Прошло еще немало времени. Битвы и сражения все продолжались, так как евреи еще держались в Верхнем городе. Во время одной из таких схваток Галл, римлянин, начальник отряда, взявший на свое попечение Мириам, был тяжело ранен в ногу. Этому человеку Тит вполне доверял, поэтому приказал отплыть в Рим с другими больными и ранеными и доставить в столицу империи большую часть захваченных в храме Иерусалимском сокровищ. Галл должен был сесть на судно, предоставленное в его распоряжение в Тире.

Мириам все это время находилась в его лагере на Масличной горе. Он отвел ей особую палатку, и старухе, прислуживавшей раньше ему самому, поручено было ухаживать за девушкой и беречь ее как зеницу ока.

Долго, очень долго находилась девушка между жизнью и смертью, но мало-помалу благодаря хорошему питанию и тщательному уходу силы к ней вернулись. Физическое здоровье восстановилось, но душевное потрясение не прошло бесследно: у бедной девушки, казалось, навсегда помутился рассудок. Много недель она не переставала бредить, а речь ее оставалась бессвязной и неразумной.

Всякому другому на месте Галла надоело бы возиться с бедной помешанной. Много таких безумных девушек и женщин бродило теперь по стране, предоставленных собственной судьбе, подобно голодным собакам, выискивающим пропитание или погибающим с голоду.

Галл же, как и обещал Титу, относился к молодой пленнице с нежностью, любовью и заботливостью родного отца. Каждую свободную от своих служебных обязанностей минуту он проводил с ней, а после того как был ранен, проводил с ней целые дни. В конце концов бедняжка так полюбила его, что стала называть его дядей и просиживала иногда часами подле него, обвив его шею руками и забавляя его своей несвязной речью. Кроме того, она привыкла узнавать солдат его легиона, которые все полюбили бедняжку за ее милый кроткий нрав и постоянную приветливую улыбку. Они приносили ей кто плоды, кто цветы, чтобы порадовать ее, и оберегали ее, как ребенка.

Когда Галл получил повеление Тита отправляться в Тир, он забрал с собой не только вверенные ему сокровища иерусалимские, но и свою молодую пленницу вместе с рабыней-служанкой и тронулся в путь. Чтобы не утомить в пути Мириам, он окружил ее всевозможными удобствами и заботами. На восьмые сутки они прибыли в Тир.

Случилось так, что судно, на котором Галлу следовало отплыть из Иудеи, не было готово к отплытию. Поэтому разбили лагерь на окраине Старого Тира (Paleotyrus), в саду, принадлежавшем некогда старому Бенони. Странная случайность!

Палатку Мириам и ее старой рабыни поставили на берегу моря, подле шатра ее покровителя. Эту ночь Мириам спала хорошо. Пробудившись на рассвете, она послушала рокот волн и вышла в сад. Весь лагерь еще спал: и море, и все кругом было спокойно. Вот, прорвав дымку тумана, дневное светило всплыло над горизонтом, залив своим светом сверкающую синеву моря и темную линию его берегов. И вдруг в мозгу бедной больной просветлело; разум возвратился к ней. Она признала сад и гордые линии древнего Тира, раскинувшегося на острове. Вон та пальма, под которой она с Нехуштой любила отдыхать; вон скала, близ которой растут лилии. Здесь она получила послание от Марка… Инстинктивно она поднесла руку к ожерелью. Да, ожерелье и теперь у нее на шее, а на нем она нащупала свой перстень, который старая рабыня нашла в ее волосах и для сохранности надела на ожерелье. Мириам сняла его оттуда и надела на палец. Затем подошла к той скале и, сев на большой камень, принялась припоминать, что с нею произошло. Но ее воспоминания потонули в каком-то кровавом хаосе, в котором она совершенно не могла разобраться.

Встав поутру, Галл, как всегда, прошел к палатке Мириам, чтобы осведомиться, как она спала, и узнал от ее прислужницы, что она уже вышла. Осмотревшись кругом, он увидел ее у скалы и, опираясь на костыль, так как рана еще не зажила, а нога не действовала, побрел к ней.

– С добрым утром, дочь моя, – сказал он, – как изволила почивать?

– Благодарю тебя, господин, я сегодня хорошо спала! Но скажи мне, этот город – не Тир ли? А этот сад – не деда моего Бенони, где я бродила давно-давно? Но с тех пор случилось так много разных ужасных событий… которых я теперь не могу припомнить… Да, не могу! – она приложила руки ко лбу и тихо застонала.

