья, уехавшие после Института менеджмента в США, неустанно призывали меня последовать их примеру. Но лично у меня не было реальной причины для переезда.

Зачем мне ехать в Америку?

Не секрет, что в Индии иногда стоит невыносимая жара, но даже для Индии жара сезона муссонов в Мадрасе – это нечто особенное. Еще подростками мы с Чандрикой обнаружили, что в библиотеках британского и американского консульств постоянно работают кондиционеры и там всегда приятная прохлада. Это было для нас дополнительным стимулом подолгу засиживаться там, читая полные собрания различных зарубежных изданий – журналов, газет, книг.

В декабре 1977 года я приехала в Мадрас на каникулы. Во время этого визита я, по своему обыкновению, пешком отправилась в Американскую библиотеку, располагавшуюся примерно в миле от нашего дома. Мне захотелось просмотреть старые номера журналов. Мое внимание привлекла обложка сентябрьского номера «Newsweek» за 1976 год с фотографией Джимми Картера и Джеральда Форда. Именно в этом номере я наткнулась на статью о новой бизнес-школе Йельского университета. В ней готовили управленцев государственным и частным бизнесом. В статье «Не то же самое» («A Shade of Difference») рассказывалось об отличиях этой бизнес-школы от подобных ей.

Мне показалось, что статья была написана персонально для меня. Мои шансы найти достойную работу в США, по всей вероятности, были невысоки, несмотря на опыт в сфере транснационального бизнеса. Я считала, что диплом одного из университетов США мог бы сделать меня более конкурентоспособной, но второй раз учиться на программе MBA совсем не хотелось. Различные курсы, которые я посещала, и моя летняя стажировка породили во мне уверенность, что государственный и частный бизнес взаимозависимы. В Йельском университете, казалось, программа была сфокусирована как раз на этих взаимосвязях, а значит, позволяла углубиться непосредственно в ту сферу, которая представляла для меня максимальный интерес.

Не прошло и нескольких месяцев, как я отправила документы на поступление в Йель и сдала интегрированный экзамен на логику и знание математики GMAT. Я рассказала об этом родителям, но они не верили, что меня действительно могут принять в один из престижнейших университетов США. Однако через какое-то время я получила письмо о зачислении. Родители все равно не обрадовались, потому что мы просто не могли оплатить обучение.

Еще через несколько недель пришло второе письмо. Университет предлагал мне финансовую помощь: 50 % стоимости обучения выдавали в виде кредитов, 20 % в рамках программы «Частичное погашение кредита на образование из заработной платы», а остальные деньги выделялись по гранту – так в США называют программу именных целевых денежных дотаций, покрывающих часть стоимости образования. Второе письмо заставило всех поволноваться. Родители поняли, что я реально могу уехать из Индии. Отец очень гордился мной, а мать пребывала в ужасе от мысли о том, как далеко она меня отпускает.

Неудивительно, что оба беспокоились о том, как я буду выплачивать кредиты: в пересчете на индийские рупии размер кредитов по окончании университета намного превосходил бы годовую зарплату моего отца.

В мае 1978 года Норман Уэйд был проездом в Бомбее и как-то вечером пригласил меня на ужин. Он сказал, что забастовка на фабрике окончена, и попросил меня вернуться в «Меттур Бирдсел», на этот раз в должности руководителя всего текстильного подразделения. Это означало настолько стремительное восхождение по карьерной лестнице, что я не поверила своим ушам. Норман предлагал мне возглавить почти 60 % солидной компании!

Я рассказала Норману о своих планах поступления в Йель и спросила: «Вы действительно думаете, что мне лучше отказаться от поступления в университет и вернуться к работе в вашей компании?»

Тогда он ответил: «Нет. Я расстроен тем, что ты не принимаешь мое предложение, но если бы речь шла о моей дочери, то я бы советовал переезжать и учиться в США».

Норман оказал влияние на мое решение учиться в Йеле: «Я расстроен тем, что ты не принимаешь мое предложение, но если бы речь шла о моей дочери, то я бы советовал переезжать и учиться в США».