– И не надо припоминать их! – весело посоветовал Галл. – В жизни много такого, что лучше забыть совсем… Да, это Тир, а это сад Бенони! Вчера, когда мы прибыли сюда, ты не узнала этих мест: было уже темно!

Говоря это, он следил за нею, не веря своим глазам, не веря себе, что к ней вернулся рассудок. Мириам же не спускала глаз с его лица, точно стараясь уловить в них нечто знакомое ей, и вдруг воскликнула:

– Да, я теперь вспомнила! Ты – римлянин Галл, тот военачальник римский, который привез мне письмо… – И она стала искать его у себя на груди. – Оно пропало! Куда оно могло деваться?.. Дайте мне вспомнить…

– Нет, нет, не надо вспоминать! – поспешил прервать ее мысли Галл. – Да, я действительно тот самый человек, который несколько лет тому назад привез тебе письмо от моего друга Марка, прозванного Фортунатом, а также эти безделушки, что у тебя на шее и на пальце. Но теперь тебе пора покушать, а мне надо перевязать рану. А там мы с тобой побеседуем!

Но в это утро Галл не показывался, чтобы Мириам не переутомилась, напрягая свои мысли. Не видя его, она до самого обеда побродила в саду, любуясь синим простором моря и прислушиваясь к его однообразному шуму.

Мало-помалу в ее мозгу воскресли воспоминания того ужасного прошлого, которое, казалось, совершенно изгладилось из ее памяти. Но тут старая служанка позвала ее обедать. На пути к палатке-столовой она увидела несколько десятков римских солдат. Ей показалось, что они преграждают ей дорогу. Мириам испугалась и готова была бежать от них, но старуха-рабыня успокоила ее:

– Не бойся их, они ничего тебе не сделают! Они любят свою Жемчужину и собрались, чтобы приветствовать тебя. Они радуются!

– Жемчужину? Что это значит?

– Так они тебя называют из-за твоего жемчужного ожерелья!

Действительно, эти грубые, суровые легионеры наперебой приветствовали ее, хлопали в ладоши, выражая свою радость, а один из них даже поднес ей букет полевых цветов. В это время года стоило немало труда собрать их. Услыхав из своего шатра радостные крики легионеров, Галл вышел и приказал выдать солдатам бочонок доброго ливанского вина, чтобы они распили его за здоровье их общей любимицы.

Затем Галл повел ее в палатку, где был накрыт обед. За обедом Мириам рассказала Галлу свою историю и спросила, что ожидает ее в Риме.

– До возвращения Тита ты останешься у меня, – ответил тот, – а затем должна будешь идти за его триумфальной колесницей. А там, если он не изменит своего решения, а Тит гордится тем, что никогда не отменял ни одного своего декрета или решения, как бы поспешно оно ни было принято, тебя продадут с публичного торга на Форуме!

– Продадут в рабство, как скотину на базаре! С публичного торга! О, Галл, какая печальная позорная участь!

– Не будем думать об этом, дитя мое. Лучше надеяться, что в этом, как и во всем остальном, судьба будет милостива к тебе!

– Как бы мне хотелось, чтобы Марк узнал о том, что меня ожидает в Риме!

– Но как он может узнать, даже если он еще жив? Завтра, прежде чем наступит ночь, судно наше уходит в море. Чем же я могу помочь?

– Пошли гонца к Марку с посылкой и вестью от меня!

– Гонца? Но кто же сумеет отыскать его? Кто сумеет открыть убежище ессеев, о котором ты говорила мне?

– У меня есть друзья в этом городе. Если бы я могла свидеться с ними, то нашла бы подходящего человека, который сумел бы исполнить мое поручение. Если бы я могла повидать кого-нибудь из христиан и евреев, то уверена, что они сделали бы для меня то, о чем я их попрошу! – сказала Мириам.

Галл призадумался и затем решил поручить старой невольнице отыскать в городе кого-нибудь из христиан или евреев, пообещав ей в награду свободу.

Старуха, ловкая и хитрая, пустилась бродить по городу и перед закатом возвратилась. Христиан никого в городе не осталось, но ей после долгих поисков удалось встретить одного молодого ессея, который пообещал прийти в римский лагерь, когда совсем стемнеет.

Действительно, спустя часа два после заката ессей явился. Старая рабыня провела его в шатер Мириам.

Это был брат Самуил. Когда ессеи вынуждены были бежать из своего селения, он отсутствовал. Он был в Тире рядом с умирающей матерью. До него дошли слухи об ужасах в Иерусалиме, кроме того, он не знал, где укрылись братья. Да и мать не отпускала его. Так он уцелел. Теперь же, схоронив мать, решил разыскать свое братство, если кто-нибудь еще жив.

Убедившись в том, что брат Самуил действительно ессей, Мириам рассказала ему все, что ей было известно о тайном убежище ессеев, и вручила кольцо, присланное ей некогда Марком. Брат Самуил должен передать это кольцо римлянину, пленнику ессеев, если он жив, а также сообщить ему об участи, ожидающей ее в Риме. Если же пленника по имени Марк уже нет среди ессеев, то отдать кольцо и все рассказать старой ливийке Нехуште. Если и ее он не найдет, то дяде ее Итиэлю или же председателю совета братства ессеев.

Чтобы брат Самуил не забыл ничего, Мириам изложила все это в письме, которое и вручила ему, подписав: «Мириам из дома Бенони». Кому оно писано, она умолчала из боязни, чтобы оно не навлекло беды на тех, кому адресовано, если вдруг попадет в чужие руки.

И вот все готово. Галл осведомился, сколько брату ессею нужно денег на путевые издержки и сколько он желает получить за свои труды. Никакого вознаграждения брат Самуил не пожелал, заявив, что это противно правилам его братства, предписывающим оказать безвозмездно всякую услугу каждому, кто в ней нуждается.

Мириам никогда более не видела этого ессея, но, как оказалось, он добросовестно выполнил возложенное на него поручение, чем оказал ей неоценимую услугу. После его ухода Галл по просьбе Мириам также написал письмо одному своему товарищу по службе, вложив и письмо к Марку с просьбой доставить ему это письмо, если только Марк жив и вернется в армию.

– Ну, дочь моя, мы сделали все, что от нас зависело! Остальное надо предоставить судьбе.

В тот же вечер они сели на большую римскую галеру. На тридцатые сутки они пришли в Региум, откуда по суше двинулись к Риму.

Глава XX
О Марке и Халеве

Когда Нехушта, напрягая все силы, старалась втащить бесчувственного Марка в тайный ход старой башни, она не увидела, как Мириам отскочила от камня, чтобы выбить светильник из рук стража. Услыхав глухой звук захлопнувшейся двери, она со вздохом облегчения воскликнула:

– Ну как раз вовремя! Кажется, никто нас не видел!

Но ответа не последовало. С отчаянием Нехушта завопила:

– Госпожа! Где ты, отзовись, Христа ради! Где ты, госпожа?!

Но опять безмолвие, опять ни звука.

– Что случилось? – спросил пришедший в себя Марк. – Где я, Мириам?

– Случилось то, что Мириам в руках евреев, проклятый римлянин!.. Чтобы спасти тебя, она пожертвовала собой!.. Они разопнут ее за то, что она помогла бежать тебе, римлянин!.. Дверь захлопнулась, и теперь мы ничего сделать не сможем! – хриплым от бешенства и отчаяния голосом восклицала верная служанка.

– О, не говори так! Отопри эту дверь! Я еще жив, смогу отстоять ее… – Но, вспомнив, что у него нет меча, добавил: – Или хоть умереть вместе с ней!

– Отпереть дверь? Ключ у нее! Я ничего не могу сделать!

– Так я помогу тебе выломать ее!

– Выломать эту дверь?.. Каменную плиту в три фута толщиною… Ха-ха-ха!

Но, говоря это, несчастная женщина, как безумная, старалась запустить в узкую скважину свои тонкие пальцы; те хрустнули, Марк в бессильном отчаянии старался сдвинуть плечом тяжелую глыбу, но вскоре осознал свою беспомощность.

– Погибла! Из-за меня, о боги!.. Из-за меня! – И он принялся рыдать и дико хохотать в бреду, пока не лишился сознания.

– Убить бы его! – мелькнуло в озлобленном сердце Нехушты. – Проклятый римлянин, из-за него… Нет, нет, она его любила, лучше покончить с собой; без нее на что мне жизнь? Пусть это грех, но мне все равно!

И измученная, разбитая опустилась Нехушта на каменную ступень лестницы, бессмысленно уставившись глазами в одну точку. Вдруг впереди замигал огонек. То был брат Итиэль. Нехушта встала и посмотрела ему в лицо.