Уверена, что Норман сыграл в моей жизни роль истинного наставника. На тот момент он был уже близок к пенсионному возрасту, а в Индии существует правило уходить на пенсию, когда достигнут определенный возраст. Предполагаю, он рассчитывал, что пару лет будет обучать меня в качестве крупного руководителя и готовить в качестве преемника на пост управляющего всей компанией. Имея преемника, после ухода в отставку он мог бы спокойно вернуться в Великобританию. При этом он не хотел сдерживать мои устремления, потому что видел перспективы для меня. И хотя в его интересах было бы отговаривать, все же Норман поддержал меня в решении начать совершенно новый этап.

Более того, именно Норману принадлежит ключевая роль в том, что мои родители наконец поверили в меня и мой возможный успех в США. Когда я сообщила маме и папе о предложении Уэйда, оба сразу предположили, что я соглашусь занять новую должность и вернусь в Мадрас. Однако я добавила, что, по словам Нормана, мне следует учиться в Йельском университете. Тогда я думала, что они приняли мой выбор из-за доверия к Норману. Теперь я понимаю, что они доверяли и мне.

Когда я готовилась к переезду из Индии, два моих руководителя из компании «Меттур Бирдсел» сделали еще одну вещь, которая до сих пор мне кажется просто поразительной.

В то время в консульстве США в Мадрасе более половины заявлений на выдачу студенческих виз отклонялось, а одобряли только около пятидесяти в день. Мне нужно было пройти собеседование, от которого зависело, получу я визу или нет. И я нервничала, потому что проводить его должен был сотрудник консульства по имени Джеймс Э. Тодд, который был известен своей жесткостью и категоричностью в принятии решений. Многие желающие учиться в США опасались неудачного исхода собеседования.

Чтобы попасть на него, в 9 часов вечера вдоль стены консульства на Собор-роуд выстраивалась очередь желающих получить визу. Люди всю ночь ждали, когда в 6 утра откроется дверь и сотрудник консульства раздаст жетоны, которые дают право пройти собеседование. Наступил вечер, когда и я заняла место в этой очереди. Единственное, что я могла сделать для комфортного ожидания – так это опереться о стену здания. К 10 часам вечера в очереди уже стояло около шестидесяти человек, все нервно сжимали в руках папки с необходимыми документами. Там я была единственной женщиной. Никто из нас не знал, чем обернется завтрашний день и в какую сторону повернет судьба.

В ту ночь каждые несколько часов перед посольством появлялся Норман Уэйд или С. Л. Рао! Они приносили мне еду, чтобы я подкрепилась, и поддерживали меня морально. Очередь желающих становилась все больше, и все буквально теряли дар речи, когда видели такую трогательную заботу! В 11 вечера на блестящем белом «Мерседесе» приехал Норман, вручил мне термос с горячим кофе и спросил, что еще может понадобиться. Его водитель приехал в 2 часа ночи и снова привез мне кофе. Затем, уже в 5 утра, появился г-н Рао с завтраком для меня и пожелал мне удачи. Я никогда не забуду ту любовь, которой меня окружили эти два человека. Утром я получила свой жетон, а потом и визу.

В августе 1978 года мои родители поехали со мной в Бомбей, откуда я отправилась на самолете компании «Pan American World Airways» в США. Еще несколько месяцев после моего отъезда они каждую ночь обсуждали плюсы и минусы моего решения. Мне кажется, в конечном итоге отцу удалось убедить мать, что нужно просто позволить детям расправить крылья. Могу себе представить, с какой непреодолимой печалью они смотрели, как их дочь уезжает в далекую страну, хотя в тот день они не показывали грусти, все время улыбались и ободряли меня. Позже Амма рассказала мне, что они плакали, когда оставались наедине.

Тетя и дядя, а также несколько двоюродных братьев и сестер тоже пришли провожать меня в аэропорт. Это было большое семейное прощание! Я не знала, когда мы увидимся снова. Особенно тяжело было покидать Нанду.

В тот момент мне очень хотелось, чтобы рядом был Татха – его напутствие было бы бесценно.

Глава 3

От перелета из Бомбея в Нью-Йорк у меня осталось два ярких воспоминания. Первое – звуковое сопровождение. Пока наш Boeing 747SP летел на запад над Ближним Востоком, Европой и Атлантическим океаном, аудиоканал «Current Hits» компании Pan Am без перерыва прокручивал 45-минутную подборку популярных песен. Как только подборка заканчивалась, песни начинали звучать с первой и снова в том же порядке: «Handyman» Джеймса Тейлора, «What a Wonderful World» Арта Гарфанкеля, «Year of the Cat» группы A1 Stewart, «Stayin’ Alive» в исполнении Bee Gees и другие. Полет длился двадцать часов, и каждую песню прокручивали минимум пятнадцать раз.

Второе – подсказка молодого американца. В самом центре нашего салона эконом-класса был оборудован бар, в котором пассажиры могли купить себе чипсы и арахис, а заодно немного постоять перед стойкой бара, чтобы дать отдых ногам, которые затекали от долгого сидения в тесных креслах. Именно перед стойкой бара я столкнулась с молодым американцем – бизнесменом из США. Он спросил, куда я лечу, я ответила: «Йельский университет, город Нью-Хейвен, штат Коннектикут». Разумеется, мы говорили по-английски, и я произнесла название штата так, как оно писалось, со звуком «к» в середине. Почти шепотом он сказал: «Послушай, хочу тебе помочь. Название штата произносится Connett-ih-cut, никакой “к” после “не”. Больше никогда не говори ”Conneck-tih-cut“». Под его руководством я несколько раз произнесла название правильно. До этого я никогда не слышала, чтобы носители языка при мне упоминали этот штат, поэтому понятия не имела о том, что оно произносится не так, как пишется.

Я восприняла это как щедрый жест помощи со стороны совершенно незнакомого человека, и я никогда не забуду его доброты.

Когда мы приземлились в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди, меня поразило количество самолетов и людей. Сотни пассажиров со всех концов света проходили через конструкции из стекла на паспортном контроле и других службах аэропорта, но везде царили чистота и порядок. Я нашла стойку компании «Connecticut Limousine», которая перевозила пассажиров из аэропорта в штат Коннектикут. С еще несколькими пассажирами мы молча ехали по 95-й межштатной автомагистрали. Глядя в окно нашей похожей на фургончик машины, я поражалась тому, что видела вокруг: чистые дороги, упорядоченный транспортный поток, никаких гудков и криков водителей, никаких животных, спокойно бредущих по дороге. Все было по-другому! Каждая деталь сильно отличалась от того, к чему я привыкла в Индии. Когда мы пересекали границу между штатами Нью-Йорк и Коннектикут, водитель громко объявил: «Добро пожаловать в величайший штат страны!»

Примерно через два часа меня высадили перед офисом по работе с иностранными студентами Йельского университета. Офис тогда находился на углу улиц Темпл и Трамбулл в Нью-Хейвене. В субботу, около полудня, я оказалась на пустынной улице с пухлым чемоданом без колесиков, набитым сари, рубашками, брюками и одним комплектом постельного белья. Еще у меня была дорожная сумка с книгами и 450 долларов наличными. На поездку от аэропорта я потратила 50 долларов.

Только к вечеру мне удалось добраться до своего нового места жительства. Я буквально волоком тащила тяжелый багаж через шесть кварталов на двух видах транспорта. И вот я сижу на голой кровати в пустой комнате с высокими потолками. Общежитие для студентов Йельского университета, у которых уже была степень бакалавра, располагалось в готическом здании 1930-х годов постройки. Снаружи оно выделялось внушительной башней высотой в четырнадцать этажей, а внутри, в общем холле здания, были сводчатые потолки и витражи. Я приехала за два дня до официального зачисления и оказалась в полном одиночестве. Ни телефона, ни телевизора нигде не было, и я понятия не имела, где раздобыть еды. Столовая тоже пока была закрыта.

Это здание и наш дом в Индии были будто из разных миров. Как ни странно, я увидела совсем не то, что ожидала. Меня удивили тихие безлюдные улицы. В голове проносились мысли: «Где же снующие всюду такси, воющие сирены пожарных машин? Где модно одетые люди с приветливыми лицами? Где вся та суета, которую я видела в американских фильмах?» Впервые в жизни я чувствовала отчаянное одиночество и страх.