– Ну, хвала Богу! – произнес старик. – Вы здесь, а я уже третий раз прихожу искать вас сюда; мы беспокоимся, почему Мириам не идет!

– И она никогда больше не придет! – с рыданием воскликнула несчастная женщина. – Взамен себя она оставила нам этого проклятого римлянина, римского префекта Марка!

– Что? Что ты говоришь? Где Мириам?

– В руках евреев! – ответила она и рассказала ему все, что случилось.

– Помочь ей, увы, мы не можем. Пусть Бог поможет ей!.. – простонал Итиэль.

– А что мы сделаем с этим человеком?

– Постараемся сделать для него все, что в наших силах: ведь она, пожертвовавшая собой ради него, рассчитывала, что мы поможем ему. Кроме того, много лет назад он был нашим гостем и другом!

Итиэль ушел и призвал более сильных и молодых братьев, которые отнесли Марка в пещерку, служившую помещением Мириам, где бедный больной пролежал не одну неделю в безумном бреду, не подавая даже надежды на выздоровление.

Только необычайное искусство братьев-врачей и неусыпный уход Нехушты спасли ему жизнь.

Между тем ессеям удалось узнать, что и Иерусалим, и гора Сион пали, что Мириам была осуждена Синедрионом и прикована к позорному столбу на Вратах Никанора. Но что с ней сталось дальше, они не знали. К этому времени их запасы истощились. Стража римлян теперь была не столь бдительна, как раньше, а евреи, которые были не в плену или тюрьме, прятались, как совы, боясь показаться на свет Божий, и не представляли опасности. И ессеи решили покинуть свое подземное убежище и попытаться вернуться к берегам Иордана.

Однажды ночью вереница бледных людей, за которыми несли ряд носилок с больными, осторожно вышла из подземелья и направилась по дороге к Иерихону. Вся эта местность, всегда довольно пустынная, теперь окончательно вымерла, так что им пришлось, да и то с трудом, добывать для пропитания коренья и доедать последние крохи своих запасов.

Ни при выходе из подземелья, ни в дороге никто их не встретил и не остановил.

Прибыв в Иерихон, ессеи увидели, что город превратился в груду развалин. Не останавливаясь, они направились к своему бывшему селению. Почти все дома и сады были сожжены и разрушены, но несколько пещер в песчаном холме, сзади селения, служивших им в качестве житницы и складов, остались нетронутыми; к великой их радости, даже запасы, хранившиеся там, уцелели.

Здесь они временно и поселились. Вновь начали возделывать свои поля, виноградники и отстраивать дома. Но теперь их было почти наполовину меньше прежнего, и работа шла медленно.

Пленника своего, Марка, они принесли с собой и положили в одной из пещер. На голове рана его зажила, но повреждение колена было так серьезно, что он не мог ходить без костыля, да и вообще был слаб и беспомощен, как ребенок. Кроме того, душевное состояние его казалось безнадежным. Он часами просиживал неподвижно в бывшем садике Мириам, не спуская глаз с навеса, где была ее мастерская; он почти ни с кем не говорил, никогда не улыбался и, видимо, неутешно горевал о любимой девушке.

Слухи доходили, что Тит, окончательно разорив и разрушив Иерусалим, двинулся со своими войсками в Цезарею, где зимовал. Он устраивал великолепные зрелища в амфитеатре и почти ежедневно обрекал на смерть на арене десятки и сотни своих еврейских пленников. Но Марк не имел возможности да и не хотел дать знать о себе Титу отчасти из опасения навлечь беду на своих благодетелей ессеев, а отчасти и потому еще, что для римлянина плен считался позором.

Между тем ессей брат Самуил оставил Тир с намерением исполнить поручение Мириам и прибыл в Иерусалим. Он застал в нем только горы трупов и развалины, над которыми кружили стаи хищных птиц. Верный своему обещанию, он приложил все усилия, чтобы отыскать убежище ессеев, но это ему не удавалось. Те приметы, о которых ему говорила Мириам, исчезли без следа. Повсюду только масса камней и обломков, шакалы успели наделать множество нор. В конце концов он был схвачен римским патрулем, которому он показался подозрительным. Его подвергли допросу, после чего включили в число невольников, разбирающих остатки стен иерусалимских, так как Тит решил сровнять их с землей. Здесь брат Самуил проработал более четырех месяцев, получая только хлеб да бесчисленные побои и брань. Среди его товарищей, работающих под кнутом победителей, был один ессей, который сообщил, что их единоверцы вернулись на берег Иордана. Самуилу удалось бежать из-под надзора римлян, и он направился прямо в бывшее селение ессеев близ Иерихона. Прибыв благополучно к своим, он начал выполнять поручение Мириам.