До переезда я использовала товары, которые Индия импортировала из США; я работала в американской компании; я думала, что была готова к жизни в этой стране. На самом деле я оказалась в чуждой для себя среде, где абсолютно все было ново и странно. Я расплакалась – в моем воображении я пережила крушение не только всех моих ожиданий, но и всех надежд на будущее. У меня даже была мысль на следующий же день сесть на обратный рейс и вернуться домой.

Конечно, я не вернулась. Я стояла в самом начале пути. Теперь я знаю, что дорога к американской мечте у многих иммигрантов начинается со страха, тревог, одиночества.

Я верю в историю об американской мечте, потому что это и моя история. Уже будучи главным исполнительным директором крупной транснациональной корпорации, я как-то раз беседовала с британским премьер-министром в его летней резиденции Чекерс. Мы сидели в столовой зале настоящего загородного дворца, и я любовалась резными деревянными панелями восемнадцатого века. Премьер-министр спросил, почему тридцать лет назад я иммигрировала в США, а не в Великобританию. Я ответила: «Если бы я переехала в Великобританию, я бы не сидела сейчас здесь и не обедала бы с премьер-министром Великобритании».

Но вернемся к моему первому дню в США. О моей семье многое говорило то, что я – незамужняя девушка родом из южной Индии – оказалась в той комнате общежития в Новой Англии в 1970-х годах. Я многим была обязана родным, которые с самого моего рождения делали все возможное, чтобы дать мне хорошее образование. Я бы не оказалась там, если бы мой дед и родители не верили в меня. Ведь требовалось настоящее мужество, чтобы противостоять многовековому культурному и социальному укладу. Они нашли в себе смелость бросить вызов общественному давлению и позволили своей дочери взлететь. Я оказалась там благодаря монахиням, которые учили меня в школе при монастыре, и благодаря поддержке людей, с которыми училась в институте. А еще в этом была заслуга всей гордой страны, недавно обретшей независимость, – Индии, которая избрала женщину своим премьер-министром и дала таким образом понять, что женщины могут достичь любых высот.

Надо сказать, что это была эпоха перемен и расширения границ. Стремительный прогресс в области технологий, путешествий и коммуникаций привел к тому, что представители бизнеса много ездили по миру в поисках новых рынков сбыта и способов получения прибыли. Бизнес-образование стало очень востребовано, и в США рады были студентам, которые, подобно мне, приезжали из всех уголков земли учиться бизнесу.

Образно говоря, я вошла через парадную дверь. У меня были виза и место в престижном университете. Я приехала по собственной воле и с готовностью много работать. Возможно, все это подготовило меня к трудностям, с которыми сопряжена работа в больших корпорациях. Безусловно, иногда нужно смириться с душевными переживаниями и с болезненными поворотами в профессиональной сфере и просто продолжать пахать. Я считала своим долгом воспользоваться теми возможностями, которые мне предоставила жизнь.

Моя история отличается от историй многих иммигрантов, которые в свое время устремились в Америку, спасаясь от нищеты, преследований или войны. Их история наполнена лишениями и борьбой за место под солнцем. К счастью, я не знаю, каково это – быть беженцем, скитаться без дома, вынужденно покинуть дом, потому что родная страна оказалась в глубоком кризисе. К тому же я прибыла в США, имея в кармане 500 долларов, умея говорить по-английски, и не на пустое место. Я ехала в Йельский университет, а за спиной у меня был крепкий тыл – моя семья в Индии, стране, которую я знала и любила и куда я могла вернуться в любой момент.

И все-таки я чувствую связь со всеми, кто устремляется в Америку, какими бы ни были их обстоятельства. Беженцев и подобных мне студентов объединяет решимость усердно работать и начать новую, лучшую жизнь, полную изобилия для себя и своих семей. Глубоко в душе я до сих пор испытываю страх иммигранта – страх, что я могу ничего не достичь, так и не стать здесь своей. С первых дней пребывания в США я хотела, чтобы моя семья гордилась мной и чтобы все люди, с которыми я столкнусь здесь, тоже гордились мной. Я чувствовала себя в этой стране гостем и поэтому хотела, чтобы на меня смотрели как на человека, готового честно трудиться и вносить свой вклад в общее дело, а не как на обузу.

В тот первый вечер, когда я плакала от одиночества и страха в общежитии Йельского университета, мой дух приключений все-таки заставил меня действовать. После двух дней путешествий я была страшно голодна. В одном квартале от общежития, на углу Йорк-стрит и Бродвея, я нашла один из магазинчиков сети «Wawa», в которых можно купить самые ходовые продукты и хозтовары. Здесь все было мне незнакомо – ассортимент товаров, бренды, упаковка. Я не знала, как себя вести, потому что никогда прежде не видела магазина самообслуживания. Какое-то время я наблюдала за покупателями, которые выбирали товары с полок и потом шли оплачивать их на кассе, и только потом стала выбирать сама. Больше всего в тот момент мне хотелось съесть что-то из нашей привычной южноиндийской еды, например, немного творога, который составляет основу многих блюд в Индии. Мне казалось, что это могло приглушить чувство тоски по родине.

Я последовательно изучила все полки в магазинчике, но творога не обнаружила. Тогда я не знала, что в США похожий на индийский творог продукт называют йогуртом. Не найдя творог, я решила довольствоваться белым хлебом, помидором и пакетиком картофельных чипсов. Заплатив несколько долларов, я вернулась домой и сделала себе бутерброд, выжав на хлеб сок помидора. Получилось невкусно. Как же мне хотелось в тот момент добавить острый перец чили!

Обследовав полки магазина, я не нашла привычной для себя пищи. Но Мохсен утешил меня: «Проще всего взять пиццу и посыпать ее хлопьями красного перца чили». Я впервые попробовала пиццу и прежде даже никогда не слышала о сыре моцарелла.

На следующее утро мне улыбнулась удача. В мою дверь постучал студент-экономист из Ирана по имени Мохсен Фардманеш. Это был невысокий худенький парень в очках с широкой улыбкой на лице. Оказалось, он живет на этом же этаже общежития и пришел скрасить мое одиночество, потому что не понаслышке знал о том, какие чувства могут одолевать недавно приехавшего в страну человека. Я испытала настоящее облегчение и поделилась с ним своими проблемами, прежде всего – отсутствие привычной еды.

Мохсен утешил меня: «Проще всего взять пиццу и посыпать ее хлопьями красного перца чили». Вместе мы направились в пиццерию «Yorkside Pizza», которая располагалась на нашей улице. Это был типичный ресторанчик Нью-Хейвена с деревянными кабинками и развешанными по стенам фотографиями спортивных команд в рамках. Я пробовала пиццу первый раз в жизни и никогда прежде даже не слышала о сыре моцарелла. Мохсен заказал для меня одну порцию на пробу. Я откусила кусочек и сразу скривилась, но Мохсен сказал: «У тебя нет выбора – любить или не любить пиццу. Ты должна просто привыкнуть к ней, потому что все американцы едят пиццу».

Мохсен был для меня подарком судьбы. Еще несколько дней он постоянно помогал мне устроиться на новом месте. Он сопровождал меня, когда я получала личный почтовый ящик и открывала банковский счет. Он рассказывал мне о жизни в США и об особенностях обучения иностранных студентов в Йельском университете. Он подсказал, как сделать традиции родины частью своей жизни в новой стране. Главное, он научил принимать каждый день таким, какой он есть, наслаждаться каждым моментом. «Постепенно все наладится», – сказал он.

Поскольку я вегетарианка, то весь следующий месяц я брала в столовой нашего общежития для магистрантов и аспирантов только салат и хлеб. Я плохо себя чувствовала, теряла вес, испытывала постоянную усталость и не справлялась с учебной нагрузкой. Необходимо было что-то менять. Сотрудники отдела по размещению студентов устроили мой переезд в другое общежитие, которое называлось Хелен Хэдли Холл и находилось в доме 420 на Темпл-стрит, в нескольких кварталах от прежнего.

Здание Хелен Хэдли Холл было – и остается – на редкость непримечательным, когда смотришь на него с улицы. В 1958 году его изначально строили специально под женское общежитие, и меня до сих пор беспокоит, что такое тоскливое с виду здание в Йельском университете предназначено именно для женщин. Винсент Скалли, известный профессор Йельской школы архитектуры, однажды назвал это общежитие образцом «позднего модернистского дизайна в его самом банальном виде». Честно говоря, остается загадкой, как позволили построить такое архитектурное убожество в студенческом городке Йельского университета, особенно на Темпл-стрит, где почти все здания относятся к готическому или георгианскому стилю.