Убедившись в том, что Самуил говорит правду, ессеи отвели его в бывший садик Мириам, где Марк проводил целые дни в обществе старой Нехушты. Она, не отходившая от Марка ни на шаг, первая заметила приближающегося Самуила.

– Кого ты ищешь? – спросила она.

– Благородного Марка, римского префекта, к которому имею поручение от Мириам, внучки старого Бенони! – ответил Самуил.

Услышав слова его, и Марк, и Нехушта вскочили на ноги.

– Ты имеешь доказательство? – воскликнул Марк, весь бледный, едва держась на ногах.

– Вот оно! – протянул Самуил кольцо и передал все, что ему было поручено, добавив, что у него было собственноручное письмо Мириам к Марку, но римские солдаты отняли его.

– А давно ты видел ее? – спросила Нехушта.

– Около пяти месяцев тому назад! – сказал Самуил.

– Около пяти месяцев! А Тит покинул Иудею? – тревожно осведомился Марк.

– Да, я слышал, что он отплыл из Александрии в Рим!

– Женщина, нам нельзя терять ни минуты! – воскликнул Марк. – Тит на пути в Рим!

– Да! – отозвалась Нехушта. – Нам остается только поблагодарить человека, который принес эту весть. Жаль, мы не в силах вознаградить его за эту услугу. Будем надеяться, что Бог вознаградит его за нас!

– Да, пусть боги вознаградят тебя, добрый человек, а мы благодарим тебя от всей души! – сказал Марк и, опережая Самуила, направился с Нехуштой сообщить радостную весть умирающему Итиэлю.

Выслушав их, старец поблагодарил Бога за его беспредельное милосердие и в ответ на высказанные Марком опасения сказал:

– Бог, спасший ее на Вратах Никанора, спасет и от позора на Форуме! Но что же ты, собственно, предлагаешь, благородный Марк?

– Я прошу братьев ессеев не ради себя, а ради нее даровать мне свободу и отпустить немедленно в Рим, чтобы я мог спасти ее от продажи на торжище или хоть купить ее, если только не опоздаю!

– Купить ее себе в невольницы?

– Нет, чтобы даровать ей свободу.

– Мы сейчас созовем совет и обсудим твою просьбу! – ответил старик.

Совет ессеев решил даровать Марку свободу и даже снабдить его необходимыми на время путешествия деньгами, поручив передать Мириам, если он увидит ее, их благословение.

Марк и Нехушта сердечно простились со всей общиной ессеев, а со стариком Итиэлем еще отдельно.

– Я умираю, друзья мои. Прежде чем вы прибудете в Рим, меня не станет! – проговорил Итиэль. – Передайте Мириам, возлюбленной племяннице моей, что дух мой всегда невидимо будет охранять ее в ожидании радостного свидания с ней в другом, лучшем мире!

Простившись с ним, Марк и Нехушта в ту же ночь на лошадях отправились в Яффу, где застали, к счастью, судно, готовившееся к отплытию в Александрию. В этом портовом городе стояло немало всяких судов, и на одном из них Марк и Нехушта отплыли в Региум в тот же день, когда прибыли в Александрию.

А что же Халев? В страшную ночь пожара храма Иерусалимского он вместе с Симоном Зилотом и несколькими сотнями других евреев скрылся в Верхнем городе. Разрушив за собой мост, еще долго держались здесь остатки еврейского народа. Халев, несмотря на поспешное бегство, несколько раз пытался вернуться назад к Вратам Никанора, рискуя своею жизнью, чтобы спасти, если еще не поздно, любимую девушку. Но римляне уже хозяйничали там. Халев решил, что Мириам погибла. Горькое отчаяние овладело его душой: он потерял ту, которая была ему всего дороже. Он непрестанно искал себе смерти. Но смерть бежала от него. Вокруг умирали сотни и тысячи, а он хотел и не мог умереть. И вдруг он получил весть о той, которую он так оплакивал. Одному еврею, долго скрывавшемуся в развалинах стен храма, удалось бежать в Верхний город. От него Халев узнал, что женщину, прикованную к столбу на Вратах Никанора, принесли Титу, который отдал ее на попечение одному из своих военачальников.