Внутри здания тоже не было изюминки: чинные одноместные комнаты с одним квадратным окном в каждой, ванные комнаты в коридоре и две комнаты для телефонных разговоров на каждом этаже. Флуоресцентное освещение и серые полы делали это здание еще скучнее.

И только люди сделали его ярче – это было смешанное общежитие, в нем кипела жизнь! Здесь селились иностранные магистранты и докторанты с ограниченным бюджетом, и незамысловатость самого здания помогала нам чувствовать себя как дома. У нас были большие кухни и столовые на каждом этаже, и благодаря ним все вокруг уже не казалось таким унылым. Почти все обитатели сами готовили себе еду. Воздух наполняли ароматы острого индийского карри, блюд китайской и ямайской кухни. Мы не переживали о том, кто во что одет и с каким акцентом говорит.

Мой сосед Роб Мартинес был доктором наук кубинско-американского происхождения родом из Нью-Джерси. Робу нравилось разнообразие культур в нашем общежитии. Он был космополитом по натуре и кладезем фактов и цифр по истории и экономике. Ему нравилось спорить о политике с нашими китайскими и польскими друзьями, одновременно поглощая индийскую еду. Роб многим помогал покупать продукты: на своем зеленом Subaru он возил нас в продуктовый магазин «Stop & Shop», который был в нескольких милях от общежития, в городе Хамден округа Нью-Хейвен, штат Коннектикут. Кроме того, Роб отлично танцевал. Он научил меня линейным танцам и хастлу, который был в то время самым модным танцем на дискотеках. Благодаря его дружескому участию, доброте и сочувствию обитатели Хелен Хэдли Холл гораздо легче устанавливали прочную и глубокую связь с Америкой. Однажды вечером мы даже устроили ему шуточную церемонию и присвоили Робу звание почетного индийца. Роб Мартинес остался моим другом на всю жизнь.

Несомненным плюсом жизни в Хелен Хэдли Холл был доступ к телефону. Я не могла себе позволить личный стационарный телефон, а благодаря такому общему телефону, даже если учесть, что его использовали только для коротких звонков, я могла общаться с родными и друзьями, а это было чрезвычайно важно для меня. Друзья из Мадраса, которые теперь учились в разных университетах в Иллинойсе, Оклахоме и Калифорнии, постоянно звонили мне, и это очень помогло мне пережить первый шок.

Какое-то время спустя я даже попросила их не звонить так часто, потому что я не успевала выполнять работу, но была очень благодарна им за поддержку.

Школа организации и управления^[9] (SOM) Йельского университета была первой новой программой, которую университет запустил для выпускников за последние пятьдесят лет. Эта программа привнесла новую энергию в старую систему бизнес-образования, в которой традиционно доминировали Гарвард и Стэнфорд. Йельский университет создал гибридную программу, связывающую частный бизнес с государственным сектором, а квалификация, которую получали выпускники, называлась «магистр в области государственного и частного управления». На нашем курсе было примерно сто студентов. Многие имели опыт работы в политической сфере, армии или некоммерческих организациях. Студентки составляли более одной трети курса.

Занятия проходили в двух красивых старых зданиях в Нью-Хейвене на Хиллхаус-авеню, которые соединялись со стороны заднего двора недавно пристроенным темно-зеленым переходом, напоминающим рестораны «Пицца Хат». У нас часто говорили: «Встречаемся у “Пиццы Хат”», что на самом деле означало около перехода между зданиями.

Мои американские однокурсники практически ко всему относились очень расслабленно, и я сначала пришла в ужас от такого подхода. Меня поражало их поведение в классе. В Индии в течение двух десятилетий ученики с неизменным почтением вставали каждый раз, когда в класс входил учитель, и никто и никогда не осмелился бы на дерзости, которые позволяли себе американские студенты. Они могли положить ноги на парту, приходили на занятия с бутербродами, фамильярно обращались к профессорам по имени, просто «Вик» или «Дэйв». Они могли опоздать или уйти раньше, а еще они легко начинали спорить с преподавателями, если были не согласны с их точкой зрения. Иногда жаркие дискуссии с преподавателями напоминали театральное действо! Темы изучались глубоко, всегда обсуждались все плюсы и минусы. Никогда прежде мне не доводилось учиться в таком формате.

В первую неделю нас попросили объединиться в группы по восемь человек, перемещаясь по классу и общаясь с людьми, которые окажутся рядом. Когда мы разбились на группы, нам сообщили, что именно эти группы станут учебными на ближайшие два года. В нашей группе оказалось три девушки и пять парней, и мы назвались «Не смотри назад». Одним из первых упражнений было смоделировать ситуацию по выживанию в арктических и пустынных условиях. Преподаватели наблюдали за поведением членов группы через одностороннее зеркало, а после разбирали наши ответы. Оказалось поучительно. Я поняла, что мне предстоит многое освоить: как давать другим закончить свою мысль и свою работу, как понимать язык тела, как вовлекать каждого члена группы в общую беседу. Мне рекомендовали говорить ясно и обдуманно и использовать междометия со смыслом. После первого сеанса обратной связи я испытала фрустрацию, но попыталась следовать советам преподавателя и поняла, что они не бессмысленны. Благодаря рекомендациям общение действительно стало эффективнее.

Это была моя вторая программа для получения степени магистра, но она полностью отличалась от той, которую я закончила в ИИМ Калькутты. Здесь упор делали не на теорию, а на практику. К нам приезжали руководители промышленных предприятий и правительства и рассказывали о реальных случаях из своей практики – именно на их примерах мы рассматривали проблемы бизнеса. Меня окружали люди с опытом работы не менее двух-трех лет, поэтому я получала всесторонние знания.

Преподавательский состав был просто превосходным. Наш декан Уильям Дональдсон – один из основателей инвестиционного банка «Уолл-Стрит Дональдсон, Лафкин и Дженретт» – некогда работал в Государственном департаменте в штабе президента Ричарда Никсона. Микроэкономику нам преподавал Стивен Росс, разработавший теорию арбитражного ценообразования. Виктор Врум и Дэвид Берг обучали нас индивидуальному и групповому поведению. Инвестиции преподавал Марти Уитмен, практикующий инвестор, который инвестировал на основе стратегии стоимости. Стратегии и маркетингу учил Ларри Исааксон, который работал в McKinsey, а затем в CBS Records в Калифорнии. Каждый был экспертом в своей области, каждый пользовался известностью и уважением. Сложное они сделали для нас простым и понятным.

Ларри Исааксон был одним из преподавателей, которые поверили в меня. Он подталкивал вперед, создавал условия, чтобы я могла делать больше. Он разрешил мне отказаться от некоторых базовых курсов по маркетингу, а вместо этого работать на него над консультационными проектами. Я провела для него курс примерно с пятнадцатью женщинами, проживавшими в нашем округе, которые возвращались к работе и хотели освоить современные технологии маркетинга, сегментации потребителей и рекламы. Я видела в этих женщинах надежду и страх. С одной стороны, они с оптимизмом смотрели в будущее, рассчитывая, что их новые навыки позволят им вернуться к оплачиваемой работе, а с другой – опасались, что работодатели откажут им или они сами будут не готовы к работе. Я не только давала им знания, но, что еще важнее, помогала им обрести уверенность в себе.

Раз в неделю в обеденный перерыв проходили встречи между заместителем декана и студентами. Они проводились, чтобы мы могли высказать свои предложения и замечания. Меня поражало, что руководство нашей Школы организации и управления реально прислушивалось к мнению студентов о качестве жизни и учебной программе. Это радикально отличалось от авторитарного подхода и строго иерархического принципа, которыми руководствовались все индийские учебные заведения. Но при всех различиях и в ИИМ Калькутты, и в Американской школе бизнеса считалось само собой разумеющимся, что в мире бизнеса доминировали мужчины. Нам не предлагали бизнес-кейсы, в которых руководящие роли играли бы женщины, среди наших преподавателей не было ни одной женщины. Женщины просто не упоминались в тех материалах, которые составляли основу нашей учебы.