Халев решил отступиться от дела евреев и бежать из Верхнего города. Но это оказалось не так-то легко. Халев был слишком выдающимся борцом, чтобы его исчезновение осталось незамеченным. Однако он все-таки бежал и, переодевшись в платье одного убитого крестьянина, ночью добрался до места, где когда-то зарыл деньги. Теперь они ему пригодились. Он встретил поселянина, продающего в лагере римлян зелень и овощи по разрешению победителей, и купил у него и разрешение, и овощи. Под личиной торговца обходил он один за другим лагеря различных легионов, стараясь узнать, в каком из них находится еврейская пленница.

Однажды Халев разговаривал с римским воином и узнал от него, что молодая пленница живет в лагере на Масличной горе и опекает ее Галл. Девушку прозвали Жемчужиной, ею интересуется сам Тит. Жемчужиной девушку называют за ее красоту и драгоценное жемчужное ожерелье, которое она носит. Халев узнал, что несколько дней тому назад Галл со своей пленницей и значительной частью сокровищ, собранных в храме Иерусалимском, покинул лагерь и отправился в Тир, откуда отплывает по распоряжению Тита в Рим.

– Ты также желаешь отправиться туда продавать свой лук и капусту? – насмешливо добавил римлянин, уловив волнение, с каким торговец выслушал весть об отъезде пленницы в Рим.

– Да, пожалуй! Когда вы, римляне, уйдете отсюда, то нам, огородникам, здесь плохое житье: здесь после вас, кроме сов и летучих мышей, не останется ни одного живого существа, а летучие мыши и совы – плохие потребители овощей!

– Ты прав! – согласился римлянин. – Цезарь, словно метлой, выметает все начисто! – И он с самодовольным видом указал на развалины храма Иерусалимского. – Так сколько же тебе следует за эту корзину овощей?

– Ничего мне не надо, возьми их так! – сказал Халев и быстро скрылся в роще олив.

Долго смотрел ему вослед римлянин, размышляя о том, что побудило еврея отдать даром целую корзину овощей, да еще римлянину. И он решил, что, вероятно, этот торговец овощами – возлюбленный или жених Жемчужины.

Между тем Халев, не теряя ни минуты, за огромные деньги купил коня и во весь опор помчался по холмам и долинам в Тир, надеясь застать там Мириам и успеть повидать ее.

Но увы! На закате въезжая в Тир, он увидел красивую римскую галеру с белоснежными парусами, которая плавно выходила из гавани в открытое море.

Горько стало на душе у Халева при мысли, что он прибыл сюда слишком поздно. Но не такой он был человек, чтобы пасть духом и признать себя побежденным. Как человек предусмотрительный и рассудительный, он еще в начале войны позаботился о своем недвижимом имуществе и обратил в деньги и драгоценные камни, которые зарыл в потайном месте в Тире. Впоследствии он еще несколько раз добавлял к этим скрытым сокровищам новые, добытые в войне. Кроме того, он получил весьма крупный выкуп за богатого римского всадника, захваченного им в плен.

Теперь все свои сокровища Халев тщательно упаковал в тюки из персидских ковров и превратился в богатого египетского купца Деметрия, который покупал много всякого товара и с первым отправляющимся из Тира судном уплыл в Александрию. Здесь он накупил еще товара для римского рынка и нагрузил им галеру, стоящую в гавани близ Фароса. Галера отправлялась в Сиракузы, а оттуда – в Региум.

Судно вышло в море, держа путь на Крит, но в пути разыгралась сильная буря, и их прибило к Кипру. Несмотря на все уговоры купца Деметрия, капитан галеры и весь его экипаж наотрез отказались продолжать путь до наступления весны. Перезимовав на Кипре и должным образом отпраздновав здесь весенний праздник Венеры, галера наконец вышла в море. Сначала она зашла в Родос и на Крит, а оттуда в Ситеры и Сиракузы в Сицилии. Наконец гавань Региума. Здесь, перегрузив свой товар на судно, Деметрий отправился в порт Centum Cellae, а оттуда сухим путем – в Рим.

Трудное и долгое путешествие вынужден был совершить Халев от Иерусалима до Рима в надежде узнать здесь что-нибудь о Мириам и, возможно, вырвать ее из рук римлян.